В логове льва

4 мая 2006 г. Цюрих Он не понаслышке знал, что такое пересечение территории противника. Он занимался этим с двадцати лет. Даже спустя столько времени его не переставал удивлять люди, которые чувствовали себя в своих «логовах» настолько уверенно, что никогда ничего не проверяли. Брат самого разыскиваемого Орденом человека стоял перед Lintorff Privatbank на Бёрзенштрассе под презрительными взглядами кариатид с фронтисписа, а трое горилл, охранявших ворота, даже не взглянули на него. «У Линторффа все те же дыры в безопасности, что и в 1989 году». Он пересек улицу, и одна из крупных обезьян преградила ему путь. «Мишель Лакруа. У меня назначена встреча с г-ном Давенпортом в юридическом отделе», – таковы были его волшебные слова, и крупный мужчина отошел в сторону. «Линторффу стоило бы еще немного потратиться и накормить их селедкой, возможно, тогда бы их мозги могли хоть немного развиться». Для видимости он подошел к девушке в приемной, очень красивой и элегантной блондинке, и повторил рассказ. Она любезно улыбнулась и переговорила по телефону. – Сейчас вас проводят в офис г-на Давенпорта. – Спасибо. Другая секретарша, на этот раз в возрасте за пятьдесят, отвела его на четвертый этаж, где все имена адвокатов были написаны золотыми буквами. «Идиот Меренгетти все еще здесь. Хорош только для того, чтобы иметь дело с главами итальянской мафии. Никакого представления о корпоративном праве». – Нотариус Лакруа, большое спасибо за то, что вы пришли. Мистер Лефебр так высоко о вас отзывался. – Благодарю вас за то, что нашли время встретиться со мной. Наш клиент, господин Рошфуко хочет жениться снова, и я заметил некоторые нарушения в списках его имущества. Я надеялся, что вы сможете просветить меня... * * * – Большое спасибо за уделенное мне время, мистер Давенпорт. – Рад был познакомиться, и я должен поблагодарить вас. Беседа с вами была более чем познавательной. Вы никогда не думали составить соглашение о договорном праве? – Нет. Где бы мы были, если бы фокусники рассказывали людям, где прячется кролик? – Вы правы, нам нужно следить за нашими собственными интересами, – усмехнулся адвокат. – В этом и заключается идея гильдии, – улыбнулся Лакруа, тем временем второй мужчина вызвал лифт. Войдя в кабину и нажав кнопку номер пять, Лакруа выдохнул. Дальше шла опасная часть. Поймать скользкого угря с большим, чем у морены, количеством зубов и темпераментного, как бешеная акула. Молодая секретарша благоговейно смотрела на мужчину среднего роста, элегантно одетого, с пальто, просто, но элегантно висевшим на его плечах. «Француз, без сомнения». – Не могли бы вы передать герцогу, что Жером де Лиль хочет его видеть? – повторил он, и девушка открыла рот. – Вам назначено, сэр? – прошептала она, думая, как этот человек мог оказаться здесь и почему Клара ей ничего не сказала. «Де Лиль, как бойфренд герцога? Тот самый, который бросил его в Вене?» – Будь умницей и сбегай к его секретарю, скажи ей, что я здесь. Или лучше сходи и приведи фон Кляйста или Павичевича, молодого, – любезно и медленно объяснял ей Лакруа, так как девушка явно была в шоке. Из одной из дверей выплыла высокая горделивая фигура Фердинанда, за которым следовали два его помощника, и Лакруа сказал просто: «Фердинанд, мой мальчик. Будь полезен, скажи Конраду, что я здесь». Фердинанд фон Кляйст поднял свой взгляд от бумаг, которые читал, для того чтобы накричать на наглеца, осмелившегося так дерзко к нему обратиться, и его сердце замерло в ту же минуту, как он его увидел. Брат змеи – Жером. Фердинанд мог лишь таращить на него глаза, не веря, что этот человек стоит перед ним. «Он мертв! Гунтрам был в этом уверен! Я видел полицейские отчеты, и могила не была пустой!» – Вижу, ты меня узнал. Приятно осознавать, что я не так уж изменился. Теперь шевелись. Моему терпению есть предел. – Мне вызвать охрану? – с надеждой спросила секретарша. – Нет! Мы идем в зал заседаний, – вернул свое самообладание Фердинанд. – Скажи Монике, чтобы позвонила герцогу. Фердинанд сделал жест Лакруа проследовать за ним в зал заседаний, проигнорировав протесты секретаря, что через двадцать минут состоится встреча, со словами «идите в бар!» и закрыв дверь. – Садись! – рявкнул Фердинанд, когда Лакруа снял пальто. «Мятежник теперь выглядит в точности как старый виконт. Дерьмо!» – Кофе меня устроит, Фердинанд. – Аннет! Кофе! – пролаял он бедной секретарше, все еще стоявшей в дверном проеме, прежде чем снова захлопнул дверь перед ее лицом. – Жером, из какой бы ты ни вылез могилы, я клянусь вернуть тебя туда. – Теперь меня зовут Мишель Лакруа. Уже более пятнадцати лет, Фердинанд. – Ты был худшей из всех змей! – Если ты находишься там, где ты сейчас, то только потому, что я указал тебе, что делать, мальчик. Так что будь любезен со своим благодетелем, – гневно сверкнул зелеными глазами Мишель. «У комнатных собачек нет зубов, поэтому держите их при себе». Фердинанд фыркнул: «Ты мертв. Все, что у тебя было, находилось в Женеве». – Ты имеешь в виду те поддельные документы, которые вы нашли в сейфе? Не волнуйся, оригиналы и более новые находятся кое-где еще. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой подобные вещи. Это все в прошлом. Я здесь, чтобы поговорить о моем ребенке. – Я должен был догадаться, что ты был в сговоре с этим слизняком! Если ты отдал его Репину, я сам тебя убью! – взвыл Фердинанд, увеличивая отвращение Мишеля к немцу. Адвокат огляделся, сосредоточившись на картине, висящей на деревянных панельных стенах, и отметил, что платье девушки за стойкой сочетается с яркими цветами полуабстрактной картины, – «без сомнения, Франц Марк. Это наиболее современный стиль, какой только может вынести Линторфф. Интересно, он каждое утро думает: "А теперь навестим XXI век"»? – Пожалуйста, Фердинанд, давай не будем мелодраматическими. Это так вульгарно. Гунтрам со мной, он в порядке, – устало вздохнул Лакруа, вернув свою спокойную манеру поведения, и Фердинанд не мог не вздохнуть с облегчением. – Я бы никогда не отдал своего мальчика злобному бандиту вроде Репина. Признаю, что немного поиграл с ним, чтобы забрать его от ваших людей, но по какой-то необъяснимой причине Гунтрам скучает по твоему хозяину. – Мы искали его по всей Европе! Где он? – В Европе, конечно. Нет ничего лучше, чем прятать что-то на виду. Теперь иди и приведи Конрада, если он хочет вернуть своего Консорта. Дверь распахнулась, и в комнату вошел очень бледный Конрад фон Линторфф, окинувший внимательным взглядом сидевшего там человека. Тот был на двадцать лет старше, его волосы поседели, а лицо стало более морщинистым, но он все еще сохранил эти умные глаза, атмосферу превосходящего остальных человека и темную ауру серьезности и глубокой скорби вокруг себя. Тем не менее в нем что-то изменилось: он выглядел глубоко удовлетворенным чем-то. – Де Лиль, я вижу, ты вполне восстановился, – его голос был очень суровым. – В самом деле, Линторфф, но мое имя Мишель Лакруа. – Признаю, что в тебе больше храбрости, чем в любом другом человеке, которого я знаю, – сказал Конрад, сев во главе стола, держа спину прямо и не касаясь спинки стула. – Оставь нас, Фердинанд. Не хочу, чтобы нас прерывали. В ярости на своего друга из-за того, что тот отослал его, мужчина покинул комнату и вернулся в кабинет Горана. – Итак, чего ты хочешь на этот раз? – Конрад говорил очень серьезно. – У меня есть то, что вы не там ищете. – Ты еще не устал торговать своим собственным сыном? – голос был тихим, но полным презрения и насмешки. Лакруа тихонько усмехнулся, ничуть не обидевшись. – У тебя все тот же манихейский взгляд на вещи (Манихейство – религиозно-философское учение, возникшее в III в. и составленное в основном из христианско-гностических представлений, однако со временем вобравшее в себя большое число заимствований из зороастризма и буддизма. Согласно ему, во Вселенной существуют два начала и две силы, изначально чужеродные, противоположные, никак не связанные и не имеющие ничего общего, – Свет и Мрак. Возможно, так Лакруа издевается над категоричностью Конрада и его склонностью впадать в крайности. – Прим. пер.). Я не развращаю своего сына; на самом деле я бы никогда к тебе не пришел, если бы у меня был выбор, но, увы, у меня его нет. – Где Гунтрам? Ты продал его Репину, как до этого продал мне? – Никогда! В 1989 году я просто купил для него время! Прежде чем ты убил бы его! – Я дал тебе свое слово, что буду хорошо с ним обращаться! – Мы собираемся тратить наше время на сетования и упреки? – Как он? – В относительно хорошем состоянии, – ответил Лакруа и заметил напряжение, пробежавшее по спине герцога. – Он счастлив жить со мной, и он лучший сын, которого только может пожелать мужчина. – Зачем ты здесь? – Скажи мне ты. – Я отказываюсь снова заключать с тобой какие угодно сделки. Твое слово ничего не значит! Покинь мой офис и убегай, потому что я разверзну ад над твоей головой. – Гунтрам не переживет этого. Его сердце недостаточно здоровое, чтобы бегать по всему миру. Если же я оставлю его, Репин доберется до него менее чем за два дня, и его любовь убьет Гунтрама через месяц. – Я могу найти его первым. – Ты? Ты шестнадцать лет пытался поймать моего брата, а у того вообще не было денег! Даже если ты и найдешь Гунтрама, что маловероятно, он возненавидит тебя за то, что ты еще раз забрал у него отца. Не очень хорошая идея, если ты все еще хочешь вернуть своего Консорта. – Я не хочу его возвращать, – неосторожно ляпнул Конрад. – Отлично, хорошего дня, сэр, – Лакруа поднялся со стула, но Конрад мертвой хваткой вцепился в его запястье. Мужчина постарше лишь усмехнулся. – Судя по силе, с которой ты сжал мое запястье, ты готов вести переговоры. – Я хочу, чтобы Гунтрам вернулся. Он мой Консорт. Он мой, а не твой. Ты уступил его много лет назад. Мне. – Он мой сын, и сейчас Гунтрам предпочтет мою компанию твоей, Линторфф, – Мишель вздохнул, чтобы показать свое презрение к Конраду. – Честно говоря, я сто раз предпочел бы тебе русского бандита. Увы, этот человек оказал пагубное влияние на жизнь и карьеру моего сына. По какой-то необъяснимой причине Гунтрам влюбился в тебя и все еще тебя любит, хоть и мечтает содрать с тебя кожу живьем за ложь о Роже. – Я никогда не лгал ему! Я говорил ему, что он напоминает мне мою величайшую любовь! Я сказал, что он похож на своего дядю! – Половина правды – это целая ложь, Линторфф. Мой сын никогда не лгал тебе и верил каждому твоему слову. Ты не лучше Репина, который пытался уничтожить его душу, его здоровье и карьеру, просто чтобы подчинить его своей воле. Ты действуешь более тонко, чем он, и более благородно, но тоже хочешь контролировать Гунтрама. – Нет, я не хочу его контролировать – я просто боюсь, что он пострадает. Он очень хрупкий – и не из-за проблем с сердцем. Ты называл его своим «маленьким принцем», и это более чем верно. Он слишком невинен для этого мира и хочет верить в него. Я хочу защитить его от вреда. Мне все равно, ненавидит ли он меня сейчас, я хочу, чтобы он вернулся ко мне, чтобы я мог защищать его от опасности. – Возможно, ты правда любишь его. – Он моя жизнь и моя