***
Наказанием за драку оказалась уборка. Почему именно она, не могла сказать даже давшая это задание паучиха: она очень торопилась, поэтому, кажется, сказала первое, что пришло ей в голову, и поспешила покинуть провинившихся, пообещав вернуться через час и оставив их под надзором самих себя. Такой расклад сперва обрадовал Хоррора: это означало, что наказание с уборки резко сокращается до обычного пребывания в школе, ведь едва ли кто-то вообще толком разбирается в чистоте школьных коридоров (ему они всегда казались грязными), так что не было особой разницы, водили ли по грязному полу такой же грязной тряпкой или нет. Как оказалось, разница была. Кросс не разделял воодушевлённого состояния одноклассника и вскоре объяснил почему. Выяснилось, что монохромный уже не раз нарушал дисциплину и его послеурочное пребывание в школе в сумме давало около пятидесяти часов. И это только за два года, что он тут проучился. Самым плохим из этого было то, что ни разу ему не удалось откосить от поручений, которые ему давали: Маффет каким-то магическим образом узнавала о любых его попытках схитрить, даже когда сама была за территорией школы (как-то раз он специально проследил за ней до ворот, удостоверившись в этом наверняка). Самым противным было то, что за все такие выходки ему начисляли дополнительное время отработки и теперь, с таким замечательным багажом провинностей, он стоял на грани отчисления. Хоррору испытывать судьбу не хотелось, да и оставлять всю работу на Кросса, в котором он уже успел разглядеть родственную и очень неудачливую душу, тоже не собирался чисто по доброте душевной, поэтому пришлось заняться уборкой. Работа была выполнена достаточно быстро, поэтому всё, что оставалось провинившимся, — сидеть и ждать классную руководительницу, которая должна была вернуться в ближайшие десять минут. Хоррор забрался на подоконник и лениво болтал ногами, расспрашивая монохромного о всякой ерунде. Тот отвечал незаинтересованно, однако диалог поддерживал. Только сейчас, не занятый работой, Ужас заметил непривычную тишину, в которой эхом отскакивали их слова. Школа была настолько безмолвной, что казалось, в ней были только эти двое, оставшиеся тут благодаря странному стечению обстоятельств. Из-за отсутствия учеников опустевший третий этаж выглядел заброшенным и огромным, коридоры, которые в учебное время виделись самыми обычными, сейчас словно вытягивались и тянулись в глубь здания, конец их исчезал в провале лестничного пролёта, который теперь казался слишком далёким. На бежевой штукатурке стен блекло отражалось солнце, и из-за него тени казались гуще, они слабо колебались и извивались, словно стремясь разрастись и поглотить здание. Становилось как-то не по себе. — По-моему, она задерживается, — напряжённо отметил дырявоголовый, неотрывно глядя в сторону выхода, — пойду схожу за ней. Хоррор направился к лестнице. — Чел, ты же не собираешься под видом «схожу за ней» свалить из школы без меня, да? Я с тобой, — последовал за ним Кросс. — А что, если она вернётся, пока нас не будет? — Ничего. Мы сделали всё, что требовалось, и отсидели положенное время, так что ничего не знаю. Кроме того, если она действительно такая «всевидящая», как ты говорил, то и так будет в курсе. Эхо, следовавшее за ними по коридору, стихало с каждым шагом, приближающим их к выходу с третьего этажа. На самом деле, хотелось бежать отсюда подальше, но Хоррор не мог объяснить причину такой тревоги, упрямо продолжая сопротивляться этому предчувствию. Всё виделось и ощущалось другим, словно воздух был наполнен напряжением, а стены странно рябили, угрожающе нависая над ними. Идти становилось труднее, ноги будто увязали в чём-то, тяжелели от каждого движения, поэтому стоило им ступить на лестницу, как он застыл, теперь уже не в силах противиться охватившей его панике. Это