Сказка, рассказанная до конца

Мидланд, лес Грейсвальд, за 32 года до Дня Наследия

      В рог протрубили трижды. Долгим раскатистым эхом пронёсся этот звук, медленно угасая в густых дубовых кронах и на острых верхушках стройных сосен.Три дюжины гончих, изжелта-белых, словно парное молоко, ответили ему хриплым нестройным лаем, полным ярости, азарта, нетерпения. Жадно вытягивая длинные тонкие шеи, они отчаянно бросались вперёд, рывками пытаясь вырваться из-под контроля опытных выжлятников. Мужчины держали их крепко, раз за разом натягивая широкие кожаные поводья и резко ударяя хлыстами по земле. Длинные растрёпанные концы бичей с тонким свистом рассекали влажный воздух и отскакивали вверх с громкими хлопками. Собаки послушно смирнели, отступали назад, скребя по земле подушечками лап и пачкая в грязи клоки длинной светлой шерсти. Рык понемногу угасал, застревая в их горлах плотным комом, но челюсти гончих продолжали смыкаться, будто пытались разорвать плотный, пропитанный запахами воздух.       Беспокойство передалось и лошадям. Гнедые и вороные, рыжие и серые, они заполнили поляну неплотным кольцом, и все до единой были готовы устремиться в глубь королевского леса. Не решаясь сорваться с места и прогневать своих всадников, кони могли лишь раздражённо бить копытами, поднимая в воздух плотные клубы пыли. Самые резвые покачивали головами и недовольно фыркали, широко раздувая тёмные ноздри.       Всадников насчитывалось порядка сотни. Порядка сотни крепких стариков, рослых мужчин и совсем молодых юнцов благородных кровей. Проглядывалось среди них и несколько женских лиц, жёстких и решительных, почти утративших природную миловидность под тяжестью власти. Герцоги и графы, бароны и рыцари в большинстве своём были облачены в яркие котты, длиной едва выше колен, подпоясанные широкими кожаными ремнями. Ноги их надёжно скрывали облегающие шоссы, от колен до лодыжек перетянутые наголенниками из простроченной кожи, и такие же сапоги с высокими голенищами. Плечи покрывали тяжёлые меховые плащи, либо короткие пелерины, застёгнутые у самого горла. В рабочей руке каждый из всадников держал рогатину, длиной до пяти футов, с острым железным наконечником, напоминавшим по форме лист ядовитого кустарника.       Король Вильгельм Уайт, державший коня впереди остальных, окинул их взглядом безрадостным, но спокойным. В его стальных глазах почти год как померк огонёк юношеского азарта, и с той поры в густой смолисто-чёрной бороде, подобно первому снегу, начала проступать седина. В последние именины Вильгельму исполнилось тридцать.       Как и подобает мужчине его статуса, одет он был богаче и пышнее своих вассалов. Узкое белое сюрко на талии стягивал широкий пояс из чёрной кожи. Пышные рукава с золотыми вставками постепенно сужались к локтю и у самого запястья плотно прилегали к рукам. На груди золотой нитью был вышит герб Уайтов: раскидистый белый дуб, вросший в землю. По нижнему краю рисунка значился короткий, но звучный девиз: «Дерево крепко корнями». Плечи короля покрывал длинный ярко-красный плащ, по краю и у самого воротника отороченный светлым мехом. Голову опоясывал узкий золотой венец с рельефным рисунком в виде переплетающихся ветвей.       Не промолвив ни единого слова, Вильгельм плавно повернул голову и вопросительно вскинул густые чёрные брови. По правую руку, на крепком сером жеребце держался в седле Хантер Хантсмен. Мужчина рослый и широкоплечий, несмотря на молодые годы, отрастивший густую каштановую бороду, что добавляла ему с десяток лет. Черты на смуглом лице были простыми и грубыми, словно оно было высечено из крепкого полена. Даже официальный костюм главного егеря, пожалованный два месяца назад, не смог придать ему изящества. Хантсмен был облачён в зелёную котту, поверх которой надел тёмно-зелёный эскофль с широкими рукавами, подбитыми изнутри мехом речной выдры. На ногах его были плотные зелёные шоссы и высокие черные сапоги, крепившиеся на шнуровке. Голову покрывал тканевый капюшон, почти полностью скрывая из вида короткие тёмные волосы. У левого бока к широкому кожаному ремню крепился изогнутый охотничий рог в серебряной оправе, выточенный из цельной кости. За спиной Хантсмена выступало пёстрое оперение стрел и тонкое изогнутое плечо деревянного лука.       