Oh mirror mirror, how the face you show disgusts me. Find me a child for whose youth my heart is hungry.
Мидланд, Белый Замок, за 17 лет до Дня Наследия
Отражение глядело на Ивил потухшим взором. Словно знало, что в полумраке предрассветных сумерек, наполнявших королевские покои, ей трудно различать его нелепые черты. Пристально следило за ней из зеркальной глади и молчало, стыдясь себя. Стыдясь безобразного одутловатого лица, расплывшихся линий носа и губ, сухой, шелушащейся кожи. Слабые, редкие волосы свисали небрежными прядями, обрамляя бледные припухшие щеки. Ивил вскинула правую руку и заправила за ухо длинный тусклый локон. Несколько тёмных волосков тотчас осыпались, цепляясь за выступы слоящихся ногтей. Её худые руки от самых локтей до кончиков пальцев были чёрными, словно долгие часы находились в котле с дёгтем. От внешнего центра ладоней к ключицам поднималась причудливая вязь из фейских символов, нанесённых кроваво-красными чернилами. Хитроумные узоры из линий, точек и завитков уже отчасти выцвели, но столь же верно притягивали к себе бурные потоки магии. Вынуждали их покинуть привычное русло и подняться выше, как можно выше солнечного сплетения и как можно дальше от объёмного живота. Её тело изнывало. Приступами тошноты или головокружения оно отчаянно противилось переменам. Оно молило о спасении, об избавлении от странного недуга и с каждой неделей неизбежно теряло былую красоту. Никогда прежде Ивил не знала себя такой слабой и неловкой. Такой уродливой и нелепой. Под тканью её тонкой шёлковой сорочки отчётливо проступали широкие жировые складки. Грудь обвисла, сделалась непривычно тяжёлой и теперь напоминала полупустые кожаные бурдюки. Королеву душило отчаянье. Ядовитой змеёй поднималось оно от самого сердца и плотным кольцом обвивало длинную бледную шею. С губ сорвался тяжёлый вздох, а голова обречённо склонилась к широкой столешнице из тёмного дуба. Ноздри тотчас защекотал сложный, нестройный запах косметики. Казалось, он вобрал в себя содержимое сразу всех многочисленных баночек, тюбиков и флаконов лишь для того, чтобы позлить её ещё сильнее. Ивил брезгливо сморщила нос и скривила распухшие губы. Левой рукой она тотчас накрыла их, слегка сжимая пальцами округлые ноздри, а правой смахнула на пол треть всех сосудов. Послышался громкий стук деревянных шкатулок, треск керамических пудрениц, звон стеклянных флаконов. Запахи, что долгие часы томились под крышками, взмыли вверх плотным удушливым облаком. Содержимое пролилось и растеклось по ковру бесформенным пятном, медленно впитываясь в длинные, мягкие ворсинки. Несколько ворон, чёрных, как куски гагата, мирно дремали, сидя на зеркале. Поджав тонкие лапы с заострёнными когтями, они крепко держались за выступы фигурной рамы и со стороны казались частью цельной композиции. Но едва расслышав шум, вороны, подобно ночной страже, тотчас открыли глаза и вытянули вверх короткие тёмные шеи. Раздалось хриплое карканье, тревожный шум крыльев, глубокий, заразительный смех. Ивил с наслаждением откинулась на высокую резную спинку стула, обитую пурпурным бархатом. Слегка запрокинув голову, она часто подрагивала узкими плечами и небрежно царапала подлокотники кончиками ногтей. Вороны послушно затихли. Заметив разительную перемену в настроении своей хозяйки, они не решались сдвинуться с места, не решались даже прикрыть глаза, но продолжали на неё смотреть. Продолжали восхищаться её красотой, подобно самой льстивой свите. Оберегать её покой, подобно самой верной страже. Утешать её, подобно самым преданным слугам. Неясно, отчего эти умные птицы так тонко чувствовали скопления тёмной магии. Всякий раз, оказавшись поблизости, они кричали и слетались на её зов, будто связанные древней клятвой. И теперь, предчувствуя что-то, сочли нужным оберегать последнюю из рода Квин. Чёрные крылья, чёрные вести. Ивил выпрямилась и потянулась рукой к выдвижному ящику, что располагался под самой