Сказка, рассказанная до конца

      – Я проверил ренту за время моего отсутствия, дядя, и хочу, чтобы ты взглянул на неё.       Северин занял одно из деревянных стульев и опустил на поверхность письменного стола прямоугольную папку. Широкая чёрная обложка едва коснулась столешницы, а затем оказалась уже в других руках. Сухие, жилистые пальцы Виктора де Валуа принялись перелистывать страницы, целиком покрытые таблицами и расчётами. Пристальный взгляд бледно-серых глаз переходил от цифры к цифре. В свои пятьдесят с небольшим мужчина ещё не утратил остроты зрения, хотя седина уже успела выбелить и без того светлые волосы. Лицо его, худое и бледное, не выражало ровным счётом никаких эмоций, однако морщины на лбу проступили ярче. Тонкие губы напряглись, вытянулись в линию, выдавая сосредоточенность.       Дядя прекрасно понимал, о чём пойдёт речь, но поддержать разговор не торопился. Вместо этого он продолжал внимательно просматривать содержимое страниц, лишь иногда останавливая взгляд на отдельных числовых значениях. Северин терпеливо ждал его ответа, прислушиваясь к размеренному тиканью часов на каминной полке и тихому потрескиванию поленьев. Уже не в первый раз он ловил себя на мысли, что ему нравится находиться в этом кабинете. Иронично, если вспомнить о том, что ещё восемнадцать лет назад это помещение принадлежало его отцу и почти сохранило первозданный вид.       Добротная резная мебель из мореного дуба была выдержана в едином стиле, типичном для Северной Валетарии. Никакой помпезности, сложных вензелей или позолоты. Только натуральные цвета и фактура самого дерева, только простые, приятные глазу формы. Письменный стол, длиной не меньше пяти футов, приковывал к себе взгляд ещё у самого входа. Широкий и массивный, он либо придавал солидности сидящему за ним человеку, либо показывал всю его ничтожность. К счастью для всей семьи, дядя Виктор справлялся с ролью регента более чем достойно.       Позади письменного стола располагалось высокое прямоугольное окно. Тяжёлые бежевые портьеры были раздвинуты, благодаря чему в кабинет проникало достаточно дневного света. Каменные стены почти целиком скрывали ряды книжных шкафов и несколько гобеленов с батальными сценами. Пол в рабочей зоне кабинета устилал трехцветный ковёр из плотной шерсти с симметричным узором. На другом конце помещения стоял высокий деревянный секретер для бумаг и журнальный столик для газет и утренней корреспонденции. У западной стены, точно напротив камина, разместилась пара кожаных кресел и набольшая деревянная банкетка. Обычно она играла роль подставки для ног, но теперь на ней располагалась круглая серебряная пепельница и небольшой прямоугольный портсигар. Над камином висели сразу два фамильных герба. Мужская рука, сжимающая рыцарский меч, и чёрный охотничий пёс с белым пятном в форме геральдической лилии.       – Вижу, ты внёс сюда некоторые поправки, – в голосе Виктора де Валуа прозвучали стальные нотки. – Поясни свои действия.       – Верно, дядя, – Северин подался вперёд и бросил короткий взгляд на содержимое раскрытой папки. – Я нашёл несоответствия в подсчёте ренты за последний месяц. Цифры не сходились, поэтому я пересчитал их сам и сравнил с данными за осень и начало зимы.       – Хорошая работа, – мужчина одобрительно кивнул и едва заметно улыбнулся уголками губ.       Простой, но всё ещё эффективный трюк. В последний раз Северин попадался на него ещё в младшей школе, и именно тогда понял, что дядя намеренно оставляет ошибки в документации. Поначалу они были очевидными, вроде опечатки в фамилии или сбоя в нумерации пунктов, а затем замечать их становилось всё сложнее. Приходилось постоянно перепроверять точность юридических формулировок и вручную повторять все расчёты. В детстве это походило на настоящую пытку, но теперь… теперь стоило сказать дяде «спасибо». И не один раз.       – Завтра поедешь со мной к маркизу де Карабасу, нужно обсудить земельный вопрос, – Виктор закрыл чёрную папку и отложил её в сторону.       – Он опять уклоняется от уплаты налогов?       – Да, несёт полную чушь, прикрываясь своей Сказкой. Леса, луга и поля, видите ли, не его, но доход он с них получает стабильно.       – Он хотя бы больше не кричит о том, что его лишили супруги и титула. Даже признал, что женился на принцессе незаконно, получив согласие у короля Фредерика, предварительно его опоив, – спокойно ответил Северин, опустив ладони на подлокотники стула.       – Раз он не дворянин, пусть берёт своего кота и проваливает на мельницу к старшему брату, – Виктор откинулся на спинку стула и сцепил пальцы рук в замок. – Но нет, он предпочитает именовать себя маркизом и отсиживаться в замке людоеда, а Её Величество закрывает на это глаза.       – Если бы не Сказка, де Карабаса давно бы осудили за мошенничество и государственный заговор, – юноша выдержал короткую паузу. – Всему виной Культ, дядя. И что-то нужно менять.       Мужчина тотчас переменился в лице. Удрученность исчезла с него, как тень при свете яркой лампы. Взгляд оживился, а густые седые брови приподнялись. Потребовалась лишь доля секунды, чтобы он понял суть дальнейшего разговора. И эта тема куда больше пришлась ему по душе.       – Ты всё ещё надеешься найти здесь Копию Свода Сказок?       – Верно, – Северин коротко кивнул и понизил тон голоса. – Для этого мне нужно попасть в подвал.       – Поясни.       – Ивил Квин передала эту книгу на хранение моему отцу. Прятать её он стал бы только в своём замке. Я уже проверил его личные покои, библиотеку, архивную комнату и алхимическую лабораторию. Я искал везде, кроме подвала.       