душа. Без него у меня нет ничего, – признался Конрад и посмотрел в глаза своему врагу, но Мишель не отвел глаз. – Я так же любил свою жену. Она была единственной причиной, по которой я не стал тем, кем сейчас являешься ты. – Что ты хочешь на этот раз за то, чтобы вернуть его? – Он не посылка, чтобы я его возвращал! Он человек и заслуживает уважения от всех вас! – Я дам тебе... – Деньги? Я не хочу денег. Мне нужны гарантии для моего сына. – Он Консорт Грифона! Он носит наше кольцо! Чего еще ты хочешь от меня? Я был честен с ним с тех пор, как его увидел. Я никогда не принуждал его ни к чему! Он был очень счастлив со мной, пока ты не ворвался в нашу жизнь! – Я защищал своего ребенка от безумца и убийцы! – Ты отдал его мне! – Разве я мог представить, что ты полюбишь его только потому, что он похож на моего брата? Я просто продал тебе мечту, а ты поверил в нее! – Он привлек меня с той минуты, как я увидел его в Санкт-Петербурге. Я захотел провести с ним остаток своей жизни после недели знакомства. Я приложил все усилия, чтобы помочь ему преодолеть тяжкие испытания, которые он перенес у Репина, и для него я сделаю все. Умоляю тебя, Жером, верни его мне. Ты не сможешь заботиться о нем так, как он того заслуживает. – Я мог бы, если бы ты позволил мне. – Как? – Полное помилование для меня и семьи моего брата. Прекрати боевые действия и дай нам жить. Мы не будем вмешиваться в вашу деятельность или раскрывать какую бы то ни было информацию о Ордене. – Никогда! – Тогда я заберу Гунтрама с собой. Я не оставлю его снова. – Я не могу пойти против всего Ордена. Это был бы очень плохой пример. – Отзови своих псов. Я буду жить и дальше как Мишель Лакруа, но требую продолжения общения со своим сыном. – Мне придется приглашать тебя дважды в месяц на ужин? Я должен буду позволить тебе еще и играть с моими детьми? – ухмыльнулся Конрад, кровь в его венах начала закипать, в то время как мозг изобретал множество наказаний за то, что мужчина шантажировал его, как если бы это было самое простое дело. – Ничего настолько драматичного, Линторфф. Как ты сказал, я хочу видеть Гунтрама два раза в месяц. Здесь, в Цюрихе, или в Брюсселе; позволь мне писать или звонить ему. Долгое молчание. – Я мог бы с этим жить, но все ваши письма и разговоры будут отслеживаться. Ты опасный змей, и я не хочу, чтобы Гунтрам попал в одну из твоих комбинаций. – Я соглашусь на это в качестве доказательства моей доброй воли. Мой ребенок не имеет никакого отношения к вашему миру. Поклянись, что он никогда не станет членом совета! – Да, конечно. – «Все не могло быть так просто, не так ли?» – Ты клянешься, что Гунтрам вернется ко мне? – Вернется к тебе? Это может потребовать от меня некоторых усилий. Загладить твою ложь и обман будет нелегко. Он убежден, что ты использовал его и совершил с ним инцест. Как он может быть уверен, что ты не нападешь на меня, когда он вернется? Нет, он не дурак. – Что еще? – Место в совете для меня. То, которое ты забрал у нас. Как я понял, в прошедшем марте один из ваших советников внезапно ушел в отставку из-за некоторых неприятностей с его налоговыми декларациями. – Никогда! Ты? Нет. – Ты должен доказать свою добрую волю. – Я? А кто притворялся мертвым в течение шестнадцати лет? – Лакруа не согласился с насмешкой и промолчал. Конрад знал, что должен быть какой-то способ убедить мужчину вернуть своего сына и удержать его от самых чувствительных областей власти. – Если ты поклянешься, что Гунтрам вернется ко мне по собственному желанию и возобновит свои обязанности в качестве Консорта, я могу дать тебе нечто подобное взамен. – Опиши его обязанности в качестве Консорта. – Заботиться о моих детях, когда они родятся; жить под одной крышей со мной; уважать меня и подчиняться мне, как он делал раньше; предоставить мне свою компанию и поддержку, как в прошлом; быть моим спутником. – Ты не можешь требовать таких вещей от Гунтрама. Он свободен выбирать, полюбит ли он тебя снова или нет. – Мне нужна только возможность доказать ему, что моя любовь к нему всегда была истинна и чиста. – Если ты коснешься хоть одного его волоса без его согласия, то, что вы нашли в том сейфе в Женеве, будет ничем по сравнению с тем, с чем вы столкнетесь, – очень серьезно сказал Лакруа. – Если он захочет оставить тебя, ты уйдешь в сторону. – У тебя мое слово. У меня есть твое? – Что может быть так же важно, как и место в совете? – Место президента Фонда Линторффа. Разумеется, каждый год ты будешь отдавать минимум восемьдесят процентов его средств нашей матери Церкви, но с остальным можешь делать, что угодно, естественно, с обоснованием. В прошлом году бюджет Фонда составлял около двенадцати миллиардов долларов. Он получает восемнадцать процентов от хедж-фондов и прибыли наших членов. – Очень мало, если рассматривать вашу настоящую прибыль, – пожаловался Мишель, на что Конрад промолчал, нацепив на себя пустое выражение лица. – Ты вернешь Гунтраму то, что он потерял из-за вашей атаки на нашу семью. По сегодняшним расценкам его доля составила бы около трехсот миллионов евро. – Нет. – Сумма должна быть депонирована на счет в Швейцарии в течение следующих шестидесяти дней. Я сообщу тебе детали. Я хочу, чтобы у моего сына было что-то, что могло бы поддержать его, если русские или твои ассоциаты пустят тебе пулю в голову. Не так уж и много у тебя просят. – Я хочу кое-что от тебя. Весь материал, который есть у тебя на нас, и твою клятву верности. Больше никаких игр, как вечеринка хакеров, которую ты организовал в прошедшем марте. Это меньшее, что я требую