Выбор

РOV Сфинкса. Сегодняшняя ночь в Четвертой особенно тиха. Она скорее исключение, чем правило. Сегодня первый раз здесь темно - действительно выключен весь свет. Нет терзающихся сомнениями и думами, нет тех, кто не спал бы и не давал спать остальным. Я не в счет - никому особо не мешаю, да и терзаться, слава богу, сейчас нечем. Лежу в темноте и слушаю звуки замершей в дремотной тишине стаи. Тощий веснушчатый Македонский, свернувшись калачиком, забылся дремой, за ненадобностью убрав свой ночник под кровать. Он ровно дышал, свободно раскинувшись - такое редко бывает. Толстый в манежике сквозь сон сосал палец и причмокивал. Игрушки валялись вокруг - резиновые пупсы, как жители какого-то заколдованного королевства. Привалившись к его ящику, на матрасе притаился затихший Слепой - сегодня Лес не ждал его. К привычным обитателям центральной кровати добавились встрепанная Рыжая, запутавшаяся в руках Лорда, как в паутине, и, совершенно неожиданно - Черный. Вечером он подсел к Курильщику с какой-то книгой в потрепанной обложке, которую только недавно взял в библиотеке, и они долго-долго увлеченно читали вместе. Я наблюдал за ними, и не мог понять - чем они больше увлечены - чтением, или тем, что за этим занятием они могли позволить себе немного больше, чем обычно при всей стае - сесть рядом, касаясь друг друга плечом, тихо мурлыкать на ухо собеседнику что-то, что предназначается ему одному, что больше никто не должен услышать. А потом Черный и вовсе начал клевать носом, пристраивая свою громоздкую голову на плечо сидящего рядом, и скоро книга отправилась в тумбочку, а Курильщику пришлось подвинуться. Будить Черного так и не стали, тем более, что на его кровать легла Русалка. Ее стеснительность иногда доходила до странности -она упорно не соглашалась лечь со мной в одну кровать, ночуя здесь, как я ни убеждал ее, что в этом нет ничего плохого. Она стыдилась перед группой, позволяя мне только смущенный поцелуй на ночь (за ширмой из прекрасных волос), и ласковое подтыкание одеяла граблей с пожеланием спокойной ночи. Я часто задавался вопросом - хватало ли мне этого. И каким бы ни был ответ - я не посмел бы подталкивать ее к большему, к еще более сокровенному и важному - слишком она была беззащитной, слишком ранимой. Почему в нашей группе каждый - со сложной судьбой? Нет ни одного, кому Дом бы не всучил его непосильную ношу, собственный дамоклов меч, висящий над неокрепшим плечом, кого не заставил бы поступиться чем-то важным... Я различаю ее еле уловимое дыхание с койки Черного, и меня это успокаивает. Глаза начинает застилать сонная пелена... POV Курильщика Спи, Черный. Спи со мной, касаясь меня, обнимая меня. Кто знает, когда в вечно переполненной четвертой еще будет такая ночь. На большой кровати тепло и тесно, но это тепло не сравнить с твоим горячим дыханием, с сонным дрожанием закрытых век, которое я слышу сейчас у себя над ухом. Спасибо Русалке, которая заняла твою кровать. Спасибо Слепому, который, махнув своей зрячей рукой, дал отмашку "оставить Черного в покое, пусть спит так". Спасибо Рыжей, особенно ей, за то, что ложась последней, мельком взглянув на клюющего носом Черного на моем плече, выключила свет. Мне показалось, что в тот момент я даже увидел небольшую улыбку на ее лице. Рыжая вообще вела себя удивительно. Я думал, что после того, как она застукала нас на перекресточном диване в такой недвусмысленной позе, чувство брезгливости при взгляде в нашу сторону никогда ее не покинет. Или, того хуже, допуская, что ей может быть известно о нашем с Лордом прошлом, а теперь запечатлев в памяти мои эмоции в обьятиях Черного, она будет представлять меня кем-то вроде вечно ноющей продажной шлюшки, которой все равно, в чьих обьятиях утешаться. Но ничего подобного я не заметил. Напротив, ее жест с выключением света выглядел как щедрый взмах чаячьего крыла, стремящегося оградить нас в эту ночь