Пристальный взгляд короля он заметил сразу и в тот же миг утвердительно опустил голову, избегая долгих любезностей. Грубая сильная ладонь главного егеря неуклюже опустилась на широкую грудь. Плотная кожаная перчатка, предназначенная для стрельбы из лука, скрывала лишь большой и указательный пальцы.       Вильгельм тепло улыбнулся. Хмурое лицо его мгновенно преобразилось, у внешних уголков глаз проступили тонкие морщинки. Левой рукой по-прежнему крепко сжимая поводья уздечки, он вскинул правую вверх и одобрительно хлопнул Хантсмена по предплечью.       Ноги короля напряглись, покачнулись в стременах и легко ударили коня в бока. Гнедой вайсталльский жеребец по кличке Альшпис послушно двинулся вперёд, ступая по притоптанному мху резвым шагом. Повинуясь твёрдой руке хозяина, он быстро добрался до центра поляны, а затем послушно повернулся так, чтобы встать напротив собравшихся охотников.       – Мои верные вассалы! – громкий голос Вильгельма подхватил порыв ветра. – Для меня честь разделить с вами добрую традицию наших общих предков. Мои леса – ваши леса! И пусть каждый из вас вернётся сегодня с крупной добычей. Да начнётся Королевская Охота!       Толпа одобрительно загудела. Около сотни рук вмиг подняли вверх острия рогатин, словно надеялись проткнуть ими небосвод. Раздался нестройный рёв охотничьих рогов, хриплое ржание лошадей, надрывный лай гончих. Шум этот разлетелся по округе, вспугнув стаю лесных грачей. Разрозненным вихрем взмыли они вверх и рассыпались чёрными пятнами по блекло-голубому осеннему небу. Громкий шелест их крыльев и тревожный клёкот почти сразу затерялся в общем возгласе:       – Во имя охоты, во славу короля!       Вильгельм выразительно взмахнул правой рукой и быстро пришпорил коня, на этот раз заставив скакать рысью. Как только его силуэт оказался у края поляны, выжлятники в один миг спустили собак с поводьев. С оглушительным лаем гончие помчались вперёд, хорошо зная, что в глубине леса их ждёт огромная дичь. Королевский кабан, запахом которого их дразнили с самого рассвета. Запахом, что манил их всё дальше и дальше, вынуждал оббегать шершавые стволы деревьев и перепрыгивать длинные рытвины. И с каждой минутой источник его, огромная туша весом в четыре сотни фунтов, оказывался всё ближе, гонимый навстречу с других концов леса двумя дюжинами таких же натасканных собак.       Конец этой охоты был предопределён. Даже зная об этом, разгорячённые аристократы что есть мочи гнали коней, заставляя их уходить в рысь, а затем подниматься на галоп. Не в силах дождаться предстоящей схватки, одни срывались на торжествующий крик, другие начинали пронзительно свистеть, а третьи и вовсе молчали, склонившись к луке седла. Наконец, перемахнув границу между поляной и лесом, пёстрая кавалькада начала рассыпаться между деревьями. Молодые и ретивые стремительно удалялись, опьянённые скоростью и жаждой крови. Охотники поопытнее намеренно сбавляли темп скачки и разбредались по разные стороны, присматривая удобное место для засады.       