Он полюбит меня

Она шла меж темных стен, и в каждой таились шипы и лезвия, как в громаде Железного трона. Мрак густел, скоро ей придется ощупью искать дорогу, и тогда они жадно вопьются в ее руки. Поворот, еще один, и еще, но выхода не видно, и чем дальше она бежит, тем гуще мрак, тем выше вздымаются терновые стены. За спиной слышны шаги, впереди — голоса, там движутся чьи-то тени. Бран, Рикон? Или это был отец? Она бежит со всех ног, но не может догнать их, а незримый преследователь все ближе. Задыхаясь, она сделала очередной поворот и... Санса распахнула глаза и уставилась на вышитые складки зеленого балдахина над постелью. Сердце ее неистово колотилось. Лабиринт снился ей часто, и ни один этот сон не был светел. Она повернулась к уже привычной пустоте на другой половине постели и увидела, что простыни там смяты. Видно, ее лорд-муж провел здесь ночь, но пробудился и ушел раньше нее. Переведя дух после снившейся ей страшной погони, Санса выбрала самое лучшее из своих старых платьев: из шелка цвета голубики, с белым, как сливки, подбоем. Надев его, она почувствовала себя немного лучше. Вежливость — доспехи леди, но красивое платье — разом и броня, и оружие. — Миледи, вы красавица, — сказала ей горничная. Она говорила так каждое утро, и, наверное, говорила бы любой госпоже, но Санса всегда слушала ее с благодарностью. Пусть жизнь — не песня, но слова в ней тоже важны. Поскорее бы ее новые платья были готовы. Наверное, это глупость, но Санса надеялась, что в новых нарядах она заставит Уилласа посмотреть на нее по-другому. Свои старые платья она и вовсе охотно сожгла бы, вместе с одетыми в них воспоминаниями. Из всех привезенных с собою вещей она дорожила лишь подаренной сиром Донтосом сеточкой для волос. Сир Донтос, бедный ее Флориан. Она обидела его, отказавшись от его помощи, от побега, что он так долго пытался ей устроить. Когда леди Оленна пообещала забрать ее в Хайгарден, Санса сказала ему, что больше не хочет бежать. Донтос растерялся, принялся спорить и уговаривать ее... «Джонквиль, что такое нашло на вас, дорогая? Вы боитесь, не верите своему Флориану? Бежать опасно, но оставаться здесь еще опаснее». Она сама не знала, почему не сказала ему правду. Ведь он рисковал жизнью, пытаясь ей помочь. Тысячу лет назад она рассказала королеве Серсее все, что могла, надеясь тогда не потерять свое золотое столичное счастье и любовь, а вместо этого получила отцовскую смерть. Если теперь она скажет Донтосу о новой своей надежде, чью смерть это ей принесет? И она промолчала, только покачала головой и ушла, на прощание поцеловав своего Флориана в щеку. Что с ним теперь? Может, Ланнистеры узнали об их встречах, и Джоффри приказал его казнить? Нет, не нужно об этом думать, нельзя. Вместе с леди Маргери, ее матерью и бабушкой в Королевскую гавань отбыли все их дамы, и общество Сансе составляли самые младшие дочери южных домов и девушки из семей недостаточно знатных для того, чтобы стать приближенными будущей королевы. Санса была старше большинства из них, и их компания была не столь очаровательна, как общество Маргери, но Санса все равно проводила с ними время с удовольствием и, не имея рядом самой Маргери, пыталась ей подражать и быть для своих дам столь же милой и жизнерадостной хозяйкой. Они вместе вышивали, играли в кайвассу и музицировали, гуляли среди садов и катались верхом по окрестностям. Все развлечения, что Маргери дарила ей в Королевской гавани, она теперь пыталась подарить этим девочкам. Однажды они даже отправились на соколиную охоту. В тот день Санса тревожилась больше, чем веселилась. Уиллас подарил ей того самого золотого сокола по имени Джордейн, и Санса боялась, что ее птица ничего не добудет, а это обидит Уилласа, и сокола, и Семеро знают, что еще случится. На обратном пути Санса посмеивалась над своими глупыми мыслями: Джордейн добыл большущую длинноногую цаплю, девушки вокруг весело гомонили, теплый ветер пах травами, и все было хорошо. Собственноручно отнеся своего пернатого охотника в соколятню, Санса направилась в жилой чертог. Возле колодца во дворе сплетничали служанки, но стоило Сансе поравняться с ними, как болтовня их завяла, точно цветы пред зимой. О ней говорили? Хорошее