столешницей. Длинная фигурная ручка, отлитая из чистого серебра, приятно охладила кончики пальцев. Спустя всего миг перед взором королевы оказалась Книга. Широкий, увесистый том, обтянутый красной кожей. Ни обложка, ни корешок не носили на себе никаких букв или символов, ничего, что могло бы указывать на автора или происхождение, лишь уголки были слегка примяты. Копия в точности повторяла оригинал. Ивил явственно помнила тот день, когда порог её приёмной залы переступил некий Мильтон Гримм. Тучный и неповоротливый, он мнил о себе гораздо больше, чем представлял на самом деле, хоть и являлся магом. Мужчины с магическим даром появлялись на свет крайне редко, а ещё реже умели найти этой силе достойное применение. Ни сам Мильтон, ни его брат богатой фантазией не отличались. Пределом их амбиций оказались научные исследования и поиск древних магических артефактов, способных наделить своего владельца несравнимой властью. Долгие годы поисков привели их к Книге. Книге, способной поведать о Судьбе того, кто возьмёт её в руки. Холод, скользящий по позвоночнику, заставил королеву вздрогнуть и плотнее закутаться в шёлковый пеньюар. Одни лишь воспоминания о мощи этого артефакта неизбежно вгоняли её в трепет. Трепет перед могущественным и неизведанным. Длинными чёрными пальцами она попыталась откинуть в сторону плотную кожаную обложку, и книга послушно отворилась. Оригинал был другим. Упрямым и строптивым. Он ждал прямой просьбы или приказа, но даже после этого показывал вопрошающему лишь те страницы, что напрямую касались его жизни. Копия, словно покорная служанка, готова была рассказать обо всех. Мелкий рукописный текст, нанесённый фиолетовыми чернилами, заполнял каждую страницу в четыре ровных столбца. Кем бы ни был автор этих строк, он словно боялся, что ему не хватит места. Что он так и не сумеет описать всё, что каким-то неведомым чудом узнал о сильных мира сего. Среди его историй, изложенных на сказочный манер, была «Золушка», что описывала недавние события в Северной Валетарии. «Спящая Красавица», что в деталях подтверждала вину Марселин Торн за проклятье, наложенное ею почти столетие назад. «Алиса в Стране Чудес» в мельчайших подробностях рассказывала о местах и жителях самого странного и причудливого из королевств. Того самого, что по воле Ивил Квин, истинно Злой Королевы, был отрезан от прочих мощным магическим барьером. Она готова была поклясться в том, что ещё никому не удалось нарушить его границы. Кем бы ни был автор этих сказок, власть его казалась поистине безграничной. Для него словно не существовало никаких преград − ни в пространстве, ни во времени. Законы магии и самой природы покорно преломлялись перед его волей, открывая ему путь буквально ко всему. К людям, мыслям, поступкам. Кем бы он ни был, он просчитался. Просчитался, позволив столь бесценному артефакту попасть в чужие руки. Ивил невольно задержала взор в верхней части одной из страниц. Красивое, фигурное заглавие знаменовало начало новой сказки под названием «Синяя Борода». Это прозвище Гилберт де Лаваль получил ещё в молодости, в годы захватнических походов на земли Южной Валетарии. Но ирония крылась в том, что в его истории не было ни строчки о блестящей карьере полководца. Самым выдающимся подвигом герцога Книга Судеб сочла его восьмой брак с дочерью мелкого дворянина. Согласно витиеватым строкам, именно ей посчастливится выжить после того, как она спустится в подвал и узнает главную тайну своего дорогого супруга. Гилберт прекрасно умел скрывать свои секреты и оригинал Книги спрятал ничуть не хуже. В этом Ивил была уверена. Мягкими кончиками пальцев она вновь бесшумно перевернула страницу. Затем ещё одну. И ещё. В памяти королевы отчётливо всплывали сюжеты каждой из этих историй, стоило ей бросить короткий взгляд на название или иллюстрации. Но ни одна из сказок не тревожила её так, как та, что была написана о ней самой. И о её падчерице. «Белоснежка