Сборник драбблов по ЧуАцу

Кто потянул Ацуши сделать генеральную уборку в квартире, никто не знает. Но парню нравилось. Нравилось бегать по комнатам, гоняя залеженную пыль, протирать полочки шкафов и тумб, переставляя с места на место фарфоровые фигурки, бумаги и прочие мелочи. Он рад был сделать такой сюрприз Чуе, пока тот на работе. На слишком сложной и выматывающей как физически, так и морально работе, из-за которой, к слову, у них давно не было той самой интимной близости. Накаджима заглядывает в свой шкаф, удивляясь, что его одежды так много. Брюки, шорты, рубашки разных цветов, футболки с принтами, костюмы. Раньше он о таком и мечтать не мог, а сейчас кажется в порядке вещей. Конечно, рубашка в розовую полосочку и вышитыми цветами на спине была лишней в его гардеробе. Когда и зачем он ее вообще купил? Наверное, проиграл Дазаю в споре. В общем, здесь ничего интересного. Но намного интереснее вещи в шкафу напротив. Ацуши подходит к нему и отворяет дверцы, улыбаясь. В нос бьет терпкий аромат одеколона Чуи, чего-то винно-сладкого и тяжелого. Это его родной запах, что сводит у парня все мышцы лишь от одной мысли о мужчине. Руки сами тянутся вглубь вешалок с одеждой, он просто тонет в его рубашках и забывает обо всем. Стоит так минут десять, вдыхая с закрытыми глазами, пока в голове мелькают как кусочки пленки воспоминания, скручивая низ живота колющим теплом. Решив не обращать внимания на легкое возбуждение, Накаджима опустился на пол, открывая лежащие на дне коробки. Туфли, туфли, кимоно, туф… Стоп. Кимоно? Тигр удивленно достал ту самую коробку обратно, тронув нежной расцветки ткань. Китайский шелк с белоснежными лилиями на пастельно-малиновом фоне. Настолько гладкий, что сам съезжает на колени Ацуши, показывая и другие подарки. Золотые на вид заколки в традиционном японском стиле, чем-то напоминающие те самые, что носит Коё-сан; шкатулка с слейв-браслетами, отдельными кольцами с рубинами и цепочками. Все тонко звенело, когда парень рассматривал их ближе. Рядом нашлась и немаленькая косметичка, содержимое которой отдавало чем-то цветочно-химическим. — Интересно, — протянул Накаджима, собирая все в тот же ящик и садясь с ним на постель.

***

Далеко слышатся шаги, щелчки в замке, а затем и вовсе долгожданный голос. — Я дома, Ацуши, — устало тянет Накахара, снимая обувь и верхнюю одежду. Но ему никто не отвечает, и это слегка настораживает. Он идет на кухню, в ванную, в гостиную. Но любимого нигде нет, а везде только сверкающая чистота. — Ацуши, ты спи… — Чуя останавливается в проеме спальни, не окончив предложение. Усталость как рукой буквально снесло, взамен оставляя мужчине удивление и опьяняющий ком в горле. — С возвращением, Чуя, — слишком мягко. Слишком дразняще. Слишком. Алые губы манят, а оголенные плечи влекут к себе. Чуя знает, наверное, все способы соблазнения, но этот он не познает никогда. Накаджима просто скромно сидит на кровати, сложив хрупкие ладони на коленях и прикрыв их широкими рукавами, бросает смущенные взгляды. Но этого предостаточно, чтобы Накахара нервно сглотнул, тихо прошагал до своего мальчика и сел перед ним. — Не против выпить? Конечно же Чуя не против. Он кивает, не сводя глаз, пока Ацуши разливает дорогое вино по хрустальным бокалам все еще спрятанными под шелком руками. И выглядит это настолько завораживающе, что ни один из них не дышит. Вздох — все словно исчезнет и окажется странным сном. До дрожи возбуждающим. Каждый делает глоток, заглядывая в чужие глаза, облизывает губы. Первым сдается Ацуши, опуская голову и заставляя себя смотреть на накроватный столик. Все оказалось более неловким, чем он предполагал. — Ацуши. Чуя снова зовет его, тихо и совсем ласково. А тот резко поднимает голову, звеня золотыми цепочками и плетенными на заколке лепестками лилий. — Ты выглядишь завораживающе, — мафиози совершенно не скрывал того, что восхищен этим