от взглядов остальных, дать возможность расслабиться, не забиваясь в темные и холодные углы в поисках уединения. - Щелк! И волшебство прямо здесь. И можно затаив дыхание прижаться спиной к спящему Черному. Запомнить это ощущение - его щекочущее дыхание на своей шее, ровно вздымающуюся грудь вплотную к моим лопаткам и руки, даже во сне обнимающие меня так, что сердце уходит в пятки. Потом я поворачиваюсь к нему лицом, в кромешной темноте не вызывая ни малейших нескромных подозрений, нахожу наощупь его полуразомкнутые губы и целую их. Сначала робко, затем настойчивее, требовательнее. Руки мои изучают рельеф его груди, достают до самых потайных уголков. Мне безумно хочется его разбудить, вроде бы как случайно, но спит он всегда крепко. Рыжая по другую сторону от меня утопает в золотых волосах Лорда. Когда-то эти волосы были для меня сродни лучам солнца, так же прекрасны и недостижимы. Первая влюбленность почти всегда несчастна. Ты хочешь оберегать, защищать от окружающего мира обьект твоей страсти. Он позволяет или не позволяет это. Но есть один нерешенный вопрос. А кто защитит тебя? И поняв свое смятение, ты начинаешь искать истинное чувство. Или оно само тебя находит. Согретый близким теплом, начинаю проваливаться в сон. Наверное, я сегодня засыпаю позже всех. И, возможно, я здесь сейчас самый счастливый. Вместе с Черным. Сны, несмотря на атмосферу, беспокойные. Снится Лорд, почему-то стоящий, без коляски, на пути к какому-то лесу, в темноте. Лес выглядит так, что я бы и днем никогда не решился туда попасть, не то что ночью. Лес зовет Лорда, и он идет туда медленными шагами, выставив вперед руки, как незрячий. Как будто готовится ощупывать незнакомое пространство перед собой. Я хочу остановить его, не дать уйти, как будто я знаю, что там что-то опасное, страшное... Протягиваю руку, он отмахивается, я вздрагиваю. Мечусь в кровати, бормоча: "Стой. Стой, остановись! Не уходи!!!" Стая недовольно завозилась, возможно, кто-то проснулся. Слышу у себя над ухом голос Черного, то трясущего меня за плечо, то крепко прижимающего к себе: - Эрик, тихо... Всех разбудишь... Я повернулся к нему, пытаясь разглядеть в темноте его глаза, которые буравили пространство в поисках меня. - Что? Что тебе приснилось? - он прижал меня к себе носом к носу и поцеловал в губы, затем еще раз. Я хотел рассказать ему свой сон, но с каждым поцелуем это желание улетучивалось куда-то далеко, и появлялось другое, совсем не связанное с Лордом. Я даже забыл, что секунду назад переживал за него. Здесь, на общей кровати, где не было и полуметра свободного места, заниматься чем-то подобным было сродни самоубийству. Я все понимал, но волна, поднимающаяся где-то внизу живота, сводила на нет мои попытки сопротивления. - Пойдем отсюда? - прошелестел он между поцелуями. - Да, - ответил я дрожащими губами. Сон о Лорде окончательно вылетел из головы. Черный встает, стараясь двигаться как можно тише, тянется за моей коляской, но та издает жалобный, протяжный скрип, и он понимает, что коляска нам не помощник. Еще секунду я думаю, что все закончилось, так и не начавшись, как вдруг он решительно нагибается надо мной, подхватывает под спину и я мгновенно оказываюсь почти на высоте его роста. От такого стремительного подьема у меня захватывает дух. Я цепляюсь за его плечи в надежде не вывалиться на пол, и это дается мне не просто, особенно учитывая, что мы оба стремимся слиться с дыханием спящих и не нарушить драгоценную тишину. Подумав еще немного, к моим джинсам, куртке и мне самому, Черный прихватывает еще и покрывало с моей "части" большой кровати, и крадется к выходу. Маневр почти удался, как вдруг Русалка с его койки поднимает голову, тихонько спрашивая, куда мы собрались в столь поздний час и в таком виде, а главное - не надо ли нам чем-нибудь помочь. Лихорадочно соображая, что ей ответить, мы оба выглядим более чем смешно. Наконец, мой