***
После этого они встретились снова, когда Фреш и Гено приходили навещать Эррора. Тогда Инк ещё не знал ни одного из них и пока не способен был полноценно понимать чувства, но в его памяти чётко отпечаталась картина их первой встречи после операции. Даже с отсутствующей душой он мог точно сказать, что в том моменте было много красок, не таких, которые он сейчас принимал, но настоящих: тепло-белый от трепещущего под слабым ветром тюля штор и наполняющего палату воодушевления, мягкий голубой от грубой ткани постельного белья и всеобщего облегчения после успешно завершённого лечения, немного зелёного от цветов, стоящих в вазе, и скрытого удивления, оранжевый от банальных апельсинов, как гостинца для больного, и от переполняющей братьев надежды на лучшее, и особенно запомнившийся жёлтый от тёплых лучей солнца и искреннего счастья этой небольшой семьи. Сейчас же всё вокруг было тусклым, а единственными цветами в глазах Эррора были отражающиеся в магических зрачках колбы с «красками». И теперь, имея достаточно собственного опыта, Инк был уверен, что ему должно было быть больно. Только вот вся его боль сейчас дёргано плескалась за стеклом, потому что руки чернокостного сильно дрожали. Эррор вытащил один из сосудов, немного покрутил, прожигая содержимое взглядом, полным смешанных чувств, и, сомкнув цветные фаланги, до опасного сильно сжал колбу. Почему всё должно было быть так? Должен же был быть другой выход! Если он только немного подумает, если бы у него было чуть больше времени… Чернокостный невольно, словно через силу, начал поднимать руку, чтобы после со всей силы швырнуть «краску» на асфальт, только непонятно было, тянула ли невидимая сила вверх или удерживала его кулак внизу. — Ты в самом деле готов позволить ему умереть? — глядя на внутреннюю борьбу брата, сказал Фреш. Было ясно, что он имел ввиду Гено, но сейчас эта фраза лишь в очередной раз напомнила Эррору о том, в какой сложной ситуации он оказался. — Подумай, как бы поступил он на твоём месте? Глюк крупно вздрогнул от этого вопроса. Гено всегда выбирал его, вне зависимости от ситуации. Оставил школьных друзей, чтобы заботиться о нём, когда Эррор стал инвалидом, покинул вместе с ними родной город, чтобы продолжить приглядывать за ним, хотя столица обещала ему куда большие перспективы, сбегал из больницы, предпочитая беспокойство о его психическом состоянии своему здоровью. В воспоминаниях чернокостного всплыл момент, когда на него напали тени. Тогда Гено, не задумываясь ни о чём, ринулся его спасать, даже не зная толком, какая именно опасность грозила его брату, и совсем не считаясь со своим собственным физическим состоянием. Или тогда, когда он, заметив его состояние после «встречи» с Андайн, вывел его из класса, а после успокаивал в библиотеке, хотя в тот раз Глючный точно неслабо ударил его в приступе паники. Или когда до последнего скрывал от него своё состояние, чтобы лишний раз не беспокоить. Или когда провожал его из школы. Когда готовил завтраки. Когда отвлекал его от грустных мыслей. Когда рекомендовал книги. Когда давал советы. Когда подбадривал его. Всегда, когда был рядом. За всю их жизнь было сотни таких моментов. И он правда делал всё, чтобы помочь ему. Душа пропустила пару ударов и начала биться ровнее. Рука Эррора расслабилась и безвольно упала вниз, вытянувшись плетью вдоль тела, но колба, тихо булькнув, осталась зажата в кулаке. Взгляд Глюка был расфокусирован и направлен во всеобъемлющее никуда. Чернокостный приоткрыл рот, кажется, пытаясь что-то сказать, но, не найдя слов, вновь крепко сжал зубы и вялым движением вернул «краску» на место. Он… сделал свой выбор? Фреш даже с каким-то пониманием потрепал его по спине, а после осторожно, не касаясь его пальцев, чтобы не спровоцировать фобию, вытянул сумку из его рук и передал её Инку. Самым противным было то, что за всё это время художник ни разу не попытался защитить себя, будто ему было абсолютно плевать на себя. Хотя, наверное, «будто» здесь было лишним. Даже когда в руках Эррора больше ничего не было, он продолжал держать их навесу, машинально сжимая пальцами пустоту. Фреш, наконец признав сделку завершённой, в очередной раз напомнил Инку о новом условии и вернулся к брату. Он осторожно сжал его плечо и чуть наклонился, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Ты всё сделал правильно, — мягко, насколько позволяло его состояние, сказал он, пытаясь растормошить Глюка. — Пошли домой. Его работа на сегодня пока не закончилась, у него было запланировано ещё несколько встреч, но Эррор оставался для него приоритетом, после всего случившегося он должен был хотя бы проводить его до дома и уложить спать, а остальные могут и подождать. В конце концов, главная цель на сегодня была достигнута, хоть и немалой ценой. Однако, когда старший Афтер подтолкнул Глюка в нужную сторону, тот внезапно оттолкнул его, сильно ударив по руке. — Не трогай меня, — это было сказано тихо и, на первый взгляд, даже спокойно, но в напряжении, которым были пропитаны слова, ясно читалась сухая злость и разочарование. Чернокостный развернулся и пошёл в противоположную сторону, туда, откуда они с Инком сегодня пришли. Чернильный, последний раз взглянув на Фреша, пожал плечами и последовал за Эррором. Старший Афтер тяжело вздохнул, но согласился оставить всё, как есть. По крайней мере, Глюк не оставался один. Наверное, это было даже к лучшему.***
