Брикстонская петля

      Четыре дня прошли в мучительном ожидании. Джон провел их в Бартсе. Ему выпало две ночные смены кряду, а дни между ними и выходные ночи он проводил в тесной комнате отдыха, редко выходя за её пределы и лишь однажды вернувшись на Бейкер-Стрит — за одеждой.       Наутро пятого дня нейрохирург и невролог предприняли осторожную попытку разбудить Холмс от медикаментозной комы — им нужно было оценить нанесенный головному мозгу вред. Постепенно в течение суток Мелинда просыпалась, к некоторому удивлению хмурых врачей и осторожно сдерживаемой внутри — чтобы не сглазить — радости Ватсона, проявляя несмелые положительные признаки. Она следила растерянным сонным взглядом за фонариком, болезненно морщилась и двигала ногами и руками, когда её пощипывали и покалывали, проверяя проходимость нервных окончаний, и даже пыталась что-то невнятно промычать.       Вечером после этого Джон наконец приехал домой, где сообщил выбежавшей ему навстречу миссис Хадсон, что Мэл приходит в себя и всё выглядит так, что рано или поздно она частично сможет восстановиться. Прогнозы были умеренно оптимистичными, и услышав это, миссис Хадсон в сердцах бросилась обнимать Ватсона.       Поначалу в палате Холмс обитал кто-то совсем на неё непохожий: она едва совладала с собственным телом, с трудом произносила простейшие слова, не могла соединить их в связные предложения, а во время теста, традиционно проводимого с пациентами после хирургических вмешательств в мозг, призванного определить объем утраченных знаний и навыков, она провалила все задания. Не помнила значения слов, не узнавала картинок, не могла произвести элементарные подсчеты, почти не читала и совсем не могла писать. Мелинда злилась, скалилась, раздраженно отталкивала планшет с тестом. Позже она едва не ударила медсестру, принесшую ей обед и пытавшуюся помочь ей управиться с ложкой и стаканом желе — есть самостоятельно пока Холмс было не по силам.       Она подняла непривычно затравленный взгляд на Джона, постоянно находившегося в её палате молчаливым свидетелем всех процедур, и тихо, неуверенно, но различимо позвала:       — Джон…       — Да, конечно, Мэл, — с готовностью отозвался Ватсон, подошел к кровати, забрал у медсестры поднос с едой, и следующие двадцать минут в полном молчании, наполненном каким-то диким, совершенно неуместным уютом, кормил Холмс с ложки.       В следующие несколько дней к ней медленно, но неотступно вернулись мыслительная способность и память, заметно улучшилась речь, а под конец недели с бобами в соусе и сосисками она справлялась самостоятельно.       Сейчас уже подходил к концу декабрь, и за прошедший с момента нападения месяц Мелинда успела достичь невероятного восстановления, повергающего докторов и физиотерапевтов в шок. Ходила она пока немного нескладно, пошатываясь. Медленно печатала на компьютере, часто делала ошибки и оттого злилась, стучала по клавиатуре или кричала в монитор, несколько раз роняла телефон, зажигалку, чашку кофе, не попадала ключом в замочную скважину, но в целом, безусловно, делала огромные успехи. Которые сама, впрочем, считала безвольной слабостью, жалкими недостатками несовершенного человеческого тела.       Когда Джон, неся свою спортивную сумку, используемую ещё и в качестве дорожной, спустился в гостиную, Мэл сидела на своём привычном кресле у разожжённого камина. На ней была черная безразмерная толстовка с глубокими карманами и большим капюшоном, натянутым низко — до глаз. Под ним она скрывала голову, на которой едва различимой сероватой дымкой виднелись пробивающиеся волосы, прежде длинные и постоянно спутанные или сплетенные в тугие косы — их пришлось полностью сбрить во время операции; а на затылке и темечке изогнутой толстой линией тянулся шов.       — Тебе что-то нужно? — спросил Ватсон, посмотрев на сгрудившиеся у кресла ноутбук, скрипку, пепельницу и тарелку с высохшими следами вчерашнего ужина.       — Нет, — не оборачивая к нему головы, тихо ответила Холмс. Её голые ноги были переброшены на стоящее напротив кресло, в тонких бледных пальцах она неспокойно вращала свой телефон. Оставлять её вот так Джону не хотелось — он чувствовал то ли жалость к ней, то ли жалость к себе, потому что привык к постоянной компании Мелинды. И теперь, собираясь в путь в родной Мейблторп на Рождество, искал повод задержаться на Бейкер-Стрит 221Б подольше.       — Тогда я пошел?       — Да.       — Звони, если что. Что угодно. Ладно?       — Нет.       — Холмс!       Под тенистым куполом капюшона произошло движение — она повернула своё остроконечное бледное лицо, блеснула стальными глазами и ответила сухо:       — Ты уезжаешь на праздники к семье — то побудь с семьей. Я не стану тебя трогать, что бы ни случилось.       