голос откуда-то сверху сообщает ей, что отправились мы по важному делу - смотреть на созвездия, которые мне давно хотелось увидеть, и которые обещал показать мне Черный. А без коляски - чтобы никого не будить. Русалка сонно улыбнулась, умилившись нашей заботе о тишине, и поспешила досматривать сны. На наше счастье остальные оказались менее чуткими к шуму, и мы спокойно покинули четвертую. - Куда мы? - вполголоса спросил я. - Сейчас увидишь. Пока вот сюда, - подмигнул он, сажая меня на подоконник и буквально запихивая в джинсы и куртку. Я старался застегнуть самостоятельно хотя бы пуговицы и молнию на ширинке, но тряска в руках выдавала мое состояние - нервное и замерзшее. Казалось, что стук моих зубов слышен далеко вокруг. В коридоре было намного холоднее спальни, и эта разница была ощутима только что выбравшемуся из-под одеяла. Черный в шортах и футболке, как олимпийский атлет, шел напролом со мной наперевес. Встреться нам кто-нибудь сейчас, он мог бы подумать, что людоед несет свою жертву в логово. Слава богу, ночные коридоры были пусты. Он спустился на этаж ниже, потом свернул налево, и пройдя еще немного, уперся в дверь спортивного зала. Нащупав в кармане шорт ключ, резким движением открыл замок. - Откуда он у тебя? - спросил я сдавленным голосом, уже прикидывая, как Черный приводил сюда своих предыдущих пассий. Разных полов. Тут же вспоминаю его фразу, что я у него первый и успокаиваюсь. Черному можно верить. Наверное. Спортивный зал выглядит просторно и немного зловеще. Лишь одна лампа на стене, напоминающая по яркости ночник Македонского, удостоилась включения. Распластанные на полу маты, как пустые кровати, тоскливо чернели ровными рядами. Раскачивающиеся кольца, шведские стенки до потолка, турники, больше похожие на виселицы - глядя на все это, от моего возбуждения не осталось и следа. Картину дополняла огромная, истрепанная боксерская груша, болтающаяся посередине зала. Черный приходил заниматься в этот зал каждый день, и чувствовал себя здесь как дома. Опустив меня на мат, он аккуратно стал складывать другие маты рядом в стопку, один на другой, создавая подобие кровати, высота которой выросла уже примерно до его колена. Когда ему показалось, что этого будет достаточно, он помог мне перебраться туда, накрыв сверху покрывалом с кровати из четвертой. - Нас не будут искать? - спросил я, заранее зная ответ. - Нет, не будут. Все спят, ты же видел. Зачем мы сдались им в такой час... Черный в окружении всех этих спортивных сооружений смотрелся более чем гармонично. Накаченные ноги, гордые плечи, взьерошенный (мной же!) ершик светлых волос. Он заметил мой взгляд и польщенно улыбнулся, подмигнув, как будто желая сказать: "Погоди, то ли еще будет!" Парой своих огромных шагов он преодолел расстояние от импровизированной кровати до турника, запрыгнул на перекладину и начал подтягиваться. - Раз... Два... Три... смотрю завороженно, приоткрыв рот... Десять... Пятнадцать... Хватит, Черный... - Хватит так хватит, - весело ответил он, принял упор лежа и с такой же скоростью начал отжиматься. Я уже не считал. Закончив с этим, он подбежал ко мне, поцеловал меня в губы, озорно, по-мальчишески, выдохнув: - Я пропустил занятие сегодня. Вот и решил немного наверстать. - Ага, - улыбнулся я, - ночью самое время. Он остановился, оглядывая обстановку, думая, что еще сделать. Взгляд остановился на груше. Черный медленно подошел к ней, размахнулся и нанес ей мощный удар. Если бы на месте груши был настоящий противник, он остался бы не то что без мозгов, даже без головы. Груша только жалобно вздрагивала и покачивалась. - Черный, разве не сложно быть таким? - спросил я его тихо. Он услышал и, подойдя ко мне, заглянул в глаза. Сел рядом. - Каким? - Вот таким вот. Абсолютно сильным. Неуязвимым. - Я не абсолютно сильный, - ответил он улыбаясь, - у меня есть слабость. Но всего одна. - И какая же? - спросил