В затянувшейся тишине было очень неуютно. Спать совсем не хотелось, а атмосфера давила всё сильнее, разбавленная непрекращающимися размышлениями Глюка. — Может, ты хочешь чего-нибудь? Кофе, вода, горячий шоколад? — ассортимент напитков в этой квартире был небольшим, потому что что Инк, что Кросс не особо жаловали разнообразие, предпочитая довольствоваться любимыми напитками вместо того, чтобы тратиться на что-то новое, что по итогу будет вечность стоять на дальней полке. Инк предполагал, что хотя бы последний вариант придётся по душе Эррору, но тот лишь вновь понуро покачал головой. Вряд ли сейчас он сможет съесть или выпить хоть что-нибудь. Похоже, он вообще не чувствовал в себе сил что-либо предпринимать, даже само нахождение тут высасывало из него последние крохи энергии. Хоть никто и не винил его за недавнее решение, но его собственных самокопаний хватало на двоих. Наверняка он считал, что не должен был уходить с Инком, потому что разве всего пару минут назад он не обрёк его на смерть? Почему тогда сейчас он был тут и продолжал довольствоваться его компанией? — Может, хочешь порисовать? — вновь предпринял попытку Инк, но ответ также был отрицательным. — Тогда как насчёт посмотреть что-нибудь? Какой-нибудь фильм, может быть? — и снова нет. Чернильный, пока пытался найти новые варианты, принялся переодевать уличную одежду на заляпанную футболку для рисования, тем самым в очередной раз неосторожно давая Эррору возможность разглядеть повреждения на белых костях. — Приготовить тебе что-нибудь поесть? — в очередной раз предположил чернильный, но, заметив пристальный взгляд, направленный на трещины на позвоночнике, попытался сбить мрачные размышления Глюка глупой шуткой: — или хочешь заняться чем-то по-приятнее и удовлетворить другие потребности? А то так на меня засматриваешься. Но Эррор никак на это не отреагировал. А жаль, Инк рассчитывал хотя бы на смущение. Тем не менее, чернильный лишь разочарованно покачал головой, так и не добившись от Глюка никакого ответа. Художник подошёл к нему ближе и уселся на полу напротив. — Хочешь об этом поговорить? — и прежде, чем чернокостный снова помотал головой, Инк задал следующий вопрос: — О чём ты сейчас думаешь? Чуть помедлив, Эррор поднял на него взгляд. В разноцветных зрачках читалось смятение и страх, а где-то в глубине глазниц мелькали крошечные точки помех. Должно быть, ему давалось с трудом лишний раз не уходить на перезагрузку. — Почему тебя не пугает то, что с тобой происходит? Почему даже с этими «красками» ты никогда не задумываешься об этом? — его голос был тихим и хриплым, чем-то напоминая скрежетание белого шума о тишину. — Почему тебе всё равно? — Не то, чтобы всё равно, — немного подумав, ответил художник, — скорее, это просто не беспокоит меня так сильно. Рано или поздно это так или иначе случилось бы, не из-за «красок», так из-за того, что без них я решил бы проверить, смогут ли мои кости выдержать прыжок с многоэтажки, так что уж лучше так, чем из-за собственного бесстрашия. — И всё-таки… — Эррор тщетно пытался подобрать слова. Он честно старался понять, как Инк видит эту ситуацию и почему методическое саморазрушение так важно для него, но ничего не мог поделать со своими чувствами, которые в эти размышления вмешивались. — Я же… Если ты примешь их… Инк тяжело вздохнул. — Пойми, я рад тому, как всё сложилось, — пожал он плечами, — я бы в любом случае продолжил их принимать, даже если последствия были бы куда хуже, — хотя куда уж. — А тут это даже может помочь спасти жизнь твоему брату. Наконец-то я могу быть кому-то полезен, понимаешь? И вместе с тем я ещё и смогу гордиться своим поступком, надо только правильно всё смешать. Инк ещё не успел ничего принять, но постепенно наполняющая его пустота уже требовала новой дозы. — К тому же исследования, которые надо мной проводят, в будущем наверняка помогут найти способ излечить таких, как я, — сейчас он прогулялся по грани, своим излишним воодушевлением выдавая наигранность своего поведения, но Эррор, похоже, ничего не заметил. — Тебе это, скорее всего, сложно понять, ты и представить не можешь, как тяжело жить без эмоций, но это многое для меня значит. Поэтому перестань корить себя за то, во что ты даже не должен был быть вовлечён. С Глюком или нет, всё шло так, как должно было. Не то, чтобы Инк когда-либо оговаривал это с Фрешем, но он давно уже догадывался, как на самом деле обстоит ситуация. И всё-таки его слова не подействовали на Эррора должным образом, тот ни капли не взбодрился. Понимая, что сейчас любые разговоры были бесполезны, чернильный решил ненадолго прекратить свои «разумные» попытки помочь ему. Вместо этого он принялся подготавливать «краски» для приёма. Боль в растрескавшихся костях пока не беспокоила, так что он мог ещё больше абстрагироваться от того, к каким последствиям в этот раз новая партия может привести. Может быть, вернув возможность полноценно чувствовать, он сможет посоветовать чернокостному что-то дельное. Всё-таки, даже с химической эмпатией, которую частично давали ему «краски», общение с окружающими становилось легче: он не понимал всего, но, ещё в детстве успев изучить тонны информации о сложной психологии мировосприятия, он знал некоторые пути того, как можно было помочь окружающим в различных тяжёлых ситуациях. «Краски» не смешивались полностью, но, когда Инк сливал их в определённых пропорциях в один сосуд, принимали весьма причудливые очертания, словно куча цветных лент, переплетённых