Поначалу возглавлявший всех Вильгельм понемногу начал отставать. Каждые триста ярдов он всё сильнее натягивал поводья, позволяя Альшпису идти спокойнее и ровнее. Вытоптанная трава смягчала удары копыт, а тёплые лучи солнца, проникавшие между деревьями, неровными пятнами скользили по лицу короля. Оно снова сделалось мрачным. Внутренние уголки бровей сдвинулись к переносице, верхние веки опустились на глаза, почти скрывая из виду потухший взор, уголки тонких губ слегка опустились.       По приближению и отдалению голосов, по резким выкрикам выжлятников, по нарастающему лаю собачьего гона король отчётливо представлял себе, всё, что происходило вокруг него на добрых полторы мили. Став охотниками, благородные вельможи, словно малые дети, резвились в тени вековых деревьев, похваляясь перед соседями своей ловкостью и сноровкой. Они позабыли о своих титулах и землях, о долгах и прошениях, о тяготах и тревогах. Вильгельм хотел того же.       Внутренней стороной ноги он плавно надавил на бок коня и, не выпуская поводьев из рук, спокойно отвёл их в сторону. Альшпис отрывисто заржал, выставив вперёд широкие губы, но послушно повернулся вправо. Лёгкий удар в бока заставил его вновь набрать скорость и резво мчаться вперёд, пересекая лесную тропу. Порыв осеннего ветра тут же ударил королю в лицо, будто чьё-то прохладное дыхание коснулось его посмуглевшей от солнца кожи. В нос ударил терпкий смолистый запах коры, а разум охватило лёгкое головокружение.       Вильгельм пришпорил коня вновь. Тот помчался рысью, без особых усилий пересекая причудливые сплетения древесных корней и оставляя за собой плотное облако пыли. Статные сосны, высокие и острые, словно башенные шпили, строго покачивали верхушками и осуждающе шептали на языке, известном только им. Тропа, испещрённая тенями, извивалась подобно змее и уводила Альшписа всё западнее, в дальнюю часть леса. Она то терялась среди густого мха, то неожиданно показывалась на виду, причудливой вязью обходя поросшие лишайником кочки.       С каждой минутой король всё больше отдалялся от людей. Всё больше погружался в тишину. Глубокую, почти осязаемую, полную одиночества и скорби. Взор его заволокла лёгкая дымка тумана, сердце отчётливо застучало в висках. В памяти всплыло женское лицо. Светлое, чистое, страдальческое. Генриетта была прекрасна. Прекрасна, как первый рассветный луч. Она пришла, чтобы осветить его жизнь и ушла слишком быстро. Ушла в страшных муках, оставив вместо себя дочь.       Вильгельм корпусом накренился вперёд и немигающим взглядом смотрел перед собой. Его разгорячённое тело бросило в жар, обильный пот заструился вдоль спины. Деревья, окружавшие его со всех сторон, вдруг перестали быть деревьями. Границы узких шершавых стволов размылись в серые пятна, словно это было во сне. От земли больше не несло сыростью и запахом грибов, все звуки отражались от неё и неподвижно замирали в воздухе.       Король несколько раз моргнул и встревоженно мотнул головой. Разум его прояснился и вновь наполнился ощущениями. Во рту пересохло, язык будто онемел. Поясница налилась свинцом. Руки так сильно стиснули кожаные поводья, что костяшки пальцев побелели. Альшпис меж тем даже не думал останавливаться. Не меньше четверти часа он мчался уже на пределе сил, дробя копытами иссохшие обломки веток. Вильгельм плавно отклонился назад и, подбирая руками трензельный повод, медленно надавил на бока коня внутренними сторонами ног. Альшпис не замедлился. Вопреки посылу, он лишь упрямо дёрнул головой, встряхнув густой чёрной гривой, и шумно выдохнул через раздутые ноздри.       – Тпру, мальчик, тпру! – строго выкрикнул король, чередуя натяжение то одной, то другой рукой. – Довольно дерзить! Дождёмся турнира в Альбионе, вот тогда и покажешь всем…       Конь ослушался его и впредь. Будто одержимый, он прорывался меж чахлыми зарослями дикого лишайника. Глаза его остекленели, а зрачки сузились до размера игольного ушка. Гнедая шерсть покрылась липким блестящим потом, на шее вздулись широкие вены, стенки груди и живота резко выпучились вперёд. Из горла вырвались жалобные хрипы.       