я, с интересом уставившись на него, и вспоминая, какая же у него могла быть слабость. Он приблизился ко мне и прошептал на ухо, как будто кто-нибудь в зале мог нас услышать: - Моя слабость - Эрик. Я обхватил его за шею, приблизив его губы к своим, и нежно поцеловал, стараясь прочувствовать каждую трещинку на них, каждый изгиб, наслаждаясь его близостью. Черный лег рядом со мной, расстегнул мою куртку и запустил руки под футболку, не переставая целовать. Его ладони, гладя меня, как будто превращались в огромных, но невесомых, неуловимых бабочек, порхающих своими крыльями по мне. Каждое прикосновение отзывалось приятным ноющим чувством внизу живота, и в джинсах моих с минуты на минуту становилось все теснее и теснее. В этот момент я оценил все преимущества шорт Черного - они растягивались, совершенно не доставляя ему неудобств в любом состоянии. Черный уже не просто гладил меня - он сжимал, давил, мял, иногда даже немного царапал, но все это было настолько приятно, что терпеть распирающий бугор в штанах было все труднее и труднее. Я расстегнул пуговицу на ширинке, дав немного свободы такому возбужденному себе. Он почувствовал это движение, и его рука мгновенно отреагировала на это своим перемещением в нужную зону. Я ответил ему тем же - благо, стащить шорты не составляло труда. Черный избавился разом ото всей своей одежды, забравшись целиком под покрывало, снимая с меня куртку по моей просьбе. Становилось жарко, и в висках стучало, сообщая о предельном напряжении. Его рука на моем органе начинает двигаться, заставляя меня покачиваться в такт ее движениям. Черного это заводит. Я с первого раза понял, что ему нравится доводить меня до того состояния, когда я перестаю себя контролировать, когда со мной можно делать все, что хочешь. Но только нежно, и только одному человеку - это неизменные условия. Я повернулся к Черному вплотную и целовал его, прижимаясь к груди, слышал биение его сердца, и по частоте пульса понимал, что еще чуть чуть и он взорвется. Черный любит поцелуи, это я выяснил совсем недавно. Любые поцелуи - долгие, в губы, и коротенькие, нечаянные, куда угодно. Любит убаюкивающие поцелуи и возбуждающие. И я дарю ему их, самые искренние, идущие откуда-то из сердца. Каждое прикосновение губами к его коже - как маленькое признание в любви. От Черного пахнет все тем же терпким гелем для душа, как и тогда. Вдыхаю этот запах, давно ставший для меня родным. Спускаюсь вниз до пупка, забираюсь туда языком, вызывая тихий стон Черного. Обхватываю рукой его возбужденный ствол, мысленно снова поражаясь его размеру и твердости, сжимаю его, приближая к себе, готовясь отплатить ему сполна за такие приятные минуты в прошлый раз... Черному незачем говорить сейчас какие-то слова, показывая мне, как ему хорошо... Я и так все понимаю, я и сам схожу с ума. - Эрик, стой, остановись, иначе я сейчас... - вдруг шепчет он дрожащим голосом, вынуждая дать ему возможность отдышаться и прийти в себя. Черный поднимает меня на уровень своего лица и заглядывает мне в глаза. - Я ждал тебя целую вечность, - произносит он настолько серьезно, что меня покрывают мурашки. Искренность Черного - одно из многих его достоинств. Он никогда не соврет - просто ему это незачем. Просто, я сам такой же, может быть, поэтому мы друг друга нашли. - Я люблю тебя, Черный, - отвечаю ему, устраиваясь в его обьятиях, переходящих из возбужденных в спокойные и обратно, и снова напряженные руки, ползающие по моему телу... - Закрой глаза, - шепчет мне Черный, - пожалуйста. Слушаюсь его, зажмуриваюсь, и ощущаю дорожку поцелуев от шеи, все ниже, ниже, по горячей коже над ключицами, по рукам - от плеч к запястьям, снова на груди, спускается ниже, облизав соски, затем огненным языком по ребрам - перехватывает дыхание - и еще ниже к животу и вниз... - Черный... - выстанываю я, не в силах больше ждать. И все забирающее это чувство, к которому