Он полюбит меня

В Северном саду для Сансы поставили скамейку с шелковыми подушками, и она часто сидела там с вышивкой или книгой, прогуливалась среди пахнущих ее прежней жизнью трав и кустов, касаясь их, гладя, как Уиллас — своих собак. Он знает каждого сокола по имени, а ей наперечет знакомы все ее белые цветы, и каждый она могла бы узнать на ощупь. Значит ли это, что они смотрят в одну сторону? Много ночей они провели вместе, перебирая в разговорах милые мелочи, как дети перебирают цветные камешки и стекляшки, и если Уиллас касался ее, то так, как это сделал бы брат. Все ее чудесные новые платья оказались велики — должно быть, это горе истощило ее, а однажды вместо рассвета ее разбудила знакомая боль и липкий жар лунной крови меж бедер. Горничные наполнили для нее ванну душистой горячей водой, и Санса легла в ее нежные бесплотные объятия. Ладонь сама прижалась к полному безжизненной боли животу. Сыновья Бран и Рикон, и... и Робб, и дочка, такая же бойкая и храбрая, как Арья. Их не будет. Они не вернутся к ней. Санса плеснула себе в лицо водой. Она теперь наследница Севера, ее сын однажды будет править Винтерфеллом, но Уиллас, кажется, вовсе не желает, чтобы она подарила ему дитя. Наверное, он думает, что она еще слишком юна для материнства? Или... Санса посмотрела на свое тело сквозь пар и блеск воды. Может, она не... не очень хороша?.. Ей не с кем было поговорить о таком, с ней нет ни септы, ни подруг, ни матери... Нет! День замечательно погожий, она жива, и незачем думать о другом. Одетая и причесанная, Санса спустилась в сад и попросила подать ей завтрак. Ждать пришлось до странности долго, и когда служанки наконец принесли ей фруктовый суп со сливками, вареную курицу и горячие сливовые пончики, вид у девушек был удивительно неспокойный. — Разве вы не слышали, миледи? — сказала одна из них, когда Санса спросила, не случилось ли что. — Король... Король умер, миледи! Прямо на свадьбе! Говорят, его отравили! Санса замерла, забыв о еде, и нетронутая посуда на столе звенела и гудела эхом этой новости. Король мертв. Джоффри мертв. Это значило панику и смуту, крушение старых союзов и заключение новых, суды и наказания... Джоффри мертв. Некому будет целиться из арбалета в Маргери, никто не прикажет ее бить, никого больше не утопят в винной бочке, не наденут на пики ничьи головы. Теперь Джоффри улыбается своими червяками в могиле, и другие червяки его едят. От этой мысли разом смех и тошнота подступили ей к горлу. Джоффри мертв. Королева Серсея любила его... Но Санса тоже любила своего отца. Сжав кубок так, что заныли пальцы, она залпом выпила поданное ей легкое яблочное вино, и ощутила, как кружится голова, не то от вина, не то от триумфа, не то от чего-то еще. Кто мог отравить Джоффри? И что же Маргери? Стало ли это избавлением для нее или бедой? Оставив едва тронутый завтрак, Санса направилась в приемный чертог, но обнаружила там только мейстера с кипой пергаментов. Должно быть, совет уже разошелся. Санса хотела спросить его о смерти Джоффри, но решила, что лучше поговорить об этом с Уилласом. — Милорд в это время бывает у себя, — сказал ей мейстер.Санса непонимающе смотрела на него, и он пояснил: — Наверху Зеленой башни. Зеленая башня звалась так из-за плюща, густо увивавшего ее стены почти до самой крыши. Санса никогда еще не поднималась на нее, хотя от ее покоев сюда вела крытая галерея. К верхним этажам прежде шла лестница, но ступени выровняли, обратив их в плавно поднимающуюся ленту гладкого камня, чтобы хозяину башни было легче добираться наверх. Санса поднялась к дверям на верхнем этаже и нерешительно постучала. Ответа не было. Уйти или еще подождать? Она осторожно толкнула дверь, и та беззвучно подалась внутрь. — Милорд? Комната была пуста, золотые пылинки кружились в широком луче света из окна, прямом и ярком, как меч. Санса остановилась на пороге, с вороватым интересом глядя по сторонам. Как много книг — на полках по стенам, на столе, даже на полу. Среди них была Семиконечная звезда с украшенной радужно мерцавшими кристаллами обложкой. Что говорится там о мести, о воздаянии? Смерть Джоффри — это воля Семерых или только еще одна бессмысленная гибель, до которой нет дела никому ни на одном из семи небес? В углу, прислоненный к стене, стоял щит с золотой розой на выцветшем зеленом поле. Всего одна вмятина портила гладкость золотых