между собой слабыми градиентными переходами. Чернильный редко принимал жидкие эмоции по отдельности, обычно это был именно коктейль из них всех, чтобы они равномерно наполняли его тело. Конечно некоторых красок в смеси было больше, некоторых меньше, всё зависело от того, как часто та или иная эмоция требовалась в буднях: например желтый присутствовал всегда, при том в достаточно больших количествах, потому что за день он быстро расходовался, уходя из организма от каждой шутки или встречи с друзьями, а вот фиолетового с лихвой хватало на весь день, даже если в «напитке» его было всего пару капель, потому что страх не был так необходим в размеренные школьные дни, а его небольшие порции обеспечивали волнение и переживания, скажем, перед контрольными. Инк в очередной раз окинул взглядом получившееся месиво и попытался представить, какого вкуса оно будет на этот раз. Всё время, пока он занимался приготовлениями, Эррор внимательно наблюдал за каждым его действием. Ему ещё никогда не приходилось видеть, как художник принимал «краски», до этого момента он сталкивался только с их непосредственным действием, отражающемся в поведении чернильного. И в его состоянии. Глюк стиснул зубы и отвернулся, словно от чего-то противного, не желая видеть, как Инк глоток за глотком проглотит эту отраву. Наполнится эмоциями. Попытается с ним заговорить. А какое-то время спустя начнёт корчиться от боли. Страдать. И умрёт, будучи при полном параде эмоций с главенствующим над всем страхом перед неизбежным концом. Того, к чему всё шло, художник не боялся только без эмоций, но с ними в последние секунды он наверняка пожалеет о своём решении. И все его воодушевляющие речи ничего не будут стоить, потому что правда окажется совсем другой. И он умрёт с ужасом во взгляде. Он умрет от его бездействия. Он умрёт, обвиняя Глюка. Он умрёт. Эррор резко развернулся, хватая Инка за запястье. Обжигающая волна глюков прошлась по руке чернокостного, но вопреки этому он лишь сильнее сжал пальцы, удерживая художника. Вытерпев небольшую паузу, он, дрожа и будто бы не до конца понимая, что делает, выхватил стакан с «красками» и опрокинул его на пол, а после, уже едва способный нормально дышать из-за кома в горле, принялся со всей силы швырять на пол стоящие рядом колбы. Он почти не слышал звон стекла из-за стоящего в ушах шума, а каждый цвет, разлетающийся яркими всплесками, казался ему отвратительно красным. С каждым разбитым сосудом в нём самом что-то ломалось, расходясь трещинами и болезненно превращаясь в пыль. «Краски» закончились, и Эррор обречённо сжался, опуская ладони на перепачканный цветом и осколками пол, окончательно выбившись из сил. Ладони саднило от впивающегося в них стекла, но Глюк их больше не чувствовал: он почти не мог пошевелить пальцами и едва ли был сейчас способен подняться на ноги. В растекающихся пёстрых разводах перед ним всплывали забытые воспоминания. Они расплывались, завивались в причудливые формы, смешивались и неумолимо бледнели, оставляя после себя горькую пустоту и невыносимую усталость. Он правда сделал всё, что было в его силах. Он просто не мог позволить этому случиться, не сейчас, не с Инком, не при нём. Он сделал свой выбор. Он… сделал свой выбор?***
В приёмной помимо него сидела всего одна очень знакомая монстриха, но это не отменяло того факта, что ждать ему надо было ещё очень долго. Некоторых пациентов приводили медсёстры, и именно из-за этого очередь хоть и была на первый взгляд совсем короткой, на деле продвигалась крайне медленно. Инк не знал, был ли среди тех, кого приводили, кто-нибудь ещё, принимающий «краски», или это были обычные люди и монстры, исследуемые на обычные заболевания. Правда вопрос быстро отпал, когда очередным, зашедшим в кабинет, оказался слабо стоящий на ногах паренёк, чрезвычайно бледный и с пустыми, на первый взгляд, глазницами, которые при более внимательном рассмотрении оказались непроницаемо-чёрными глазными яблоками с белыми зрачками. А если приглядеться ещё внимательнее, то наверняка можно было обнаружить, что и вены у него не привычного голубого цвета, а тёмного, серого или чернильно-синего. Так сказывался продолжительный приём красок на людях. Если на скелетах действие наркотика проявлялось не так явно, то вот у созданий, имеющих что-то помимо костей, результат сразу становился виден. Инк не знал наверняка, почему так происходило: если изменение цвета вен и глаз он ещё мог объяснить всё тем же загрязнением крови препаратом, то вот бледность не особо. Из принимающих это вещество словно выкачивали цвет, оставляя их почти монохромными. И хотя скелеты обычно и без этого обладали белыми костями, участь «обесцвечивания» частично не обходила и их: их магия становилась либо чёрной, либо белой, и это легко было заметить по зрачкам. Ребёнок замешкался у входа в кабинет, за что медсестра осторожно подтолкнула его вперёд, призывая не задерживать остальных. Вместо того, чтобы её послушаться, паренёк резко развернулся и попытался убежать прочь, но ноги подвели его и уже через пару метров он свалился на пол, на вид больно ударившись лицом. Женщина, сопровождавшая его, быстро подскочила к нему, помогла подняться и осмотрела на наличие повреждений. — Ну что же ты так, неужели боишься врачей? — мягко, почти заботливо, сказала она, осматривая сереющее пятно на щеке неудачного беглеца. Тот поджал губы и промолчал, с толикой непонимания и даже какого-то отчаяния глядя на медсестру. Та