Abstractions

На улице было темно, лишь полная луна ярко освещала пространство, придавая ему причудливый вид. Вдали еле заметно для невооруженного глаза виднелись огни города. Ночной прохладный ветерок игрался под Сашиной футболкой, заставляя его чуть ежиться и обхватывать себя руками. Дрожь тихой поступью подбиралась все ближе, а теплый мягкий плед под спиной его не спасал. Когда он заметнее вздрогнул, сильнее сжимая руки, Радамель удивился и, прервав свой рассказ, аккуратно поднялся, принимая сидячее положение. – Почему ты не сказал, что замерз? – спросил он, начиная снимать свою легкую джинсовую куртку. – Мне не холодно, – в опровержение его же словам губы Саши чуть дрогнули, полностью выдавая его. Как он вообще мог так глупо забыть про верхнюю одежду в ночной поездке загород? – Серьезно, не стоит, – добавил он, когда на него опустилась куртка, еще хранившая тепло своего хозяина. – Я в Сибири рос, я и не такие холода могу выдержать, а как же ты? Не замерзнешь? – Не волнуйся, уж мне точно холодно не будет, иди лучше сюда, греть тебя будем. Саша придвинулся ближе, кутаясь в чужую вещь и попадая в кольцо сильных рук. Он аккуратно положил голову на чужое плечо, спиной прижимаясь к горячему – во всех смыслах – мужчине. Тепло начало тягуче медленно разливаться по его телу, а озноб уходил на дальний план. На небе мерцали еле заметные из-за города звезды, но даже в своем меньшинстве они оставались прекрасными, такими далекими и манящими. – Знаешь, иногда мне кажется, что ты нереален, – Радамель шептал тихо, едва касаясь губами мочки уха, будто нарочно дразнил. – Ты хоть когда-нибудь задумывался о том, насколько ты милый? – Я, как бы, не девчонка, чтобы всегда быть милым и нежным для тебя! – Саша обиженно насупился, отвернув голову в сторону, чтобы теплое и невыносимо приятное дыхание не щекотало его. – А я и не говорил, что ты девчонка, малыш, я просто сказал то, что думаю о тебе, – мужчина опять опустил голову к уху, начиная аккуратно покусывать его. – Почему ты так обижаешься на комплименты? – Порой из-за них мне кажется, что ты не воспринимаешь меня всерьез, будто видишь только нравящуюся тебе оболочку, а что внутри меня – не задумываешься, – Головин, смущенный своим откровением, опустил взгляд. – Создается ощущение того, что ты просто нянчишься со мной, потому что у тебя в запасе много нерастраченной нежности, а я лишь вовремя попался под руку. – Я никогда не видел в тебе одну оболочку, не стоит придумывать. И ты не «попадался под руку», ты первый, к кому я по-настоящему хочу так относиться. Просто скажи: тебя раздражает моя излишняя забота? – спокойно спросил Фалькао. – Я могу перестать, если тебе не нравится, ты же знаешь, что я всегда уважал твое мнение. – Нет, не совсем, извини, – затараторил Саша, поворачиваясь лицом к мужчине, – меня она не раздражает, просто… я, наверное, еще не привык. Это слишком необычно для меня. – Хорошо, но ты же понимаешь, что я не перестану тебя смущать, mi amor,* ты так прекрасно краснеешь, – колумбиец задорно улыбался, смотря прямо в глаза младшему. – Господи, не смей делать это сейчас! – возмутился Саша, чуть освобождаясь из объятий и полностью поворачиваясь корпусом к мужчине. – Делать что? – наигранно удивился последний, быстро и нежно целуя младшего в холодный кончик носа. – Я всего лишь напоминаю тебе, что ты выглядишь до ужаса красивым, особенно в свете луны. Саша, чувствуя, как щеки начинают пылать, легонько ударил Радамеля в плечо. Ему было неловко, но все-таки во взгляде можно было заметить еще и радость. Фалькао невесомо прикоснулся губами к чужим скулам, ощущая исходящий жар, и еле заметно улыбнулся. – Признай же, тебе это все нравится, – весело сказал он, повалив младшего на спину и нависнув сверху. – Не дождешься! – Головин, тяжело дыша и смеясь, смотрел уверенно и довольно. На небе все также продолжали сиять мириады звезд, но сейчас в его глазах их было куда больше, и они были намного притягательней.