от президента моего благотворительного фонда. Я дам Гунтраму сто пятьдесят миллионов евро. Если хочешь больше средств для Фонда, убеди других членов быть более щедрыми. Выполняй свою работу! – Отлично. Президентство, полное помилование семьи моего брата и двести двадцать пять миллионов евро для Гунтрама в обмен на убеждение моего сына вернуться к тебе и предоставление всей информации, которая у меня есть. Ты будешь удивлен, узнав, сколько людей в твоем доме не любят тебя. Сейчас гнездо шершней довольно возбуждено. – Я не желаю, чтобы ты болтался вокруг меня в Цюрихе, заставляя Гунтрама сходить с ума и подрывая мои отношения с ним. Ты заберешь Фонд вместе с собой в Брюссель. Можешь навещать его только один день дважды в месяц, и ты не уведешь его из замка или с места встречи, которое мы выберем. – Звучит так, будто мы разводимся, мой герцог, – усмехнулся Лакруа, и Конрад язвительно посмотрел на него. – Ради Гунтрама нам нужно будет найти способ сотрудничества друг с другом. Холодная война между нами тоже вредна для его здоровья. – Я никогда не приму тебя в свою семью, даже ради Гунтрама. День, когда я услышал о твоей смерти, стал праздником. – Жаль, что пуля не попала тебе в голову. – Если ты хоть на дюйм отклонишься от своих обязанностей в Фонде или если хоть один цент пропадет или будет использован не по назначению, я пойду против тебя со всем, что у меня есть. – Клянусь, что ты отправишься в ад вместе со мной, – прорычал Лакруа. – Я заставлю Гунтрама заплатить за тебя. – Ты не сделаешь этого. – Я теперь отец, как и ты. Я сделаю все возможное, чтобы обезопасить свое положение для защиты своих детей. – Хорошо, мы поняли друг друга. Я приведу к тебе Гунтрама после того, как деньги будут депонированы, а дети прибудут в Цюрих. Возможно, их обаяние сработает на нем лучше, чем твое, и я могу понять, почему. Что на самом деле причинило ему больше боли, чем твоя ложь и обман, так это то, что он потерял возможность заботиться о них. Он по-настоящему полюбил идею иметь детей. – Мои сыновья родятся 15 мая и прибудут в Швейцарию в начале июня. Я не могу так долго ждать встречи с ним. Я должен быть уверен, что он в хороших руках. Я невысоко ценю твое слово. – И я твое тоже, мой герцог. Я не хочу, чтобы однажды ночью твои люди ворвались в мой дом в поисках Гунтрама, напугав его до смерти. – Прежде чем я хоть что-то сделаю, я хочу увидеть его и поговорить с ним, – Конрад встал из-за стола, с него было довольно этого человека. – Хорошо, ты можешь нанести нам визит через три недели. После того как родятся твои дети, – уступил Лакруа, так как знал, что Линторфф находится на пределе своего терпения к вызовам. – Ты можешь посетить нас в нашем доме в Ашаффенбурге. Он находится напротив реки, рядом с Residenz. Там есть небольшой детский парк перед дорожкой, идущей вдоль Майнца, первый после спуска по лестнице от замка к реке, перед Виллигисбрюке. Приходи после обеда и захвати фотографии младенцев. Они послужат твоим замыслам гораздо лучше, чем ты сам. На самом деле на твоем месте я бы сохранял спокойствие и просто показывал фотографии. – Вы в Ашаффенбурге? – недоверчиво спросил Конрад, находившийся на грани сердечного приступа. – Это очень хороший город, и Гунтраму нужно было увидеть другую часть своего наследия. Там родилась моя мать. – Там ничего нет! Он открыт для любой атаки Репина! – Нет. Он совершенно безопасен. Я больше беспокоился из-за тебя, чем из-за русского. – Ты предал его! – Начали беспокоиться о тесте, мой герцог? – ухмыльнулся Мишель. – Как трогательно! Если это уменьшит твои опасения, отправь несколько своих псов из Крайны, чтобы защитить его, но это совершенно не требуется. Там работает моя собственная команда. Кровь Конрада почти вскипела от неуважительного тона, слов и отношения мужчины. – Это не ради... – Доброго вам дня, сэр. Мы увидимся через три недели. Желаю всего наилучшего при рождении детей, – сказал Мишель. «В точности как та старая ползучая тварь», – подумал Конрад, вставая со стула перед своим давним противником. – Я ожидаю скорых вестей о вас, сэр. – Отправь условия Фердинанду. Он позаботится об этом. – Согласен, – Мишель протянул руку Конраду, но тот не пожал ее, все еще выглядя оскорбленным. – Как я сказал ранее, было бы лучше всего, если бы мы достигли взаимопонимания. – Конрад неохотно пожал протянутую руку, скрепляя их соглашение. – Хорошо, я начну работать с Гунтрамом. – Я пошлю своих людей. Он должен находиться под защитой. – Хорошо, спасибо, – Лакруа пошел к двери, не ожидая, что Конрад проводит его и откроет ее для него. Тот факт, что Фердинанд почти свалился на обоих мужчин, не удивил ни одного из них, и оба одновременно ухмыльнулись, а Фердинанд покраснел, как ребенок. Горан Павичевич был достаточно умен, чтобы остаться в нескольких метрах от двери. – Еще одна вещь, мистер Лакруа, – Конрад громко и четко произнес это имя, чтобы его люди поняли, что он согласился с планом отца Гунтрама. – Да, мой Грифон? – спросил Лакруа, слегка склонив голову, словно бы в знак подчинения. – Почему вы сказали, что Репин повлиял на его карьеру, а не только на его жизнь? – Помните выставку в январе? В Берлине? Коллективную, где он получил ту ужасную, граничащую с клеветой рецензию? – Лица присутствующих приняли убийственный вид после этих слов. – Грифон должен правильнее увольнять своих людей после десяти лет службы. Ваша итальянская... – Мишель очень осторожно подобрал слово, – подружка заплатила этому человеку, я не помню его имени, три миллиона евро за эту работу. – У Стефании