снова взяла его за руку и повела к кабинету, не грубо, но настойчиво утягивая ребёнка за собой. — Никто не сделает тебе ничего плохого, это просто осмотр, даже уколов не будет. Это не страшно, пойдём. Мальчишка, похоже, смирился и, понуро шаркая ногами, последовал за ней. Перед тем, как скрыться за дверью, он скользнул взглядом по ждущим своей очереди Инку и Андайн. — А ты почему здесь? — безэмоционально задал вопрос художник, наконец решаясь заговорить с одноклассницей. Хотя, не то чтобы решаясь, скорее, заскучав достаточно, чтобы посчитать это хорошим решением. Всё-таки, давненько он не был настолько опустошён. После случившегося, он мог купить ещё «красок», хотя бы немного, неполную партию, которую бы после разбавил водой, но почему-то он не стал этого делать. Словно он не хотел подводить Эррора, перешагнувшего через себя ради него. Так что теперь Инку оставалось лишь наблюдать, сняв с себя всю ответственность за то, что произойдёт дальше. — Мы знакомы? — удивилась девушка. Конечно она его не помнила, они учились вместе всего пару месяцев, из которых около четверти она пропустила из-за проблем со здоровьем, а в остальное время, пока была в школе, скорее всего не видела Инка, потому что тот имел привычку проводить перемены где угодно, но только не в классе. По сути, это был первый раз, когда они разговаривали друг с другом. — Можно сказать, что нет, — обдумав положение дел, сказал чернильный. — Мы учимся в одном классе, но впервые познакомились лично. Я Инк. — Андайн. Приятно познакомиться, — кивнула ундина, не скрывая подозрения, мелькнувшего во взгляде. Чернильный тоже не думал, что этот диалог будет лёгким и беззаботным. Во-первых, они находились в больнице — не самое располагающее для знакомств место, во-вторых, художник постоянно держал в голове тот факт, что перед ним — жестокая садистка и, возможно, даже убийца. Хотя на первый взгляд так и не скажешь: сколько бы художник не пытался найти что-то, выдающее её ненормальность, у него ничего не получалось. Как ни посмотри, она была обычной старшеклассницей. Конечно, всегда был вариант того, что Эррор мог просто ошибиться, спутать девчонку с её сумасшедшей тёзкой, но художнику слабо в это верилось. — Как себя чувствуешь? Помогает спокойствие этой глуши восстанавливаться? — выдавил из себя искусственную усмешку Инк. Удивительно было, что он вообще вспомнил о том, почему Андайн здесь пребывала. Его память была действительно той ещё непонятной вещью, не сохраняющей почти ничего, что сохранить стоило бы, но порой цепляющейся за совершенно случайные факты, вроде того, который он сейчас использовал. Впрочем, будто это было его виной. Даже здесь причиной была его врожденная особенность: когда даже выбивающиеся из скучных будней события не оставляют после себя никаких впечатлений, запомнить их крайне сложно. У обычных людей и монстров это проявлялось в том, что они не могли точно вспомнить, что они делали, чувствовали и думали, скажем, неделю назад, если, конечно, в тот день не произошло чего-то из ряда вон выходящего. Воспоминания имели свойство подкрепляться эмоциями, которые разумный испытывал. Соответственно, когда таковых не было, то и в памяти события особо не задерживались. Только вот у Инка даже самым ярким событиям нечем было утвердиться, и так уж выходило, что забывал он намного больше, чем остальные. — Не уверена, — повела плечами девушка, задумчиво кривя губы, — не особо, но в целом тут неплохо. — А так и не скажешь, что тебе тут нравится, — поднял бровь Инк, хитро щурясь. — Твоя правда, я бы предпочла остаться дома, — нахмурилась она, скрещивая руки на груди, — но папа говорит, что здесь есть хорошие специалисты, которые могут помочь мне, так что мы торчим тут уже почти полгода. — И помощи от специалистов тоже в ближайшее время не предвидится? — Ага, именно так. Инку была знакома эта ситуация. Когда они только приехали сюда, его никак не решались оперировать, всё гоняя по различным обследованиям и мелочным процедурам, так что уже скоро начали закрадываться подозрения, что им нагло лгали. Но правда была в том, что ему в его возрасте просто не могли предложить «краски», по крайней мере, не подготовив надлежащим образом его организм, чтобы тот продержался хоть чуточку дольше после обретения долгожданных эмоций. Впрочем, скорее всего, если бы им так ничего и не предложили, они бы не стали ждать так долго, поехав дальше искать помощь по миру, но тогда появился Фреш и исполнил мечту беспокойных родителей, подсунув их ребёнку блистер с веществом, которое сейчас разъело добрую половину его тела. Но главное ведь, что их не обманули: им действительно помогли справиться с тем, что их беспокоило, о том, к каким последствиям это могло привести, никогда и речи не шло. Страшно было подумать, как в таком случае собирались помогать Андайн с её потерей памяти. Наверное, ей промоют мозги, вернут память обо всех её кровавых свершениях и тем самым сведут бедную девушку с ума, судя по аналогии с тем, что случилось с Инком. — Хотя, знаешь, наверное как-то мне тут всё-таки помогают, — немного подумав, выдала ундина. — Не с тем, с чем стоило бы помочь, но после всех процедур, курсов восстановления и таблеток я чувствую себя намного лучше. Энергии хоть отбавляй и готова горы свернуть, хоть в голове всё ещё пусто, — неуверенно улыбнулась она. — Неужели за всё это время ты совсем ничего не вспомнила? — подал голос художник, провожая взглядом прошедшего