и семь гномов». От вида короткого заглавия Ивил сразил холодный пот. Дыхание её сбилось с привычного ритма, а зрачки глаз возбуждённо расширились. На один короткий миг строки фиолетовых чернил расплылись и превратились в длинные ряды бессвязных символов, но столь же быстро вернулись в прежний вид. Разрозненные буквы начали складываться в слова, а слова в отдельные фразы, одна за другой повествуя о том, как первая жена короля ожидала свою дочь. …Если бы родился у меня ребенок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме… Тот, кто писал эти строки на страницах Книги Судеб, отчего-то не счёл нужным сопроводить их наглядной иллюстрацией. Ивил потратила немало усилий, чтобы найти хоть один портрет королевы Генриетты. Помнится, прежде она требовала сжечь их все до единого, но Вильгельм и в этом деле оказался слишком мягкосердным. Он приказал лишь спрятать их в дальнем крыле замка, куда втайне наведывался до тех пор, пока мог стоять на ногах. Но даже прикованный к постели, после бесчисленных попыток воздействия на его разум, король не забыл о ней. Отчаянно звал, кричал её имя в бессвязном бреду, прежде чем снова провалиться в забытье. И однажды сумел докричаться. Генриетта явилась к нему той, какой он всегда её помнил. Юной и хрупкой. С тонкой фарфоровой кожей и длинными светлыми волосами. Ивил удалось повторить даже взгляд. Наивный и беспомощный, будто у лесной лани за миг до того, как в её шею вонзится наконечник стрелы. Такова была цена. Грязная, унизительная, жестокая цена за то, чтобы как можно скорее заполучить его семя. Ивил самодовольно ухмыльнулась. Удерживая книгу лишь одной рукой, другую она опустила на объёмный выпирающий живот. Её узкая, почерневшая от магии ладонь начала плавно скользить по нему, слегка сминая шёлковую ткань сорочки. Взор королевы неспешно вернулся к строкам сказки. …Только откусила Белоснежка кусок, как тотчас упала замертво наземь… Правая часть разворота на сей раз была отведена под иллюстрацию. Весьма скудную, поскольку у автора книги в распоряжении имелись лишь простые фиолетовые чернила. Уже не в первый раз Ивил старательно пыталась приглядеться к рисунку. Изучить очертания двух женских фигур, изображенных на нём. Одна из них без сомнения принадлежала Белоснежке. Рост, одежда, длина волос. На иллюстрации она выглядела весьма похожей на саму себя. А вот другая женщина… Старая, горбатая крестьянка, у ног которой стояла целая корзинка спелых яблок. Ивил не слишком ясно помнила, какое именно обличье приняла в тот день, когда ей наконец улыбнулась удача. …сжалились над Принцем добрые гномы и отдали ему гроб. И велел он своим слугам нести его на плечах. Но случилось так, что споткнулись они о какой-то куст, и от сотрясения выпал кусок ядовитого яблока из горла Белоснежки. Тут открыла она глаза, подняла крышку гроба, а затем встала и сама... Ивил гневно стиснула зубы и резко провела по краю страницы кончиками ногтей. Мерзкая девчонка. Так жадно впилась в это проклятое яблоко, что проглотила кусок, забыв прожевать. И выходит… яблоко встало ей поперёк горла, а яд так и не достиг желудка и подействовал несколько иначе. Замедлил жизненные процессы вместо того, чтобы остановить их навсегда. А этот юноша зачем-то выкупил у своры лесных гномов гроб с мёртвой девушкой. Оставалось лишь догадываться, что именно он собирался с ней сделать, если бы яд так и не отступил. О выходцах из Альбиона и прежде ходили скабрезные слухи, но Ивил считала разумным верить им лишь наполовину. До той поры, пока не получала данные разведки. И по последним источникам, её падчерица, а ныне уже законная супруга принца Дазлинга Чарминга, собирала все силы, чтобы вернуть себе трон отца. Ивил отчётливо знала, что Белоснежке это удастся. И столь же явственно представляла неизбежный финал своей Сказки. День за днём она настойчиво обращалась к тексту в надежде заметить любой, малейший признак того, что история ещё не была