Огонь по ту сторону реки

Хан стоял у покоев принцессы и медлил. Мял в ладони безыскусный букет незабудок, потом поднял руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась и вышел Люк, прижимая к груди небольшой серебряный кувшин. — Она спит, — бросил он и прошел мимо. Сощурившись, Хан смотрел в его спину, обтянутую простой рубахой — ему теперь полагалось носить белый плащ всадника, скрепленный у ворота обсидиановым драконом, но Люк не делал этого, и Хан задумался — почему? Быть может, атрибуты власти, которой он обладал теперь, были ему чужды — Хан слышал, что Люк вырос в какой-то дыре, в песках и барханах, — а может, он просто не желал расстраивать принцессу, и тогда и самому Хану нужно было следить за языком и не болтать при принцессе лишнего. Ослушавшись Люка, он прошел в комнаты. Лея не спала, сидела в постели, листала какую-то книгу, и Хан направился прямиком к ней, на ходу поправляя сбившийся на бок ремень. Короткий меч больше не тянул пояс на сторону — оружие его вынудили отдать при входе в замок, — и без него Хан чувствовал себя уязвимым и, отчасти, уязвленным. Неужто его принимали здесь за варвара, что станет обнажать оружие попусту? — Хан Соло, — легко кивнула ему Лея, и приглядевшись, Хан отметил, что она еще не вполне здорова — лихорадочный румянец жарко льнул к ее щекам, а глаза запали и потускнели. — Я принес цветы, — объяснил он, озираясь вокруг в поисках посуды. Нечасто ему доводилось бывать в комнатах монарших особ — точнее, особ незамужних, — и нежность ее девичьих покоев показалась ему по-своему трогательной. Он пристроил свой букет в умывальный кувшин, поглядел вниз с балкона, подошел к золоченой клетке. Птицы вспархивали с места на место, переговаривались беспокойно, будто он был большим сытым котом, что сейчас примется их гонять просто забавы ради. — Что королева? — спросила вдруг Лея. — Мать не приходила ко мне, а Люк ничего не ответил, когда я спросила. — Королева в добром здравии, — ответил Хан, и ложь легко соскользнула с его языка; должно быть, мальчишка так не умел, вот и был нем, как рыба. — Она передает вам привет, желает скорейшего выздоровления и надеется вскоре увидеть вас в Малом совете. Тут он не сильно покривил против истины — несомненно, Бреха желала бы выздоровления дочери; а кроме того, дела Хана встали, как корабль встает брюхом на мель, и Хан не мог двинуться ни туда, ни сюда — не желал отплывать с пустыми трюмами, когда груз был так близок, да и его люди ждали успешного завершения сделки. Лея окинула его неожиданно внимательным взглядом и поднялась на локтях. — Если моего присутствия ждут в Малом совете, то я немедля... — Вы еще слабы, — возразил Хан, коснулся ладонью ее плеча и уложил обратно на подушки. — Совет подождет. Кожа ее даже сквозь тонкую ткань кемизы опалила жаром его ладонь. Он слышал, будто драконьи королевы — воплощенный огонь, слышал, будто они под стать набуанским жрецам, и способны видеть в пламени былое и грядущее, но считал эти россказни глупыми домыслами. Впрочем, драконов он тоже считал лишь легендой, однако они были реальны. — Позови моего отца, — велела Лея. — Позови ко мне Бейла. Хан кивнул ей, переставил букет ближе, на прикроватный столик, поклонился и вышел. Когда он спустился в покои королевы, у постели которой неотлучно сидел Бейл Органа, ладонь его все еще горела, будто объятая пламенем.

