Спасти

      Выбраться из города в тот день Патриции не удалось — пока она, плутая по малознакомым улицам и время от времени теряясь, добралась до ворот, их уже закрыли. Патриция с этим сделать ничего не могла, и потому смирилась с тем, что придется ждать до утра, а, стало быть, искать ночлег, ибо и в храм возвращаться не хотелось, и несколько часов кряду плутать по темным улицам не улыбалось совершенно. А еще тут оказалось жутко и неожиданно холодно. Что-то шуршало. Эльфийка горячо понадеялась, что это всего лишь крысы.       В конце концов, взвесив все «за» и «против» возвращения в храм, она решила провести ночь в знакомом трактире «Двойное дно» — и совершенно бесхитростно проспала утро и открытие ворот по крайней мере на пару часов. Это стало ясно, когда девушка вновь вышла на улицу и обнаружила там пусть и серый, но вполне себе день. Поплутав, она наткнулась на проходящую по одной из улиц мрачную процессию — дом Мальвентен прощался с умершими. Патриция встретилась глазами с Сильвером, растерянно склонила голову, отступила на обочину, пробормотав какую-то из человеческих фраз соболезнования и сразу же отвесив себе мысленный подзатыльник. Едва ли кто-нибудь кроме нее мог ляпнуть что-нибудь столь же неуместное.       На воротах все те же стражники снова проверили руки — больше из привычки, — и указали на направление, в котором нужно ехать, чтобы добраться до обители ордена. По лицам их было видно, что орден нынче вспоминают часто, но совсем не с хорошей стороны. Эльфийка занервничала. Мартериар же, должно быть, сорвался туда, готовый встретить знакомых и здравомыслящих братьев по ордену и всего несколько смутьянов — что если на деле все окажется наоборот?       Указанная дорога оказалась на первой своей половине прямой, будто ее линию на карте чертила летящая стрела — и со всех сторон куполом над ней опрокидывалось серовато-черное небо, с которого каждый миг мог закапать дождь вперемешку с градом, а то и вовсе посыпаться снег. Воздух был холодным и жестким, он словно бы царапал нос или горло при каждом вдохе, путался в коротких черных волосах, щекотал щеки, шею и запястья, но почему-то не трогал ладони. Они по-прежнему были теплы, и Патриция только старалась не вспоминать ничего из сказанного Кайрой и Ремилом — и уж тем более не думать на эту тему.       — Если то, что я не чувствую холода — какой-нибудь дрянной символ того, что я теперь, вроде как, стала твоей карающей дланью или еще чего такое, — начала она, обращаясь в пустоту, но тут же прикусила язык. Вот, пожалуйста. Наглядная демонстрация того, как вполне себе приличные эльфы с ума сходят из-за всяких там безликих Заступников.       Патриция то и дело подстегивала коня и нервно оглядывалась по сторонам. Ей казалось, что стены столицы удаляются слишком медленно, а сама она едва движется, ползет, точно маленькая улиточка на верхушку огромного дерева. Изначально оруженосец планировала встретить Мартериара где-то в пути и совершенно запросто поставить его перед фактом, что она едет с ним, но теперь это было наверняка невозможно, даже если рыцарь уехал только утром, а не ещё с вечера — она при любом раскладе потеряла слишком много времени. «Времени, за которое что угодно могло случиться», — напомнила она себе.       Дорога была пустынна, только безвольно раскинулись вокруг каменистые предгорья и низко нависло недоброе небо — а потому стук копыт, не попадающий в такт со стуком копыт своей лошади, Патриция считала запоздалым эхом до тех пор, пока он не зазвучал совсем отчётливо и не начал щекотать нервы быстрым приближением. Оруженосец напряглась, но не стала оборачиваться — если это стрелок, его можно только спровоцировать лишним вниманием — лишь привычно протянулась к кинжалу и вновь укорила себя в том, что так и не попросила Мартериара найти для нее легкий меч и научить её обращаться с ним.       — Патриция! — окликнул её всадник, когда лошади поравнялись. Оруженосец смогла только долгим тупым взглядом уставиться на непрошеную спутницу, часто моргая и не веря самой себе.       — Кайра?       Жрица неуверенно улыбнулась, натягивая поводья и заставляя свою лошадь подстроиться под легкую рысь лошади оруженосца. Одета девушка была довольно просто, но как же стеганая куртка с отпоротыми шевронами и выглядывающая из-под неё рубашка отличались от жреческого балахона, как не были похожи подобранные наверх волосы на привычную косу! Патриция хмыкнула — довершал картину виднеющийся из-за плеча лук и полный колчан стрел, — и вновь устремила на ее прямой недоуменный взгляд.       — Я никогда не умела вести ближний бой, — словно извиняясь пояснила жрица, неловко пожимая плечами и явно не очень удобно чувствуя себя под таким пристальным вниманием. — Во всяком случае, мне всегда говорили, что…       — Твою ж мать, — потрясенно перебила Патриция. — А ещё правильной прикидывалась!       — Я не притворялась, — обиженно возразила Кайра. — Устав, действительно, предписывает, чтобы я… Но не думаю, что Верховным сейчас есть дело до того, чем я занята.       — За Мара беспокоишься, значит? — понимающе уточнила оруженосец. — Ну-ну. Правильно. А то отправила одного, и сидит довольная.       К ее удивлению, жрица действительно смутилась.       — Я… я решила… Я решила, что небезопасно отпускать тебя одну. Вот.       — Да-да, конечно, — ехидно поддакнула Патриция, пытаясь спрятать улыбку. — Отныне торжественно разрешаю тебе присматривать за мной каждый раз, когда тебе нужен будет повод свалить подальше из твоей скучной колокольни.       — Я не искала повода…       — Значит беспокоишься, — посерьезнела, перебив ее, оруженосец. — Я тоже. Сорвался в самое пекло, наверняка еще и без плана; дурак он временами, — помолчала и все-таки спросила, указывая на лук за спиной Кайры. — А это как объяснишь? Вы там по храмам своим разве не голосите, что убийство — это плохо и всегда можно договориться?       — Видишь ли… — Кайра рассеянно огляделась по сторонам. В степи по-прежнему не было ни души, но оставалось чувство, что за ними наблюдают. — Я от этих слов не отказываюсь. Если можно договориться, стоит договориться. Но хотя у Безликого в одной руке живая вода, в другой все-таки мертвая.       Патриция скорчила скучающие выражение лица:       — Фи, занудно. Будем считать, ты за Мара переживаешь настолько, что чихать хотела на всякие там правила. Хорошо, так ему и скажем.       — Патриция!       Оруженосец рассмеялась и еще раз подхлестнула коня.       Вскоре после дорога запетляла, обходя мелкие озерца, потом под уклоном пошла куда-то вниз, спустилась в низину, чуть поизвивалась там и, прижавшись к одному из склонов, начала снова подниматься. Патриция все это время краем наблюдала за Кайрой и уже даже придумала несколько подколок на случай, если жрица начнёт жаловаться на усталость или ещё что-нибудь, но та держалась если не совсем привычно, то во всяком случае спокойно — очевидно, что какой-то опыт не только верховой езды, но и самостоятельных путешествий за пределы столицы всё-таки у неё был. Спросить об этом Патриция почему-то не решилась.       И всё-таки была деталь, над которой сталось бы съязвить — на руках жрицы по-прежнему оставались тонкие белые перчатки. Хотела того Кайра или нет, но она продолжала выглядеть в глазах Патриции только лишь лезущей не в своё дело аристократкой.       Впрочем, оруженосец допускала, что далеко не у всех первый шаг к чему-либо получается безошибочным.       Вскоре Патриция совсем потеряла направление — оставалось только следовать за Кайрой, чья лошадь с бодрой рыси перешла на шаг. Жрица приглядывалась к каким-то ей одной заметным ориентирам, которых оруженосец не замечала или попросту не хотела замечать — ну их, эти ориентиры эльфийские, они и там, небось, понатыкали своих заступничьих статуй и радуются. Оруженосец вдруг поймала себя на том, что руки ощущаются слишком горячими, а в груди поселилось тянущее чувство тревоги. Там, в конце пути, их определенно ждали.       