Недоумение Вильгельма быстро сменилось ужасом. Он собирался было напрячь икры ног и как следует прижать Альшписа в бока, но вдруг осознал, что тоже больше не владеет своим телом. Стопы его намертво застыли в стременах, а ноги, крепко сжимавшие широкие бока, словно бы окаменели. Пальцы резко ослабили хватку и сами собой выпустили кожаные поводья. Король попытался крикнуть, но с губ его не сорвалось ни единого звука. Превозмогая себя, он потянулся было к затылку коня, надеясь прижать его уши, как вдруг осознал, что оказался на небольшой опушке.       Едва перемахнув границу густого леса, Альшпис начал замедляться. Задние ноги он подвёл под живот, надрывно заржал и резко встал на дыбы. Вильгельм покачнулся в седле и попытался схватиться руками за гребень шеи. Жёсткая чёрная грива выскользнула сквозь пальцы, тело с силой накренилось назад. Яркой вспышкой в разуме короля промелькнуло воспоминание о ночной засаде у Гранатового перевала. Свет факела, треск фитиля, грохот порохового взрыва, что разнёсся на четыре мили вокруг.       Отчётливо вспомнив тот миг, он поспешил скрестить руки на груди, а ноги согнуть в коленях и прижать к животу. Падение пришлось на левый бок. В ноздри ударил резкий запах земли, голова загудела, бёдра и спину начало саднить. В тот же миг король напряг все силы и с проворством кошки перекатился в сторону. Белая ткань сюрко вмиг покрылась тёмными пятнами, на длинном плаще, порядком смягчившем удар, появилось несколько прорех. Вильгельм медленно повернул голову и напряг слух.       Всего в нескольких шагах раздался грохот, а рядом за ним жалобной мольбой прозвучало лошадиное ржание. Хриплое, обрывистое, исполненное боли и звериного ужаса. Альшпис рухнул на левый бок и, всякий раз порываясь приподняться, валился вновь. Ноги его трясла судорога, края копыт беспомощно скребли по земле. Из пасти обильно лилась густая светлая пена. С каждым вздохом она забивалась в ноздри, вызывая новый приступ удушья и судорог.       Сердце короля сжалось. Он крепко сцепил зубы и быстрыми, уверенными движениями начал ощупывать себя. Руки, ноги, пальцы, запястья, голова и икры. Тело охотно отвечало на его позывы, лишь иногда отзываясь вспышками приглушённой боли. Верховая езда всегда была сродни хорошей драке. Не медля более ни секунды, Вильгельм уверенно встал на ноги и собирался было подойти к коню, как вдруг осознал, что находится на опушке вовсе не один.       Девушка стояла перед ним всего в десятке шагов. Высокая, белокожая и удивительно стройная.Талия её была такой тонкой, что при желании можно было обхватить всего двумя ладонями. Облачена она была в закрытое платье из фиолетовой парчи, по линии груди и подола расшитое серебряной нитью. Длинные рукава до самых запястий плотно облегали тонкие изящные руки, плотные перчатки с манжетами из чёрного кружева скрывали узкие ладони.       Длинные блестящие волосы были собраны в тонкие косы лишь у самых висков и отводились куда-то к затылку. Оставшаяся их часть мягкими локонами спадала на плечи и шею, скрытую высоким воротником. Поначалу они казались Вильгельму абсолютно чёрными, но чем дольше он вглядывался, тем яснее мог различить яркие фиолетовые пряди.       Лицо незнакомки выглядело загадочным и на удивление хладнокровным. Высокие тонкие скулы, ровный прямой нос и аккуратный острый подбородок придавали её образу что-то птичье. Выразительные аметистовые глаза смотрели хищно, с прищуром, полные чувственные губы маняще улыбались.       – Кто ты? И что ты здесь делаешь? – строго спросил он, не сразу сумев совладать с чувствами.       