И вновь цветёт сирень...

Я наивно думала, что просплю как минимум до обеда, настолько велика была усталость, но сон без всякой совести покинул меня ещё до рассвета. Ощущение было не из самых приятных, будто огрели пыльным мешком и с головы до ног обсыпали песком. Учитывая ещё все вчерашние события, проснулась я в самом дурном расположении духа. После продолжительных бесплодных попыток хотя бы задремать, я покинула свою мягкую пуховую кровать и подошла к настенным часам в виде домика с резными фигурками животных и птиц, чтобы посмотреть время. — Мать чесная, всего лишь половина пятого! Я без всякой определённой цели окинула взглядом свою голубую овальную комнату. Не знаю, кто её до меня занимал, да и занимал ли вообще, но, судя по размеру и изящной, аккуратной обстановке, без того давящего показного богатства, как во всём доме, она была создана человеком со вкусом. Сейчас ничего, ни гарнитурной мебели, ни фарфоровых статуэток, ни картин, ни переходящих со стен на потолок узоров не было видно. В покоях царил мрак, который робко разрезал лишь один небольшой луч слабого света, выглядывающий из щёлки между плотными шторами. Он как раз падал на настенные часы, которые своим тиканьем размеренно нарушали давящую на уши тишину. — Что же мне делать? — прошептала я, сложив руки на груди и оглядываясь вокруг. Вопрос относился не только к данному моменту, а вообще ко всему сразу. Вчера у меня не было достаточно времени и желания погружаться в свою проблему, но выбора у меня просто нет. Здесь никто мне не поможет, кроме меня самой, и не растолкует ничего. Что ж, раз я саму себя подняла в такую рань, то сейчас самое время как следует подумать и разложить всю ситуацию по полочкам, пока в доме тихо и никто не нарушает ход мыслей. Только вот я не могу это спокойно делать в темноте — с детства недолюбливаю её. Я подошла к источнику маленького луча света, распахнула тяжёлые шторы, затем не без труда отворила скрытые за ними дверцы, и вышла на небольшой балкон с решеткой в виде греческих колон. Сверху на них лежали белые перила с вылепленными розами. — О, да ты и здесь меня преследуешь, — произнесла я без улыбки, увидев пышную сирень, касающуюся своей верхушкой моего балкона. На улице начинало потихоньку светать, так что в легком предрассветном тумане я, пусть и нечётко, смогла рассмотреть, что вид из моих покоев выходит на внутренний двор, он же цветущий сиреневый сад, посреди которого вырисовывалась круглая беседка. Да, это просто злая ирония какая-то — после всего оказаться окружённой этими ароматными деревьями, на сородича которых я косвенно сваливала вину в моей беде. Ведь чей проклятый пятилистник я сжевала на свою голову? Хотя желание моё никак не было связано с перемещением в прошлое — я всего лишь хотела знать всё, что мне было нужно на то время. Но что в итоге? Я, в одной сорочке и с дурацким чепчиком на голове, стою на балконе «своего» дома в XVIII веке, что-то выглядываю в тумане и вообще ничего не знаю и не понимаю. Наверное, я не скоро смогу вернуть свою прежнюю любовь к этим ни в чём неповинным деревьям, если вообще смогу. Правда, одна более-менее забавная мысль меня всё же посетила — я на мгновение представила себе, как фигура задумчивой молодой барышни в ночном одеянии, в утренних сумерках стоящая на балконе, под которым цветёт сирень, смотрелась бы на какой-нибудь картине Брюллова или Пукирева*. Ладно, шутки в сторону, моё дело совсем не смешное. О чём мне следует подумать в первую очередь? Для начала надо выделить основные проблемы и определить цели. Первое: семейство Анисимовых. Люди, которых «я» обошла на повороте и прибрала себе княжеский титул, имущество и богатство. И теперь они не могут простить мне этого, особенно сын Анны. Он же, по логике, законный сын и потому должен был быть на моём месте. От этого исходит мой второй пункт… Тут я невольно поёжилась, сбившись с мысли. При мысли об Анне во мне неприятной рябью взволновалась задетая женская самооценка. Я никогда прежде не задумывалась над тем, что я или кто-то другой может быть