пространство словно бы не принадлежало зданию, в котором они находились, и разительно отличалось от школьного коридора, которым они шли сюда. Что-то было не так. Тут было слишком темно, и Хоррор невольно взглянул вверх, проверяя, горят ли лампы. Лампы горели, но их свет не распространялся по помещению, как будто был заперт за стеклом и не был способен литься дальше, разъедаясь потяжелевшим воздухом. Хоррор не мог заставить себя сдвинуться с места, тупой суеверный страх овладел им. Дышать становилось труднее. Скелет сделал нерешительный шаг назад, переводя взгляд вниз, пытаясь разглядеть следующий пролёт. Под подошвой что-то чавкнуло. Только сейчас дырявоголовый заметил странную жидкость, сплошь покрывающую ступеньки. Субстанция разливалась по полу, словно выедая пространство. Хоррор был уверен: это двигалось. Едва заметно куда-то ползло, меняя свои очертания, извиваясь, шипя. Оно имело непроницаемый чёрный цвет, словно разлитая чёрная дыра, не было ни бликов, ни отблесков, как будто это поглощало весь свет вокруг и отравляло воздух. Это казалось таким неестественным, что лишь сильнее угнетало. — Надеюсь, нас не заставят это убирать, — попытался пошутить Хоррор, но ему сейчас было совсем не смешно. Слова прозвучали глухо, хрипло, почти беззвучно, так, что он слабо вздрогнул от собственного голоса. С нижних этажей послышались грохот и звон стекла. Кросс, заметив странное состояние одноклассника, схватил его за капюшон толстовки и с силой вытянул обратно в коридор. — Ты в порядке? — в ответ лишь неуверенный кивок, который больше отрицал, чем подтверждал. Оценив состояние друга, монохромный мысленно прикинул план действий. — Давай ты пойдёшь, посидишь в кабинете и подождешь Маффет, а я схожу поищу её, — и беглым взглядом окинув дырявоголового, буквально приказал: — снимай обувь. Хоррор растерянно посмотрел на него, постепенно приходя в себя. Он совершенно не осознавал, что происходило, по-прежнему ощущая то, как мурашки бегали по хребту, а провал лестницы наблюдал за ним. — Зачем? — голова шла кругом, а страх не отступал, но участившееся дыхание начало возвращаться в норму, словно сжимающая его горло рука наконец ослабила хватку. Монохромный поморщился и отвёл взгляд, на мгновение умолкая. — Мы только что помыли весь этаж. Ты заляпаешь пол этой грязью. Ужас кивнул, принявшись стягивать кроссовки, трясущимися руками развязывая шнурки. Когда с этим было покончено и он босой стоял на полу, Кросс, порекомендовав попытаться отмыть эту «грязь», толкнул того в сторону класса, сам направляясь вниз по лестнице, скрываясь в темноте пролёта. Когда Хоррор вернулся в кабинет, страх почти полностью отступил, оставляя лишь слабое чувство дискомфорта и волнения, а на смену ему пришло недоумение. Произошедшее сейчас выбивалось за рамки того, что он мог объяснить. Кажется, никто из докторов не предупреждал его о возможных панических атаках. И вновь появлялось всё больше вопросов. Но, пока ответов на них никто не стремился давать, Ужас решил не заморачиваться над этим слишком сильно, однако на всякий случай добавил в мысленный список дел пунктик о посещении врача и, следуя рекомендациям монохромного, принялся оттирать обувь. Немного после Кросс вернулся с Маффет, та выглядела рассерженной и побитой и не прекращала проклинать всё подряд. — Как только я найду того, кто это сделал, он пожалеет, что сунул нос в эту школу. Только попадись он в мои руки, я-то уж выбью из его дурной головы все мысли о подобных шутках. Лично с лестницы спущу! — Это непедагогично, — усмехнулся Хоррор, но умолк под гневным взглядом женщины. — Что случилось? — шёпотом поинтересовался он у Кросса, когда паучиха ненадолго отвлеклась. — Кто-то вымазал лестницу каким-то маслом или гуталином, ну она и навернулась с неё, — также вполголоса ответил монохромный, пытаясь