лепестков, пара едва заметных царапин виднелись по краям. Турнирный щит, поняла Санса. Щит Уилласа с того последнего турнира, на котором принц Оберин его искалечил. Санса глядела на щит, и мертвой ледяной рукой ее схватило воспоминание о Бране. Брат бегал по крышам, ловкий и невесомый, будто птичка, а затем в единый миг стал калекой, лишился и крыльев, и ног. Нет, это боги — вот кто калеки. Они слепы и глухи к любым мольбам, а если и слышат, то значит нет у них рук и ног, чтобы помочь. Санса сама не заметила, как перешагнула порог и вошла в комнату. На столе перед ней — письма, карты, гравюры, совсем выгоревшие свечи в бахроме талого воска. Рядом с ними рассыпали сноп голубых бликов странные круглые стеклышки в золотой оправе. Не удержавшись, Санса подошла и осторожно взяла одно из них в руки. Тяжелое, прозрачное, как вода, и все, на что ни посмотришь сквозь него, кажется огромным, будто из страны великанов. Она нацелила чудное стеклышко на лежавшие рядом бумаги, и ей стали видны даже крошечные капельки чернил вокруг стремительно начертанных букв. «...Санса милая девочка, дай шанс и ей, и себе». Санса торопливо отдернула от письма руку и взгляд. Не будет она читать чужие письма, разве это достойное занятие? Но если ей нельзя ходить сюда, если все здесь не для чужих глаз, Уиллас запер бы дверь на замок, ведь так? Вместо точки в письме была нарисована звездочка. Маргери говорила, Уиллас рисовал ей звезды, когда она была маленькой. Что она пишет ему, что говорит о ней, о Сансе? Рука сама собой взялась за письмо, вытянула его из-под стопки бумаг, глаза побежали по строчкам. Ее имя Маргери упомянула в самом конце: «Шипы загнали нас в когти, к волку и ко льву. Остроумно, не правда ли? Я знаю, тебе горько проститься с югом из-за севера, но Санса милая девочка, дай шанс и ей, и себе». Проститься с югом из-за севера — что это значит? Уиллас ведь не должен уезжать из Хайгардена в Винтерфелл, если сам не пожелает. Мысли об этом отчего-то не шли у Сансы из головы. Милая девочка — вот, значит, кто она. Милая девочка, и только. Сахар, а не лимонное лакомство. Лимоны привозят из Дорна, а откуда ей взять лимонный сок для собственной души? Санса вышла на балкон, чтобы ненароком не увидеть еще что-нибудь, чего видеть бы не захотела. Здесь была резная скамья с парчовыми подушками, маленький стол и сверкающая стеклом и бронзой труба для наблюдения за звездами. У мейстера Лювина была такая же. Наверное, он тоже мертв, как и все остальные... Как Джоффри. Из садов неслась музыка, Мандер вторил пению плеском и шелестом своих вод, ослепительных в лучах солнца, как страсть. Санса подошла к балюстраде и взглянула на двор внизу: на краю фонтана сидел музыкант и играл на лютне, а девочки из ее свиты и несколько юных оруженосцев смеялись, подпевали и танцевали. Вся страна должна бы сейчас замереть в траурном молчании, но солнцу и водам семи королевств было все равно, что король их умер, и людям тоже. Джоффри никому не даровал радости, не ему ее и отнимать. Санса смотрела на веселье внизу и на непокорный праздник самой природы с тихим и тайным упоением. За этим ее и нашел ее лорд-муж. Любезно поздоровавшись и отметив, как идет ей новое платье, он сел на скамью и пригласил Сансу сесть рядом. Санса порадовалась, что наконец может поговорить с ним о делах, как взрослая женщина со своим супругом, а не как заплаканное дитя. — Милорд, я слышала новости... — начала она. — Черные крылья — черные вести. — Лицо его было непроницаемо, но солнце так ярко пламенело в его глазах и волосах, что Санса ни на миг не поверила, будто весть эта в самом деле черна для него. — Король мертв, это правда. Она вспомнила своего золотого сокола. Вот кому пристало бы доставить эту новость! — А как же Маргери? — спросила она. — Сестра теперь выйдет за принца... короля Томмена. Наш союз с короной должен быть закреплен. Санса вспомнила, как маленький Томмен сражался с чучелом на турнире в день именин Джоффри и как горевал, прощаясь с сестрой. — Когда-то я хотела выйти за принца Томмена, — сказала она для себя самой неожиданно. — Вот как? — с веселым удивлением спросил Уиллас, и Санса робко улыбнулась, но вместо какой-нибудь милой шутки вдруг сказала другое: — Лишь бы не за Джоффри. Уиллас кивнул, мрачная складка пролегла меж его бровей. — Да, я знаю, каким он был. — Робб не отдал бы меня Джоффри, если бы