осмотр паренька, которого сейчас уводили обратно в палату. — Вспомнить вкус любимой жвачки считается? — с сомнением спросила Андайн. Инк только тихо щёлкнул языком. Либо она действительно даже не догадывалась о своём прошлом, либо очень хорошо притворялась, потому что, очевидно, даже если бы она что-то и вспомнила, вряд ли ответом сейчас стало бы: «Да, то, как я с особым хладнокровием пытала похищенных людей и монстров». Хотя, кто знает… — А тебе действительно хочется что-то вспомнить? — походило на вопрос с подвохом, но если девушка говорила правду, то она не должна была обратить на это внимания. — Наверное, да, что за вопрос такой? — удивилась она. — Можно не прям всё, но хотя бы вспомнить, что мои родители это мои родители, а мои друзья это мои друзья, было бы неплохо. Всё равно остальная часть воспоминаний скорее всего забита какой-нибудь скукотой. — Понятно. Очередной пациент вышел из кабинета, и наконец пришла очередь чернильного. Процедура проверки была стандартной: сначала у него брали образцы крови и магии, затем проверяли физическое состояние, целостность души и задавали некоторые вопросы, с этим всем связанным, вроде жалоб, каких-то заметных изменений или настроения в целом. В этот раз, обозначив динамику его здоровья, как стабильную, врач выписал ему какие-то новые витамины, расписав на листке метод применения и дозы, а после назначил ещё одну встречу, в этот раз не через месяц, а через неделю. Перед тем, как покинуть кабинет, чернильный ненадолго задержался. — А что, если я перестану принимать их? — кинул он, не задумываясь о своих словах. Врач нахмурился, поднимая взгляд от заполняемых бумах. — Вы ещё даже не начали, а уже хотите отказаться? — говоря о только что выписанных добавках, усмехнулся он. — Вы прекрасно знаете, о чём речь, — безразлично продолжил художник, не отводя свой пугающе пустой взгляд от доктора. Тот занервничал, но виду не подал, лишь крепче сжал шариковую ручку. У Инка были предположения, что одной из его задач было не только следить за тем, как «краски» влияли на его пациентов, но и заставлять их те принимать, в общем-то, так же, как и у Фреша. Кто бы ни занимался производством этого вещества, очевидно, он пытался собрать как можно больше информации о нём и максимально расширить круг потребителей и потенциальных клиентов, будь то страдающие от бездушия или нестабильности эмоций или обычные наркоманы, жаждущие ярких ощущений. — Как и с любым подобным веществом, со временем оно выведется из организма. Вполне возможно, что не обойдётся без ломки, но кто знает, как она будет проявляться. Вместе с тем, конечно, и все эффекты применения пройдут, что может привести к другим зависимостям, — пересилив себя, как нечто самой собой разумеющееся проговорил врач, поправляя очки и возвращаясь к бумагам. — Достаточно исчерпывающий ответ на ваш вопрос? Инк пожал плечами и, тихо попрощавшись, вышел в коридор. Конечно же никто не станет ему говорить, какими убытками потеря одного весьма ценного экспериментального объекта в его лице грозит его поставщикам. Уже и без этого он знал, что как минимум в этот раз его опустошенность стоила кому-то жизни.***
Уже около недели от Эррора не было никаких новостей. Он не писал, не звонил и в школе избегал его всеми возможными способами, по крайней мере, хотелось надеяться, что пропущенные дни были одним из них, а не последствием чего-то плохого. Впрочем, Инк особо об этом не задумывался. Он вообще больше ни о чём серьёзно не задумывался, потому что всё вокруг снова стало скучным и однообразным и перестало иметь значение. Он пытался убеждать себя, что беспокоится, вспоминал моменты, которые раньше казались важными, но ничто не помогало. Он вновь вернулся к началу. Результат воздержания от красок не то, чтобы не оправдывал себя, но точно навевал разочарование. Конечно, Инк не ожидал, что всё изменится сразу, по щелчку пальцев, но абсолютное отсутствие положительной динамики подкидывало мысли о том, что где-то чернокостный, приведший его к такой жизни, явно просчитался. И тем не менее, даже не будучи теперь способным полностью оценить подвиг, на который решился ради него Эррор, Инк старался как минимум относиться с уважением к его поступку, иначе нельзя было объяснить то, что он до сих пор не купил новые «краски». Зато купил краски. Обычные. Потратив на них, однако, почти столько же, сколько уходило на наркотик, и теперь с новыми силами принялся оттачивать своё мастерство: копировал фотографии, рисовал с натуры и пару раз в хорошую погоду даже выбирался на пленэр. Радости это не приносило, но хорошо занимало время и помогало немного отстраниться от окружающих — Инк прекрасно знал, как те были склонны реагировать на его безэмоциональность, поэтому просто держал дистанцию, освобождая себя и других от неудобств. Это тоже был механизм, выработанный с детства: если кто-то смеётся, стоит хотя бы улыбнуться, если кто-то плачет — скриви на лице сожаление, если кто-то видит тебя настоящего — будь добр, не пугай окружающих, посиди один и подумай над своим поведением. И он думал. Один или в окружении других. Наблюдал, строил планы, схемы, пытался систематизировать, понять и всё равно не находил ответа, почему на него так странно смотрели, говорили много неприятных слов за спиной и избегали его. Он просто не понимал, что миру нужно было от него и почему он от него что-то требовал. Ещё тогда, в детстве, он понял одну простую истину: многие жили