оттереть шарфом чёрные пятна с белой рубашки, — мне тоже досталось. — Ну да, прямо вижу, как кто-то притаскивает с собой ящик этого самого гуталина, чтоб сделать это, ага, — скептически заметил дырявоголовый, — там всё было в этой… штуке. — Ну прости, что не разбираюсь в жидкостях для дурацких розыгрышей, — хмыкнул одноклассник, недовольно хмурясь. — Погоди, «всё»? Там буквально одна ступенька была закрашена, не больше. — Я точно видел, что весь пролёт был залит, — менее уверенно продолжил Ужас. — Ты головой ударился или…? — на секунду одноклассник замялся, кинув взгляд на дыру в черепе, после чего робко продолжил, — прости, эм, не отвечай на этот вопрос. Просто забудем об этом. Так или иначе, сейчас главное, чтобы она не решила на нас отыграться. Им повезло, когда классная руководительница сумела привести себя в относительный порядок и обработала раны, то успокоилась достаточно, чтобы адекватно оценить проделанную ими работу, отметить необходимое в журнале и отпустить их домой, посоветовав спуститься по дальней лестнице и выходить через запасной выход. Хоррор был рад этому совету, он всё ещё какими-то инстинктами не хотел приближаться к той лестнице. Когда скелеты покинули школу, стало совсем спокойно. Казалось, они пробыли в здании не меньше вечности, хотя на деле прошло чуть больше часа. Приятели, попрощавшись у ворот, разошлись в разные стороны, но, заворачивая за угол, Хоррор краем глаза заметил, что Кросс вернулся в школу. «Наверное, забыл что-то», — мелькнула единственная причина в его голове, прежде чем мысли о школе и произошедшем полностью исчезли, сменяясь обыденными размышлениями.***
— Так, что, говоришь, между нами произошло перед моим отъездом? — Хоррор расслабленно развалился на стуле и вертел в руках чашку с кофе, вглядываясь в колышущееся в ней отражение. — С чего ты взял, что я стану что-то рассказывать? — ухмыльнулся Даст, пристально глядя на гостя. — Тебе не надоело спрашивать одно и то же? — Надоело, поэтому я жду, когда это надоест тебе, — по расчётам дырявоголового, это должно было произойти достаточно скоро. Но с учётом того, что это уже был раз седьмой, кажется, эти расчёты были ошибочны. И это начинало раздражать. — Тогда как насчёт другого вопроса: что ты обо мне думаешь? — Терпеть тебя не могу, видеть тебя не хочу, мечтаю, чтоб ты сдох в муках, надеюсь, что ты будешь страдать всю свою жизнь… Ненавижу, если говорить проще, — щурился Пыльный, отпивая слишком крепкий чай. Впрочем, его слова никак не вязались ни с его поведением, ни с его выражением лица. Хоррор засмеялся. — А по тебе не скажешь. Мне можешь не врать, — он заметил, как от этой фразы напрягся собеседник, но снова расслабился, услышав её продолжение, — ты пускаешь меня к себе, сколько бы раз я ни приходил, хотя и делаешь вид, что очень недоволен, вот, кофе меня поишь, — скелет поднял кружку как бы в доказательство, — и, кажется, ни разу в нём не было ни яда, ни слабительного. Так что можешь прекращать говорить о своей ненависти ко мне. Даст тихо хмыкнул, отставляя чашку и поглядывая на часы. — Ну, знаешь ли, от скуки можно и тебя потерпеть. А за идею со слабительным спасибо, — но Хоррор этого будто не услышал. — Что тогда случилось? — повторил он беспокоящий его вопрос, однако гетерохромный продолжал молчать. Эта упёртость начинала подбешивать дырявоголового. — Что. Тогда. Случилось? — хмурясь, выделяя каждое слово, проговорил он. Раздражение внутри начинало перерастать во что-то большее, биение души учащалось, а сила, с которой он сжимал кружку, увеличилась. — Тебе не нужно этого знать. Просто оставь уже эту тему, — серьёзно посмотрел на него Пыльный, однако не замечая изменения в настроении своего гостя. — Почему ты так к этому прицепился? — Почему ты так упорно не хочешь это рассказывать? Что ты так сильно хочешь