знал. — Откуда в ней взялась эта дерзость? Уиллас ничуть не изменился в лице, только прищурил свои темные глаза, и Санса не поняла, гнев в них таится или смех. — Мы тоже не отдали Маргери, — сказал он негромко. Голос его был спокоен, но эти слова все равно заставили Сансу вздрогнуть. Джоффри отравили, так ей сказали служанки. Но ведь... Губы ее шевельнулись, собираясь спросить, но Уиллас заговорил раньше и о другом: — Исполнять долг всегда тяжело. Сестра к этому готова. — Вам тоже тяжело? Он долго молчал, но затем ответил с улыбкой: — Мне повезло, мой долг — самый красивый в Семи королевствах. Эти слова сделали бы Сансу счастливой, если бы Уиллас не произнес их точно так же, как говорил с ней при первой их встрече. Тогда она мечтала быть красивой для него, но теперь этого оказалось до странности мало. Солнце сверкнуло на бронзовом боку подзорной трубы, и Санса прикрыла рукой глаза. — Это нужно, чтобы наблюдать звезды? — спросила она, только чтобы не молчать. — Да. Мои братья и сестра притягивают взгляды, а я большой мастер в том, чтобы смотреть. — Уиллас мрачновато усмехнулся. — Я смотрю на лошадей и птиц и мечтаю быть таким же быстрым, а потом смотрю на звезды и утешаюсь, потому что они такие же медленные. Должно быть, музыка и золотой, солнечный и цветочный воздух вскружили ей голову, потому что Санса сказала: — Но они ведь движутся, танцуют друг с другом, пусть и медленно. Мы тоже так можем! Она протянула ему руки. Поколебавшись, он встал, рука его потянулась опереться на трость, но Санса его удержала. — Не надо, я помогу. Уиллас подчинился. Одна рука на ее талии, другая — на плече, разом и обнимая, и держась за нее. Шаг вперед, и еще один, затем в сторону, таким же неясным узором, какой звезды чертят по небу. Она всегда мечтала, как станет танцевать со своим мужем на свадебном пиру. На свадьбе с ней танцевали другие. Мы никогда не получаем того, что хотим — но неужто нельзя получить даже что-то хоть немного похожее? Один запнулся о ногу другого, и оба они со смехом неуклюже осели на скамью. Радость и неясное отчаяние переполняли Сансу, перемешивались, как яд и вино. Они все умерли, вся ее семья, но и Джоффри тоже, и она ведь не одна, Уиллас сам ей сказал это. Если бы Уиллас сидел хоть чуточку дальше, Санса бы не решилась, но на несколько дюймов у нее достало отчаяния, и она качнулась вперед и прижала свои губы к его. Мир будто стал вдвое громче из-за ее зажмуренных глаз: она услышала его вздох, и шорох ткани, и пустой грохот сердца у себя в груди сквозь песни и голоса в саду. Ей показалось, они не двигались вечность, а затем его пальцы и губы впились в нее жадно, как ястребиные когти в добычу. Изумление, даже испуг и другое, острое и неясное чувство обожгли ее разом льдом и огнем, но все это длилось только мгновение. Уиллас отпустил ее, отвернулся. — У дорнийца жена хороша и нежна, поцелуй ее сладок, как мед, — доносилось из сада, но на балконе воцарилась тишина. Нужно было что-то сказать, сгладить эту неловкость, но ничего не шло на ум, кроме единственной мысли, сухой и холодной, как пепел. — Вы меня не любите. Санса думала, что спрашивает, но получилось вовсе не вопросительно. Уиллас посмотрел на нее так, будто решился сказать ей что-то очень важное, и она застыла в ожидании, но он только спросил, устало и мягко: — А ты любишь меня? О любви она умела только лгать и мечтать, но он не Джоффри и не принц стрекоз. Вокруг все лжецы и каждый лжет лучше тебя, как наяву услышала она хриплый голос Пса, а следом — слова королевы Серсеи: «Любовь — это яд». — Голос милой дорнийки звенит, как ручей, в благовонной купальне ее... Где же ее собственный голос? — Я хочу любить вас, — призналась Санса, не сумев поднять глаза. — Хочу, чтобы все было, как... — Как должно? — Как прежде, — прошептала она. Как прежде, когда у нее была семья, когда зима не страшила ее, потому что умирают в снегу одинокие волки, а стая живет. Одно тело, одно сердце, одна душа. Почему вместо единения ей выпало одиночество? Старый щит, которому не довелось заработать трещины и шрамы, мерцал за дверями балкона. Уиллас тоже смотрел на него. — Вырастая, крепнем... — пробормотал он. — Всему нужно время, чтобы вырасти, и цветам, и людям, и чувствам. Нам тоже нужно время. Нам обоим. Он поцеловал ей руку и ушел с балкона, а в саду по-прежнему веселились и пели, и брызги слов долетали до