В этом было что-то совершенно на неё непохожее, но что-то по-человечески разумное, и Джон растерянно хмыкнул и помолчал. Неужели смертельная встряска расставила в голове Мелинды по местам принципы взаимодействия с людьми?       — Ладно. Ты точно в порядке?       — Точно.       — С тобой остается миссис Хадсон, так что…       — Да, — нетерпеливо прервала его Мелинда. — Иди уже.       — Хорошо, — вздохнув, сдался Ватсон. Оттягивать дальше и в самом деле было уже некуда — за окном постепенно перетекал за экватор день, а он планировал доехать до дома родителей засветло. — Пока. Счастливого Рождества!       — Ага, — ответила бесцветно Мэл. И Джон, повернувшись, сбежал к входной двери. Там, в прихожей, где после его ремонта проводки одна за другой перегорели несколько лампочек, и теперь снова царил полумрак, он попрощался с миссис Хадсон, пожелал ей хороших праздников, и наконец вышел из дому.       Его мотоцикл стоял припаркованным на тротуаре, готовым к погрузке вещей, с полным баком и повисшим на ручке руля шлемом. Преграждая выезд, вдоль тротуара стоял протяжный черный «Мерседес» с наглухо затонированными стеклами. Рядом с задней дверцей стоял свирепо поджавший губы охранник. Завидев Джона, переступающего порог, он открыл дверцу машины, и оттуда неловко, кряхтя выбрался одутлый Майкрофт Холмс в расстегнутом шерстяном пальто и с шелковым платком-галстуком вокруг шеи.       Это было впервые, когда он объявился после случившегося, и Джона резко обозлило это его важное, занятое появление спустя целый месяц. Он звонил брату Холмс ещё из больницы, в первые дни её пребывания там, но в ответ на обвинение в полном отсутствии интереса к состоянию сестры, Майкрофт невозмутимо ответил:       — Моё присутствие у её койки никак не ускорит её выздоровление.       Джон взбесился тогда, но Майкрофт положил трубку, и начал заводиться сейчас, но старший Холмс заговорил прежде, чем Ватсон сформировал свои мысли вслух:       — У меня есть к Вам деловое предложение.       Джон промолчал, демонстративно отводя взгляд и красноречиво концентрируясь на том, как пристегивал сумку ремнями к мотоциклу. Майкрофт, выдержав короткую паузу, продолжил тем же строгим тоном:       — Я предлагаю Вам работу вместо должности в больнице Святого Варфоломея.       — Нет! — выпалил бездумно Ватсон прежде, чем вслушался в суть слов. Холмс настойчиво добавил:       — Я буду платить втрое больше, чем Вы получаете за полставки хирурга. Считайте это платой за частную сыскную работу. Считайте себя помощником Мелинды.       Джон посмотрел ему в лицо: в длинный острый нос, в блеклые глаза, в строго поджатые губы — выражение полного довольства самим собой, выражение осознания своего превосходства и полного пренебрежения к остальным. От этого становилось противно. Джон ответил:       — Мне не нужны Ваши деньги, Майкрофт. Я и так ей помогаю.       — Полно Вам, доктор Ватсон. Не нужно ни благородства, ни глупости, — со скрипящим смешком проговорил Холмс. — Моя сестра абсолютно равнодушна к материальному и может существовать нищенской жизнью, но у Вас есть потребности, доктор Ватсон. У вас есть непогашенные долги, стремления и планы. Вы понимаете цену деньгам. И я буду платить Вам, чтобы Вы работали с Мелиндой. Чтобы присматривали за ней.       — Присматривал? То есть следил за ней для Вас?       — Нет, не следили — присматривали. Помогали, останавливали, когда будет нужно. Оберегали её.       В представлении Джона, в том всём, что он успел выучить о Мелинде, он понимал, что никто не был в состоянии остановить её, и помогать ей было довольно сложно — порой невыносимо, невозможно.       — Оберегал от чего? — горько усмехнувшись, уточнил Ватсон.       — Разве это не очевидно? От неё самой, — на лице Майкрофта образовался острый залом, предполагающийся, вероятно, улыбкой. — Подумайте.       Он повернулся и шагнул к входной двери дома 221Б. Занеся руку к дверной ручке, Майкрофт оглянулся и добавил:       — И, доктор Ватсон, спасибо. Моя сестра никогда этого не скажет, так что скажу я: спасибо Вам.       Джон не знал, что на это ответить, а потому молча пожал плечами. Наблюдая за тем, как широкая спина Майкрофта скрывалась в темноте прихожей, он думал о том, что был так же благодарен Мелинде. По меньшей мере за то, что за два месяца их насыщенного знакомства ему перестали приходить в голову мысли о том, что лучше бы он погиб тем летним днём в Киркуке; а в бедро всё реже возвращалась боль. Он обернулся и поднял взгляд на высокие окна их совместной гостиной. У правого крайнего окна стояла невысокая, наполовину спрятавшаяся за плотной шторой фигура.       Ватсон махнул Холмс рукой и, не дожидаясь ответа, оседлал «Бонневиль».