так же. Перед ними ставили цели и просили быть такими, какими их хотели видеть. Лучше учись, занимайся спортом, похудей, научись играть на музыкальном инструменте, выучи новый язык, не трать время в пустую, будь продуктивен, вставай рано, — много всего, и для каждого требования были свои, просто Инку попалось особенное: «научись чувствовать». Хотя, возможно, под этом больше подразумевалось «стань таким, как все», но так или иначе, это было его единственной установкой, единственной значимой целью, которая, при её достижении, каким-то чудом должна была изменить его жизнь к лучшему. Изменила ли? Кажется, всё, чего он добился — лишь в очередной раз сделал кому-то больно. Он не мог перестать размышлять о том, как бы сложилась его судьба, если бы он так никогда и не узнал о «красках». Смирились бы с этим родители, появились бы у него друзья, стал бы Эррор так же сильно переживать за него да и дожил бы художник до этого момента вообще? Сложно было сказать. Жизнь, к которой он вернулся, навевала тоску, и отчасти Инку даже казалось, что теперь, когда у него было сравнение с тем, как всё могло быть с эмоциями, она казалась даже более давящей. Было странно осознавать, что у него были воспоминания о чувствах, но самих их не было, и он больше не мог придать значение связанному с этими чувствами прошлому. Почему он смеялся, почему беспокоился, почему радовался или плакал, почему продолжал посещать музыкальный клуб и так настойчиво навязывался Эррору? Он не знал. Это было похоже на шифр: когда был ключ, можно было перевести что угодно, хоть целые книги, если понадобится, но когда его нет, даже одно единственное, простейшее слово становилось бессмысленным набором знаков, не поддающихся расшифровке. У Инка был набор воспоминаний, картин, каких-то моментов, но того, что помогло бы их понять, не было. И теперь, кажется, никогда и не появится. За очередной картиной он успел поразмышлять о многом, но едва ли пришёл к каким-то выводам, когда его потревожил режущий слух звонок. Чернильный, не особо этому удивившись, пошёл открывать дверь Кроссу, который наверняка снова забыл ключи. Только за дверью был не Кросс. На пороге стоял Дрим, запыхавшийся и сильно взволнованный. Когда Инк пропустил его в квартиру, тот сразу же принялся внимательно осматривать прихожую, выискивая взглядом лишнюю пару ботинок и знакомое пальто. — Найтмер не у вас? — перед этим кинув короткое приветствие, сходу задал вопрос он. — Сейчас узнаем. Инк сходил в комнату своего соседа, но та пустовала. Ни её хозяин, ни Найтмер там сегодня, очевидно, не ночевали, о чём художник и сообщил Дриму. Беспокойство на лице мечтателя стало более отчётливым, а сам он вновь принялся в голове перечислять места, где мог остаться его брат. — Что такое, неужели он снова пропал? — не то, чтобы «пропал» было подходящим словом, но это определённо был не первый раз, когда мечтатель искал Кошмара по всему городу, потому что тот не ночевал дома и не отвечал на звонки. Только в этот раз что-то отличалось: Дрим был слишком напуган для того, кто уже должен был привыкнуть к таким выходкам. — Я не видел его уже несколько дней, — только начиная выравнивать дыхание, ответил мечтатель. — Ладно, мне нужно идти. Прости, что потревожил. Он уже развернулся к выходу, чтобы пойти дальше искать «беглеца», но Инк остановил его. — Подожди. Во-первых, ты выдохся, так что лучше возьми пару минут перерыва, я приготовлю чай, если хочешь, во-вторых, я сейчас позвоню Кроссу, может быть, он знает, где его искать. Дрим нерешительно застыл в дверном проёме. С одной стороны, он в самом деле немного устал, с другой — ему не хотелось терять времени, потому что недавнее нападение теней научило его предполагать худшее. А что, если это случилось снова? Мечтатель старался отгонять эти мысли, но те настойчиво лезли в его голову, ни на секунду не позволяя расслабиться. Инк чуть ли не силой затащил его на кухню и усадил за стол, параллельно набирая телефон Кросса. Монохромный не ответил, но спустя пару минут после того, как чернильный впихнул Дриму чашку с какао, перезвонил. Инк сразу обратил внимание на то, что тот тяжело дышал, словно после бега, и явно был не один, потому что между фразами кинул кому-то пару слов, заглушенных прикрывающей динамик ладонью. — Что он сказал? — спросил мечтатель, стоило художнику попрощаться. — Сказал, что не знает, где он, но поможет с поисками, — ответил Инк, разбавляя кофе молоком. — И сказал, чтобы ты оставался здесь, пока он что-то не проверит. Запиши-ка, кстати, его номер. Если Кросс не справится и Кошмара придётся искать дальше, то было бы хорошо заранее побеспокоиться о том, чтобы они могли оставаться на связи. Мечтатель послушно занёс новый контакт в телефонную книгу и нервно кинул взгляд в окно: пока что было светло, но уже через час начнёт смеркаться, а это было совсем не хорошо. — А разве Найтмер не должен лежать в больнице или вроде того? — если чернильному не изменяла память, что теперь было вполне вероятно, он ещё ни разу не видел Кошмара в школе после происшествия. — Его выписали несколько дней назад, — покачал головой Дрим, — но сказали, что для полного восстановления потребуется ещё немного времени, поэтому он пока оставался дома. Но потом вдруг ушёл. Сперва я думал, что он у вас или ещё где-то, но я уже второй день спрашиваю всех подряд и его нигде нет. Никто из тех, у кого он обычно остаётся, его не видел, — он принялся загибать пальцы: — Здесь