Юноша старался говорить уверенно и спокойно, так, чтобы в разумности его слов не осталось сомнений. В конце концов, дядя Виктор не станет отрицать очевидное. Гилберт де Лаваль, более известный как Синяя Борода, хранил в этом подвале тела своих жён, и за двадцать лет, с момента первого убийства, на него даже не пало подозрение. Он мастерски умел хранить свои секреты, не говоря уже о том, чтобы скрыть какую-то книгу. И единственным, кто смог бы понять его извращённое мышление, был его сын.       – Тебе не стоит туда ходить, – строго заявил Виктор, опустив обе руки на край столешницы. – Особенно после того, что произошло в школе.       – Всё будет в порядке, – возразил юноша всё с той же уверенностью. – Я осмотрю подвал и вещи отца, которые там хранятся. Быть может, среди них окажется Книга или подсказка на то, где она может быть спрятана.       Молчание. Суровое и непреклонное. При всей очевидности ответа, дядя колебался, боясь совершить просчёт. Всё из-за инцидента с Блонди Локс. Из-за того, что она сунула свой нос в чужую Сказку и принялась перелистывать страницы. По глупости она пробудила чужое Проклятье и своим присутствием придала ему сил.       Никогда прежде оно не проявлялось так ярко. Надёжно запертое за дверью самоконтроля, оно пролезало лишь сквозь замочную скважину. Навязчиво шептало о том, что все замки должны быть заперты, будь то дверь, секретер или личная переписка в миррорфоне. В тот день дверь не просто распахнулась, её сорвало с петель. Разум охватило пьянящее, пугающее чувство вседозволенности, а низменные желания взяли верх над здравомыслием. Это был полезный опыт. Для всех и в особенности для него самого. Бездна оказалась куда глубже, чем Северин мог себе представить, и спуск в подвал был в том числе вызовом самому себе.       – Ты уверен, что хочешь спуститься туда? – Виктор первым прервал тяжёлое молчание.       – Иначе я бы не попросил ключ, – уверенно ответил Лаваль.       В пояснениях дядя не нуждался. Одним из его главных достоинств была нелюбовь к пустым разговорам. Он всегда выражался строго по делу и от других требовал того же, потому с ним всегда было просто. Гораздо проще, чем с остальными членами семьи.       Виктор без промедления поднялся из-за стола и отстегнул от пояса связку ключей. Юноша также поднялся на ноги и смиренно стал ждать, стоя напротив. В отличие от тех ключей, что запирали аудитории в школе Эвер Афтер Хай, на этих не было опознавательных брелоков, но все они были в по-своему уникальны. Разный оттенок металла, разная форма отливки, неповторимый узор коронки. Северин не был дома около четырёх месяцев, но без труда мог назвать предназначение каждого ключа в этой связке. От личных покоев, от гостевых комнат, от кладовых, от обеденной, от кухни, от оранжереи, от чулана, от бального зала, от музыкальной комнаты, от комнаты для фехтования… Все они служили простым бытовым потребностям, и только один хранил страшную тайну.       Вот он. С тёмным пятном на одной из сторон, которое можно было принять за след от ржавчины. За восемнадцать лет оно лишь немного потемнело, но границы оставались точно такими, как в тот день, когда этот ключ упал в лужу крови. Добиться этого не так просто. Отцу точно пришлось прибегнуть к алхимии. Он либо проводил опыты с составом крови покойных, либо, что более вероятно, выдерживал ключ в каком-то составе. Определённо стоило поискать его рецепт среди старых записей.       – Держи, – Виктор снял ключ от общей связки и протянул племяннику. – И перед тем как спуститься, не забудь взять с собой фонарь.       – Конечно, дядя, – Северин принял ключ и крепко сжал его в ладони. – Спасибо. За доверие в том числе.       – Можешь быть свободен.       Юноша опустил ключ в карман брюк и тотчас склонил голову в коротком поклоне. Этот простой, почтительный жест исполнялся им почти автоматически. Тело вспоминало о нём всякий раз, когда разговор со старшим членом семьи подходил к концу. И дядя Виктор заслуживал подобного отношения, как никто другой.       Не желая больше занимать его время, Лаваль выпрямился и уверенно прошёл к входной двери. Шерстяной ковёр приглушал шаги, делая их практически бесшумными, но стоило подошвам сапог коснуться паркетного пола, как они стали резкими и отчётливыми. Дверь послушно отворилась, позволив юноше ступить в замковый коридор. Едва переступив порог, он тотчас развернулся обратно. Левая рука его вновь опустилась на дверную ручку, а правая потянулась в карман к собственной связке ключей. Тонкие металлические стержни звякнули, ударившись друг о друга. Ровно двадцать один ключ. Северину потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что нужного среди них нет. Ключ от кабинета был только у дяди Виктора, потому фамильному проклятью придётся отступить. На этот раз.       Юноша заставил себя опустить руку и вернуть связку ключей в карман. Странное чувство, будто собственное тело ему не принадлежит, вмиг исчезло, а мысли снова стали ясными и чёткими. Осталась лишь небольшая неудовлетворённость. Пустота, которую легко заполнить, если задуматься о действительно важных вещах. О том, чтобы немедленно спуститься в подвал и всё там обыскать. Старую мебель, коробки с вещами, рамы картин. Простучать пол и стены, если потребуется. Будь Книга на виду, её давно бы уже нашли и отправили в библиотеку, спасая от сырости. Нет сомнений, что искать нужно именно тайник.       Северин твёрдо ступал по замковому коридору, всё сильнее отдаляясь от кабинета. Как и ожидалось, проход был абсолютно пуст, и каждый шаг гулким эхом отражался от толстых стен из серого гранита. По старой северной традиции слуги не пытались досаждать господам, а господа не мешали работать слугам, потому и те, и другие, почти не сталкивались друг с другом без крайней необходимости. Идеальный выход для тех, кому привычно проводить время в одиночестве. Едва юноша успел об этом подумать, как в другом конце коридора показалась женщина. Тётя Анна.       