красивее кого-то, но вид этой нимфы или богини… Это прекрасное лицо наглухо врезалось в память. Вряд ли рядом с ней можно поставить кого-нибудь в сравнение, и это даже раздражало. Так, остановись, Агния, не туда топаешь. На свете много красавиц, у которых слишком неземная красота, чтобы даже задумываться над этим в данный момент. Итак, второе: моя безопасность. Раз я так схожа с пропавшей княжной, что даже её няня не нашла различий, то и мне может угрожать то же, что и ей? Если ей вообще что-либо угрожает или угрожало… Но, извините, молодые наследницы просто так не пропадают бесследно. Да и все эти разговоры про необходимую для меня «скромность» и «постоянное раскаяние»… Нет, я пока не знаю от чего, но тут веет очень дурной запах, нужно не только уши держать востро. Третье: пропавшая княжна Марья. В ней и кроется причина второго пункта. Человек всё же физическое существо, у него есть плоть, кровь… Он не может просто так взять и исчезнуть, если к этому не приложить изуверских усилий. Если несчастная подверглась чему-нибудь подобному, то мне нужно второй пункт поставить на место первого. Но, а если княжна жива, или от неё осталось хоть что-то, то обнаружение этого — вопрос времени и необходимости. Но что может меня ждать, если окажется, что Марья всё же жива? Это опять возвращает на второй пункт. И стоит ли мне предпринять хоть какие-то попытки отыскать её? Четвёртое: образ жизни и роль в обществе. Раз уж я стала княжной, то, значит, за этим должно что-то следовать, иными словами — какая-то светская жизнь. Никогда не любила это выражение… Но не сидеть же мне, в самом деле, отшельницей в четырёх стенах? У покойного князя наверняка было множество знакомств, а мне не помешает наладить здесь связи хоть с кем-нибудь, главное не забывать те фамилии, которым вскоре придётся очень плохо, а с ними и всем их друзьям. Итак, что это всё требует от меня? Смутно вспоминаю, что на приёмах в богатых домах устраивали танцы… Вот где главная пробоина в моей шлюпке — я за всю жизнь даже не пыталась танцевать как следует. Но это не проблема, всегда можно как-нибудь выгодно притвориться или сесть за рояль и спеть, это тоже вроде как было принято. Иностранные языки… Надеюсь, английского им хватит. Тем более, что сейчас, кажется, они только начинают входить в моду, так что некоторое незнание в этой области не должно странно выглядеть. Общение со знакомыми… Сомневаюсь, что у Марьи вообще были близкие знакомые при такой жизни, какую я здесь вижу. Да и вроде с людьми мне всегда удавалось быстро наладить нужную волну, а в случае чего, можно спихнуть некоторую «забывчивость» на травму головы. Ещё главное — не забываться и не начинать умничать. Не всё, что я знаю, уже открыто или изобретено. Короче, с данным пунктом сильных проблем не должно возникнуть, поэтому перенесём его пока в раздел простых планов. И, наконец, пятое: возвращение домой, в XXI век… Почему я поставила его в самый конец, спросите вы? Разве не это должно днём и ночью занимать мой ум? Отвечу прямо — должно, но не может. Почему? А потому, что я привыкла смотреть на мир не через розовые очки и видеть всё так, как оно есть на самом деле. Ну вот как я могу вернуться обратно? Опять через туман? А где гарантии, что я его вообще когда-нибудь ещё увижу? Но даже если да, то почему бы ему не забросить меня куда-нибудь «понадёжнее», скажем, в древнюю Русь? Или того хуже — в какой-нибудь Меловой период? Нет, спасибо, уж лучше смириться с моим нынешнем положением. Не такое оно и плохое, если отбросить всю шелуху, подбитую мякоть и оставить один только тощий огрызок. Хотя какой-то лукавый голосок настойчиво нашёптывал мне, что я забуду все эти мудрые рассуждения от одного только вида тех загадочных зелёных клубов, и, ни секунды не думая, нырну в них. Что ж, может так и будет… Только как мне найти его, туман этот? Это же не поезд, чтобы появляться по расписанию! Нет, что я говорю? Мне никак нельзя быть довольной своим самозваным положением! Я не имею права даже не попытаться вернуться домой. Ради родителей я не должна