скрыть? — сквозь зубы процедил Хоррор. Его недовольство начало постепенно переходить в злость. Хоть он и не мог точно сказать, что единственной причиной этого было упорство собеседника, но это определённо было основной причиной. — Ничего. Ничего особенного, — нахмурился Даст. Очень уж не нравилась ему эта тема, но ещё больше ему не нравилось изменившееся выражение лица дырявоголового. Тот был явно на грани. — Тогда говори! — повышая голос, потребовал он. Допрашиваемый лишь снова покачал головой, чем окончательно разозлил собеседника. Кружка наконец не выдержала оказываемого на неё давления и разлетелась на куски прямо в руке скелета, но он будто бы и не заметил ни этого, ни обжигающего руку кофе, ни осколков, впившихся в ладонь, ни того ужаса, что отразился на секунду на лице Даста. Единственный зрачок ярко-алым пятном вспыхнул в провале глазницы, пальцы подрагивали в напряжении, грудная клетка поднималась с каждым шумным вдохом, неконтролируемая ярость овладела всем телом. Сейчас Хоррор готов был силой выбить интересующую его информацию, и совершенно не волновало, до какой степени мог пострадать допрашиваемый. Почему-то сейчас очень разочаровывало отсутствие чего-то тяжёлого и острого в его руке, но даже так возможность побить гетерохромного представлялась весьма заманчивой и просто необходимой. Хоррор, забывая о нормах этикета, запрыгнул на стол, опрокидывая всё, что на нём было, и, одним коротким, резким шагом приблизившись к Дасту, замахнулся для удара, но тот быстро среагировал, вовремя и как-то слишком ловко увернулся, ладонью отклоняя от себя кулак, второй же рукой цепляясь за толстовку дырявоголового и стягивая его со стола на пол, лицом утыкая того в холодный паркет и садясь сверху, дабы лишить его малейшей возможности вырваться. Это вызвало новый шквал ярости со стороны «побеждённого», он пытался скинуть с себя Пыльного, махал руками в попытках задеть его, не прекращал кричать и ругаться. Но то, что произошло дальше, заставило его растеряться, постепенно привело в чувство. Даст стал аккуратно гладить его по голове, тихо успокаивая. Хоррор чувствовал, как пальцы, осторожно водящие по его черепу, мелко трясутся, а голос Пыльного звучит как-то неестественно робко. — Только не снова. Прошу, успокойся, всё будет хорошо, — буквально молил гетерохромный, не прекращая успокаивать приходящего в себя друга, — ничего не было, дыши глубже. Огонь ярости внутри начал угасать. Невольно Хоррор стал вслушиваться в то, что говорил ему Даст, не очень понимая, о чём именно он говорит, почти не разбирая слова, слыша их как будто откуда-то издалека, но всё-таки теряясь от того, как приятно и слишком знакомо звучит его голос. Сейчас он очень жалел, что не может видеть выражение лица гетерохромного. Он был уверен, что, сумей он сейчас обернуться, он увидел бы кого-то очень знакомого, кого он не знает сейчас. Хаос в голове начал приобретать форму, постепенно дополняясь, восстанавливая нормальный ход мыслей, возвращая рассудок. Придя наконец в себя, дырявоголовый понял, что Даст молчит, вероятно, тоже заметив, что он успокоился. Вместе с сознанием вернулись ощущение тяжести на спине и острая боль в руке. — Встань с меня, — прохрипел Хоррор, поднося ладонь ближе к глазам, дабы полюбоваться нанесёнными увечьями и определить, как долго они будут заживать, — ты нанёс мне слишком тяжёлую травму. Даст осторожно поднялся, всё ещё внимательно наблюдая за гостем на случай, если тот снова сорвётся. Сейчас в разных глазах отражались только беспокойство и тревога, хотя теперь уже непонятно — из-за страха после такой выходки или из-за состояния дырявоголового. Хоррор неловко поднялся, опираясь только на одну руку, потёр ушибленную скулу и принялся вытаскивать мелкие оставшиеся осколки из промежутков между пястными костями, ненароком оставляя