ли? Королева Серсея на них и не взглянула бы, но Санса улыбнулась девушкам и зашагала дальше. Горничная сказала, что от портнихи доставили первые готовые платья, можно успеть примерить их перед ужином. Она еще улыбалась, когда вошла в опочивальню, и даже вскрикнула от неожиданности, обнаружив, что комната против обыкновения не пуста. Уиллас обернулся к ней от окна, черный силуэт против ослепительного закатного зарева. — Простите, милорд, я не ждала вас увидеть! — Какая чепуха, с чего бы ей не ждать увидеть в их покоях собственного мужа!.. Он смотрел на нее с жалостью. — Пришли вести из Речных земель. Миледи... Ваш брат и ваша мать. Фреи убили их. Санса шагнула идти куда-то, но вокруг разом угасли все огни. Зима близко, близко, ей говорили об этом с детства, а она всю жизнь пыталась забыть. Зима пришла, следы родных исчезли, и ей больше не найти дорогу домой. Она зажмурилась, чтобы спрятаться от этой темноты, и ветер сбил ее с ног. В ушах звучал далекий горестный вой. Леди... Нет, Леди тоже мертва, она ушла самой первой и теперь зовет к себе остальных. Замолчи, замолчи! Санса зажала уши, но волчица все звала, плакала одиноким бессловесным воем, и снег кипел и таял у нее на щеках. Санса не знала, уснула она или сознание ее погасло, залитое слезами. Тяжело приподнявшись на постели, она прикрыла глаза от бледного утреннего света. Лицо было как каменное, голова болела, словно ее избили. Джоффри приказывал своим рыцарям бить ее, когда Робб одерживал победы... Ей нужно было радоваться той боли. Слезы вновь обожгли глаза. Нет, нельзя больше плакать. Джоффри захочет, чтобы она была красивой. Боги, о чем она? Здесь не Королевская гавань, и она не заложница больше, она спаслась и начала все заново, и рядом с ней не Джоффри, а Уиллас. Чего он хочет, она не знает вовсе. Но уж слезы ее не нужны никому, ни мертвым, ни живым. Уиллас дремал в кресле возле ее постели. Как будто она была страшно больна. Как будто она была жива. Ее движение разбудило его. — Санса. Она хотела отозваться, но тишина была лучше. — Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Я... я знаю, что брат мой был изменником. Когда ей делали больно, она говорила эти слова, и теперь губы сами сказали это, понуждаемые новой болью. — Для короны он изменник, но для вас — семья, а значит, для меня тоже. Я не знаю, как боги могли быть столь жестоки и столь слепы, что Уолдер Фрей и те звери, что стоят за ним, все еще дышат. Это были неслыханно крамольные речи. Санса слушала, и старый страх, холодный и зеленоглазый, запускал в нее львиные когти, но она жадно ловила каждое слово. Уиллас взял ее за руки, по-мальчишески быстрым и неловким движением. — У вас есть дом и семья. Вы не одни. Он был верен этим словам: они вместе отправились в септу и зажгли свечи на алтаре Неведомого, а затем перед ликами Матери и Отца, и вместе пришли в богорощу, где Санса опустилась на колени перед двумя сплетенными чардревами. Отец и Леди, Бран и Рикон, матушка и Робб. Арья... О чем ей молиться? О мести, о справедливости, о милосердии? Хайгарден накрыл вечер, и Санса так обессилела, что едва смогла подняться на ноги. Уиллас проводил ее в опочивальню, но не ушел к своему совету, звездам и делам. Вместо этого он попросил: — Расскажи мне о Винтерфелле. О твоей семье. Санса смотрела на него через темноту. «Мой брат изменник, и вся моя семья, и во мне их черная кровь». Это от нее хотели слышать все, кто прежде задавал подобные вопросы. Губы ее открылись, как края раны, но слова с них не шли. Уиллас не торопил и не требовал, просто ждал, и в конце концов Санса заговорила. Рассказала, как играла в снежки с братьями и Арьей, про волчат и обсыпанного мукой Джона в крипте, про то, как шепталась и смеялась вместе с Джейни над вышивкой и пирожками, как матушка расчесывала ей волосы, а Старая Нэн рассказывала свои страшные зимние сказки. Память лилась, как вода из пробитой фляги, и вода текла по ее лицу. Уиллас обнял ее, а может, ей только приснилось. *** Дни шли, и их Санса помнила хуже, чем ночи. Днем она открывала глаза, слушала и говорила, и одежда свисала с нее, точно знамя со сломанного древка, и солнце ползло к закату медленно, как умирающий по полю