сдаваться ни на минуту! А уж как, где и когда, покажет время. Мне остаётся только ждать. — Может мне всех вас общипать и слопать ещё пятилистников? — в шутливом тоне произнесла я, глядя на деревья, которые в ответ только шуршали листвой, ничуть не принимая участия в своей возможной печальной участи. Нет, не буду их щипать. В конце концов, сирень всегда цвела и будет цвести ещё столетия, и как ели её цветки, так и будут это делать. Это же вовсе не означает, что все те люди по прошлому пробежались. Хотя, кто знает… Никто же не будет кричать об этом на всю округу. Солнце между тем постепенно приближалось к восходу, на горизонте уже разлились розовые полосы. Не знаю, сколько времени я провела на балконе, но успела продрогнуть до костей. А ведь сперва за своими рассуждениями даже не заметила! Я по-быстрому нырнула в покои, закрыв за собой балконные двери, и плотно укуталась в тёплое одеяло, чуть ли не стуча зубами от уличной сырости. Не хватало ещё простудиться для полного счастья! Итак, несмотря на то, что замёрзла, я всё же определилась практически со всем и составила короткий план действий: наблюдать за «моей» семейкой; ежесекундно держать бдительность; всё же попытаться сделать что-нибудь для поисков Марьи; приобщиться к обществу; искать способы вернуться в своё время. Вот и всё. Анисимовы, безопасность, Марья, общество и возвращение. Вроде и несложно на первый взгляд. Именно, на первый… Часы продолжали размеренно тикать, в комнате с раскрытыми шторами стало возможным разглядеть мебель. И тут только сейчас до меня доходит, что мне очень сильно хочется пить! Отвратительное чувство, гораздо хуже недосыпа или голода. На столике около кровати стоял глиняный кувшин с желанной влагой, который принесла мне вечером Фаина, к которому я, отбросив в итоге все размышления, приложилась, как верблюд после недельного странствия по пустыне. Плевать на чистоту, пьют же её как-то люди без всякого там кипячения и фильтрования! Я, конечно, прекрасно помнила историю Пржевальского, выпившего речной воды и умершего из-за этого от брюшного тифа. Но не думаю, что мне грозит подобное: вода в этом кувшине вряд ли заражена тифом. Я со своими раздумьями всё ещё держала кувшин с остатками воды в руках, когда меня пробрал такой сильный чих, что я, наверное, весь дом разбудила им. Во время этого сосуд и выскользнул из ещё не отогревшихся пальцев, с грохотом и плеском разлетевшись по полу на острые осколки. — Вот ведь… — хотела я выругаться, да подумала, что мат из уст княжны немного… странная вещь. — Ладно, чёрт с ним. Посуда на удачу бьется. Жалко, конечно, кувшин, но мне только о нём горевать не хватало, честное слово! Я соскользнула с кровати с противоположной стороны от разбитого кувшина, закутывая себя одеялом в куколку, залезла в свои кроссовки и направилась к выходу из покоев. У кровати, конечно, остались мягкие домашние туфли, которые наверняка в данной ситуации удобнее незавязанных кроссовок, да меня под пытками не заставить надеть чужую обувь! Такое можно подцепить, что всю жизнь будешь потом лечить. Уж лучше я в своих аккуратно пройдусь. Дверь с щелканьем отворилась и я вышла в широкий коридор. Хорошо, что в каждом его конце было по незакрытому шторами окну, иначе я бы просто-напросто, и то в лучшем случае, навернулась в нём. Первым делом в глаза ударил этот неприятный бордовый цвет, затем уже разглядывались разнообразные картины с золотыми рамами, кривоногие столики с фарфоровыми вазами, зеркала и часы. В общем, здесь было всё то же самое, как и на первом этаже. Только мебели поменьше, да на полу устлан паркет, вот и все отличия. Мои новые покои находились в левом крыле, но до лестницы было идти чуть меньше двадцати шагов. Шаги в кроссовках были почти не слышны, только тянущиеся за мной шлейфом одеяло шуршало. В доме царила тишина, уличные голоса ещё не проникли в его границы. Наверное, прекрасная Анна, в отличие от меня, спит сейчас, как суслик, и даже не думает просыпаться, как и Дмитрий. Кстати, Агафья вчера упомянула, что ему рано утром в какую-то