Старшая сестра его матери никогда не отличалась привлекательностью. Внешне она очень сильно походила на дядю Виктора, но черты, вполне уместные для мужчины, на женском лице выглядели резкими и угловатыми. Смягчить их могла лишь искренняя улыбка, но вместо радости Анна предпочитала предаваться скорби. По покойной сестре, по неудавшемуся браку, по ушедшей молодости и по множеству других причин, понятных только ей одной.       Высокая и худая, она скрывала угловатость фигуры под длинным зелёным платьем. Широкий чёрный пояс подчеркивал тонкую талию и позволял держать под рукой связку ключей. У самой шеи, скрытой под воротником, Анна носила овальную камею с рисунком в виде бутона розы. Плечи и руки до самых локтей прикрывала плотной шалью, а длинные русые волосы собирала у самого затылка и стягивала тонкой сеточкой.       – Северин, тебе так идёт этот дублет, – узкие ладони тёти легли на его плечи и принялись поглаживать их. – Ты выглядишь таким взрослым.       Юноша тотчас отвёл взгляд от её лица и сосредоточил внимание на мочке уха. Аккуратные каплевидные серьги – александриты в золотой оправе – не подходили ни к форме головы, ни к общему образу Анны. Потому что принадлежали не ей, а Лоретте, её покойной сестре и последней жене герцога Синяя Борода. Несколько долгих мгновений Северин боролся с желанием сказать об этом вслух, но промолчал и даже плотнее сжал губы.       – Ты был у Виктора? Он у себя?       – Да, тётя. Я относил ему документы       – Он снова нагрузил тебя этими бумагами? – из груди Анны вырвался тяжёлый вздох. – Какой ужас! Он не даёт тебе даже вздохнуть!       – Мне нетрудно, – спокойно возразил юноша. – Это мои будущие обязанности.       – Ты такой серьёзный мальчик…       Сохранять невозмутимость становилось всё труднее. Голос тёти наполнился приторной сладостью, стал липким и тягучим, словно мёд. Это раздражало. Хотелось остановить её, прервать и прекратить пустую трату времени. Он хотел развернуться и уйти, но это было бы неправильно. Слишком жестоко по отношению к ней.       – Ты должен больше отдыхать. У тебя ведь каникулы, – Анна ласково погладила племянника по синим волосам. – Кстати, я ведь уже говорила, что Эллы пригласили нас на благотворительный ужин? Всё потому, что Эшлин хочет ещё раз тебя увидеть.       Северин понял, что за весь разговор ни разу не поменялся в лице и потому заставил себя улыбнуться уголками губ.       – Не думаю, что причина во мне.       – А в ком же ещё? Вы так чудесно танцевали на балу в честь Конца Года! Бедная тётя Анна. Её хватит удар, как только она узнает, что наследная принцесса Северной Валетарии тайно встречается с сыном Охотника. Настолько «тайно», что об этом уже знает вся школа. Когда об этом станет известно ещё и при дворе, скандала королевской семье не избежать. Впрочем, пусть об этом беспокоится сама Эшлин, а большее, что может сделать он, так это поберечь нервы свой тётушки.       – Так ты тоже идёшь к дяде? – спросил юноша, пытаясь сменить тему. – Что-то случилось?       – Да, я проверяла кладовую и снова обнаружила недостачу съестного, – Анна возмущённо вскинула руки. – А ключи только у меня, поваров и старшей кухарки. Поверить не могу, что кто-то из них опустился до воровства!       – Исключено, – сухо отрезал Северин. – Им точно не хочется потерять работу и получить плохие рекомендации. К тому же, они работают у нас уже много лет.       – Но ничего не пропадает само по себе! – возразила женщина, опустив руки вдоль тела. – Я даже успела подумать на твоего дядю Лайонела, но он сейчас в нашем родовом замке.       – А что именно исчезло?       – Одна бутылка флоринийского вина, головка пряного сыра и пару гроздей винограда, – Анна коснулась подбородка указательным пальцем. – Я также пересчитала хрустальные бокалы – не хватает двух!       – Звучит уже серьёзно, – подытожил Северин, стараясь скрыть в голосе иронию, и отступил немного в сторону. – Тебе действительно стоит сообщить об этом дяде.       – Мелкие кражи еды случались и прежде, но я не хотела беспокоить этим брата. Теперь уже точно надо сообщить, – Анна ненавязчиво отступила правее, вновь оказавшись напротив племянника. – Не волнуйся, я разберусь и найду виновного.       – Конечно, тетя, ты разберёшься.       – Северин, ты такой славный…       Анна приблизилась ещё на шаг и вновь опустила руки на плечи племянника. Юноша тотчас склонил голову, стараясь избегать прямого взгляда, и ощутил, как сухие тонкие губы нежно коснулись его лба. От тёти всегда пахло её любимыми духами. Это был сладковатый, пудровый запах. Запах белых, льняных простыней и травяного крема для рук. Довольно приятный. Этот запах, знакомый с детства, порой напоминал Северину о том, что тётя была хорошим человеком и искренне его любила.       – Знаешь, мне сегодня снилась Лора. И спрашивала о тебе, – вкрадчиво добавила она и отвела руки от его плеч. – Я говорила ей только хорошее.       – Рад это слышать, – ровным тоном ответил Северин. – Не хочу тебя задерживать, тётя.       – Для тебя у меня всегда найдётся время, – губы Анны дрогнули в улыбке. – Может быть, тебе нужна помощь?       – Нет, спасибо, тетя. Я планировал пойти к себе.       – Отдыхай, мой мальчик.       Юноша коротко склонил голову и отступил ещё на шаг. Затем выпрямился и уверенно направился дальше по коридору. Ответных шагов позади так и не раздалось, значит тётя Анна всё ещё стояла на месте и смотрела ему вслед. За время его отсутствия ничего не изменилось. Она по-прежнему находилась в плену своих иллюзий и, кажется, была в них абсолютно счастлива. Каждый сам делает свой выбор.       