боя. Ночью приходили сны, белые, как зима, или черные, как стены тернового лабиринта. Из вещей ее пропали ножницы и иголки для вышивания, и горничные следовали за ней неотступно, куда бы она ни пошла. Уиллас боится, как бы она от горя не наложила на себя руки? Она ли сама ему дорога, его бледная бессловесная жена с соленым снегом на щеках, или Север, что утечет из рук Тиреллов вместе с нею? Куда же самой ей деться? Санса пришла в септу, но вместо смирения ярость наполнила ее, и она опрометью бросилась вон. Безмолвная богороща, бесчисленные цветники, беседки и сады — нигде она не находила покоя. Бесполезные блуждания эти привели ее на привратный двор, и возле главной башни она обнаружила разрытую клумбу — видно, здесь покопалась одна из собак. Вырванные цветы уже завяли на солнце, белые ниточки растоптанных корней сохли на камнях. Под изумленными взглядами слуг Санса посадила их обратно, голыми руками копаясь в земле, перепачкав платье и лицо, с которого пыталась стереть вдруг снова явившиеся слезы. Семеро, все решат, что она обезумела... Вернувшись в спальню, она хотела было упасть в постель, но сначала нужно было снять грязное платье, отмыть землю с рук. Она нужна только красивой и чистой. Санса села в кресло возле постели. Ей просто нужно немного отдохнуть, а затем она позовет горничную, ей принесут горячей воды, и все будет, как надо. Прошло всего несколько мгновений, но солнце за окнами уже почти село, а вместо горничной перед Сансой стоял ее лорд-муж. — Я хочу показать тебе кое-что. Уиллас протягивал ей руку, и Санса оперлась на нее своими оцепеневшими пальцами. Они вышли из жилого чертога и зашагали через двор и сады к северным стенам замка. Там, в тени старой, оплетенной зеленью квадратной башни, устроили сад, так же непохожий на прочие цветники и рощи Хайгардена, как зима не похожа на лето. Здесь посадили маленькие страж-деревья и железостволы, на камнях под ними шевелилась на ветру бледная поросль шкуры призрака, а дальше Санса увидела десятки цветов: алебастрово-белых и белоснежных, белых как дым и домотканый лен, как жемчуг и заячья шкурка, как сама зима. Санса вдохнула пахнущий смолой и цветами воздух и поняла, что не может выдохнуть ни слова. Леди никогда не забывает об учтивости. Нужно было поблагодарить Уилласа за этот прелестный подарок, но вместо этого она осторожно, будто волка, гладила лохматую хвою страж-деревца и молчала. Той ночью ей снова приснился лабиринт. Во сне она блуждала между его черных стен, торопясь отыскать выход, и не было времени выбирать повороты, она сворачивала наугад, искала кого-то, кто подсказал бы ей путь, и за очередным поворотом навстречу ей шагнул Илин Пейн, его безъязыкий рот улыбался. Она проснулась, немая от ужаса, как рыцарь-палач. На темных стенах вокруг качались тени ветвей. Матерь, неужели ей это не снилось? — Санса? Уиллас наклонялся над ней. Может быть, она разбудила его, или он еще не спал, он ведь всегда ложился поздно. — Простите, милорд, я... — Ты не виновата в своих снах. — Она ощутила прикосновение к плечу, к боку — он ощупью искал ее руку. Санса поймала его пальцы и осторожно переплела со своими. — Что тебе снилось? — Лабиринт, — призналась она. — Он должен пугать только наших врагов. Маргери однажды заблудилась в нем, ее искали целый день, и мы с братьями сочинили ей стишок, чтобы запомнить правильные повороты. По слову на каждую развилку, если слова начинает с Л — нужно идти влево, если П — то направо. Леди лорду подарила пса, лошадку и перину, а лорд леди преподнес полный пончиков поднос. И так до самого выхода. Санса хихикнула. — У лорда хороший пекарь. — А леди очень щедрая. В комнате никого не было, но они отчего-то говорили вполголоса, и казалось, что они делятся друг с другом секретом, веселой тайной от всех других. — Этот лабиринт посадили, чтобы обороняться от врагов? — спросила Санса. — Да. Наверное, Гарт Зеленорукий решил показать всему свету, что сама природа на его стороне. Я помню, наш мейстер рассказывал... Санса слушала, устроившись с ним рядом, и вовсе не хотела засыпать, но они так редко говорили, что от одного этого у нее сделалось теплее на сердце. Страх растаял, и она сама не заметила, как сон ее одолел.