***
Мужчина раскинулся на кровати, приобняв одной рукой миниатюрную блондинку, которая мирно сопела, положив голову ему на грудь. Он не понимал, что с ним произошло, но при одном только взгляде в эти серо-голубые глаза всё внутри сжималось, разливаясь теплом где-то в районе грудины. —Катька, а выходи за меня! —Матвиенко, ты чего?—девушка повернулась на кровати, непонимающе уставившись на своего молодого человека,—мы же только полгода вместе. —А вот не знаю, чё я, —Сергей задорно чмокнул любимую в макушку, ожидая ответа. —Я люблю тебя, —после затянувшейся паузы, произнесла она шёпотом, словно боясь спугнуть.***
Сергей встал, опираясь на темно-серый гранитный памятник, с которого смотрели до боли знакомые глаза. Он не помнил, как сел за руль машины, как решил приехать сюда—пьяный, отчаявшийся, напуганный. Что заставило его, ранним утром, как только за Антоном и Димой захлопнулась входная дверь квартиры, схватить ключи от машины и, не одеваясь, как есть—в растянутой футболке и спортивных штанах—отправиться на северное кладбище? Зачем он тут? Искупить вину, просить прощения? Только всё это бессмысленно. Она мертва. Его любимая, милая Катя ушла. Её не воскресить и ничего не может помочь—ни слёзы, ни раскаяние, ни молитвы. Он-то точно знает. Только её тело лежит сейчас там, на глубине 2 метров под землёй, и нет больше ничего. Прах, воспоминания и никуда не уходящее чувство вины—вот что осталось у него от некогда любимого человека. И много лет он пытался закрыть навсегда эту дверь в прошлое. Забыть, выбросить из памяти, стереть любое напоминание—от фотографии в альбоме до общих друзей. Но сейчас он снова разворошил больную рану внутри себя, заставляя память один за одним воспроизводить моменты из той, забытой и ненавистной, прошлой жизни. И осознание навалилось комом, сдавливая грудь от страха—Сергей не хотел терять ещё одного близкого ему человека. Случись что с Поповым, Матвиенко этого не вынесет. Не переживёт и точка.***
Арсений спал. Точнее, ему удалось ненадолго провалиться в тяжёлый, беспокойный сон, то и дело вздрагивая всем телом. Его била лихорадка, всё тело было словно в огне—рука отдавала пульсирующей болью, заставляя поскуливать и завывать при каждом малейшем движении. С другой стороны, Попов был даже рад, что физическая боль заглушала все остальные чувства—если бы отчаяние и страх вернулись снова, он бы точно двинулся умом. Время текло так медленно, что мужчина был готов поклясться, что провёл здесь не меньше недели. Он не знал, что происходит снаружи, ищут ли его, бьют ли тревогу. "Конечно ищут!"—одёрнул он себя,—"не могут не искать." Но всё больше и больше ему думалось, что всё это похоже на какой-то заговор. Неприятный голосок внутри шептал, что если хотели бы, то давно бы нашли. С их-то возможностями и связями. С сотнями тысяч поклонников. А что сейчас? Где все эти фанаты, знакомые, друзья? Когда он погибает в этой комнатушке, избитый, униженный, голодный? "А что, если всем так только лучше? Они же не раз говорили, как я задрал со своими шутками и ребусами? Или они вообще не знают. Может, пропал куда-то, да они и вздохнули с облегчением?"