невозможно привыкнуть. С каждым движением - приятнее, больше, глубже, теплее. Острее. Сжимает губы, свободной рукой ласкает все, что попадается под руку - бедра, яички, ягодицы, и я уже где-то не здесь, я уже в раю и ничего не помню, - так мне кажется сейчас. Толкаюсь в его губы, не сдерживая стонов, не думая уже, кто услышит, а какой смысл, если они рвутся наружу, если нет больше никаких границ, барьеров, препятствий, а есть только мы с Черным, только это пробирающее до костей удовольствие. Пытаюсь угадать, даст ли он мне дойти до конца, или сейчас остановится. Только не останавливайся... - Не останавливайся, Черный, - почти умоляющим голосом произношу вслух, сам удивляясь своей раскованности. Он кивает головой, давая понять, что не собирается прерывать мое наслаждение. Мне остается только благодарно улыбнуться и продолжить свое сумасшествие, чувствуя подрагивание во всем теле, говорящее о приближении к разрядке. Разноцветье вспышек, пляшущих перед закрытыми глазами. Яркие всполохи. Ближе. Ближе. Ближе. Раз... Два... Три... Вспоминаю почему-то Черного на перекладине, когда я считал подтягивания, последним кадром в уплывающем от наслаждения сознании. На счет "три" - выдыхаю, выплескиваюсь, подаваясь всем телом за этой дрожью, за сотрясающими все тело, бесстыдно приятными конвульсиями... Он улыбается и вытирает губы. Мне немного неудобно за свою несдержанность несколькими мгновениями назад, но от его взгляда, наполненного теплотой, это чувство проходит. Я повернулся к нему спиной, лежа на боку, все еще находясь где-то на своей планете. - Эрик, - позвал он меня тихонько. - Что? - переспросил я одними губами. - Ничего. Просто. Мне нравится твое имя. Черный действительно любил называть меня по имени. Он знал, что я терпеть не мог здешние клички, и наедине никогда не звал меня Курильщиком. Я тоже знал его настоящее имя, но он по другому к этому относился. Ему "Черный" было намного привычнее, и я не упирался. Я протянул руку назад, и нащупал его пульсирующую, ждущую продолжения плоть. - Как ты? - спрашивает он, - все хорошо? - Все хорошо, Черный, очень-очень. Давай продолжим, пожалуйста... Я подвинулся еще ближе и ощутил прикосновение его органа на своей пояснице, затем его руки, пальцы, немного не слушающиеся, потихоньку ласкающие меня сзади, и входящие туда, внутрь... Я пытался сосредоточиться на своих ощущениях. Мыщцы, расслабленные после оргазма, не оказывали уже такого сопротивления, как в первый раз, и даже впуская в себя напряженного Черного, я почти не испытал боли. Замер, привыкая. Он почувствовал это. - Больно? - Нет. Сейчас пройдет. - Значит все-таки больно? - Да нет же. Продолжай, - прошипел я, подстраиваясь под его ритм. Он, медленно двигаясь, борясь со своим желанием взять все в свои руки сразу и быстро, щадил меня. И вот уже даже дискомфорт прошел, и снова появился такой нервный, но приятный жар во всем теле и дрожь в руках, цепляющихся за ткань покрывала, подмятого куда-то под себя. Черный двигался, сбивчиво дыша, проникая все глубже, чувствуя меня как продолжение своего тела. Жаль, что ноги мои были не приспособлены для более целенаправленных движений навстречу Черному, я бы с удовольствием использовал их возможности. Перевернувшись на спину и положив меня на себя, он нащупал, видимо, то место внутри, касание которого вызывало особый трепет. Оказывается, в этом положении было еще более приятно. Мне хотелось стонать, кричать, плакать, сделать что-то, что дало бы этому распирающему, до боли сладкому ощущению выход наружу, потому что я не мог больше держать его в себе. Я стонал, пытаясь заглушить свой стон царапанием мата, на котором лежал. Наивный я. Черный прижался ко мне и шептал на ухо, как будто угадывая мои мысли: - Не сдерживайся. Эрик, слышишь меня, не сдерживайся... Мы одни здесь, нас никто не услышит... Можно делать что хочешь! - Я понял, Черный, - улыбнулся я, стараясь не