Скрипичный ключ

       Когда же всё это началось? Честно говоря, молодой Ёж и сам не знал. Ему казалось, что Дарами нравился ему всю жизнь — с того самого момента, когда сын Ежа-старшего, уважаемого на Холме политического деятеля, впервые увидел тоненького, скромного бурундучонка на школьном дворе: первоклашка со светлой шёрсткой заблудился в шумной толпе школьников и прибился к четвёртому классу — напуганный, растерянный. Правда, тогда Ёж не проявил к малышу особого интереса: вежливо спросил, из какого класса новичок, и, взяв того за лапку, отвёл в нужный кабинет — родную школу Ёжик знал как свои четыре пальца.        А каким Дарами был потом? Как учился? Чем занимался? Этого Ёж не помнил...        Только через год судьба свела зверят во Дворце Искусств, на репетициях хора. Его, Ежа, попросили саккомпанировать совсем ещё маленьким зверятам на Празднике Урожая, пообещав засчитать это в качестве предзачёта. Предзачёты ежонок не любил, а потому, поворчав для порядка про "малышню" и "песни для карапузов", всё-таки согласился. Суём-сонбэ — известный на весь Холм энтузиаст — каким-то чудом уломал дирижёра взять "юное дарование, истинное сокровище" в качестве второго аккомпаниатора — мол, скрипка так чудесно сочетается к аккордеоном, получится просто прелесть! Ёжик втайне возненавидел пожилого скрипача за такое глупое предложение: напарники колючему зверьку с завидным постоянством попадались симпатичные, но на редкость бестолковые. Значит, придётся терпеливо сносить фальшивую игру, взятые невпопад ноты, глупые улыбки какой-нибудь желторотой скрипачки...        Но Дарами, лучший ученик Суём-сонбэ, оказался созданием пусть и робким, но чрезвычайно понятливым: лишних вопросов не задавал, по пустякам не переспрашивал, соображал с первого раза, не дожидаясь, пока на него повысят голос. А как умело порхали его тоненькие, маленькие лапки над скрипочкой! Мелодия, пусть и совсем простая, детская, звучала чисто, задорно, и показалась юному Ежу настоящим произведением искусства — не какой-нибудь "песенкой детсадовцев"! Правда, Суём-сонбэ и тут нашёл, к чему придраться: поправил локоть, мягко пожурил за вялые пальцы... Дарами слушал внимательно, ловя каждое слово, искренне желая исправить, казалось бы, несуществующие помарки, и мысль, глубокая и неподдельная, сверкала в его чудных карих глазах.        Впрочем, несмотря на то, что аккомпаниаторы схватывали всё на лету, репетиции обычно затягивались надолго: групп в хоре было много, песен тоже, приходилось по часу, а то и по два ждать своей очереди, и Ёжик с Дарами, приютившись на рояле за сценой, играли в "ёжик-ласочка-бельчонок" или просто тихонечко переговаривались. В одну из таких посиделок ежонок вдруг и увидел, что у Дарами, оказывается, глаза как солнышко на закате — не просто карие, а ещё с золотыми бликами; что когда он улыбается, за тёмным задником словно зажигается огонёк; что у него особенный, ни на чей не похожий голосок — тоненький, нежный и очень тихий. Что весь он — особенный. Ёжик даже и не думал о том, что влюбился — вот ещё, глупость какая! Просто вдруг почувствовал, что ему нужно, чтобы Дарами вот так вот сидел рядом, свесив лапки с рояля, тихо, почти шёпотом разговаривал с ним, чтобы смотрел на него вот так — задумчиво, заинтересованно...        Поэтому, когда мама-ежиха спросила, кого из друзей сына пригласить на его одиннадцатый день рождения, Ёжик, ни на миг не задумавшись, воскликнул: — Дарами!        И тут же, словно застыдившись, смущённо добавил: — Ну, ещё Иглозуба... И Мурори, который папиного сослуживца сын. — И Мурори... — задумчиво повторила мама, что-то прикидывая в уме. — Но вообще, Дарами лучше, — поспешно продолжил Ёжик, испугавшись, что места на всех не хватит, и именно бурундучонка, а не товарищей по школе не пригласят. — Понимаешь, он всё-таки музыкант, много чего придумать может...а Иглозуб только иглами кидаться и умеет, да шутки про мышей сочинять. — Хорошо, хорошо, зови своих товарищей, — рассмеялась мама, потрепав сына по въерошенным колючкам — что приглаживай их, что не приглаживай, так и будут стоять торчком.        