его нет, Даст его не видел, Рипер в больнице, у Эррора он тоже не останавливался, я даже у Хоррора на всякий случай спросил, но тот тоже сказал, что понятия не имеет, где он. Остаётся только Киллер, но сам знаешь, что между ними происходит. Он разжал кулак и крепче сжал чашку в руках, игнорируя обжигающий ладони болезненный жар. Похоже, Найтмер действительно пропал, потому что только что мечтатель перечислил всю шайку «плохих парней», которые обычно и отзывались на просьбу Кошмара о помощи. Конечно, последние года полтора чаще всего он всё-таки оставался тут, у Инка с Кроссом, но раньше нередко составлял компанию Дасту, когда родители того в очередной раз уезжали на несколько месяцев, ну и по совместительству Риперу, который этот шанс тоже не упускал. Чернильный слышал это от самого Кошмара как-то раз, да и это не было чем-то удивительным: они с Дастом и Рипером знали друг друга с первых классов, так что ночёвки с их уровнем доверия были делом обычным. Все те, кто были по списку дальше, были совсем уж крайним случаем: у Рипера Найт бывал редко, потому что Смерть сам по себе нечасто навещал свою квартиру, предпочитая оставаться у Пыльного или в очередной раз отлёживаясь в больничной койке, у Эррора Кошмар был, наверное, раза два от силы, Хоррор тоже по понятным причинам почти и не был вариантом, а вот Киллер… Отношения между этими двумя были до невозможности сложными: те два года, что Инку довелось за ними наблюдать, они только грызлись, по крайней мере, перед другими, но почти все, кому доводилось наблюдать за их взаимодействием со стороны, понимали, что причиной для этого была далеко не ненависть. Время тянулось долго, прошедшие минуты казались не иначе как часами. Дрим нервно стучал пальцами по столу, то и дело поглядывая в окно или озираясь на прихожую, едва сдерживая желание сорваться и пойти искать дальше. Отчасти, Инк даже как-то проникся его переживаниями, не то, чтобы сильно, но ему начинало казаться, что что-то под рёбрами болезненно крутило от мыслей о том, что с очередным его одноклассником и важным для его друга монстром может случиться нечто плохое. Стараясь разобраться, с чем это мимолётное ощущение связанно, художник даже ненадолго выпал из реальности, из-за чего огласивший кухню рингтон застал его врасплох, заставив вздрогнуть. — У Киллера его тоже нет, — сообщил Кросс, — есть ещё какие-то предположения? Как давно его никто не видел? Ситуация с каждой новостью становилась только хуже. Дрим, видимо, расслышавший это, подскочил с места, выбежал в прихожую и принялся наспех одеваться, но художник снова его окликнул: — Дрим, ты не думаешь, что стоит сообщить об этом вашей матери? Мечтатель на секунду остановился, осмысливая это предложение, после чего опустил голову. — Будто ей не будет всё равно, — холодно кинул он и выбежал из квартиры. Звук захлопнутой двери эхом отдался в опустевшей черепушке, а странное замешательство, беспокоившее художника, затихло вместе с ним. Ход мыслей снова выровнялся, и Инк принялся думать, как будет правильнее организовать поиски. Времени нельзя было терять, и художник бы тут же повторил действия своего друга, без раздумий кинувшись на поиски Найтмера, если бы знал, куда именно ему стоило кидаться. Чернильный сделал большой глоток кофе и, сходив за телефоном, открыл карту города. Пока он изучал все возможные варианты того, где именно Кошмар мог остаться по своей воле и против неё, входная дверь снова хлопнула. В этот раз это всё-таки был Кросс. Первое, что сразу бросилось в глаза — его потрёпанный вид и свежие, наливающиеся магией, синяки и царапины, но Инк не успел задать никаких вопросов. — Дрим ещё здесь? — получив отрицательный ответ, монохромный тихо выругался и, глубоко вдохнув и выдохнув, лишь самую малость успокаиваясь, набрал чей-то номер. Заинтересованный, Инк, продолжая изучать все отмеченные на картах хостелы, гостиницы и заброшенные здания, где в худшем случае могли держать пропавшего скелета, принялся внимательно подслушивать. А собеседник у Кросса и правда оказался неожиданным. — Здравствуйте, миссис Лессард, — пытаясь оставлять свой голос как можно более спокойным, поздоровался монохромный. — Тут такое дело… Мы нигде не можем найти Найтмера. Дрим говорит, что его уже несколько дней никто не видел, но, может, вы знаете, где он может быть? Да. Да. Нет. Хорошо. Художник не смог расслышать, что именно мать близнецов ответила, но после её слов Кросс облегчённо выдохнул. Он ещё несколько раз извинился за внезапный звонок, поблагодарил женщину и попрощался с ней. — Напиши Дриму, чтобы он возвращался обратно, — кинул он, снимая верхнюю одежду. — С Найтмером всё хорошо. Инк выполнил его просьбу и, заранее предугадывая поведение своего соседа, вылил остатки вскипячённой воды из чайника и заварил тому горячий шоколад. — Откуда у тебя номер миссис Лессард? — задал интересующий вопрос художник, когда Кросс переоделся и пришёл на кухню отогревать окоченевшие от весеннего холода конечности. — От неё же самой, — как ни в чём не бывало, ответил монохромный, забирая у Инка горячий шоколад. — Дрим как-то рассказал ей о том, что Найтмер часто сбегает к нам, поэтому она нашла меня и попросила предупреждать её, когда Найт снова будет оставаться у нас ночевать. — И ты всё это время каждый раз стучал на него? — издевательски усмехнулся Инк. Вот уж от кого он такого не ожидал. — Когда она спрашивала, я говорил ей, где он, — проигнорировал этот выпад