новые порезы. Даст тем временем достал аптечку и вернулся к покалеченному, отпихивая здоровую руку того от осколков, принимаясь самому их вытаскивать, более ловко и менее болезненно. Далее в тишине принялся обрабатывать царапины и порезы, не поднимая взгляда от израненной ладони. — А ты, похоже, не первый раз это делаешь, — поразился дырявоголовый тому, как умело Даст справляется с первой помощью. — Ещё бы. А кто ещё, ты думал, занимался всем этим, — кивнул он на запястье, которое сейчас перематывал чистым бинтом, — когда ты в очередной раз ввязывался в драки? Пришлось научиться, — раздражённо закончил Пыльный, завязывая узелок и принимаясь оглядывать повреждённое лицо. — И всё-таки мы были друзьями, — довольно улыбнулся Хоррор. Ситуация и правда начала казаться до жути знакомой, в голове всплывали картины, очень похожие на происходящее сейчас: как он, побитый, недовольно морщится, когда ватка с перекисью проходится по глубокой ссадине на рёбрах, как Даст отчитывает его, хотя сейчас точная причина никак не вспоминалась; как он сидит, прижимая пакетик льда к огромному синяку на лице и наблюдая за тем, как Пыльный ищет в морозилке ещё что-нибудь холодное для других ушибов; как он терпит, сжимая зубы, пока гетерохромный перевязывает повреждённую ногу, проклиная физиологию скелетов, которая каким-то чёртом сумела придумать способ оставлять элементарные ранения на, казалось бы, одних лишь костях, хотя была ещё и магия, которую Даст тоже не гнушался периодически проклинать за то, что именно она была причиной травм, будучи и оружием, и «кожей», на которой эти травмы оставались. Похоже, всё это и правда происходило часто. Даже слишком. Сейчас Хоррор зацепился за эти воспоминания, за эти первые воспоминания, стараясь выудить из памяти как можно больше, но разум любезно отказал ему в таком удовольствии, позволяя лишь прокручивать снова и снова сцены с одинаковым сюжетом, хоть и разными и даже слишком разнообразными увечьями. — И после этого ты будешь говорить, что ненавидишь меня? Ауч! Даст слишком сильно нажал на постепенно появляющийся на скуле синяк. — Именно поэтому и ненавижу. И всё-таки оставался ещё один неразрешенный вопрос. Что это только что было? — Мне жаль. Я сейчас совершенно не понимаю, почему я вдруг решил на тебя накинуться, — глупо и угловато извинился Хоррор, — как будто… — …ты не мог управлять собой? Знаю, — коротко кивнул Даст, избавляя его от неумелых попыток оправдаться. — Так значит, такое уже бывало? — дырявоголовый не знал, вызывала ли эта новость у него ужас или шок, скорее, это можно было описать как ужасный шок. Осознание того, сколько проблем он, вероятно, доставлял Дасту, пробудило совесть, которая спросонья и не думала вспоминать о том, что почти всю эту неделю она ни разу не соизволила появиться в те моменты, когда Хоррор бесцеремонно заваливался в гости к Пыльному. — Прости. — Прощу только при одном условии: ты больше не спрашиваешь меня ни о чём, что связано с прошлым. Идёт? — дырявоголовый кивнул, хотя и не был уверен в выгоде такого соглашения. Но факт того, что он сумел вспомнить хоть что-то, давал ему толику надежды, что вскоре он сможет вспомнить и остальное даже без рассказов, так что примирение всё-таки представлялось более рациональным. — Замечательно. А после Даст вытолкал его из дома, даже не попрощавшись.***
Телевизор шумел на фоне каким-то незамысловатым сериалом, периодически мигала одна из лампочек в люстре, иногда щёлкал обогреватель. Тяжёлый от усталости взгляд бродил по комнате, осматривая всё вокруг, каждый раз возвращаясь к окну. На улице давно стояла непроглядная тьма, позволяющая видеть лишь отражение гостиной на гладкой поверхности стекла. Настенные часы, уткнув стрелки в 2:15, остановились несколько минут назад. Найтмера не было слишком долго. Сегодня Дрим ночевал один.