Девушка ответила молчанием. Вместо слов она изящно шагнула навстречу королю. Плотная парчовая ткань мягко скользила по линии узких бёдер, играя на свету тонкими бликами.       – Я задал тебе вопрос! – тон его сделался властным, холодным, будто лезвие меча.       – Я ждала тебя, – мягко, почти напевно отозвалась незнакомка.       Вильгельм задумчиво нахмурился. Сердце сковала тревога, а разум… Разум едва ли не впервые подводил его. Гнев почти мгновенно схлынул, поскольку ни в делах, ни в речах этого юного прелестного создания не было ничего предосудительного. Помимо лёгкой фамильярности. И всё же. Весь её вид вызывал по меньшей мере… любопытство.       – Я тебя не знаю. Назови себя.       – Иви, – отозвалась она, не сбавляя шага. – Так зовет меня матушка.       – Звучит по-детски, – отметил он, отчего-то не сумев сдержать усмешки.       Девушка не оскорбилась и, мягко ступая по высохшей траве, продолжала приближаться к королю. Наконец, поравнявшись, она взглянула на него прямо и без тени смущения одарила ласковой, обворожительной улыбкой.       – Тебя кто-то подослал? – голос его смягчился сам собой.       – Я пришла сама. С просьбой.       – Какой? – Вильгельм едва мог сдержать любопытство. – Чего же ты хочешь... Иви?       – Выйти за тебя замуж.       Король расхохотался. Он смеялся громко и искренне, вздрагивая плечами и откинув голову назад. Впервые за последний год тело его наполнилось несказанной лёгкостью, оковы, сковавшие его сердце, начали слабеть.       – По крайней мере, честно. Обычно женщины ходят вокруг да около, – он покачал головой, утирая слезинку тыльной стороной ладони. – Но ты зря проделала свой путь. Я не собираюсь жениться в ближайшее время.       – Даже на самой красивой женщине из всех?       На лице Вильгельма отразилось удивление. Брови его поднялись вверх, зрачки тёмных глаз расширились, губы слегка приоткрылись, выдавая недоумение. Прежде чем ответить, он отрицательно покачал головой.       – Прекраснее моей покойной жены никого нет.       Иви не проронила ни слова. Не изменилась в лице. Недовольство зловещей тенью промелькнуло в её глазах, но быстро затерялось где-то в глубине чёрных зрачков. Кокетливо взмахнув ресницами, она попыталась улыбнуться вновь и опустила правую руку, чтобы пригладить складки на подоле платья.       Поблизости раздался рёв охотничьего рога. Король быстро повернулся на звук, но тут же замер, вспомнив об Альшписе. Верный конь, крепкий и выносливый вайсталлец, больше не пытался подняться на ноги. Судорога вытягивала его последние силы. Ржание затихло, сменилось частыми вдохами и долгими, тяжёлыми выдохами.       Смиряясь с неизбежным, Вильгельм зажмурился и крепко сжал ладони в кулаки. Скорбь вернулась вкусом пепла во рту. Тяжёлым молотом пригвоздила к земле, не давая пошевелиться, не позволяя даже рыдать.       – Мне нужно возвращаться, – он бросил на Иви короткий, безрадостный взгляд. – Ты забавная, но сейчас не лучшее время для подобных разговоров.       Твёрдым решительным шагом он направился к коню. Мысли в голове путались, упрямо отказывались выстраиваться в чёткую линию. Лишь чувство долга неустанно твердило о том, что Альшпис заслужил помощи. Заслужил лёгкой кончины. Всего за несколько шагов до лошади Вильгельм вдруг остановился. Вывод, отчего-то давшийся с таким трудом, пронзил его яркой вспышкой, заставил обернуться и на полшага отпрянуть назад. Иви стояла перед ним и крепко сжимала правую ладонь в кулак.       – Это ты! – в ярости воскликнул Вильгельм. – Ты что-то сделала с моей лошадью?!       Вместо ответа девушка резко отвела руку назад и с размаху швырнула ему в лицо пригоршню мелких осколков. Острые и блестящие, крошечные, словно пыль, они забрались под веки, чтобы царапать склеру и терзать зрачки.       