***

Неделю спустя он ввел принцессу под руку в Малый зал, усадил посредине овального стола и разместился напротив, ожидая появления Бейла. Тот сел по правую руку от принцессы, и она нахмурилась, шепнула ему что-то, а получив ответ, тут же оглянулась на Люка, замершего у дверей. Мальчишка отвел глаза. — Мне нужен товар, — сообщил Хан Бейлу, но тот словно не слышал, и тогда Хан повторил. — Мы готовы отгрузить вам ткань и краски, но специй придется подождать, — откликнулась принцесса, накрыв белой ладонью руку отца. — Сколько? — Несколько месяцев, — помедлив, ответила Лея. — Хазраки стоят у городских ворот, — невпопад произнес Бейл и поглядел на Люка. — Они просят крова и защиты, и готовы служить... — Мы не держим рабов! — воскликнула Лея и уже спокойней добавила: — Если они ищут господ, то ошиблись городом. Впрочем, если хазраки желают работать, то пускай. Платите им вполовину меньше положенного, а когда они выучатся нашим обычаям и языку, уравняйте плату. Но не раньше. — Нам есть, где селить их, — задумался Бейл, — но нечем кормить. Через месяц мы снимем с полей последний урожай, но его едва ли хватит, чтобы... — Его не хватит, — вмешался вдруг Люк и выступил от дверей. — Если то, что я знаю, правда... Сейчас... — он закопался в поясной сумке и извлек из нее маленький свиток, передал Бейлу. — Читайте. Я не все сумел разобрать, не знаю их языка, а книги Оби-Вана... Бейл махнул рукой, прерывая его, и Люк отступил обратно к дверям. Чем больше Бейл Органа читал, тем мрачнее становилось его лицо. — Откуда он у тебя? — наконец спросил он, не глядя на Люка. — Забрал у огненного жреца, там, в Юужань-вонге. — Что было потом? — Отдал жреца толпе. Не хотел предавать огню, слышал, будто они неопалимы. Бейл Органа свернул свиток и спрятал его на груди; жест этот сказал Хану достаточно. — Что там написано? — не выдержала Лея. — Что грядет великая сушь, — помолчав, ответил Бейл и поднялся с кресла. — Вот почему вонги собирались идти войной. Нам не выстоять зиму без последнего урожая, а уж с лишними ртами... — Можете питаться нахлебниками, — отшутился Хан, но Бейл взглянул на него так мрачно, что смех застрял костью в горле. — Я помню свой первый полет, — заявил вдруг мальчишка. — С Оби-Ваном... Мгновение он молчал, склонив голову набок, и бусины на косичке раскачивались, бросая отсветы на его лицо. — И помню последний. Пески стали ближе... Гораздо ближе. Бейл нахмурился, отвернулся к окну. Потом сказал: — Пусть решит королева. Пойдемте. Хан замыкал их молчаливую процессию, чувствуя себя не в своей тарелке. Его слова Лее были обманом, пусть и из лучших побуждений, и прежде ложь давалась ему легко. Сейчас же ему предстояло столкнуться с разницей между обманом и истиной, и реальное положение дел его тревожило — принцесса еще не опомнилась после гибели Оби-Вана, мальчишка тоже, а здоровье королевы было вовсе не таким крепким, как выходило со слов Хана. Однако, когда они вошли в покои, Хан почти успокоился — королева была бледна, была слаба, но ни лихорадка, ни бред не терзали ее. — Лея, — улыбнулась королева и протянула к дочери руки. Та села у ее постели, взяла ее ладони в свои и принялась рассказывать. Бейл передал королеве записку, привезенную Люком, и сам Люк поведал, что видел с высоты драконьего полета. — Известно ли тебе, как возник Альдераан? Как построен был Белый замок? — обратилась к Хану Бреха, и он покачал головой. — Не интересовался. — Это были урожайные земли, но войны и междоусобицы царили здесь непрестанно... Пока Антилессы не прибыли сюда, ведомые пятью взрослыми драконами, и не захватили гавань. Они объединили враждующие племена, подчинили себе, и гарантом мира стал огонь — тот, что неугасимо танцует в храмовых чашах вот уже несколько столетий. Так появился Альдераан. — Занимательно, — протянул Хан, но сбить себя с мысли не позволил. — Месяц на исходе, и мне нужен товар. Ветра скоро сменятся, а я не хочу застрять на востоке. — Так плыви на запад, — велела ему королева. — Пустым? — Нет, отчего же... Возьми что готово, сезона не жди. Золото оставь при себе. — Бесплатно? — Хан тряхнул головой, подошел к изножью резной кровати. — Я сказала не так, — Бреха подалась вперед, и Лея подложила подушки под ее спину. Ровный смуглый загар сошел с лица королевы, волосы потускнели, но глаза смотрели на Хана твердо и властно. — Я сказала: оставь себе золото. Плата будет иной. — Иной? — Идет великая сушь... Если это правда... Всему есть начало, всему есть конец. Я предлагаю вам новое начало. Я говорю — бери ткани и бери краски. Говорю — бери тех, кто еще молод, бери мою дочь, и последнего всадника, и наших драконов — и плыви на запад до исхода месяца. Берите западные земли, сомкните их воедино драконьим огнем, найдите место для нового города и нового замка. Таково мое слово. — Я никуда не поплыву с ним! — воскликнула Лея и вскочила на ноги, шагнула прочь от постели, и натолкнулась спиной на Хана. Тут же отпрянула, будто он был раскаленным железом, а она — водой, обернулась к отцу. — Мать нездорова, скажи ей! Бейл оглянулся на Люка, но тот смотрел на свои сапоги. — В словах твоей матери... есть зерно истины, — признал наконец Бейл и обратился к Хану: — Это возможно? — Выполнимо, — подумав, ответил Хан. — Почему бы и нет? — Нет! — Лея оглянулась на Люка. — Отчего ты молчишь? Ты рос здесь, пусть и недолго, неужели согласен оставить город? — Не мне решать, — пробормотал Люк и взглянул на королеву. — Я лишь всадник. — Оби-Ван никогда бы... — гневно начала Лея, но Бреха остановила ее: — Где же он? Где Оби-Ван? Лея осеклась, замолчала, заломила пальцы. — Его время окончено. Мое — на исходе, — вздохнула Бреха, и Бейл шагнул к ней. — Не спорь со мной, муж!.. Я знаю это. Люк знает. Узы говорят ему больше, чем вам — речи лекарей. Водные сады приняли Оби-Вана, как до него — Энакина, как после примут меня... Всему есть конец, но есть и начало, и я говорю — идите на запад. Таково мое слово. А теперь оставьте меня наедине с моим мужем. Хан поклонился королеве и вышел, Люк последовал за ним, чуть погодя — принцесса. Вместе они направились к гавани. — Зачем ты согласился? — напустилась на Хана принцесса, как только миновали они замковые ворота. — Почему нет? — ответил Хан вопросом. — Я вам не подчиняюсь. Могу давать свое слово кому пожелаю. — Много ли прока от слова торговца! Пойдем, — велела она Люку, но тот покачал головой. — Нет? Прекрасно! Лея развернулась на каблуках и спешно зашагала обратно к замку, туфли ее застучали по камням так резко, будто подошвами она забивала гвозди. — Женщины, — вздохнул Хан и потянулся к кисету. Курить хотелось смертельно. — Будешь? Люк отказался, и Хан забил трубку на одного, затянулся и выдохнул терпкий дым, пробормотал, зажав мундштук зубами: — Про королеву, сады и смерть... Это правда? — Как свеча на ветру... — вздрогнул Люк и вздохнул, — вот-вот погаснет... Будь Оби-Ван жив... — Просто не думай об этом, — посоветовал Хан. — Всегда смотри вперед, не оглядывайся — и будешь знать вдвое меньше печалей. Так меня учил отец. — Я не знал своего отца, — Люк поглядел на него с любопытством, — на что это похоже? — Иметь отца? Ну, — Хан затянулся и выпустил дым, усмехнувшись, — просто еще один человек на свете, вот и все. — Еще один, кто тебя любит? — Еще один, которого разочаруешь, — ответил Хан, подходя к загону, и хлопнул Люка по плечу. — Ну, бывай.