школу идти… Интересно, что это за заведение такое? Ведь такие школы, как в моём времени, появятся ещё очень не скоро. Лукавая мысль посетила меня посреди лестницы — а что, если проводить сегодня «братца» на учёбу? А что в этом такого? Считай, организую свой первый и самый простой выход в свет. В карете до школы и обратно — это даже для прогулки маловато. Посмотрю часть старого города, развеюсь, да и вполне возможно, хоть немного познакомлюсь с кем-нибудь, с кем впредь буду встречаться в гостях. Не может же сын князя, пусть и лишенный наследства, учиться кое-где? Не думаю. Всё, уже спустившись на первый этаж, я твёрдо решила, что непременно совершу эту вылазку. Вот и будет первый шажок в исполнении моего четвёртого пункта. Только вряд ли этого захотят Анна и Дмитрий, наверняка начнут убеждать меня… не знаю, в чём-нибудь, они там уже придумают. Правда лучшим поводом для возражений может стать то, что придётся слишком долго дожидаться, пока я оденусь. Это верно, может одевание в нынешние одежды занимает не очень много времени, но обязательное создание какой-то причёски, потом бесконечное поправление бантов и кружев… Именно это и съедает всё основное время. Короче, надо срочно найти Фаину, пока ещё только встаёт солнце, сейчас времени у меня на всё должно хватить. Умеет ли только старушка делать работу камеристки? Ну, даже если и нет, то кто-нибудь другой приведёт меня в порядок, в крайнем случае ещё раз на Агафью соглашусь. Может быть. Знаете, всё же правду говорят — помянешь чёрта, он и явится. Только я подумала об этой бабе, как она сразу же вышла навстречу, с удивлением оглядев меня. — И чёй-то забыла здесь? А? Живо пошла обратно! — тихо взвизгнула она, видимо, боясь разбудить кого-нибудь. — Чего я забыла здесь? Правильнее спросить, что забыла ты своей старой головой? Я ведь потеряю, в конце концов, своё терпение и поговорю с тобой посерьёзнее! Думаю, ты знаешь, о чём я говорю. Агафья то щурилась, то выпучивала свои глазки, но в конце моих слов остановилась на выпученных и всплеснула руками. — Ах ты, барышня, так это вы! Не признала во тьме, прошу простить меня, слепую. Не забуду упомянуть, что в окна уже проникали первые солнечные лучи. Так что темноты как таковой и не было. Похоже, мне долго придётся приучать тут всех к нормальному отношению ко мне. — Интересно, а за кого это ты меня приняла в таком случае? — поинтересовалась я не без насмешки. — Неужто кто-то ещё мог тут идти, кроме меня и Анны? — Нет-нет, что вы! Ни за кого не принимала, голубушка, ошиблась я, старая… — Интересно получается. То говоришь, что не признала, то говоришь, что ни за кого не принимала. Ты лучше не ври мне тут. — Да я, матушка, врать-то не наученная. Уж как не достаётся из-за того, а всё равно не умею. — Так, всё, хватит извиваться тут, подобно змее. Лучше скажи, где Фаина. — Да поднялась уже, в людской ещё сидит. — А сама-то ты чего не там? — Так барыня… то есть, Анна Николаевна велела пораньше сегодня разбудить. Давеча приглашалась на завтрак к графине Рейгель. — Вот и замечательно. Зови скорее Фаину, я тоже съезжу сегодня в одно место. — Э, а куда это вы нацелились? — с шипением спросила она. — Тебе-то что? Брата в школу провожу. — Хе, скажите тоже, брата. Наш Джимми из-за вас ни с чем остался, без гроша в кармане, а вы его провожать собрались. Нет уж, голубушка, никуда вам не ехать с ним! — Вот пусть прилежно учится и сам себе состояние сколачивает. А ехать или не ехать, это мне решать. Так чего ты Фаину не зовёшь? Поторапливайся, живо! А после убери в моих покоях черепки кувшина. — Какие ещё черепки? Какого кувшина? — вдруг удивилась Агафья. — Какого-какого… да того самого, в котором была моя вода. Разбился он, вот и всё. — Как разбился? Зачем разбился?.. Что ж так всё это?.. Бормоча ещё что-то, Агафья, пятясь, отошла от меня и побежала за Фаиной. Странная она, честное слово, очень странная. Ну, а я неспешно направилась обратно в покои. Фаина прибыла уже через пять минут, и сразу же с оханьем и аханьем принялась причитать, почему я, мол, в такую рань