Добравшись до конца коридора, Северин свернул направо и кратчайшим путем направился к парадной лестнице замка. Вернуться сюда, в шато де Лаваль спустя четыре месяца – означало вновь обрести дом. Ровно то же, что для рыцаря надеть доспехи. Это место успокаивало, придавало уверенности, делало мир вокруг понятным и упорядоченным. С ранних лет юноша знал, что этот замок принадлежит ему, и что сам он является неотъемлемой его частью.       Должно быть, его отец испытывал здесь схожее чувство. Возможно, куда более сильное.       Старая оборонительная крепость с прилегавшими к ней землями досталась маршалу Гилберту де Лавалю вместе с титулом герцога за выдающиеся военные заслуги. Так и не одержав победы в Рубиновой Войне, он всё же вынудил Вильгельма Уайта заключить перемирие и разделить права на горный хребет между двумя королевствами. Общий доход герцога Синяя Борода, по итогам военных кампаний, по слухам, превосходил даже казну короля Фредерика. Более чем достаточно, чтобы перестроить шато де Лаваль под свои личные нужды. Какими бы специфическими они ни были.       Если Книги не окажется и в подвале, это значительно усложнит дело. Шанс найти тайник случайно минимален, а тот факт, что его не обнаружили до сих пор, только это подтверждает. Где бы спрятал Книгу он сам? Что бы он делал, если бы Рейвен попросила её сохранить?       Рейвен… Она так и не перезвонила. С того дня, как в Мидланде объявили траур, так и не появлялась в сети. Причина этого была очевидна, но не умаляла беспокойства. Вильгельм Уайт был её отцом, а его утрата ещё больше обострит и без того сильное чувство вины. Вины за то, что совершила её мать. Птенчик всегда была склонна к самобичеванию.       Белоснежка и Эппл с ранних лет внушали ей чувство вины даже за сам факт её существования, не говоря уже о деяниях матери, и это отразилось на характере Рейвен. Что бы ни случалось, ей казалось, что она причастна к этому. Она всегда стремилась помогать всем, повлиять на те или иные события, которые её не касаются. И это выходило ей боком.       Юноша постоянно говорил с ней об этом, поскольку считал, что, раздав все свои перья, она сама не сможет летать. К сожалению, Рейвен не хотела этого осознавать.       И сейчас она нуждалась в поддержке, как никогда. Проклятье… Если бы она не сорвала школьный спектакль, у него были бы все шансы увезти её на каникулы сюда, в Северную Валетарию. У Белоснежки не было бы серьёзных причин для запрета. С другой стороны, узнав о смерти отца, Рейвен и здесь не находила бы себе места. С какой стороны не взгляни, ситуация выглядела только хуже. Верный ответ был только один – что сделано, то сделано. Куда больше пользы будет, если потратить время не на пустые сожаления, а на поиск Книги. Если на этот раз удастся её найти, то получится отвлечь Рейвен от её горя.       Северин спустился по парадной лестнице в главный холл замка, а затем свернул в один из неприметных второстепенных коридоров, ведущих к подсобным помещениям. Слуги, завидев его, тотчас поворачивались лицом и склоняли головы в низком поклоне. Сплошь северяне, они находились на полном содержании, часто работали целыми семьями. Увольнение по причине воровства вмиг лишило бы их шанса на достойную работу. А если допустить ситуацию крайней нужды, то какой смысл воровать еду и алкоголь? В хрустальных бокалах есть ценность, но перепродать их будет не так просто. Куда выгоднее было бы покуситься на столовое серебро. Нет, здесь что-то другое… Мотив должен быть проще и очевиднее.       Юноша прошёл в дальний конец узкого коридора и остановился напротив простой деревянной двери. Правая рука его опустилась в карман и извлекла оттуда связку ключей. Длинные пальцы сами собой нащупали именно тот, который был нужен. Всего один поворот по часовой стрелке, всего один толчок правой руки, и перед лицом Северина оказалась каменная лестница. Широкие прямоугольные ступеньки уходили всё ниже и ниже, постепенно скрываясь во тьме. Как и следовало ожидать, электричество здесь не проводили.       Лаваль опустил свободную руку в левый карман и извлёк из него небольшой фонарик. Размером тот был чуть больше мужской ладони, но мощности его хватало, чтобы осветить расстояние в несколько ближайших ступенек. Вполне достаточно, чтобы спуститься и не свернуть себе шею. Юноша запер за собой дверь и вернул связку ключей в правый карман брюк. Приятное ощущение упорядоченности отозвалось в его теле лёгкой слабостью. Удовольствие, хорошо знакомое всем перфекционистам, когда предметы расположены строго симметрично, а последняя деталь паззла идеально встаёт на отведённое место. Все замки должны быть заперты.       Северин начал спускаться. Темнота покорно расступалась перед ним, гонимая ярким светом фонарика. На стенах и потолке то и дело проглядывалось кружево паутины. Воздух в проходе был затхлый, пропитанный пылью, но отнюдь не холодный. Всё благодаря гранитным стенам, толщиной в десять футов у самого основания. Даже без полноценного отопления, здесь вполне можно было находиться, если не заострять внимание на гнетущей обстановке. К счастью для себя, клаустрофобией юноша никогда не страдал, да и к темноте относился спокойно. Его матери, восемнадцать лет назад, приходилось куда сложнее. Лоретта де Лаваль, восьмая жена герцога Синяя Борода, спускалась по этим самым ступенькам, не имея ни малейших догадок о том, с каким ужасом столкнётся за дверью подвала. Любопытство оказалось сильнее чувства самосохранения, даже при условии, что она находилась в положении. Впрочем, от смерти этот проступок её не спас, а лишь отсрочил неизбежное.       