никогда не было столько денег! – запротестовал Фердинанд. – У нее не было, но у Репина их много. Он не хотел, чтобы Гунтрам стал знаменитым или широко известным после выставки, ведь в таком случае он потерял бы мальчика навсегда. Если бы не несчастный случай с Роже, я бы никогда не позволил Репину сказать Гунтраму правду. Я забрал его, чтобы держать подальше от людей, подобных вам, но он хочет к вам вернуться. Я не поддерживаю его решение, но я его принимаю. Нам не дано выбирать, в кого влюбляться; остается лишь молиться, чтобы он или она оказался хорошим человеком. Хорошего дня вам всем. Трое мужчин посмотрели друг на друга, ошеломленные и озадаченные, в то время как Лакруа ушел, ни разу не оглянувшись. – Это объясняет дело. Мне понравились его работы, да и другие были не так уж плохи. Лучше, чем те, из-за которых мы вынуждены страдать на аукционе Остерманна каждый год, – тихо сказал Фердинанд. – Я прибью Репина к стене гвоздями. Как червя, кем он и является, – сказал Горан даже еще тише. – Он все еще любит меня, несмотря ни на что, – сказал Конрад почти неслышно. – Идемте со мной, джентльмены, у нас есть что обсудить, – вернулся он к своему обычному властному поведению. * * * Это был огромный риск, но оно того стоило. Линторфф явно все еще любил его ребенка, по-настоящему любил; это не опьянение, как было с Роже. «Жизнь всегда вносит свои коррективы в наши планы, но Гунтрам будет счастлив с ним те годы, что ему остались. Он заслуживает иметь семью и жить в мире. Его мать умерла в тридцать один, а она не была больна так, как он». Лакруа закончил подписывать конверт в VIP-зале и запечатал его, прежде чем отдать молодой девушке за письменным столом для отправки. Фердинанд должен начать с этим работать. * * * – Где Гунтрам, мой герцог? – задал вопрос Горан, даже не сев в кресло, его взгляд остановился на фотографии мальчика на огромном полированном столе. – Он живет со своим отцом, Мишелем Лакруа, в Германии. – Что? Из всех мест? – заорал Фердинанд. – Ашаффенбург. Горан, отправь одну из твоих команд во главе с Миланом или Ратко. Он каждое утро ходит в парк возле Residenz. Узнайте все, что возможно, но ничего не предпринимайте. Лакруа не хочет видеть нас рядом в течение трех недель. Он согласился на наблюдение, но твои люди не должны пугать Гунтрама. У него сейчас хрупкое здоровье. – Будет сделано, как вы сказали, сир. – С каких это пор Жером де Лиль диктует нам условия? – рявкнул Фердинанд, но Конрад проигнорировал его, продолжая разговаривать с Гораном. – Если русский покажет свой нос в пятистах метрах от того места, где находится Гунтрам, устраните его. Это ясно? – Да, сир. Из всех моих людей Ратко лучше всего подходит для таких дел. – Что касается другого вопроса, рецензии на картины, ничего не предпринимай. Нам нужны доказательства слов Лакруа. – Почему ты зовешь его этим именем? – взревел Фердинанд. – Мы должны уничтожить его! – Помолчи, Фердинанд. – Не смей меня затыкать! – Хочешь обрубить мою единственную связь с Гунтрамом? Я что, должен прикончить этого человека, а затем сказать Гунтраму: извини, я убил твоего отца, на этот раз по-настоящему? Ни за что! Если я хочу вернуть своего супруга, мне придется договариваться с ним. С этого момента вы также зовете его Мишелем Лакруа, поскольку я не хочу, чтобы кто-либо из наших ассоциатов задавал о нем вопросы. Официально он нас спас, нравится нам это или нет! Я дал ему полное помилование. Он станет президентом Фонда Линторффа через шесть месяцев. Нам нужен человек с большим опытом в области налогового законодательства. – Ты заменишь Элизабетту фон Линторфф на эту змею? – заорал Фердинанд, а Горан помрачнел сильнее, чем когда-либо. – Ты предпочитаешь, чтобы он сидел в Совете? Насколько мы его знаем, он окажется на твоем месте через два года. – Ты не можешь уволить Элизабетту! – Мы найдем для нее что-нибудь еще, и она не раз говорила мне, что от всех юридических и денежных проблем у нее болит голова. Лакруа будет работать лучше, и я предпочитаю держать его занятым, чем плетущим заговоры против нас. Молись, чтобы я не нашел ничего против меня со стороны твоей жены в документах, которые он собирается мне отдать. – Что? – Как доказательство доброй воли, Фердинанд. Я хочу, чтобы ты перевел сто тридцать пять миллионов евро из моих собственных денег на счет, номер которого он даст тебе. Прежде чем ты снова начнешь вопить, деньги для Гунтрама. Удостоверься, что у Лакруа нет доступа к этим деньгам, только у Гунтрама. Как только я отдам приказ, доведешь эту сумму до двухсот двадцати пяти миллионов. – Ты псих. Абсолютно сумасшедший. – Я согласен с герцогом, Фердинанд, – сказал Горан, немного подумав. – Парню нужны деньги, если что-то случится с его Светлостью. Теперь у него есть дети, которых он будет поддерживать, потому что он все еще их Хранитель Имущества и законный Наставник, верно? – Как и было решено. – Тогда я бы посоветовал увеличить сумму в последующие годы, мой герцог. Если вы будете удовлетворены его работой и поведением в качестве Консорта. – Хорошая идея. Я приму ее во внимание, – сказал Конрад и переключился на задумчивого Фердинанда. – Все ясно, мой друг? – Я здесь единственный, у кого есть хоть какой-то здравый смысл! – ухмыльнулся он, но затем в его мозгу поселилась идея. – Если мне снова придется снова терпеть этого «Мишеля Лакруа», я хочу, чтобы и ты поддержал мой проект. – Слушаю тебя, Фердинанд. – Я хочу развестись и жениться на Сесилии Риганти. Я тоже устал бегать по отелям, Конрад. Мы слишком стары, в точности как ты сказал, а она