поднимаюсь? Ведь мне, как почему-то нездоровой, нужен полный отдых и покой, что она мне и собиралась в данный момент обеспечить. Пока я пыталась понять, с чего она всё это взяла, Агафья, ползающая по полу с тряпкой, подбирая осколки кувшина и прогоняя мешавшего ей кота Архипа, пьющего разлитую воду, снова не удержала свой язык, благодаря чему я выяснила, что это она наговорила Фаине о моём «плохом» самочувствии. Нужно ли описывать, с какой бранью и дракой я вышвырнула её из покоев? Не думаю, что это приемлемо для бумаги. Скажу только, что к её распухшему носу добавила ещё и подбитую скулу. — Не давай волю своему гневу, Мари, — говорила мне потом Фаина, зашнуровывая корсет. — Он порождает только зло. Вот зачем ты так с Агафьей?.. — Мне надоело её враньё. Я ей прямо сказала, что поеду с Дмитрием до школы и обратно. А что она тебе сказала? Что я больная! Не считая всех этих нападок с её стороны — так и хочет взяться за старое и указать на «моё» место. — Она всё это делает не со зла, а по несмышлёности. В этой жизни все хотят сделать всё как можно лучше, но не для всех это таковым является. А гнев и кулаки никогда не помогают, ибо это есть зло, а оно само по себе несёт погибель живому. — Ты хочешь сказать, что я должна позволять им всем делать со мной всё, что им захочется? Согласно кивать на убеждения о моем «грязном» происхождении? Улыбаться на обзывательства и понукания? Терпеть унижения? Нет, Фаина, я не могу так. — Но это и есть то, что должно служить истинным венцом каждой девушки. Терпение, скромность, доброта. Ты ведь всю жизнь была такая, Мари, неужели эта неделя тебя так изменила? Ты начала ругаться, превозносить себя выше остальных, руки распускать… Откуда всё это? Из моего времени, хотелось мне ответить, но не стала. Что ж, мне искренне жалко настоящую Марью… Похоже, у неё и не было никаких шансов иметь возможность постоять за себя. Я не знаю, каким был покойный князь, но, судя по всему, он единственный из всех в этом доме был за то, чтобы его дочка стала независимой и свободной. — У каждой розы есть шипы, Фаина, — сказала я со вздохом, следя за её ловкими движениями во время укладки моих волос. — Можно долго её трепать безнаказанно, но всё равно наткнёшься на острую иглу. Настал и мой черёд. Я просто не могу больше быть прежней Марьей. — Не девичье это дело, отстаивать что-либо. Наш долг не в том… — В чём же он? Скажешь — быть скромной и терпеливой? Фаина, ты только не обижайся на меня, но я считаю, что у каждого человека свой собственный долг, и каждый сам для себя решает, в чём он заключается. Я видела другую жизнь, совсем не похожую на эту, и сделала свой выбор. К этому времени Фаина уже закончила колдовать надо мной. Практически изчезнувшую за ночь шишку закрывали цветки роз, слегка вылезающих на лоб из моих уложенных волос. Платье было какого-то песочно-бежевого цвета. Бантов и кружев на нем было как всегда в изобилии, как и золотой тесьмы и складок на юбке. Само собой, меня опять сдавил этот ужасный корсет. При взгляде на себя в зеркало, я не смогла не улыбнуться. Пусть Анна и выглядит как богиня, пусть она хоть сто раз будет великолепна, но и мне всё же есть чем ей ответить. Сейчас, во всех этих одеждах, я это увидела особенно чётко. — Ты рассуждаешь подобно отроку, Мари, — между тем покачала головой Фаина, поправляя бантики на моём поясе. — С таким пламенным нравом тяжело жить девице. — Зато я больше не дам ни себя, ни тебя в обиду. Я же не собираюсь лезть с кулаками на каждого встречного! Пока пострадала от них только Агафья, но то было по заслугам. Скажи, хоть я теперь и не такая Марья, как раньше, но ты ведь всё равно на моей стороне? — Девочка моя, я всегда на твоей стороне! — старушка обняла меня, снова всхлипнув пару раз. — Спасибо, Фаина. Кстати, ты ведь сейчас со мной поедешь, ты в курсе? — Знаю, Мари, знаю. Ты не переживай, я успею переодеться. Я ж не барыня, чего мне особо там наводить? А ты пока на завтрак ступай. Анна Николаевна с сыном уже наверняка приступили к нему. — В шесть часов? — удивилась я, посмотрев