Последняя ступенька осталась позади. Северин направил луч фонарика прямо перед собой и увидел дверь подвала. Она выглядела точно такой же, какой он запомнил её десять лет назад, когда пришёл сюда с дядей Виктором. Для восьмилетнего мальчика она казалась огромной. Очень высокой, с округлым арочным верхом и на толстых металлических петлях. Восемнадцатилетнему юноше находиться напротив этой двери было куда проще. Хотя бы потому, что теперь он сам был почти с неё ростом и, к тому же, имел при себе ключ.       Лаваль крепче сжал фонарик в левой руке, а правой извлёк из кармана тот самый ключ, с тёмным пятном. Единственный, что не находился в общей связке со своими собратьями. Только он был свидетелем ужасных событий, и только он мог приоткрыть завесу прошлого. По ощущениям этот ключ был тяжелее остальных и будто бы даже теплее, хотя это с трудом поддавалось объяснению. Юноша повёл кистью левой руки и направил луч фонарика точно на замочную скважину. Затем вскинул правую руку и уверенно погрузил внутрь зубчатую коронку ключа.       Луч фонарика дрогнул. По телу вдоль позвоночника спустился лёгкий разряд тока. Тепло, наполнявшее ключ, вмиг пробралось под кожу и принялось растекаться по телу с каждым ударом сердца. В голове зашумело, плечи дрогнули. Северин напряг пальцы правой руки и несколько раз повернул ключ по часовой стрелке. Жар не отступал. Он спускался всё ниже, к низу живота, вынудив юношу чуть приоткрыть рот и провести языком по собственным губам. Слюна тотчас приобрела знакомый горько-солёный привкус. Привкус спелой ежевики и солёной карамели «CandyGems». Северин коротко качнул головой, отгоняя навязчивую мысль.       Мысль, которая не давала ему покоя с начала второго курса. Он пытался загнать её поглубже, скрыть, запереть глубоко в подсознании... но она возвращалась. Вместе с жаждой, глубокой и нестерпимой, и преследовала его по ночам.       Юноша закрыл глаза, выжидая, пока напряжение в теле отступит. Спину и плечи пробирала мелкая дрожь, на лбу выступили капли пота. Высокий воротник дублета теперь казался слишком тесным. Северин потянулся было к шее и обхватил ладонью собственное горло.       Это происходило иногда, когда он отпирал ту или иную дверь. Юноша не знал, было ли это частью Проклятья или его самого. Но так или иначе, поворачивая в замке ключ, он иногда думал о Рейвен. О том, что хочет сделать с ней.       Юноша сглотнул и прижался лбом к двери, представив в который раз, как опрокидывает Рейвен на пол, ухватившись руками за её тонкую шею. Как задирает подол платья, чтобы опуститься меж её раздвинутых бёдер. Он почти ощущал, как она вздрагивает и вскрикивает под ним, упираясь тонкими, худыми руками в его плечи. Как он стискивает её горло и давит на неё всем весом…       Северин заставил себя остановиться. Заставил себя открыть глаза. Осознать, что он по-прежнему стоит в коридоре, у самого основания каменной лестницы, напротив входа в подвал. Несколько долгих минут он стоял почти неподвижно, подавляя в себе желание. Терпеливо ждал, пока возбуждение спадёт.       Наконец, успокоившись, юноша ухватился за ручку и резко потянул дверь на себя. За ней, как и десять лет назад, оказалось просторное помещение из серого гранитного камня. Высокий сводчатый потолок поддерживала пара несущих колонн. Вдоль каменных стен была выстроена целая груда деревянных ящиков, покрытых широкими отрезами ткани. Среди них проглядывались очертания старой мебели, картин в тяжёлых фигурных рамах и свёрнутых гобеленов. Все эти вещи сохранили память о жизни его отца.       Северин уверенно прошёл в глубь подвала и закрыл за собой дверь. Металлические петли вновь заскрипели, повторяя свой отрывистый смех. Определённо стоило распорядиться о том, чтобы их смазали маслом. Сегодня же. Хоть этой дверью и не пользуются, не к чему ржаветь хорошему металлу. Юноша вновь направил луч фонарика к дверной ручке и повернул ключ в замочной скважине. Из глубин деревянного полотна раздался приятный звук вставшей на место защёлки, и старый подвал наполнила тишина. Длилась она всего несколько коротких мгновений, а затем Лаваль различил приглушённый металлический звук. Он раздавался позади, словно откуда-то сверху.       Решив не доставать ключ из замочной скважины, юноша повернулся и направил луч фонарика к сводчатому потолку. В самом его центре на равном расстоянии друг от друга находились толстые металлические петли. Их было ровно восемь. Северин прекрасно знал, что они использовались для крепления цепей с крюками на концах. На них, словно туши на скотобойне, когда-то висели тела женщин, которым не посчастливилось выйти замуж за герцога Синяя Борода. После его казни и передачи женских тел ближайшим родственникам цепи было решено снять. Однако стены этого подвала, похоже, прекрасно помнили обо всём, что здесь происходило.       Помедлив несколько мгновений, он направился к левой стене и остановился напротив груды деревянных ящиков, покрытой чёрным ситцем. Правой рукой юноша ухватился за край ткани и откинул её в сторону. К его удивлению, пыли поднялось в воздух не так уж и много, будто здесь недавно прибрались. Дядя Виктор ни слова не говорил об описи этих вещей и, уж точно, не пропустил бы ржавеющие петли. Значит, кто-то бывал здесь без его ведома. Северин напрягся и повернулся, обводя лучом фонарика помещение и вглядываясь в темноту. Пожалуй, дяде Виктору будет интересно об этом узнать, но позже.       Юноша опустил фонарик на один из соседних деревянных ящиков. Яркое пятно света было направлено точно в его сторону. Обеими руками он ухватился за края деревянной крышки и без особого труда сдвинул её в сторону. Внутри ящика под плотным слоем пыли лежали вещи, и каждая из них была завёрнута в отрез пергамента и несколько раз перетянута бечёвкой. Юноша прокашлялся и взял некоторые из них в руки. Судя по весу и форме, перед ним находились старые письменные принадлежности. Чернильница, пресс-папье, несколько стальных перьев. Любопытные вещицы. Хотя бы с точки зрения исторической ценности, но прямо сейчас бесполезные.       