***

Хан видел королеву еще несколько раз, и с каждым его визитом она словно делалась меньше и тоньше, будто время вымывало ее из настоящего, как набегающие волны стирают рисунок на песчаном берегу. В конце она уже слабо различала происходящее, иногда не понимала, кто он такой, не помнила его имени. Велела позвать к ней Оби-Вана, звала сестру, а к Люку обращалась «Энакин». Бывали и светлые дни — тогда она спускалась вниз, в тронный зал, поддерживаемая под руку Бейлом, принимала просителей — Хану казалось, специально, чтобы все в Альдераане знали, к чему все идет и не питали пустых надежд. Время от времени на исхудавшее лицо ее набегала тень, и тогда Хан почти физически ощущал, как в эти мгновения разум ее сражается с темными водами беспамятства, сражается и одерживает победу. Впрочем, триумф этот не продлился долго, и через несколько дней после последнего визита Хана в королевские покои по всему Альдераану забили колокола. Хан знал, что означает этот перезвон — такой же шум стоял после гибели Оби-Вана, — и дал своим людям команду грузить корабли и забивать трюмы. Если принцесса не пожелает отплыть вместе с ним — что ж, воля ее. Но она появилась, ведя за собой молодых стражников и мужчин, женщин и детей. Хан надеялся на войско, но получил меньше тысячи душ, из которых с оружием умели обращаться от силы сотня или две. Он лично перенес сундуки принцессы на Сокол, самый быстрый и любимый корабль из всех, и поставил их в смежную со своей каюту. — Где Люк? Неужто решил остаться? — спросил он у Леи, и та молча кивнула на небо. Две драконьих тени кружили над башнями Белого замка, и полет их был словно прощальный танец, сплетение шелковых лент на ветру. Отсюда не видно было контура всадника, и Хан в который раз поразился удаче вонгов, что сумели оборвать сразу две жизни. Люк утверждал, будто гибель Полуночи была не случайна, будто кто-то оборвал ее полет колдовством, нашел уязвимость дракона чарами. Говорил, будто кто-то, скрытый от чужих взглядов угольно-черной маской, расположился в самой высокой пирамиде Юужань-Вонга, а потом покинул город. Так рассказал ему огненный жрец, и Люк поверил — поверил так же, как верил предсказанной засухе, что придет к стенам Альдераана. Хан этого убеждения не разделял, но спорить не стал — да и зачем? Он получал шанс начать все заново, получал двух драконов и принцессу впридачу — и все за такую малость — переправить их через летнее море и доставить на запад. «Лучшая моя сделка за долгие годы... если не за всю жизнь», подумал он на рассвете, когда принцесса взошла на корабль и встала у мачты, огладив дерево нежной рукой. Принцесса без королевства, напомнил он себе, но тут же усмехнулся — один лишь миг, один шанс способен вознести человека так высоко, как никогда не мечталось, и будь Хан проклят, если упустит его. Мальчишка тоже был здесь, крутился около принцессы, озирался беспокойно, смотрел с сомнением на паруса, неумело ступал на палубные доски — явно привык к земле, и корабельная качка придавала его походке забавную неуклюжесть. Прежде, чем солнце поднялось над белыми башнями, Сокол вышел из гавани в открытое море, разрезая носом набегающие волны, как нож — мягкое масло. Драконы какое-то время кружили над городом, не желая его покидать, но потом Люк прислонился к мачте, вытянув ноги, закрыл глаза, и они послушно скользнули ближе, и крылья их зашелестели в воздухе, как шелестят спускаемые паруса. — Только не позволяй им садиться на реи, — прокричал Люку Хан от штурвала и направил Сокол на запад — туда, где в кипучей, как лава, воде скрывалась самая опасная часть их пути — морские ступени, взойти по которым было под силу не каждому. Но Хан никогда не бежал от риска; быть может, поэтому неудачи обходили его стороной. Сокол держал курс ровно, будто скользя по невидимой глазу веревке, по правую руку от Хана застыла принцесса, то и дело оборачиваясь назад, а в набирающем силу рассвете над кораблем плыли две крылатые тени. Трюмы были полны тканей и красок, полны новых людей, что горели надеждой — а надежда была тем чувством, что вело Хана по жизни через бури невзгод, — и карман грели золотые граненые кости, которыми сумел он добыть этот корабль. Хан вдохнул полной грудью соленый терпкий воздух и улыбнулся, отвернувшись от солнца. Где-то там, далеко на западе, земля ждала их шагов, моря — кораблей, а небеса — драконов.