Кросс. — Она его мать, и даже несмотря на то, что они постоянно ссорятся, не поверишь, она за него волнуется! Всё-таки, она действительно просто хотела убедиться, что с её сыном всё в порядке, потому что будь причина другой, она бы хоть раз, но заявилась бы в их квартиру, чтобы забрать его или продолжить разбор полётов. Но она, похоже, понимала, что тут Кошмар чувствовал себя лучше, чем дома или в её компании, поэтому оставляла его в покое, убедившись, что он в надёжных руках. Наверное, так было проще для них обоих, ведь до недавнего времени Найтмер был уверен, что мать его терпеть не может, а она, в свою очередь, понимала, что это совсем не идёт на пользу атмосфере в их семье, вот они и старались держать подальше друг от друга, один, чтобы отдохнуть, другая, чтобы не сделать хуже. Дрим вернулся через несколько минут, раздражённый, но, безусловно, больше не переживающий. К тому времени Инк уже заново вскипятил чайник, а Кросс, допив горячий шоколад, успел привести себя в порядок и сварганить лёгкий ужин. Вдвоём они усадили измотанного мечтателя за стол и принялись пытаться накормить его и выведать подробности. — Она сказала, что увезла его к отцу, — немного оклемавшись от недавнего разговора, проговорил Дрим. Видимо, после того, как Кросс сообщил ей последние новости, она позвонила мечтателю и соизволила рассказать тому о своём недавнем решении. — Говорит, что после нападения ему лучше немного побыть у него, под постоянным присмотром и всё такое, — Дрим был сбит с толку. Он не понимал этого внезапного поворота событий, не понимал, почему мать решила так, почему Найтмер на это согласился и почему, в конце концов, ему ничего об этом не сказали. У него было ощущение, будто это происходило снова, будто их снова пытались разделить, только теперь опекуны поменялись местами. — Но тебя это не устраивает? — задал очевидный вопрос художник, наблюдая за реакцией друга. — Не то, чтобы не устраивает, — замялся мечтатель, — но они могли хотя бы меня предупредить. Она даже не сказала, как долго он там пробудет. А ещё ему казалось, что ему нагло лгали, только вот где именно скрывалась ложь, он не понимал. Наверное, в самом деле в том, что причиной было только самочувствие Кошмара. — Слушай, может быть, так и правда лучше? — попытался успокоить расстроенного скелета Кросс. — Знаешь, рана на его спине была не очень… хорошей. Было бы плохо, если бы она снова открылась, скажем, когда Найтмер был бы дома один, а так за ним будут приглядывать. Дрим ничего не ответил, даже не обратил на слова монохромного никакого внимания. Он как-то совсем понуро доел ужин, не особо разбирая, что ему предложили, а после долгим взглядом пилил опустевшую тарелку, думая о чём-то своём. И размышления эти были отнюдь не из приятных. — По крайней мере, с ним всё хорошо, да? — вновь предпринял попытку взбодрить совсем уж загрустившего скелета Кросс. — Он не лежит где-то побитый и не слоняется непонятно где, а просто взял небольшой перерыв. — Да, ты прав, — спустя долгую паузу, наконец через силу улыбнулся Дрим. — Хорошо, что с ним всё хорошо. Теперь с облегчением вздохнули уже и Кросс с Инком, потому что вид потерянного и разбитого мечтателя действовал подавляюще, и даже отсутствие души у художника не мешало это прочувствовать. В самом деле, главное, что Найтмер был жив и все конечности у него были не месте. Компания ещё немного поболтала, прежде чем Дрим собрался идти домой. Кросс, как и полагалось, вызвался его проводить и даже, благодаря вскользь брошенной шутке мечтателя, не забыл прихватить с собой ключи. Когда Инк остался один, странная, витающая в воздухе атмосфера, не исчезла, но стала слабее. Он успел немного забыться со всем случившимся, но проблема, забивавшая все его мысли последние две недели, никуда не исчезла. В тишине квартиры жужжание телефона показалось почти что оглушительным. Интуиция подсказывала, от кого было пришедшее сообщение, и Инк не сразу нашёл в себе силы, чтоб его прочитать. Он оказался прав. Всего одно предложение, от которого, однако, по спине художника пробежал холод. В районе души что-то неприятно щёлкнуло, но у Инка сейчас не было возможности осознать, как неестественно это было для него. В мыслях повторялась одна и та же фраза, не сказанная Эррором лично, но громогласно скандируемая чёрными буквами на белом экране. «Гено умер».***
Какое-то нехорошее чувство словно ударом молнии прошлось по его нервам. Он выпрямился и напряг все свои инстинкты, словно пытаясь уловить в густом воздухе палаты лишь для него одного ощутимые вибрации. Прислушался к собственной душе и протянул в воображении ленту к источнику беспокойства. Направо, вниз по лестнице, по коридору до конца, прямо туда, где сейчас, опутанный проводами и трубками, лежал Гено. Но, не пройдя и половину пути, незримая нить оборвалась, и он, словно собака, потерявшая след, беспокойно закрутил головой, а после тихо вздохнул, наконец немного расслабляясь. Такого прежде не случалось, его чутьё было абсолютным, но он был рад, что в этот раз оно подвело. Это точно была какая-то ошибка, ему просто показалось. А если нет… Он вновь с опаской прислушался и не заметил ничего странного. Всё было спокойно, для больницы даже слишком. Жизнь шла своим чередом, а он мирно наблюдал за её размеренным шествием. Беспокойство немного угасло. А то, что ему на мгновение почудилось, было лишь кошмаром. Его собственными опасениями. Он искренне молился, чтобы это было так.