Один за другим Северин доставал из ящика предметы и переносил их на крышки соседних ящиков, стараясь не задеть фонарик. Под руки попались визитница, нож для бумаг, набор графитовых карандашей, песочница для очистки перьев. Меньше двадцати лет назад все они занимали отведённые места на письменном столе отца. Дядя Виктор также первое время пользовался ими, пока не перевёз сюда собственную канцелярию. А теперь почти все их функции с лёгкостью исполнял даже самый простой миррорбук. Юношу уже не в первый раз тяготило странное чувство. Вместо радости от технического прогресса он испытывал лёгкую тоску о прошлом. О прошлом, в котором никогда не жил, но к которому отчего-то тяготел всей душой.       Наконец его длинные бледные пальцы наткнулись на странный предмет. Прямоугольный и абсолютно гладкий. Нет. Слишком маленький для того, чтобы оказаться Книгой. Северин оперся о край ящика левой рукой, а правой сумел извлечь из него небольшую шкатулку. В отличие от остальных предметов, она не была стянута бечевкой, лишь наспех обмотана пергаментом. Шкатулка оказалась деревянной, на вид даже слишком простой. Одноцветной, без замка, на узких металлических петлях. Внутри оказалась стопка сложенных бумаг. Пожелтевшие от времени листы были исписаны фигурной вязью тусклых чернил. Почти все тексты на северном наречии валетарийского и несколько на общем, мидландском. Вот это уже любопытно. Видимо, дядя Виктор счёл, что в этих письмах нет ничего ценного, но это как взглянуть. Даже любовная переписка с Ивил Квин могла оказаться полезной. Или забавной. В любом случае, Рейвен бы понравилось.       Несколько долгих мгновений Северин стоял почти неподвижно. А затем вернул все письма в шкатулку и захлопнул крышку. Он непременно прочтёт их, как только поднимется в свою комнату. Время сейчас слишком ценно, и разумнее было потратить его на поиски Книги. Отставив шкатулку в сторону, неподалёку от пресс-папье, юноша вновь склонился над деревянным ящиком. Дальняя стенка выглядела немного толще, чем все остальные. Будто около неё что-то находилось. Длинные бледные пальцы попытались провести по ней, но касались чего-то гладкого, обтянутого кожей. Пока, наконец, не нащупали книжный корешок.       Лаваль напрягся и спустя миг опустил в ящик вторую руку, доставая книгу на свет. Увы, совсем не ту, за которой сюда явился. Школьную Книгу Судеб он не раз видел в преддверии Дня Наследия, и этот экземпляр совсем на неё не походил. Узкая и вытянутая, толщиной не более трёхсот страниц, она пахла пылью и застарелыми чернилами, а изнутри была исписана хозяйственными счетами. Иронично, учитывая, что ещё сегодня утром он сам пересчитывал ренту.       Юноша перевернул несколько страниц, как фонарик, лежащий в метре от него, замигал. Северин нахмурился, помня о том, что перед спуском сюда поменял в нём батарейки. Потому дело было точно не в них.       Фонарик снова мигнул, и подвал на пару мгновений погрузился в темноту. Лаваль потянулся было к нему, но тут почувствовал, как поверх его лица легли холодные ладони. Чьё-то дыхание коснулось его затылка и скользнуло к виску. Юноша моргнул, но не шевельнулся, только недовольно поджал губы. Бледные пальцы дрогнули, чуть задев длинными ногтями его кожу.       – Леди Катрина, прекратите, – потребовал Северин в полный голос. – Я пришёл сюда по делу.       Фонарик зажегся, вновь осветив часть стены и ящики перед ним. В луче света кружились пылинки. Ладони послушно сдвинулись вниз, к самому подбородку, потом провели ногтями по его воротнику и пропали. Юноша кивнул и чуть повернул голову. Как он и предполагал, они стояли рядом, по обе стороны от него – женские фигуры, жёны его отца. Лаваль тяжело вздохнул, захлопнул книгу хозяйственных счетов и заставил себя повернуться.       Одна стояла точно напротив, а шесть остальных выстроились полукругом чуть поодаль. Точно в том порядке, в каком сменяли друг друга при жизни. Семь несчастных, замученных женщин, которые встретили свой конец в этом самом подвале и упрямо не желали уходить. В ярком свете фонарика их очертания размывались, но в темноте худые фигуры проступали более отчётливо. Женщины были разного роста и отличались во внешности, но все, как одна, были белы, словно известь, в старомодных платьях и с ярко-красными, будто совсем свежими ранами на теле, по которым можно было понять, как они умерли. Юноша видел дорогие кружева на их рукавах и лифах, неподвижные белки глаз, струящиеся или собранные в причёски волосы. Женщины стояли, глядя на него, и их тёмные губы не шевелились. У некоторых в уголках рта запеклась кровь, подолы пышных платьев были помяты, шнуровка на корсетах расходилась, обнажая верх груди. Даже в смерти они были красивы, и раны, на фоне прекрасных лиц и волос, казались набухшими кровью цветами, что росли изнутри их тел. И казалось, что именно они держали женщин тут, как булавки – бабочек.       Северин окинул их взглядом и снова нахмурился. Он поочередно смотрел на каждую из женщин и осознавал, что узнаёт их всех. Они были точно такими, какими он их запомнил в свои восемь лет. Даже тогда они не проявляли к нему ни малейшего снисхождения, чего уж ждать от них сейчас, когда он практически мужчина.       