написана до конца. Книга Судеб оставалась непреклонна, и всякий раз взору королевы открывались одни и те же жестокие строки: …Но были уже поставлены для нее на горящие угли железные туфли, и принесли их, держа щипцами, и поставили перед нею. И должна была она ступить ногами в докрасна раскалённые туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упадёт мертвая наземь... Ивил невольно поджала пальцы обеих ног. Её отекшие босые стопы тотчас сдвинулись на край деревянной подставки, обитой мягким пурпурным бархатом. От резкого трения о ворсинки ткани тонкая кожа нагрелась и на миг явственно ощутила жар. Лицо королевы скривилось в гримасе отчаянья, длинные чёрные пальцы яростно сжали края страниц. С громким хлопком закрылся твёрдый переплёт, и Книга Судеб небрежно опустилась на край туалетного столика. Вороны, дремавшие на выступах зеркальной рамы, встревоженно распахнули глаза. Ивил удостоила своих пернатых слуг лишь пренебрежительным взором. Длинными пальцами она ухватилась за край деревянной столешницы и попыталась встать. Всего лишь месяц назад эта задача давалась ей с куда меньшим трудом. Кисти рук напряглись, выдав посветлевшие костяшки. Спина выгнулась от тяжести и отозвалась ноющей болью. Дыхание сбилось, рассыпавшись на неловкое пыхтение. Несколько прядей налипли на вспотевший лоб. Колени дрожали, но стопы ног явственно ощущали мягкость напольного ковра. Ещё могли ощущать, а значит конец пока не наступил. После нескольких неловких попыток Ивил всё же устояла на ногах, держась за высокую спинку стула. Другая её ладонь заботливо поддерживала объёмный живот. Короткими частыми шагами королева принялась неспешно расхаживать из стороны в сторону, разминая затёкшие мышцы. Сложный удушливый запах пролитой косметики вновь коснулся её ноздрей. На сей раз он отчего-то показался ей даже приятным и таинственным. Подходящим для размышлений. Судьба, как известно, дама жестокая и крайне упрямая. Если она что-то решила, значит так и быть, и горе тому, кто осмелится идти против её воли. Но как всякая женщина, она не в силах предвидеть всего, а, значит, её нетрудно обмануть. Текст сказки явственно твердил о том, что на троне должна восседать Злая Королева, но лишь до той поры, пока не появится другая, моложе и гораздо красивее, чтобы свергнуть её и отобрать всё, что было ей дорого. Сказка не учла главного. Не подтверждала, но и не отрицала того, что на свет может появиться следующая Ивил Квин. Точно в тот же миг королева пошатнулась и резко отступила назад, хватаясь рукой за спинку стула. Внезапный удар в глубине утробы выбил воздух у неё из груди. В голове зашумело, глаза накрыла темнота. Губы растянулись в торжествующей улыбке. Её дочь показала характер. Её прекрасная девочка, подобно крохотному птенчику, медленно копила силы, чтобы однажды разбить скорлупу и явить себя этому миру. Ещё не время, ещё слишком рано… Но этот день придёт. Как наступит и час отмщения. Ивил медленно повернулась к зеркалу. Вороны по-прежнему сидели смирно, чёрными тенями возвышаясь над фигурными выступами деревянной рамы. На сей раз они не стали поднимать тревогу, словно в самом деле сознавали суть произошедшего. Лишь пристально смотрели на свою госпожу. С тревогой и ожиданием. – Ждите. Мой птенчик скоро вылупится. И вы будете служить ей так же, как и мне. Она станет вашей новой королевой и будет носить имя… Рейвен. Рейвен Квин! Запомните это! Вторя звукам её голоса, вороны принялись оживлённо шуметь. Они хлопали крыльями, щелкали клювами и пронзительно кричали, разрывая тишину громким карканьем. – Она займёт моё место, продолжит мой путь, − голос Ивил с каждым словом звучал всё громче. Королева переводила лихорадочный взгляд тёмных глаз с одной птицы на другую. − Она расправит крылья и выклюет глаза Белоснежке. Она займёт трон Мидланда по праву крови, а следом подчинит себе все соседние королевства. Она войдёт в историю как «та, что прекраснее всех».