вечером, что брюки уже мучительно давят, и что ему чертовски жарко. — Спасибо. Парень еще ярче вспыхивает, непроизвольно закусывая такую же ярко-красную губу и убирая маленький столик с кровати на пол. Прихватывает с собой один бокал и ставит его на тумбочку, делая глоток. Ацуши, кажется, перетекает шелковыми лилиями по покрывалу, приближаясь к мужчине все ближе. Большими пальцами трогает линию челюсти, сдвигает их к подбородку и едва давит, заставляет разомкнуть родные губы. А затем касается их своими, пачкает той пунцовой помадой и неожиданно делится сладким вином, что неровной дорожкой льется к шее. Руки мальчишки спускаются с плеч любимого, гладят острыми пальчиками предплечья и, беря ладони Чуи в свои, освобождают от черных перчаток. Он глотает винный алкоголь и собирает кончиком языка его след под губами возлюбленного. Целует в висок, слегка приподнявшись, и обжигающе шепчет прямо в ухо. — Что пожелает мой господин? Его господин тает. Он не может связать и слово из каши звуков в голове. Поэтому на помощь приходят руки. Они прижимают Ацуши ближе, трогают красивые бедра. И кожа чувствует все. Тот легкий ветерок при движениях и тот ураган мыслей в голове Чуи, который набирал силу с каждым мгновением. Накаджима спокойно садится на колени Накахары, ощущая лестный бугорок под чужой одеждой. А значит он делает все чересчур правильно. Прохладные пальцы ползут под малиновый шелк куда-то вверх, от чего парень зажмуривается и сдавленно вдыхает. Все это время быть почти на грани и ждать его прихода — настоящая пытка. — Ты без белья? — немного удивленно спрашивает мафиози и прощупывает кожу на наличие такового. Не находит, и это просто прекрасно. Тот кивает и вновь чуть поднимается, чтобы заняться черными брюками любимого. Он расстегивает ремень, пуговицу, молнию, а его целуют благодарно и любовно, ласково кусая пухлые губы. И так же благодарно стонут в шею, когда аккуратные пальцы переходят границы между его твердой плотью и бельем, идут вверх-вниз по длине пару раз. Совершенно сводят с ума. Вверх-вниз, вверх-вниз… Но резко останавливаются, почти доведя Чую до того самого пика, ведь Ацуши знает, когда это случается. Вылавливают пуговички и обнажают напряженные мышцы, даря не выпачканные помадой места его алым губам, что уже слишком смазались от поцелуев. А сам Чуя в ответ гладит указательным головку по кругу, щекотно и терзающе приятно. —…еще, прошу, еще… — тихо шепчет Ацуши между обрывающимися стонами. — Неужели ты забыл, кто здесь главный? Цепкие зубы смыкаются на оголенном плече, заставляя детектива попачкать кимоно и руку Накахары. И сразу же тот получает заслуженные касания губами точек, из-за которых мальчик отзывается слишком несдержанно и исступленно. Заколка спадает со снежных волос на простыни, освободив привычно свисающую сбоку прядь, что сразу пропадает в пальцах мафиози. Лазурные глаза пляшут огоньками в вечерней тьме по телу мальчишки, заглядывая будто под самую кожу. И теперь Чуя прекрасно понимает, что такое эстетический оргазм. Перед ним милое лицо Ацуши, краснеющее от проходящего словно ток через тело удовольствия, нежные и самые желанные во всем мире губы с обрывистыми словами любви. Все еще детские на вид плечи, что с каждым движением больше раскрываются, выглядывают из-под цветочной ткани. А его руки, которые Накахара, к сожалению, не видит, крайне мягко спутывают огненно-рыжие пряди. Мужчина чистыми пальцами оглаживает почти стертые алые контуры и, касаясь кончика языка, проходит ими дальше. Ловит на себе стыдливый, но и переполненный похотью взгляд мутных аметринов. Ухмыляясь, свободной ладонью съезжает с исцелованной шеи по позвоночнику до талии, выводит замысловатые узоры и придерживает хрупкую спину. — Будь паинькой. Клыки мягко кусают мочку, а Ацуши смиренно проскальзывает языком между его пальцев, смачивает и довольно причмокивает, что-то скуля. По всей