Сансы. — Братья, вышел мой срок, мой конец недалек, Не дожить мне до нового дня, Но хочу я сказать: мне не жаль умирать, Коль дорнийка любила меня. Мимо танцующих проехали несколько всадников, копыта лошадей звонко цокали по сверкающим слюдой камням двора. Удалось ли стюарду найти нового мастера над конюшней? Прежний ведь уехал в Дорн. Рассеянно блуждавший взгляд Сансы замер. Дорн — это юг. Оттуда привозят лимоны, туда уехал мастер над конюшней вместе со своей дочерью. Горько прощаться с югом из-за севера. Как же она раньше не поняла. Удивительно, но догадка не причинила ей боли. Должно быть, после смерти родных уже ничто не сможет ее ранить. Горе — тоже доспехи. Следующим утром она спросила стюарда: — Мастер Рион, должно быть, уехал от нас с печалью? Тяжело покидать место, где тобой дорожат. — Боюсь, миледи, он унес с собой не печаль, а злость. Уж очень резко пришлось ему уехать, и крепких слов он на прощание немало произнес. — Стюард добродушно улыбнулся Сансе. — При вас, миледи, я их повторить не решусь! Санса ответила ему бесстрастной улыбкой. Разумеется, дорнийцу и его дочери пришлось уехать быстро и внезапно. Уиллас получил весть из Королевской гавани и отправил их в Дорн, чтобы Санса не встретилась с той, чье место заняла. Говорят, дорнийская кровь горяча и свирепа. Уж не испугался ли Уиллас, что южная возлюбленная убьет северную жену? Санса тихо засмеялась. Ей стоило бы плакать, но слезы не шли, странная решимость заморозила их. Пусть он любил другую женщину, но он ведь отослал ее, он выбрал Сансу. Только лишь по велению долга, но долг не требовал от него осушать ее слезы и беречь от кошмаров, не требовал спрашивать о Винтерфелле и дарить ей кусочек зимы. Он сам сказал ей, что она не одна. Здесь ее семья, и другой у нее не будет, никого больше не будет. Только он. Она должна бороться. Вежливость — доспехи леди, но что же для леди оружие? Если не можешь защитить себя, умри и уйди с дороги тех, кто может. Так ей сказал Пес. Глупая пташка, которая боится даже кустов, не может себя защитить, ни с чем не сможет бороться. Санса не понимала, куда ноги несут ее, но когда зеленая и колючая тень легла на нее, не удивилась. Лабиринт. Она слишком часто видела его во сне, чтобы побояться пойти туда наяву. Санса подняла голову и зашагала вперед, между темными и живыми стенами. Леди лорду подарила... Налево, налево, направо. Как может шиповник вырасти так высоко? Она как будто на дне гигантского колодца, даже небо отсюда кажется не голубым, а бледным, белесым, и солнце здесь мертво, хотя там, за стенам лабиринта, пламенеет день. Не дожить мне до нового дня... Направо, еще раз направо. Пса, лошадку... Нет, нужно было повернуть налево. Санса бросилась назад. На этом повороте налево или на следующем? А лорд леди подарил... Лорд... У дорнийца жена хороша и нежна... Налево, налево... Поцелуй ее сладок, как мед. А ее он целовать не хотел. Пса, лошадку.... Она не помнила, что дальше. Темные ходы зияли перед ней, пустые и страшные, как глаза Неведомого. Успокойся, приказала себе Санса, здесь нет ничего страшного, это всего лишь лабиринт, веселая загадка для гостей. Леди лорду подарила... Она подарила ему все, что у нее было, вот только ему это не нужно. Рукав зацепился за колючую ветвь. Санса дернулась, нитки лопнули с оглушительным треском, и с тем же звуком лопнуло что-то внутри нее. Земля зашуршала, зашептала под ее коленями, и стало совсем темно. Ей чудились голоса, шаги, лошадиное ржание, но она была здесь одна, совсем как в своих снах. Нет, нужно уйти отсюда, нужно только вспомнить нужный поворот и уйти! Санса попыталась встать, но только ободрала ладонь о колючую стену. Почему ей так тяжело встать, она ведь совсем пуста? В ней нет надежды, нет ребенка, нет даже слез. Мне не жаль умирать, коль дорнийка любила меня... — Миледи! Шаги и голоса ей не чудились: перед ней в самом деле были всадники. Пятеро, двое из них — солдаты Хайгардена в зелено-золотых плащах, двое других носили эмблему с изображением сокола и луны, а у обратившегося к ней сверкала на горле пряжка в форме серебряного пересмешника. Он легко соскочил с коня и бережно подхватил ее под руку, помог встать. — Лорд Бейлиш, — пролепетала она. Его зеленые глаза улыбались. — Леди Санса, — сказал он, и сквозь порванный рукав она ощутила, как его пальцы на мгновение сжали ей руку. — Вы все так же прекрасны.