Обитель возникла неожиданно — вынырнула из-за поворота огромным монолитом, во всяком случае, показалась такой на первый взгляд. Она возвысилась над спутницами еще одним горным уступом, еще одной неодолимой вершиной, почти заслонила небо пробоиной в крыше главной башни. Бывавшей здесь прежде Кайре не составило труда понять — крепость не так давно взяли штурмом.       — И где нам… — Патриция остановилась перед воротами и задрала голову вверх, разглядывая безвольно повисшие флаги, — искать его?       Вдруг собственное здесь нахождение показалось лишним. Неужели Мартериар не разобрался бы сам? Нет, не так — неужели рыцарь, добровольно посвятивший церкви и ордену большую часть своей жизни, не пришел бы к соглашению со своими товарищами без ее, оруженосца из человеческих земель, помощи? Да, именно так. Ответ напрашивался очевидный: да запросто.       — Мы не можем идти через главные ворота. Я не хочу знать, что нас там встретит, — задумчиво отозвалась Кайра. — Признаться, я не подумала об этом. У замка должен быть другой вход, ведущий в горы и не сразу заметный. Возможно, это просто дверь. Если мы найдём его, найдём и кого-нибудь не из ордена. Здесь есть и оруженосцы, и слуги — не могут они все одобрять то, что творят рыцари.       — А что творят рыцари? — напряглась Патриция, с трудом отгоняя желание убраться отсюда подальше сию минуту.       — Разное, — размыто отозвалась Кайра. — Помимо всего, что выслушала от них я вслед за Верховными, мне больше ничего не известно. Но большинство из них, кажется, бредит. Они говорят… о том, что мы можем распахнуть Врата настежь, если идущих через них душ окажется достаточно.       Кайра вздрогнула. Очевидно, мысль эта наводила на нее ужас.       Вы можете.       — Опять ваше церковное дерьмо, — Патриция замотала головой и с досады пнула лежавший неподалеку камешек. — Пошто ни один из твоих рыцарей не сказал, что хочет денег, вина, девчонку и чтоб ты его больше не трогала со своими поручениями?       Жрица только вздохнула и покачала головой.

***

      Мартериар сразу понял, что в обители ему не рады. Еще за воротами в глаза бросилось запустение — обычно здесь было не так много народу, но все же не складывалось такого острого ощущения пустоты и покинутости. Было что-то холодно-печальное в брошенном возле тренировочного манекена мече, в покосившихся навесах лошадиных стойл, в сгорбленной фигуре оруженосца, примостившегося прямо на холодной земле неподалеку и сосредоточенно чистящего сверкающую бляшку на уздечке.       Отрок не поднял глаз на рыцаря и не проронил ни слова, принимая в руки поводья коня — потому что их, оруженосцев, учат в первую очередь дисциплине. Если вдуматься, как раз ее отсутствие превратило Патрицию и Мартериара в друзей, а не в очередных ученицу и наставника.       — Сколько рыцарей вернулось?       Отрок вздрогнул, но глаз не поднял.       — Все, мессир, — без запинки ответил он.       Каким образом могли вернуться все, если значительная часть ордена погибла?       Сразу за порогом Мартериара встретил Ремил. Смотрелся он по-прежнему столь же легкомысленно, сколь и жизнерадостно, но образ его странным образом не противоречил давящей атмосфере. Мартериар хотел было поприветствовать недавнего спутника да расспросить о происходящем, как в сознание словно вонзилась игла: «Берегись эльфа с остриженными волосами», — так сказала ему Черли. Поэтому он только скользнул по Ремилу быстрым взглядом, но не произнёс ни слова.       — Рад видеть, — улыбнулся ему Ремил. — Очень, очень рад. Я вас ждал.       — Вы ждали? — уточнил Мартериар. Хорошего это не сулило. Весь замок был погружен в темноту и недоброе молчание, но отчётливо казалось, что эпицентр происходящего непозволительно близко.       — Рыцари возвращаются, — закивал Ремил, вдруг сорвался с места, быстро, почти бегом направившись к дальним дверям и заставив Мартериара последовать за собой. Тупая боль прострелила левую руку. Ещё раз. И ещё.       Тревога зазвучала колоколом в отдалении. Что происходит, кто этот Ремил, откуда он взялся и чего хочет, почему поднимаются мертвые — ни на один из этих вопросов ответов не было. Хотелось остановить Ремила. Схватить за плечо, оттолкнуть к стене, приставить ему кинжальное лезвие к горлу и заставить говорить — самое время, пока они одни и рядом нет лишних свидетелей, но делать этого Мартериар не стал. Кайра просила узнать все миром, пусть такой метод и дал бы слишком мало результатов по сравнению с затраченными усилиями.       Коридоры было сложно узнать. Мартериар не мог объяснить себе этого — он провёл в обители достаточно времени, чтобы безошибочно вспомнить мельчайшие детали когда угодно, даже если до самой смерти больше здесь не появится, и всё-таки что-то изменилось в том, как лежал под потолком утренний полумрак.       — Я тороплюсь. Вынужден ненадолго вас оставить, — кивнул Ремил и указал в сторону дверей большого зала. — Увы, не могу ничего рассказать, но вы можете расспросить других наших орденских братьев. Удачи.       И пропал. Нет, не исчез бесследно — Мартериар ещё несколько секунд смотрел ему вслед, но рыцарь чувствовал — окликни он Ремила сейчас, и тот бы вовсе не услышал. Вдоль позвоночника прошёл холодок. Снова заныла рана.       Но Ремил, так или иначе, дал дельный совет: стоило поговорить с остальными, минуя странного эльфа, тем более, если он сам это предлагал.       В зале оказалось неожиданно много эльфов — и рыцари, и оруженосцы — но зал тоже был уже другим. Его превратили в своего рода тренировочную площадку — мебели здесь не было вовсе, только два-три манекена, вокруг которых или друг напротив друга кружили ученики. Большинство рыцарей наблюдали издалека и предпочитали не вмешиваться.       — Мартериар!       Он обернулся на голос. Совсем рядом стоял смутно знакомый эльф, пытаясь научить своего оруженосца — совсем ещё ребёнка, должно быть, впервые шагнувшего за порог родительского дома — правильно держать щит. Что ж, недостатка в новобранцах у ордена не было никогда.       И только тут Мартериар понял — этот рыцарь был тем самым, чей труп он и Патриция нашли на тракте.       — Мартериар, — ещё раз окликнули его. — Рад, что ты присоединился. Нам не хватает хороших бойцов.       Эльф не выглядел беспокойным мертвым или проклятым восставшим, даже казался бы вполне себе обычным рыцарем, если бы Мартериар не знал, что тот убит, и, возможно, если бы его не выдавали несколько поблекшие ожоги на лице и плохо слушающаяся кисть руки.       — Мм… Здравствуй? — начал было он, про себя повторяя молитву Заступнице. О таком его Кайра не предупреждала. — Я недавно вернулся.       Он не лукавил. В силу долгого отсутствия он определённо имел право на несколько вопросов о происходящем или о произошедшем, и их следовало задать. Но его собеседник только головой покачал, словно показывая — ничего обсуждать он не готов. Или не знал, или хотел рассказывать. Мысли о том, что делиться информацией запрещено, Мартериар не допускал. У ордена не было командующего, он подчинялся только главе храма — так кому запрещать, если он единственный, кто находится здесь по поручению Кайры?       Зала была мрачной несмотря на льющийся из окон сероватый дневной свет. Мартериар огляделся по сторонам — остальные рыцари не обращали на него внимания, только один из оруженосцев у дальней стены бросал в его сторону короткие, но очень уж выразительные взгляды.       — Мессир, — сбивчиво пробормотал отрок, когда рыцарь, словно бы невзначай обходя залу, приблизился к нему. — Мессир, разрешите вопрос.       