слишком приличная женщина, чтобы к ней так относиться. С меня довольно Гертруды. Я боролся с ней в течение 25 лет. – Это неожиданно. Ты женился в Церкви! – Я пойду на Трибунал Священной Римской Роты (высший апелляционный трибунал Римско-католической Церкви, в ведении которого, в частности, находятся дела, связанные с действительностью брака. – Прим. пер.), если понадобится. Я буду не первым, кто скажет, что не понимал обеты. Мне было всего двадцать лет, когда я женился! – Ты клянешься, что это будет твоим основанием для просьбы об аннулировании брака? – Да, конечно. Я ничего не скажу о том, что Мари Амели не моя дочь, и не исключу ее из моей воли. Ее братья любят ее. – Что насчет моей кузины? – У нее больше денег, чем у меня! Могу я напомнить тебе, что мы поженились на условиях режима раздельного владения имуществом? У нас есть контракт, и в случае развода я не получу от нее ни одного пенни, хотя я увеличил ее капитал в несколько раз! Последние двадцать пять лет я платил за все! Даже за ее ублюдка... и довольно дорого она мне обошлась! – Фердинанд взревел от такой несправедливости. – Она женщина! Она зависит от тебя, и ты должен защищать ее! Ты ее муж и поклялся перед Богом, что будешь защищать ее! – Защищать ее? Даже ты говоришь, что она коварная змея! Из всех денег, что я заработал за эти годы, она забрала половину! – Это правда. Если я правильно помню наши подсчеты того, сколько тебе стоили твоя жена и дети, в результате вышло, что из каждого заработанного тобой франка ты получил только тридцать центов, – поддержал Горан удивленного Фердинанда. – Я настаиваю на том, чтобы ты обеспечивал свою жену. Она провела с тобой двадцать пять лет своей жизни! Вспомни ее фактическое положение! Ее счета заморожены! Если ты перестанешь поддерживать ее, у нее ничего не будет! – пролаял Конрад. – Отлично! Я дам ей дом и оплачу его содержание! Это больше, чем я должен, если верить моим адвокатам! В самом деле, Конрад, это слишком! Я был женат на леди Макбет и еще и поддерживать ее должен? Я не хотел жениться на ней! Твой дядя почти заставил меня! Ты когда-нибудь видел мой брачный контракт? Я остался только ради мальчиков! – Недостаточно, – ответил Конрад, не обращая внимания на ярость друга. – Хорошо, плюс 10 000 долларов на магазины. Это окончательно, Конрад. – Пожалуйста! Столько я давал Стефании! – Это половина моей зарплаты. Подними мне зарплату, и я буду платить ей больше! – Должен ли я напомнить тебе, сколько составляет твой бонус или твои представительские расходы? – Не включены в зарплату – неожиданно. Десять тысяч. – Не могу поверить, что ты отказываешь в поддержке своей жене. Она мать твоих мальчиков! – Карлу Отто двадцать пять, он в Гарварде, и я за это плачу! Иоганнесу двадцать три года, и он на химическом факультете! Они достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе. Гунтрам был сам по себе в восемнадцать лет! – И он решил, что лучшей идеей было переехать к Репину! – Ты прав. Они могут переехать ко мне и Сесилии. Я собираюсь жить с ней и представить ее как мою невесту. Мы закончили? – Я не забуду это оскорбление, Фердинанд. – Тогда сам делай свою грязную работу! Я отказываюсь! Посели ее у себя! Это ТВОЯ чертова кузина. Она даже не была беременна, когда я женился на ней! Все было обманом твоего кузена Георга! Она вышла за меня замуж, чтобы получить деньги твоего дяди, чтобы все не досталось его второй жене! Из-за нее я бросил свою карьеру в армии! Я был идиотом, раз поверил в то, что одной ночи траха оказалось достаточно, чтобы оплодотворить ее! – разъяренный Фердинанд встал и вышел из комнаты, решив позвонить своим адвокатам и закончить все раз и навсегда. * * * Было уже очень поздно, когда Мишель Лакруа сошел с поезда в Ашаффенбурге. Он забрал свою машину с автостоянки и поехал домой, надеясь, что с Гунтрамом все хорошо. Его сыну совсем не понравилось, что отец уезжает на день, хоть он и поверил, что тот всего лишь собирается посетить некоторых своих клиентов в Брюсселе. Лакруа искренне ненавидел лгать своему ребенку, но, рассказав ему правду о своих делах, он только бы заставил его нервничать. Он прошел мимо огромного замка, освещение которого по ночам выглядело жутким, и повернул налево на маленькую улицу, где у него был свой дом, купленный пять лет назад до того, как его снесли, потому что ему понравился его старый стиль и вид на реку. Он с большой осторожностью открыл дверь, поскольку не хотел будить Гунтрама. – Папа! Ты вернулся! – крикнул с лестницы очень счастливый Гунтрам. – Ты должен быть в постели, сынок, – улыбнулся Лакруа, мягко пожурив своего мальчика. – Я ждал тебя. Ты поужинал? Файруза оставила что-то для тебя. Я могу разогреть. – Да, спасибо. Я перекусил в самолете, но ничто не сравнится с ее готовкой. – Согласен с тобой, она отлично готовит! Через минуту все будет готово, – улыбнулся Гунтрам и скрылся в кухне, чтобы накрыть на стол и подать еду. Он машинально достал из холодильника приготовленное блюдо, снял пластиковую пленку и поставил его в микроволновую печь. Вначале жить с отцом было неловко, но теперь рядом с ним становилось все более и более комфортно, и боль от предательства Конрада начала притупляться. Гунтрам все время грустил, хотя изо всех сил старался это скрыть от своего отца, думая о Конраде, вспоминая лицо своего возлюбленного, его выражения и ощущая пустоту без его тела в постели рядом. «Как он мог так поступить? Как я мог не заметить этого? Он несколько раз сказал мне об этом в лицо! Я любил его больше всего на свете, а он лгал мне! Делать