Они смотрели на него. Будто чего-то ждали. На один короткий миг разум Лаваля охватило странное желание: выключить фонарик и погрузить подвал в темноту. Позволить ей поглотить себя и остаться с ними наедине. Насовсем. Ощутить их прикосновения и все поцелуи, которые они обещали ему ещё раньше…       – Вы всё ещё здесь? – спросил он, вновь повысив тон голоса, и отложил в сторону книгу. – Почему вам просто не уйти?       – Ты думаешь, мы не хотим уйти? – отозвалась леди Катрина, та, что стояла ближе всех.       Она была первой женой отца, и, по меркам северных традиций, идеально подходила на эту роль. Худая и низкорослая, с длинными тёмными волосами, собранными в тугую косу. Кроткая и послушная, даже после смерти она отвечала совсем тихо. Несмотря на закрытое многослойное платье, тело её пересекала широкая кровоточащая рана от рубящего удара меча. Точно посередине, от плеча до низа живота.       – Ты правда хочешь знать, мальчик? – вмешалась другая женщина, шевеля лишь одной половиной рта.       Леди Френсис, вторая жена. Левая половина её головы была красива. Длинные ресницы, прямой нос, плавная линия губ, длинные белые волосы. Правая же сторона больше походила на кровавое месиво, именно туда пришлось множество ударов о стену.       – Поцелуй нас, тогда скажем… – потребовала леди Анна, третья из жён.       Высокая и крепкая, с широкими бёдрами и пышной грудью, она заметно выделялась среди остальных. Светлые волосы её были грубо обрезаны, а на животе находилась сквозная рана от лезвия меча.       – Потанцуй с нами, – прохрипела леди Элизабет, пытаясь повернуть голову. – Тогда мы ответим тебе…       Худая и стройная, с длинными, при жизни рыжими волосами и круглым миловидным лицом. Шея её была уродливо искривлена, а в самом центре горла зияла сквозная рана от металлического крюка.       При жизни она была певицей.       – Обними нас, тогда... – вмешалась леди Элейна, пятая жена отца, разведя в стороны обе руки. Её тёмные волосы волнами струились по плечам, обтекая худое, с тонкими чертами лицо. – Скажем.       Казалось, что она вот-вот сорвётся с места и подойдёт ближе, но отчего-то стояла на своём месте. И улыбалась. Широко и демонстративно, лишь сильнее привлекая внимание к широкой ране поперёк горла.       – Где цветы, мальчик?       Леди Мэри Энн, шестая жена, опустила правую руку себе на грудь, будто с трудом могла сделать вдох. Кроваво-красные отметины располагались у неё на шее и по форме отчётливо походили на следы от широких мужских ладоней. Её подол так же был окровавлен и порван.       Северин повёл плечами. Он знал, что они появятся. Глупо было надеяться, что за столько лет после казни отца их души наконец-то обрели покой. Это было ясно после ритуала, что провели они с Рейвен в старой телефонной будке Бук-Энда. И всё же... происходящее слишком выбивалось из рамок его ожиданий. Не было ни открытой агрессии, ни угроз, обид или упрёков. Вместо того, чтобы напугать, призраки этих женщин глумились над ним.       Все, кроме леди Дженны, седьмой супруги отца. Северин знал, что отец разбил её голову ударом в затылок. В отличие от остальных мучениц, она робко стояла в стороне, лишь изредка бросая на юношу взгляд. Что ж, и на том спасибо. Остальных же давно стоило поставить на место.       – Довольно, я слышал это и в прошлый раз, – властно произнёс Северин, скрестив руки на груди. – Что вам нужно?       Не ответив, шесть женщин подались вперёд. Легко, чуть задевая друг друга длинными рукавами. Они подступали всё ближе, тянули тонкие бледные руки. Спешили коснуться плеч и лица юноши, при этом избегая света фонарика, словно боясь, что он причинит им боль. Обожжет края их ран и глаза.       – Мы все твои мачехи… – начала одна из них.       – А ты наш любимый пасынок… – тотчас подхватила другая.       Северин напрягся, чувствуя их прикосновения. Губ и пальцев. Холодных, ощутимых даже сквозь ткань одежды. Он подался назад, упираясь в ящики и кривя тонкие губы.       – Хватит, – в его голосе проступило раздражение. – Вы мертвы.       Он упёрся рукой в плечо одной из них, чтобы оттолкнуть и заодно не давая придвинуться совсем вплотную. На ощупь её кожа была холодна. Женщина замерла, её грудь чуть покачнулась, глаза расширились.       – Это не мешает нам любить тебя, мальчик, – тем временем леди Мэри Энн прильнула к его плечу, ухватилась за край его пояса.       – Гораздо больше, чем любили твоего отца, – хриплый голос леди Элизабет раздался у самого уха. Её руки легли на его грудь. ̶ Ты так возбуждён. Ты ведь хочешь этого…       – Ну давай же, поцелуй нас, – леди Френсис потянулась к губам юноши, но он вовремя отвернул лицо, и поцелуй пришёлся на щёку.       От их тел тянуло холодом. Они обступали его вплотную, касаясь бледными руками и губами. Смотрели ему в глаза, прижимались, что-то шепча и требуя внимания. Ласки. Ответных прикосновений.       Они чувствовали его возбуждение, вызванное мыслями о Рейвен, о её шее и раздвинутых бёдрах, пытались воспользоваться этим. И это было отвратительно. Ещё более отвратительно, чем его низменные желания.       Их бледные, будто покрытые пудрой лица были совсем близко. Их белые глаза, полные губы, приоткрывающиеся для поцелуев. Их тёмные раны, раскрывающиеся липкой, густой краснотой.       В голову юноши пришла странная мысль о том, что отец повесил своих жён на крюки ещё и для того, чтобы они не могли спуститься и так же донимать его после смерти.       Не выдержав, Северин подался вперёд, выскальзывая из дюжины белых рук. Схватив фонарик, он направил луч света прямо в зияющую на животе рану одной из женщин, что стояла всех ближе. Леди Анна вскрикнула и отпрянула в темноту. Видя это, юноша испытал некоторое удовлетворение и лёгкую, приятную дрожь в пальцах.       На скулах и лбу ещё чувствовались следы от их мертвенно-холодных поцелуев. Это было неприятно. Они не имели права прикасаться к нему.       – Мне нет до вас дела. Потому не вынуждайте делать так, – отчётливо проговорил он. – Идите прочь.       Жёны замерли в метре от него, на границе света и тени. Вновь встали полукругом, белые, словно статуи из известняка.       Юноша обвёл их взглядом и развернулся к ящику. Упёрся ладонями в его края и напряжённо прислушался. Позади раздался смех. Лёгкий, похожий на шелест расстёгиваемой одежды. Они прекратили, хоть и уходить не собирались. Оставалось лишь набраться терпения и спокойно продолжать.       Северин вновь склонился над деревянным ящиком, сосредоточившись на том, зачем пришёл. Луч света помог убедиться, что тот был пуст и не содержал в себе никаких секретов, вроде двойного дна или потайных стенок. Недовольно покачав головой, юноша принялся укладывать свёртки обратно на дно. Один за другим, оставив себе лишь стопку писем и книгу хозяйственного учёта. Сдвигая крышку обратно, он снова услышал со спины шёпот.       – Нам скучно, мальчик, побудь с нами.       – Ты же не собираешься уже уходить? – руки снова обхватили его талию.       Прямую просьбу и даже приказ жёны отца решили проигнорировать. Северин резко выпрямился и повернулся.       – Я же сказал – хватит!       Женщины по-прежнему стояли неподалёку. Словно даже и не приближались к нему только что-то.       – А если ты лишишься источника света, мальчик? – из-за шрама на шее Элейна словно улыбалась вдвойне. – Ты станешь совсем наш. И тогда нам не придётся…       – Вовсе нет, леди Элейна, – перебил её Северин и покачал головой. Он опустил руку с фонариком, направив луч света в пол. – Вы боитесь. И потому пытаетесь угодить мне, – его зрачки сузились. – Как угождали отцу. Мне это не нужно. Так что… держитесь подальше.       Северин повернул голову правее и обратил внимание на седьмую супругу отца – леди Дженну. Она всё это время стояла в стороне и не пыталась приблизиться. Может потому, что не таила на него обиды. Или в самом деле осознавала, что он не несёт вины за деяния своего отца. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Леди Дженна стояла, склонив голову, и смотрела себе под ноги. Её платье было самым изящным, и пятна крови на измятом подоле и рукавах казались частью цветочного узора на ткани. Она была одной из самых молодых жён его отца. Моложе была только Лоретта.       Словно ощутив на себе взгляд, Дженна вдруг посмотрела на юношу и вскинула правую руку, указав на дальнюю стену подвала. Не успел Северин проследить за её жестом, как седьмая жена вскрикнула и вскинула руки к голове. А потом, повторив крик, рухнула на пол. Её фигура в миг утратила свою белизну, лицо и грудь окрасились в красный. Дженна забилась, словно насекомое, которое пронзили иглой. Хоть она была мертва, её лицо исказилось от нестерпимой муки, руки стали хватать воздух. Остальные жёны сорвались с места и, словно родные сёстры, столпились вокруг леди Дженны.       Северин замер, глядя на происходящее. И не находя ему объяснение. Он нахмурился, сделал было шаг вперёд, но потом повернул голову и направился к той стене, на которую указал призрак. Пройдя несколько футов, юноша увидел, что с виду в ней не было ничего примечательного. Всё та же плотная кладка из серого гранита. Отдельные кирпичи плотно примыкали друг к другу, располагаясь так, чтобы каждый верхний находился точно на стыке двух нижних. Юноша провел по некоторым рукой, надавливая и проверяя тем самым наличие нажимных панелей.       Внизу вдоль стены были выстроены точно такие же деревянные ящики, покрытые тканью, и несколько картин. Самая большая из них по-прежнему находилась в фигурной раме и была попросту отвёрнута к стене.       Северин разместил фонарик на одном из ближайших ящиков и ухватился обеими руками за края фигурной рамы. Мышцы рук тотчас напряглись, но он сумел развернуть картину изображением к нему. С полотна на юношу смотрел Гилберт де Лаваль, также известный как герцог Синяя Борода.       Его родной отец выглядел как весьма крепкий мужчина средних лет. Грузный и широкоплечий, он позировал художнику в собственном кабинете, опершись рукой на спинку одного из деревянных стульев. Он был облачен в тёмно-красный дублет и парадный шаубе с отделкой из песцового меха. Нижнюю часть лица мужчины скрывала густая синяя борода. Глаза, точно такие же, как и у самого юноши, смотрели пристально и словно бы с насмешкой.       Северин схватился за фонарик левой рукой и направил луч света в то, самое место в стене, что прикрывала картина. Ровное круглое пятно света провалилось в небольшую прямоугольную нишу. Несколько гранитных кирпичей попросту отсутствовали в отведённых для них местах. Пространство это занимал низкий деревянный ящик, на котором стояли два бокала и пустая бутылка от флоринийского вина «Галлонеро». Стенки правого бокала были мутными, на дне его ещё оставалось несколько тёмно-красных капель вина. Левый бокал в отличие от своего близнеца был абсолютно чист, если не считать небольшого слоя пыли. Неподалёку от его фигурной ножки лежала сухая веточка от виноградной грозди и блюдо из-под сыра.       Северин поднёс к лицу бокал с остатками вина и принюхался. В ноздри тотчас ударил терпкий, тошнотворный запах, заставив его брезгливо поморщиться. Бокал явно простоял здесь не один день и был оставлен намеренно.       Юноша отставил его на край ящика и вновь перевёл луч фонарика на портрет. Позади фигуры отца, на небольшом журнальном столике, стояла точно такая же бутыль из зелёного стекла с широким основанием и длинным узким горлышком.       – Это его любимое вино, – раздается у уха шепот леди Катрины.       Северин выпрямился и снова обвёл взглядом подвал.       – Я уже понял, – негромко отозвался он. – И у него есть ключи не только от кладовой.