Smoky gray

— Для ангела слишком уж у тебя демонический вид, — хмыкнул Кроули, благоразумно остановившись в нескольких шагах от решетки. Подойти ближе он не рискнул, справедливо опасаясь получить по лбу сгустком благодати. Азирафель вздрогнул, словно очнувшись ото сна. Подняв рассеянный взгляд, он заметил демона и приподнял уголки губ в вежливой улыбке. (Кроули напрягся еще больше — с этим же выражением лица Азирафель разорвал его череп надвое около полугода назад)  — Рад тебя видеть, — хрипло выдохнул ангел. Кроули с неискренним сочувствием покачал головой. — Неправда, — заметил он, — не будь между нами этих замечательных, зачарованых, металлических прутьев, ты бы уже набросился на меня с первым попавшимся под руку камнем. Азирафель промолчал и устало прикрыл ярко-алые глаза. Каким бы раздражающим он ни был, не восхититься его выдержкой Кроули не мог — даже спустя неделю допросов ангел все еще находил в себе силы улыбаться и вести мирные разговоры с людьми. — Ты бы хоть глаза прятал, — спустя несколько минут тишины буркнул Кроули. В этот раз Азирафеля священникам сдал он, и виноватым себя за это не чувствовал — на войне все средства хороши. Другое дело, что непутевый ангел был убит людьми не раз и не два, и все из-за непривычной для них внешности. Болезненно белая кожа и почти седые волосы, резко контрастирующие с кроваво-красными глазами навевали на трусливых крестьян воспоминания о вампирах. Кроули, честно говоря, тоже было слегка не по себе. Он прекрасно помнил, что глаза у Стража были светло-голубыми, как росчерк предрассветного неба. А тут на тебе — что ни воплощение, глаза все так же отливали кровью, а кожа пугала своей белизной. — Не все умеют драться с завязанными глазами, — недовольно сказал Азирафель. Кроули не сдержал гордой улыбки — сам он действительно прятал свои желтые глаза за повязкой, притворяясь одним из жрецов. Чего ангел не знал и знать не мог, так это того, что демон все прекрасно видел даже через плотную ткань — небольшой плюс демонической крови. — В таком случае, тебе давно стоило научиться, — только и отозвался он, после чего развернулся на пятках и уже громче крикнул куда-то вглубь коридора, — Я сделал все что мог. Дьявольское отродье молчит и будет молчать впредь. Боги не в силах очистить сердце нечестивого. — А что ты сделал-то? — Азирафель приоткрыл один глаз и с любопытством посмотрел на своего врага. Кроули цокнул языком и подмигнул ему в ответ. — Потрепал тебе нервы, ангел мой, — Азирафель неожиданно хихикнул, ничуть не обидевшись, и Кроули не удержался от ответной усмешки. — Значит, завтра костер? — Кроули кивнул, и ангел зевнул, прикрыв рот сжатым кулаком, — Наконец-то. В этот раз они затянули даже дольше обычного. То ли дело раньше — слова вставить не успел, а тебе уже кол под ребра вогнали. Не то что сейчас — попытки в расследование путем насилия. — Причем довольно жалкие, — вынужден был согласиться Кроули. Со стороны коридора послышался топот — стража торопилась вывести жреца из тьмы подземелий. — Ваше Светлейшество, — пробормотал один из них, подобострастно склонившись перед демоном. Из клетки, где держали Азирафеля, послышался веселый смешок. Кроули скривил самую высокомерную мину, на которую только был способен и, кивнув сопровождающим, направился прочь. Как он узнал позже, ангела не сожгли на следующий день. Не сожгли его ни через неделю, ни через месяц. Истерзанное, абсолютно непохожее на человеческое тело вывесили на стену крепости больше полугода спустя. Сам ангел объявился только лет через десять. Белый до невозможности, от пяток до кончиков кудрей. И в алых глазах на сей раз читалась усталость. — Ты кому там сверху так подгадил, признавайся?! — не выдержал Кроули. Азирафель только пожал плечами. — Вероятно, у всего этого есть какой-то глубокий скрытый смысл, — мягко произнес он, но в его голосе была слышна ирония. Змей лишь презрительно фыркнул и, приятельски приобняв ангела за плечи, неожиданно сказал: — А не пойти ли нам, мой дражайший враг, соперник и так далее, напиться вон в тот замечательный паб? Азирафель отказываться не стал, к приятному удивлению Кроули. Так что эта ночь прошла в пьянстве, разврате и, что стало неожиданностью для них обоих, в раскаянии. Шел 1020 год.