***
Была у натурщика кофточка. Толстовка. Розово-перламутровая, вся в блёстках, потом ещё светилась весной на солнце. На ней написано: «Sport. You can do this». Так вот, когда Саймон проходил мимо кабинета со жгучим "Обнажённая натура", увидел в щели двери висит эта кофточка на стуле. А зайти надо: староста поручила сообщить преподавателю и договориться о праздниках, выпадающих на дни занятий. Его что-то замутило, забаламутило, даже пакет уронил, из пенала посыпались горчичного цвета художественные карандаши всех жёсткостей и длин. Зашёл возбуждённый и, глядя в пол, выпалил: - Извините, а у нас на следующей неделе занятия есть? Тишина. Поднял глаза. Преподавателя нет. Маркус стоял боком. Третьекурсники пялились, как на сумасшедшего. Голый Маркус. Задняя часть бедра под круглейшей ягодицей волнующе изгибалась. Крупные гладкие атлетические икры. Жёлтый свет в хитрых капустных глазах под разлетистыми бровями. Пальцы врезались в мягкую кожу над ягодицей, рука была согнута в локте. Талия гибкая, сильная, живот чуть выпирал вперёд, ноги массивнее, чем в джинсах - всё, что он увидел. Всё, что он прокручивал в голове после. Часто. Всё, что он хотел запомнить. Быстро выбежал. Саймону было крикнули: "Дверь закрой, сквозняк!" А он уже почти на втором этаже. На Маркуса подуло холодным ветерком.***
Начал переписываться Саймон ближе к весне с какой-то Кэрой. Может, безысходность. Он и так нечасто ( по сути, никогда "не") знакомился, но необъяснимо захотелось. А она рассказывала, что уже встречалась с собеседниками после общения в интернете. Маркус лишь продолжал дрейфовать со своим телом в чужих работах, в кабинетах.***
Студент шёл по улице, опустив глаза. Натурщик был из тех, кто смотрит в лица, а может, даже из тех, на чьё лицо смотрят. Встретились. Мулат прошёл мимо, разозлился: блондин даже его не увидел.***
Платиновая шевелюра Саймона, уложенная под фюрера, всегда полностью открывала лоб. Лизнул палец, поправил одну лёгкую прядь. У него и так волосы были тонкие и прямые - расчёсываться можно редко. Блондин ничего с ними не делал. Это Маркус брился под армейца. Походил по дому, даже взвесился от безделья два раза. Не потолстел, не похудел. Готовальня к выходу. Сегодня – зеленоглазый натурщик. Блондин столовские дешёвые салаты не ел, либо всегда прогуливался один по кабинету, когда все выходили на перерыв, либо кто-то оставался, тогда они трындели по урокам. Может, он не только не ел салаты, может, не хотел смотреть, что там в столовой, кто там. Может, ждал кого-то. Сейчас сидел один. Послышались шаги. Отложил телефон, принял задумчивую позу, зафиксировал, как киборг, привлекательное выражение лица, которое только можно было настроить. Зашёл Маркус. - Что не ешь? Хош банан? Он взял фрукт двумя руками и хрустнул длинной тонкой веточкой сверху. Саймон так не открывал бананы. Он обычно нажимал на чёрный кружок снизу. - Нет, спасибо. Маркус подошёл ближе. Саймон вначале сидел, как ни в чём не бывало, потом испуганно повернулся. Перед его лицом - рука мулата, а в ней - пятисантиметровая оторванная головка банана. Студент глядел снизу огромными голубыми глазами на натурщика, тот также протягивал ему кусок. Что делать? Не откажешься. Достал руку из кармана. Маркус убрал её в сторону. - Ты - левша, я заметил. Саймон посмотрел на свою кисть так, будто впервые осознал, что пишет левой, режет и даже берёт ей фрукты. Потом Маркус чёрство засунул банан в его рот, тот только и успел, что разомкнуть ссохшиеся губы: банан толстый, еле пролез. Саймон издал какой-то грудной, глубокий и протяжный звук. На язык попал солоноватый палец. За щекой - мякоть. Он опустил пшеничные ресницы и, как маленькая девчонка, отвёл глаза в сторону, будто натворил что-то плохое. - Хороший мальчик, - Маркус присел на краешек стула и доел свою часть банана. Без чавканий не обошлось. Саймон застыл, хотел было что-то сказать. Да не придумал. Он вообще-то любил сладкие бананы. А этот был незрелый, вязал во рту. Но пиздеть нечего. Такие любил Маркус. С зеленцой. Потом вошли одногруппники. А Саймон до сих пор дожёвывал плод от мальчика-революционера. Его щёчки стали помидорными, а губы - алыми. Натурщик же позировал и не подозревал, что его губы на портретах тоже теперь черешневые, а под скулами зарделось медно-красными пятнами. Вкус долго ещё расползался по зубам, языку обоих. Потом Саймон глянул в зеркало – возле рта белая частичка от банана.