на часы. — Ну да, как обычно… — Мне почему-то всегда казалось, что попозже… Ну да ладно, чего уж теперь. Вскоре Фаина ушла к себе переодеваться, заодно заверив меня в том, что она уже поела, а я вприпрыжку направилась к столовой. Хорошо, что я ещё вчера запомнила дорогу, а то заблудилась бы во всех этих дверях и комнатах. Не понимаю, зачем нужно такое количество гостиных? Как Фаина и говорила, все уже давно сидели за столом, когда я добралась до цели. Анна, на моё «доброе утро» лишь слегка повернула в мою сторону голову, с любезнейшей улыбкой поздоровалась со мной и спросила, как мне спалось в новой комнате. — Замечательно спалось, столько снов увидела! — ответила я, усевшись на своё место. — Видимо, они настолько были прекрасны, что ты уже на рассвете напала на Агафью, да? И решила вдруг проводить меня? Захотела выставить на посмешище? — произнёс Дмитрий, который, кстати, практически и не поздоровался со мной. Лёгкий кивок я не посчитала. Одежда у него сейчас была какая-то странная. Сверху на простой рубашке коричневый жилет, на ногах высокие сапоги, словно для скачек… Может, это уже для школы? — Агафья уже пожаловалась вам, верно? Что ж, не думаю, что моё появление там будет поводом для насмешек. А что касается Агафьи, то я и вправду снова ударила её. — И опять по заслугам? — с усмешкой спросила Анна, мешая ложкой свой завтрак. — С такими темпами ты у нас всех крестьян изведёшь. Почти каждому из них следует преподнести урок по заслугам. Вот, например, наш кучер и камердинер Степан. За то, что он тогда не сразу признал тебя в лесу, обозвал, да и кнутом замахнулся… — Это в каком ещё лесу? — спросила я, почуяв неладное в таком повороте. — Какой кнут? Ты о чём вообще? — Он говорит, что вчера на карету матери, когда они ехали по лесу, напрыгнула какая-то странная девица, которую он сперва принял за обычную попрошайку. Но, увидев тебя вечером, понял, что это была ты. Ты сама, что ли, не признала его? Этот нос сложно перепутать с кем-либо ещё. — А описание одежды как раз то же, что видела на тебе Агафья в доме Оленева, — добавила Анна. — Я ведь слышала какой-то шум, но не думала, что это была ты. Что же, и вправду, ты сразу не сказала ничего? Словно и не знала, кто мы. Так, лучше бы ты этого не говорила, Анна. Теперь я понимаю, к чему вы клоните — пытаетесь понять, я ли это, то есть Марья, на самом деле, или нет? Ну что ж, вызов принят. Похоже, Беловы многое потеряли, не пойдя по актерской тропе: я меньше чем за сутки убедилась в этом. Мне настолько легко удавалось врать, что я даже самой себе начинала верить. — Наш Степан — такой же выдумщик и сказочник, как Агафья. Вы говорите, дело было вчера в лесу? А в какой части дня? — Да уже к вечеру дело шло. — А то, что я вечером уже была в доме Оленева, его не смущает? Как я могла с такой скоростью, да ещё на последнем издыхании, добраться туда? На него небось цыгане налетели, вот он и напридумывал потом с испугу небылиц. Я видела один раз прошедший вдалеке от меня табор. У страха глаза велики, вы же знаете. Хм, может мне и показалось, но при этих словах на лице Анны отобразилось что-то вроде… облегчения? Да, так оно и есть. Что же, дело было не только в проверке моей «подлинности»? Ведь тогда бы на ней сияло торжество, а не облегчение. Она что, не хотела, чтобы ту её поездку кто-то видел? — А почему ты сразу не пошла к нам? — поинтересовался Дмитрий. — А, это… В общем, было одно неприятное происшествие из-за одежды, в результате мне пришлось просить о помощи первых встречных. Никита и его друзья ими и были. Если бы я бежала до дома, то была бы сейчас совсем не здесь. Уплетая за разговором овсянку и попросив уже третий стакан прохладного вчерашнего морса, я внимательно всматривалась в реакцию Анисимовых на мои слова. Что ж, похоже на то, что мне поверили. И все же, для чего был этот расспрос? Обычное любопытство? Проверка меня? Или все же желание узнать, что никто не видел такого, что не предназначено для посторонних глаз? Чёрт его знает. И так голова уже начала ныть, а ведь ещё только раннее утро!