Мартериар кивнул. С первого взгляда парень показался неуловимо похожим на Патрицию — во всяком случае, что-то похожее на её немой вызов было в его глазах, но только похожее. Вне сомнения, орден задавил в нем непоседливость и бунтарство, как задавил бы их в Патриции, если бы Мартериар решил обучать её здесь. Тут же пришлось исправить себя: он, в общем-то, почти не обучал её. От чего-то она отказывалась, чему-то учить было бесполезно с имеющимися у неё навыками, а что-то отняло бы неоправданно много времени. И сил. Большей частью — душевных, ушедших бы на то, чтобы переспорить упрямицу.       — Спрашивай, — кивнул Мартериар, не очень представляя, что сможет ответить. Из них двоих ответы были куда больше нужны ему.       — Рыцари возвращаются. Скажите, вы тоже вернулись?       Мартериар внимательнее всмотрелся в отрока, тот поднял глаза. Стало ясно — он вовсе не имел в виду возвращение из дальней дороги или приграничных земель. Слишком уж выделил голосом последнее слово и слишком уж пустым стал взгляд.       — Нет.       Оруженосец усмехнулся.       — А я да.       И закрыл лицо руками, пряча кривую улыбку.       — Сэр Ремил спас мне жизнь, но теперь злится. Он позвал. У Врат очень зябко, и я отозвался, не перешагнув порог. Он говорит, что я должен был уйти и только потом вернуться, а я не смог. Было холодно. Поэтому я ещё здесь. Остальные… Сэр Ремил дал мне второй шанс. Уже к вечеру я вернусь, как и они.       Он неопределенным жестом обвел залу. Мартериар понял — остальные тоже были здесь, но вместе с тем очень далеко.       — Спасибо, — ответил он. — Но я не очень понимаю…       — Вы поймёте, — доброжелательно заверил оруженосец. — Вы все поймёте, когда он заговорит. Он умеет объяснять и умеет спрашивать.       Он умеет спрашивать, так сказала Черли. Мартериар ещё раз осмотрел стоящего перед ним отрока. За душу брала жалость. Кажется, парень принимал скорую смерть и возвращение в качестве разумной нежити как единственно верный путь. Он уже был очень бледен, почти так же, как официантка из той памятной таверны, и с явным трудом держался на ногах, опираясь рукой о стену и время от времени зажмуриваясь, когда мир перед глазами и вовсе плыл, но не переставал то улыбаться, то хмуриться.       Мартериар после короткого раздумья решил просто оставить его в покое. Помочь было нечем. Он и так узнал вещи, от которых впору оказаться в схожем состоянии самому: во-первых, он находится один в замке, полном восставших мёртвых. Во-вторых, нежить эта намного опаснее, ибо близость к этому месту пробудила в каждом них разум. Мартериар знал каждый закуток обители и был уверен, что здесь нигде никогда не было ничего, что могло бы притянуть нежить — значит, появилось, притом в очень короткие сроки.       — Мартериар!       Рыцарь вздрогнул. Ремил возник совсем рядом.       — Я уладил некоторые моменты. Рад, очень рад, что вы с нами. Позвольте, я вас с ним познакомлю.       «С кем?» — нервно вопрошал здравый смысл.       «Разумеется» — перебивала смекалка. Если он собирался следовать договорённости с Кайрой, начинать зарабатывать доверие следовало сейчас.       — Разумеется.       Ремил позвал его за собой. Точнее, не совсем, ибо юный рыцарь ничего не говорил, просто в очередной раз прострелило перемотанную бинтом рану на руке, и Мартериар понял, чего от него хотят. Зал, в котором они находились, был сквозным — в другом его конце возвышались тяжелые двустворчатые двери. Само собой подумалось, что в случае штурма пробиться к ним через такое скопление восставших мертвецов будет почти невозможно.       Мартериар пожалел о том, что вообще явился сюда, когда Ремил распахнул одну из дверных створ, и взгляду открылся длинный полутемный зал.       — Твою мать, — негромко, но с чувством высказался рыцарь, подняв глаза к потолку. — Да чтоб вас всех.