потерять остатки самоконтроля. Остатки, растворявшиеся с каждой секундой, частички рассудка, поглощаемые этой всеобьемлющей волной, подкатывающей изнутри, незнакомое, новое чувство, я ведь никогда раньше не кончал таким способом. Оно как будто подхватывало меня, как пушинку (выходит, незря Черный говорил, что я ничего не вешу), и готовилось унести куда-то в море. В такое море, где бесполезно плыть, где волна сама меня несет, а руки Черного держат мои ладони, чтобы не отпустить слишком далеко... Это было несравнимо с самоудовлетворением, и это было по-другому, чем когда он делал это губами. Тогда было невыносимо остро, заставляло вздрагивать и извиваться, а сейчас - чуть менее сильная, но такая равномерная, густая пелена, постепенно подчиняющая себе каждый уголок тела, отдающая в поясницу, разливающаяся по животу, сводящая всё между ногами, так, что мне на момент даже показалось, что и их я тоже почувствовал, в тот момент, когда вскрикнув, совершенно не владея собой, резко прижался ближе к Черному, вбирая его в себя как можно глубже, интуитивно ощущая его пульсирующее тепло, заполняющее меня изнутри и вытекающее наружу... Мы долго лежали в том же положении, не желая разрывать наше "целое", продолжая держать друг друга за руки. Черный, взмыленный и мокрый, и я такой же, без тени стеснения, принадлежащие друг другу полностью, отчаянно искавшие и наконец нашедшие... POV Черного. Я был слишком счастлив, чтобы делиться своим счастьем с кем-то другим, кроме него, конечно. Мне хотелось как можно дольше не уходить из спортзала, остаться там ночевать, проспать всю ночь, обняв его, но дурацкая подозрительность состайников останавливала меня от этого неосмотрительного шага. Пропасть на пару часов - не проблема, но вернуться на рассвете с Курильщиком на руках - такое событие родит обсуждение на целый день. Мне все равно, но шушукания за его спиной не останутся незамеченными, я это точно знаю. Поэтому я шепчу засыпающему Эрику, одновременно целуя его в щеку: - Пойдем в группу, тебе надо поспать... - Я хочу спать здесь, - вторит он моим мыслям. - Не надо. За нас будут беспокоиться, - вру я ради его же блага. Не беспокоиться, а искать повод для лишних сплетен. Нехотя соглашается, садится на кровати, закуривает. Откуда только взял сигареты, вроде не брал их с собой. В темноте, с взьерошенными волосами и осоловелыми глазами он похож на ребенка, проснувшегося ночью от беспокойного сна. Только сигарета не вписывается в эту картину. Эрик переползает на соседний мат, а я начинаю процесс обратного разбора нашей кровати. Раскладываю, раскидываю. -Ты как медведь в лесу, - улыбается он, - раздвигаешь валежник в стороны. - Может и медведь, - нашелся я, - а ты тогда - малина, - рассмеялся я. Ну все, малина, залезай в мою корзину и поехали домой, - озорно поднимаю его на руки, снова вместе с тем покрывалом, и захлопываю дверь в спортзал. Обратная дорога кажется долгой и немного тяжелой. Как будто он за пару часов прибавил с десяток килограммов, или как будто я разгрузил машину дров (вот это ближе к истине!) - А знаешь, - говорит Эрик как-то тихо и серьезно, что сразу меня пугает, - знаешь, я бы хотел, чтобы нашем спортзале были не только турники и груши. Есть такие штуки, для неходячих, что-то вроде имитации ходьбы, закрепляешься на ремнях, а внизу беговая дорожка. Я уже забыл, что такое стоять на высоте своего роста, сделать шаг, пусть даже только представить, что делаешь его... Проходя мимо окна, над которым висел бледный полумесяц, я вдруг при лунном тусклом свете увидел, что он еле заметно прослезился, и мне ничего не оставалось, как крепко прижать его к себе и сказать: - Я обещаю, когда-нибудь, там, в будущем, мы найдем такой тренажер, и ты обязательно "походишь" в нем. А я буду стоять рядом и держать твою руку в своей. Запомни это обещание, я клянусь сдержать его. Эрик улыбнулся и положил голову на мое