больше нечего. Я не вернусь, а он не примет меня, потому что я не выполнил свое обещание быть рядом с его детьми». Гунтрам вынул цыпленка из микроволновой печи и поставил его на кухонный стол, ожидая отца. Несколько минут спустя он появился в других брюках и клетчатой рубашке. – Завтра я останусь с тобой. Я должен быть в Париже через пять дней, чтобы помочь Николя с делом. Большая неразбериха, именно то, что я люблю, – ухмыльнулся Мишель. – Я беспокоюсь каждый раз, когда ты туда уезжаешь. Что, если Репин пойдет против тебя? Он знает, где ты живешь! Где ты работаешь! Что, если он пойдет против Лефебра? – Гунтрам, ты должен перестать себя накручивать. Тебе вредно. Все это было рассчитанным риском, и мы не в первый раз вместе творим что-то сумасшедшее. Я встретил его, когда этот дурак пытался приготовить коктейль Молотова при помощи клочка бумаги! – Это больше похоже на самоубийство! – рассмеялся Гунтрам. – А он еще и начал спорить со мной, когда я отобрал бутылку! – Мишель тоже рассмеялся, вспоминая сумасшедшие дни в мае 68-го года. – Той ночью мы спали в полицейском участке. На следующее утро мой отец был в ярости. Он едва не отправил меня в Пуатье в кандалах! Представь себе, один из полицейских спросил меня, не предпочту ли я остаться с ними! Как-никак я показал им, как экономить деньги на своих налоговых декларациях. – У дедушки был очень сильный характер, – усмехнулся Гунтрам, не удивленный тем, что у его отца сложились хорошие отношения с полицейскими. «Вероятно, он убедил их присоединиться к революции, чтобы платить меньше налогов, идущих на финансирование полицейского государства де Голля». – Очень тяжелый человек, безгранично суровый. Что ж, ему нужно было держать под своей властью трех мальчиков. Паскаль всегда затевал переполох, Роже сразу же подхватывал за ним, а я спасал их задницы. Буквально. Поэтому мой отец отправил меня в юридическую школу! – рассказывал Мишель, наслаждаясь смехом своего сына. – В самом деле, Гунтрам, не беспокойся о Репине. Он ищет тебя в Венесуэле или Колумбии. – С чего бы ему это делать? – Я заплатил очень похожему на тебя студенту-французу, чтобы тот использовал поддельный паспорт с твоим именем и вылетел в Буэнос-Айрес в ту ночь. По прибытии туда он использовал свой паспорт и въехал в страну под собственным именем. Сейчас он, должно быть, путешествует по Аргентине. Я обижен на Репина, потому что он потерял моего сына в, казалось бы, простейшей в мире ситуации. В конце концов, у тебя нет никакого опыта в подобных делах! Ни один из русских, затаившихся возле отеля, не знал Чано, и тот отвез тебя в аэропорт. – Папа, Константин – очень умный человек, и он безжалостен! – Гунтрам, я знаю, кто он, потому что работаю для него с 1995 года. В прошлом году его компании выплатили моей фирме более пятидесяти миллионов евро за наши услуги. Если со мной или с Николя что-то случится, досье с жизненно важной информацией о нем попадет в чужие руки. Ты знаешь, что должен делать, если это произойдет. Поедешь во Франкфурт и вытащишь из сейфа все бумаги, затем покинешь страну или вернешься к Линторффу. Он поможет тебе. – Я не хочу потерять тебя снова! – Ты не потеряешь. На этот раз я здесь, чтобы остаться, сынок. – Линторфф убьет тебя, если узнает о тебе! Он убил дядю Роже и этого журналиста! – Знаю, и именно поэтому я позволил Репину показать тебе фотографии. Я никогда не хотел причинить тебе столько боли, но должен был забрать тебя оттуда! Я начинаю думать, что совершил ужасную ошибку. Возможно, это была настоящая автомобильная катастрофа. Кажется, с полицейским расследованием все в порядке. – Как это может быть ошибкой? Он убийца! Он убил всю нашу семью и трахал меня как хотел, потому что я похож на своего дядю! Ты хоть представляешь, насколько грязным я себя чувствую? Он сказал мне, что не он отдал приказ об убийствах, и я ему поверил! Я жалел его и даже утешал, потому что ему было плохо и грустно из-за дяди Роже! – Отношения Роже и Линторффа были непростыми. Для обеих сторон это было минное поле. Они любили поругаться, просто чтобы уладить все в спальне. Большую часть времени Роже играл с его чувствами или его ревностью, неуверенностью, и Линторфф всегда отвечал жестоким образом, хотя на самом деле был похож на несчастного щенка, повсюду бегавшего за Роже. Он был одержим моим братом и прощал ему многие вещи, с которыми я никогда не согласился бы, даже от твоей матери. В некотором роде мы использовали его для достижения наших целей, Гунтрам. Помню, как однажды ночью задержался на работе допоздна – думаю, это было в 1986 или 1987 году, – когда Линторфф приехал в парижский банк в поисках Роже. Он безостановочно работал более 64 часов, лишив себя сна, летел прямо из Шанхая, чтобы прибыть вовремя ко дню рождения Роже, как обещал. Роже ушел с секретаршей, горячей штучкой. Линторфф спросил меня, знаю ли я, где он, потому что его, конечно, не было дома, а его жена работала в больнице, и я не знал, что ему ответить. Мне было его жаль. Правда, Гунтрам, мне было жаль, потому что я видел, кем он на самом деле был: просто человек, отчаянно желающий, чтобы его кто-то полюбил. Он отправился бы в ад ради моего брата. – Он всегда был очень великодушен и внимателен ко мне, невероятно нежен. Он никогда не дарил мне цветы и не говорил романтических вещей – но по-своему: проверял, принял ли я лекарства, не холодно ли мне, не был ли кто-нибудь груб со мной. Когда мы начали встречаться, он всегда в первую очередь думал обо мне, и я любил его за это, потому что он заставил меня чувствовать