Резкая, ни с чем не сравнимая боль, заставила короля закричать и вскинуть руки к лицу. Сгибами пальцев он снова и снова пытался согнать песчинки к уголкам глаз, но те лишь сильнее проникали вглубь, искажая цвет радужки.       – Что ты наделала?! Зачем?!       Кровь заструилась по щекам короля. Горячая и липкая, она должна была смягчить боль, но отчего-то распаляла её только сильнее. Взор был охвачен яркой красной пеленой. Солёные слёзы проникали в тонкие раны, невольно выжигая глаза изнутри. Крик сменился протяжным воем.       – Ты долго ещё не сможешь открыть глаза. Но когда откроешь, будешь видеть только меня. Самую красивую женщину на свете…       Голос Иви звучал совсем близко. Тихий, вкрадчивый, исполненный жестокости. Превозмогая боль, Вильгельм сощурился сильнее и что есть мочи кинулся вперёд, пытаясь её схватить. Руки несколько раз прошли сквозь пустоту.       – Ты колдунья! Что?! Что ты со мной сделала?!       Ноги короля беспомощно подкосились. Ладони, влажные и липкие от крови, нащупали поросль сухой травы. Сильные крепкие пальцы принялись вырывать её с корнем, превозмогая новую вспышку боли.       – Я проникну в твои глаза. В твой разум. В твое сердце.       Шепот звучал совсем близко. Звучал в его голове. Вильгельм быстро потянулся рукой к голенищу сапога и вытащил оттуда короткий охотничий нож. Холодное стальное острие. Плотная кожаная обмотка рукояти. Новые ощущения вернули его к жизни, заставили вспомнить, что враг ещё здесь.       – Я казню тебя! Ты ответишь за это! – выкрикнул он, полоснув ножом на расстоянии вытянутой руки.       – Нет, – голос Иви оставался невозмутим. – Ты женишься на мне. И сделаешь своей королевой...       Вильгельм взмахнул рукой ещё раз. Острие ножа со свистом рассекло воздух, но не встретило на своём пути никаких препятствий. Выпад за выпадом. Удар за ударом. Тишина. Между вспышками угасающей боли король попытался напрячь слух. Слышался шелест деревьев, завывания ветра. Цокот копыт и лошадиное ржание.       – Альшпис! Ты ли это?! – крикнул Вильгельм, с трудом веря себе. – Сюда! Сюда, скорей!       – Ваше Величество! Здесь я, Хантсмен!       Совсем рядом раздался отзвук тяжёлых шагов. Широкая крепкая ладонь легла королю на плечо и с силой встряхнула. То ли от радости, то ли бессилия руки его вдруг ослабили хватку, выпуская нож. Новый приступ боли обжёг глаза, но в этот раз он длился всего несколько мгновений.       – Женщина! Где женщина?! – Вильгельм кричал, вскинув ладони к лицу. – Задержи её!       – Сир, вы поранили глаза! Надо ж как…       Главный егерь тяжело опустился на землю. Дышал часто и сбивчиво, долго стучал себя по складкам одежд. Наконец его широкие грубые пальцы нащупали тонкий платок. Другой рукой он быстро открепил от пояса вытянутую кожаную флягу и плеснул водой на ткань.       Вильгельм принял платок из его рук и немедля поднёс к глазам. Боль понемногу стихала. Он вновь смог ощутить собственные веки. Чувствовал холод ветра, запах травы и собственной крови. Сделав небольшое усилие, он смог открыть глаза. Густая, свернувшаяся кровь ещё выступала в уголках, сбиваясь в плотные сгустки у слёзных точек, склера порозовела, каждое движение век отдавалось болью, но глазные яблоки отчего-то остались целы. В тёмной радужке преобладали оттенки серого, чёрные зрачки плавно вернулись в привычный вид.       – Ваше величество, – осторожно начал Хантсмен. – Что за женщина тут была?       Вильгельм услышал вопрос, осознал его, но ответить был не в силах. Так и не поднявшись с земли, он смотрел перед собой. Король явственно видел поросль сухой травы, высокие верхушки деревьев, различал очертания облаков на сером осеннем небе, но взгляд его искал совсем другое. И наконец, не поворачивая головы, он произнёс:       – Самая прекрасная из всех.