щеке рассыпаются едва ощутимые поцелуи, они переходят куда-то ниже, на ключицы. Вздох. Еще ниже, на грудь. И сами губы щипают через шелк пару твердых бусин, малость оттягивают и в то же мгновение извиняюще лелеют. От всего кружит голову, от всего уж очень мокро. — Умничка мой. Самая обычная фраза, а из-за нее у Накаджимы все искрится на периферии сознания и океана блаженства, в котором он тонет. Тонет, пока Чуя не вводит пальцы, осторожно и ласково. Но от не сильно приятных ощущений парень морщится, утыкаясь лбом в чужое плечо. — Расслабься, — снова шепчет любимый голос, и в это же время мальчик надрывно вдыхает и обнимает шею. Самостоятельно садится на руку, стеная сквозь зубы. Десяток простых движений, и тупая боль перерастает в расплывающееся по мышцам упоение, которого Ацуши уже недостаточно. — Пожалуйста… Но Чуя терпит. Держится с грехом пополам, чтобы не заменить собственные пальцы на что-то помассивнее, на то, что так требует разрядки. Да и просто чертовски радуется беззащитности того, любви и необходимости в себе. И к тому же беспокоится о нем, ведь без этого его мальчик снова будет съеживаться, переносить хоть и недолгие, но малопривлекательные неудобства. —…господин, — Накаджима знал на что нужно давить и прекрасно пользовался этим. Сам запускал руки любимого под полы кимоно, сам искусывал губы и сам ими же неровно целовал Накахару, до конца размывая бедные остатки помады. Он больше не может бездействовать. Не может больше мучить обоих, поэтому приспускает расстегнутые брюки вместе с бельем, тянет ближе к себе парнишу за ягодицы и дожидается ответа. А ответ предоставляется незамедлительно. Ацуши касается низа живота любимого и почти неосязаемо поднимается руками до плеч, слабо впиваясь ногтями во влажную кожу от ноющей боли. Чуя продолжает начатое дело, медленно вскидывая бедра и утешая щекотными прикосновениями. А стоны Тигренка со временем становятся протяжнее и громче, они наполняются заветным наслаждением, от которого по спине пробегают мурашки. И мужчина не отказывает себе в добавлении своего голоса к этой мелодии. И насколько же ново это чувство неведения с открытыми глазами. Только осязаешь, но не видишь его тело полностью. Накахара ощущает, как парень скользко мажет по его животу своей крепко стоящей головкой, так же ритмично и своевольно, как опускается тому навстречу. Они вместе заходят все дальше, еще тысячу раз порывисто целуясь; все упоительней ропщут, цепляясь руками друг за друга. Накаджима замирает и закрывает вспыхнувшее лицо длинными рукавами. Переводит дух и вновь горит солнечно-желтыми глазами возле виска возлюбленного. — Повторите это, господин. И тут очередь Чуи краснеть. Ему так хочется заплакать от того счастья, что приносит Ацуши в его скучную жизнь каждую секунду. Каждую чертову секунду он не может не думать о Тигренке, не переживать о нем и его заботах. Потому что теперь они общие. Это их проблемы, заботы, тревоги и неприятности. И их же сейчас эмоции накрывают с головой сладкой эйфорией. —…приятно, — как-то невзначай выдыхает прямо в ухо Ацуши и касается губами чувствительного местечка за ним, сжимая коленями чужие бедра. Что же ты со мной делаешь. Чуя нетерпеливо возобновляет движения, держа того под поясом одежды. Трется кожей о кожу, стонет с Накаджимой вместе и по очереди, пока от стенки до стенки внутри черепа летает рой пустоты. Хочется растянуть все на вечность, но тело сдается. Мужчина первым изливается внутрь и падает щекой на грудь мальчишки, от чего тот вскрикивает и следом пачкает обоих своим семенем, обняв за растрепанную голову. Накахару клонит в сторону подушек, поэтому Ацуши укладывает его на прохладные одеяла и ложится рядом. Слышит буквально сразу тихое сопение и тепло улыбается, поправляя одежду возлюбленного, который устал и уж точно сильнее. Он задевает губами нос с еле заметными веснушками и обнимает. — Спи, солнце.