Треугольники

На поверку Москва оказалась вдвое больше и второе страшнее, чем Яне рассказывали родственники. Она не шла ни в какое сравнение со спокойным Кировом, и постоянно бурлила, кипела и шумела, как горный поток. В сам приезд девушка толком ничего и не заметила, кроме этого шума и рева столицы – может, потому что от впечатлений все улицы слились в одну сплошную желто-оранжевую полосу, а может, потому, что поезд пришел на вокзал уже затемно, и до закрытия метро оставалось не так уж много времени, а ей еще нужно было добраться практически до конца одной из веток. Поступить в университет в Москву мечтали почти все ее одноклассники, а вот достаточно хорошо сдать экзамены для этого смогла только она – сполна окупились все годы жизни в роли примерной ученицы, круглой отличницы, хорошей домашней девочки и просто серой мыши, как считала сама Яна. Родня, впрочем, поступлению в один из ведущих медвузов страны рада не была, и вплоть до самого отъезда Яна слушала про столицу самые страшные сказки. Наряду со страшными сказками всплыло, что в Москве у нее есть не только старший брат, уехавший туда сразу после службы в армии, но и двоюродный дед, о котором Яна почти ничего не слышала. О двоюродном деде сказали примерно тем же тоном, что и о съеденных московскими маньяками детях. Двоюродного деда она никогда не видела, только знала, что его зовут Алексеем, и пару раз слышала его голос, когда он звонил поздравлять ее с выпуском, и весело спросил «Ну что, Янка, в Москву ко мне поедешь?» На вокзале ее, впрочем, никто не встретил; зато скинули название нужной станции, адрес и номер телефона с коротким напутствием – «Если что, звони». Сойдя с поезда посреди огромного незнакомого города и увидев вместо встречающего дедушки встречающую смску от дедушки, Яна поняла, что самостоятельная жизнь начинается здесь и сейчас. - Подайте, люди добрые, Христом-Богом молю! Стрелки всех часов Москвы неумолимо ползли за полночь; в трясущемся вагоне метро не было почти никого, кроме нее, еще пары почти спящих людей, да калеки, медленно ползущего от одного конца вагона к другому. Яна потянулась к карману, чтобы подать несчастному хотя бы пару рублей, но вовремя вспомнила, что в кармане мелочи только на маршрутку, и закуталась в толстовку со смешными кошачьими ушками поплотнее, задвинув дорожную сумку поглубже под сиденье. - Станция «Рязанский проспект», - сообщил из динамиков приятный женский голос, почти неслышный из-за шума тормозящего поезда. – Следующая станция – «Выхино». Поезд метро вынырнул из тоннеля и нырнул в следующий, чтобы почти сразу вынырнуть из него снова, а затем скрипяще затормозил и остановился у открытой платформы, которая находилась почему-то не под землей, а на земле. - Станция «Выхино», – объявил тот же приятный голос. – Поезд дальше не идет. Яна закинула на плечо рюкзак и подняла довольно тяжелую сумку. На платформу высыпала целая толпа, хотя еще недавно казалось, что в поезде почти никто не едет, и девушка влилась в человеческий поток, спускаясь в подземный переход и выходя из него с другой стороны путей. У выхода из подземного перехода горела красным притороченная на столбик буква «М», а дальше начинался то ли пустырь, то ли едва начатая стройка – в темноте разобрать было сложно. «Вот тебе и Москва», - немного мрачно подумала Яна, выуживая из кармана мобильник и набирая номер Если-Что-Звони – «Вроде столица, а пустыри не хуже, чем в Кирове». Трубку взяли после пары гудков, и Яне показалось, что она позвонила то ли на место бурильных работ, то ли на стройку чего-то очень большого – по крайней мере, бухало в трубке не хуже отбойного молотка. - Да, кто это? – почти прокричали ей в ухо сквозь уханье и буханье, и девушка даже испугалась, что ошиблась номером. - Добрый вечер! – она почему-то тоже повысила голос, будто отбойный молоток бил не где-то далеко, а прямо тут. – Я Яна, вы сказали звонить, я сейчас на Выхино… - А, Янка, – отозвалась трубка, и стало понятно, что номером она не ошиблась. – Слушай, я тебя встретить не смогу, тут на работе полный завал. Садись на маршрутку до Люберец, выйдешь сразу после трассы и свернешь налево, пятый дом в ряду. Квартира сорок первая, спросишь Настю. Если ее не будет – ломись в соседнюю дверь к Савеличу, скажи, что от Пса, он поймет. Все поняла? Ну клёво, давай. Вызов оборвался, не дав Яне вставить и слова. Вот тебе и дедушка. Вот тебе и Москва. Небольшая маршрутка, одна из последних,почти пустая и с тусклой желтой лампой, ползла по переплетениям освещенных фонарями дорог слишком долго; на малой родине за это время Яна успела бы доехать с одного конца города на другой. После тряски в маршрутке и плутания по полутемному спальному району нужная пятиэтажка, впрочем, нашлась. Дверь сорок первой квартиры открыли ровно в тот момент, когда Яна уже готова была идти обратно в Киров пешком. Сначала девушка решила, что она ошиблась дверью. Потом подумала, что ошиблась домом, или городом, или реальностью. Настю, в коротком разговоре (который и разговором-то назвать было сложно) упомянутую дедом, она представляла как угодно – бабушкой-божьим одуванчиком с противнем пирожков, или, наоборот, старой иссохшей скрягой с жабой на плече, или на худой конец чем-то вроде пожилой учительницы, но юная Рыкова совершенно точно не ожидала увидеть на пороге женщину лет сорока, с багровыми в свете подъездной лампы волосами и едва завязанным халатом, который почти не закрывал грудь. Женщина с багровыми волосами и полузавязанным халатом скептически осмотрела сначала Янино ошалевшее лицо, а потом приютившийся у Яниных ног баул. - Девушка, мы у вас ничего покупать не будем, – сказала она глубоким грудным голосом, прислонившись плечом к дверному проему. Вместо заготовленной в маршрутке речи Яна смогла пискнуть только что-то вроде «Я от дедушки Леши», при этом от оторопи слив слова «дедушки Леши» в «Дедлши». Женщина с плохо завязанным халатом тут же многозначительно сказала «О», будто «Дедлша» был каким-то паролем, и за плечи втащила приезжую в узкий и до невозможности захламленный полутемный коридор. - Леша о тебе что-то говорил, да, - говорила она на ходу то ли Яне, то ли себе, то ли лыжам у стенки, направляясь при этом к светлому прямоугольнику ближайшей двери так уверенно, будто Яна по определению должна идти за ней. – Он к утру будет. Баул свой пока здесь оставь. У нас, конечно, не отель… Она еще что-то говорила уже с, видимо, кухни, ставя кипятиться чайник. Чайник булькающе кипятился. В углах прихожей клубились синеватые тени. Где-то в подъезде что-то пьяным голосом заорал какой-то алкаш. Яна продолжала стоять в коридоре, так и не поставив свой баул «здесь». Москва совершенно точно оказалась не такой, как она представляла.