Праздник получился просто потрясающим! Правда, Дарами, будучи самым маленьким в приглашённой компании, сперва засмущался и при виде отца именинника вместо положенной лапки у виска и бойкого "здравия желаю, товарищ командир Ёж!" почтительно и даже боязливо поклонился. К счастью, Ёж-старший воспитанность бурундучонка оценил и даже расхохотался, да так громко, что Дарами вконец растерялся и нырнул к колючему товарищу за спину: там, как ему казалось, было безопаснее. Зато за столом, когда Иглозуб отпустил очередную шуточку про трусливого мышонка, который под осинкой дрожал, и все расхохотались, Дарами довелось отличиться. — А давайте разгадывать загадки? — предложил Мурори, хорошенький утёнок в бескозырке с ленточками. — Ну, загадывай, раз умеешь, — добродушно пробасил Ёж-старший: взрослые сидели за одним столом с детьми и ужинали вместе с ними — так, как справедливо считал полководец, взрослые были под присмотром до момента, когда дети уйдут играть в комнату, и можно будет пропустить стаканчик-другой цветочнохолмского красного вина. — Ну, слушайте, — прокрякал Мурори, озорно оглядывая собравшихся. — "Что за шарик, как репей, только бегает быстрей?" — Это мышь с позором бежит с поля боя, — лениво протянул Иглозуб и похлопал себя по животу. — Это я, — с на редкость серьёзной мордочкой подытожил Ёжик, но тут же добавил, — это я, когда бегаю от дирижёра. — Или от армии, — ехидно ввернул Ёж-старший.        Все присутствующие, так или иначе связанные с армией, дружно рассмеялись — и Дарами тоже. Именинник даже залюбовался им: улыбается широко, но не до ушек, и передние зубки выступают вперёд, как у кролика... — А вот ещё одна загадка, — продолжил Мурори, когда все отсмеялись. — "Я фырчу, меня не трожь, уколю тебя. Я —..." — Ну, мог бы на второй раз что-то новое придумать, — фыркнул Ёжик.— Это тоже я. — Почему же "не трожь"? — вдруг озорно улыбнулся Дарами, поворачиваясь к колючему приятелю. — Или и правда уколешь?        Крохотная лапка аккуратно прошлась во встрёпанным, как обычно, тёмным иголкам — и они опустились и, наверное, впервые в жизни остались лежать ровно. — Ты, Дарами, парикмахер? — ласково обратилась к бурундучонку мама порозовевшего именинника. — Нет, что вы, — покачал причёсанной головкой золотистый зверёк. — А вот мама моя — парикмахер, да. Вы, должно быть, знаете её — она работает в салоне на Васильковой. — Хорошая, стало быть, работница, — одобрила ежиха, с улыбкой глядя на смущённого сына. — А то я-то как этого непоседу ни причёсываю, так и торчит во все стороны, как колья из ямы! — Ну, прекратите, — притворно-сердито пробубнил Ёжик, с хлопком выпрямляя прилизанные иголки.        Дарами так и рассмеялся: своим тихим, колокольчиковым смехом, как только он один умеет смеяться: — Так ты просто любишь, когда тебя гладят, что ли?        И зарылся пальчиками — восхитительно нежными и изящными — в снова опустившиеся иголки...        Восемнадцатилетний курсант Ёж мечтательно зажмурился, смакуя детское воспоминание во всех подробностях. С фотокарточки, крепко сжатой в лапке, на него смотрел улыбающийся Дарами: такой аккуратный в своей белой рубашечке, в галстуке... Ёж готов был поспорить, что ни одному зверьку на Холме красный галстук не шёл больше, чем юному скрипачу. И пусть пионерский галстук бурундучок давно уже не носит, да и в гости не заходит...        А ведь и верно! Отчего бы не пригласить Дарами в гости? Ведь ходят же к нему по-прежнему и ехидный Иглозуб, и Мурори! Эх, попытка — не пытка, решил Ёж и, тряхнув иголками, зашагал в прихожую; бережно, неторопливо набрал домашний номер бурундука — каждую циферку колючий курсант знал назубок. Дарами, как водится, долго не отвечал — наверняка, подумал Ёж, на занятиях, — и едва порядком расстроенный будущий полководец хотел повесить трубку, как из неё зазвучал звенящий слезами голосок: — Алло!        Вся заготовленная речь мигом вылетела из колючей головы, будто её и не было. Поздороваться, спросить о планах, позвать в гости... Нет, как так можно? Дарами, его Дарами плачет— почему? Недоволен концертом? Суём-сонбэ недоволен? Или, быть может, натёр лапку и теперь мучается с мозолями? Надо спросить, поддержать, успокоить... — Привет, — с трудом выдавил Ёж.        На том конце провода замолчали, неровно дыша в трубку. Наконец в телефоне будто бы что-то хлюпнуло, и тихий, печальный голосок прозвучал над острым ежиным ушком: — Ёжик... Ёжик, это ты?..