себя уважаемым. Иногда я думаю, что он любил меня так сильно, что причинял себе боль своей преданностью. – Ты все еще любишь его? – Я это преодолею. Преодолел же Константина. Я мечтаю о новом старте, папа. – Ты не ответил на мой вопрос. Ты его любишь? – Думаю, да, но все кончено. Я не вернусь к нему! Он плохой человек, и он опасен для тебя! – Забудь обо мне, сын. Я достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться. С тех пор как ты со мной, твое здоровье ухудшается изо дня в день. Ты плохо спишь, постоянно нервничаешь, грустишь и боишься. Возможно, я не то, что тебе нужно. – НЕТ! Я хочу остаться с тобой! – Я тоже, но тебе двадцать три года, и ты почти устроил свою жизнь. Линторфф сделал тебя своим Консортом и предложил разделить с тобой своих детей. Это важная позиция в Ордене. В его глазах он женился на тебе лучшим образом из всех возможных! – Ты теперь его адвокат? – Привычка – вторая натура. Один из моих первых клиентов и самый проблематичный, – рассмеялся Мишель. – Все, что я хочу сказать, это то, что ты должен как следует подумать о своем будущем. Думай только о себе, а не обо мне, семье или ком-то другом. Я поддержу любое решение, которое ты примешь. – Я, должно быть, стал большим разочарованием для тебя, отец. Я не завершил обучение, ничего не добился как художник, любимая шлюха русского бандита и бывшая шлюха-заместитель немецкого бандита. Не говоря уже о том, что я даже не могу бежать за автобусом и принимаю больше таблеток, чем наркоман. Ах да, я еще и гей, – Гунтрам говорил очень медленно, и его отец долго просто смотрел на него. – Твоя жизнь сложилась не так, как я ожидал, это правда. Я надеялся, что ты получишь профессию, устроишься на работу, жена, возможно, дети, и все. Больше ничего. Ты умер бы, когда тебе перевалило за 70, вероятно, любимый всеми людьми, которые тебя знали, но забытый через два дня. Кладбища переполнены хорошими людьми, Гунтрам. Но нет, ты решил переехать в Лондон, чтобы со значительным успехом изучать историю искусств, представить свои работы на выставке в одной из лучших галерей, где получил отличные отзывы и все было распродано, – все это в возрасте до двадцати двух лет. Пережил то, что убило бы большинство людей, и принял свою болезнь с большей храбростью, чем многие люди, которых я знаю. Ты вернулся к учебе и сделал все возможное, чтобы закончить все, что мог, и продолжил рисовать, на этот раз под руководством одного из самых известных арт-комиссаров в Европе, один портрет твоей работы висит в галерее кардиналов в Ватикане – ты оказался рядом с великими художниками в твои двадцать три года – и еще две работы попали в коллекции Ватикана. Наконец, ты был на коллективной выставке и получил один плохой отзыв на пять хороших, а твои работы были проданы из-за скандала. Совсем не то, чего я ожидал от тебя. – Отец, я… – Позволь мне закончить, Гунтрам. Сейчас моя очередь говорить, – очень сердито сказал Мишель, и Гунтрам смутился. – Твой выбор парней оставляет желать лучшего, особенно в отношении твоего первого, но я не могу всерьез винить тебя за это, ведь тебе было всего 18 лет, когда ты его повстречал, а второй хотел жениться на тебе и поставил под угрозу свою позицию как Hochmeister одного из самых страшных тайных обществ, известных человечеству. Этот человек еще и хотел дать тебе своих детей. Почти все высшее общество в Цюрихе уважает и любит тебя. Тита фон Ольштын едва не задушила того критика своей кожаной сумочкой от "Луи Вюиттон". Ах, я забыл упомянуть, что в ее коллекциях есть две твои картины, рядом с работами Пикассо или Миро. Это не то, чего я ожидал от своего ребенка в самых смелых мечтах. – Отец… – Я думал, ты собираешься стать седовласым незначительным человеком, как и большинство из нас, но ты затмил нас всех. Когда придет твое время, Гунтрам, ты сможешь посмотреть Смерти в лицо и сказать ей: «Сейчас я ухожу, но как же я прожил свою жизнь!» Я никогда не думал, что мой сын может быть таким и добиться столького благодаря своему таланту и мужеству. Я горжусь тобой, и мне стыдно за то, что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне больше всего. – Но я… – Что ты? Художник? Я рад, что у тебя есть талант. Гей? Я не буду относиться к тебе по-другому! Я гетеросексуал, и разве это имеет для тебя значение? Возможно, однажды ты подаришь мне внуков, или нет – это в руках Божьих. Не окончил обучение? Что ж, перестань ныть и окончи! Или нарисуй что-нибудь хорошее! У великих художников никто не требовал их рекомендации! Ты болен? Ну, это генетическое. Ударь меня, а потом прими лекарства, мальчик. – Я никогда и думать не мог, что ты примешь меня, – пробормотал Гунтрам, стыдясь, что полагал, что отец едва его выносит и презирает за его сексуальную ориентацию. «Честно говоря, я никогда не подозревал и не думал об этом, пока не встретил Константина и Конрада. Наверное, после него я не смогу полюбить другого мужчину или женщину». – Естественно, я люблю тебя; ты похитил мое сердце в ту минуту, когда открыл глаза и посмотрел на меня. Теперь ложись спать, уже поздно, и тебе нужно снова начать работать. Не позволяй своему страху перед двумя мужчинами управлять своей жизнью. – Ты прав, папа, но я боюсь лишь одного из них. Что касается другого, не знаю, что о нем и думать, – уныло сказал Гунтрам и поцеловал отца на ночь. – Доброй ночи. Не забывай о своих таблетках и не задерживайся допоздна, читая, – Мишель погладил сына по щеке, как будто тот все еще был ребенком, посмеиваясь над разочарованным стоном сына, к которому относились, как к малышу.