плечо. Коридор вел нас, петляя изгибами и поворотами, пока не показались знакомые места. Перед нашим носом резко открылась дверь четвертой, куда мы только что собрались войти, и оттуда выскочил беснующийся Лэри с криками: - У нас покойник! Покойник! Где Слепой? Где вожак? Опять в своем лесу? Да что же творится то!!! Увидел нас, сделал круг и тут же вбежал обратно в дверь. Я быстро понял, что во первых, шансов войти незамеченными не осталось, а во вторых, что случилось что-то действительно жуткое. Свет был включен. Все сгрудились возле большой кровати, пытаясь помочь хоть чем-то. Вопли Рыжей, беготня Лэри, визгливый голос Табаки, неразборчиво что-то пищавший, напуганная Русалка и Сфинкс, от которого, учитывая отсутствие вожака, ждали каких-то действий... Предметом обсуждения был Лорд, лежавший на большой кровати неподвижно с полуприкрытыми глазами, и едва-едва дышавший. Кожа его была бледна, пульса почти не было. Сфинкс то что-то бурно обсуждал с Табаки, то подходил к Лорду, как будто убеждаясь, что его состояние без изменений, то снова возвращался к Шакалу. Я посмотрел на Курильщика, и лучше бы я на него не смотрел. Его глаза выражали такую адскую смесь застывшего ужаса и непонимания, что вряд ли я когда-то видел его таким. Я понимал его чувства сейчас, в какой-то момент даже к горлу поднялся комок ревности, но я осадил себя - случись такое с любым из стаи, на Курильщика это повлияло бы точно так же. - Он там, не здесь - выдавил Шакал, раскуривая свою трубку, - оставьте его в покое. - Где там? - спросил Лэри, немного паясничая - ведь "там", это и так понятно, что "не здесь"... - За ним придется идти, - рассуждал Сфинкс сам с собой, - первый раз одному опасно, как было со мной, - тихо шелестел он себе под нос. - Ты прав, друг, - ответил Табаки, - просто, я не знаю, кто мог бы вернуть его. Слепого нет, а если он придет, тем хуже - перекинувшись в оборотня, он может наломать таких дров, что Лорд будет относиться к Изнанке как ты, Сфинкс. Если вообще вернется живым. Тебя я не отпущу сам. Я, вроде как, считаюсь по другим делам. Горбач слишком неопытен, Македонский чересчур непредсказуем. - Я пойду за ним, - громко крикнула Рыжая, до этого внимательно ловившая каждое слово любого из стаи, - это же все из-за меня! Покажите мне как и я пойду! - Ты не сумеешь! Да и нельзя тебе идти! - сбивчиво выпалил непонятно откуда взявшийся Слепой, - иначе вы уже не сможете вернуться! - Я пойду, - резанул мое сознание голос Курильщика, который все еще был у меня на руках. - Ни за что! - взревел я, - тебе мало было проблем!!!??????? Слепой улыбнувшись, похлопал меня по плечу, выдавив: - Черный, он не сможет попасть туда - ты у него как камень на шее. - Вот и хорошо, - ответил я, сгрузив наконец, свою ношу на кровать, и добавив под конец, что не мешало бы вызвать Пауков. Слепой, подойдя вплотную к Сфинксу, перешептывался с ним, затем вышел на свободное пространство, которое в такой момент было проблематично найти в спальне, и громко сказал: - Оставьте Лорда в покое и ложитесь спать. За ним вообще не надо никому идти. Он должен выбраться сам, если хочет быть Проводником. Лес должен решить, примет ли его. Я знаю, что он идет именно в Лес. Я видел это во сне Курильщика. Эрик ежится от этой фразы. Ему неприятно, что кто-то вторгся в его сон, оно и понятно, но ситуация не располагает к претензиям. Слепому же до лампочки, кто и чем недоволен. Он ловко запрыгнул на подоконник, задвинув штору, и бесшумно пускал оттуда серые клубы табачного дыма. Конечно же, заснуть уже никто не мог. Некоторые сидели на своих койках, другие лежали, но ни один не спал. Я так и лег снова с Эриком, держа под одеялом его руку и пытаясь уговорить хоть немного подремать. Напрасно - потрясение было слишком велико. Я слышал много про весь этот "изнаночный бред", и мне было странно, что все воспринимают это всерьез. Лучше бы Пауков вызвали, ей богу.