Любовь искали и не находили. Любовь теряли и не берегли. «Любви не существует» люди говорили, а сами умирали от любви… С. Есенин
Думаю, мы все каждый день хоть ненадолго, но примеряем на себя какую-нибудь маску; добродушия и приветливости, например. Я сама так иногда делала в школе, особенно если настроение в данный момент оставляло желать лучшего. Но я никогда не думала, что за один день повстречаю так много слишком «любезных» людей! Нет, никто из них не сказал мне ни одного дурного слова, наоборот, комплименты и лесть лились на меня рекой. Но плохо прикрываемое любопытство и заинтересованность слишком сильно бросались мне в глаза, словно вместо меня какого-то диковинного зверя в зоопарке разглядывали. Да ещё эта интригантка Анна Николаевна в первых гостях, то есть у ещё не старой вдовы графини Рейгель, выдала невинным голоском, хлопая ресницами: «Вы знаете, на днях наша Марья решила устроить завтра званный вечер, а приглашения пока получили только трое гардемаринов? Ты же не будешь против, Марья, если мы позовем на него и графиню? Твой отец ведь был другом ей и ее покойному супругу». А графиня, якобы смутившись, вздохнула в ответ: «Я ни в коем случае не хочу причинять вам неудобств, княжна. Если вам не желательно моё присутствие, то я все прекрасно пойму». Ну и что мне оставалось делать? Так и бросить ей в лицо, мол, ты мне правда завтра задаром не сдалась? Может и надо было так сказать, да проклятая культурность невовремя овладела мною, и я с радостью, неплохо сыгранною, дала своё согласие на присутствие графини на завтрашнем вечере. Та же история случилась ещё в одном доме, где-то после второго или третьего визита. Какая-то Бестужева с дочерью… Знакомая фамилия, да меня хоть убей на месте, а ни за что не вспомню, где её слышала. Надо будет обязательно добраться до моего милого учебника истории, хранящегося где-то в доме Оленева. По возвращении домой я чувствовала себя ужасно. Словно по моей голове проскакал табун коней, а потом меня с головы до ног обсыпали мелкими цветными блестками, от которых попробуй ещё избавиться. А Анна, напротив, скакала как огурчик, будто все эти поездки были для неё тем же, что для профессионального спортсмена десять отжиманий. Я категорически отказалась от предложенного ужина. Мне, во-первых, просто кусок в горло не лез. А во-вторых, я во всех сегодняшних гостях объелась предложенными к чаю угощениями, то-есть пирожными, засахаренными фруктами и орешками. Одно только доводило меня до безумия — жажда. За весь день мне так и не довелось сделать ни одного глотка простой воды, а ведь человеку без неё никак нельзя. Особенно мне, привыкшей выпивать в день не менее двух литров. Хорошо хоть, что чаю да морса с утра напилась, а то бы совсем засохла. Так что первым делом, зайдя в свои покои, я велела Фаине принести мне кипяченой воды. — Зачем же обязательно кипячёная?.. Ну, хорошо, Мари: раз тебе так хочется, я принесу её. Удивительно, как быстро Фаина забыла свою недавнюю ругань на меня! Опять стала милой и доброй. Божий одуванчик, самый настоящий. — Погоди! — крикнула я, остановив её в дверях. — Сними сперва с меня это проклятое платье. Ещё чуть-чуть и я сознания лишусь в нем. За день корсет успел порядком достать меня. Ни вдохнуть свободно, ни пошевелиться! Я уже молчу про то, как в нем душно. К счастью, Фаина за три секунды избавила меня от его мертвых тисков, и мне на глазах стало лучше. Может дело было вовсе не в усталости от визитов, а в том, что у меня весь день были пережаты половина сосудов в теле? Думаю, все именно так и есть. Не знаю как, но надо непременно заставить Фаину больше никогда не затягивать меня так сильно. Если уж здесь так положено, корсет носить, то пусть зашнурует его чисто символически, без удушья! Я с наслаждением переоделась в свою сорочку, даже чепчик после всего не напрягал меня больше. В ожидании Фаины и долгожданной воды я уселась в одно из кресел, недолго понаблюдав за танцем крохотного огонька одной из свечек, стоящей в серебряном подсвечнике на невысоком круглом столике. Наверное, он здесь для того, что бы пить с него чай. Затем положила на ладонь подаренную брошку-бабочку, и переключила все своё внимание на неё. Такая красивая, такая легкая и изящная… Словно стоит на неё дунуть и она бесшумно вспорхнёт с ладони, рассыпая по стенам играющий в гранях ее изумрудных камнях свет. С чего это он вдруг сделал мне такой подарок? Мы видимся всего второй день, а уже пошёл бабочек с изумрудами дарить. Однако я не смогла долго думать над этим: не прошло и двух минут, как вернулась Фаина, неся мне письмо, запечатанное в конверте восковой печатью. — Что это? — спросила я машинально, спрятав в кулаке брошку, взяв письмо в руки и повертев его. — Письмо, Мари. — От кого? Кто принёс? — Не знаю. Прибежал какой-то оборванец, разбудил сторожа, велел срочно передать его княжне Марье прямо в руки, и убежал. — А он отдал тебе? — Ну это же всё равно что тебе, разве нет? Письмо до сих пор не вскрыто, как видишь. — Хорошо. Спасибо, Фаина, иди уже за водой наконец. Раз посыльный убежал, значит и ответ не требуется, по крайней мере скоро. — Читать-то будешь? — с каким-то нетерпением спросила Фаина, прищуривая глаза при взгляде на конверт. — Может и буду, пока не знаю. А если и да, то в одиночестве. Мне ещё стоит надеяться увидеть сегодня воду? Фаина, легонько всплеснув руками, поспешила выйти из комнаты. Оставшись наедине, я вскрыла конверт и извлекла из него сложённое пополам письмо. Оно было написано красивым ровным почерком, лишь изредка в некоторых местах буквы приобретали слегка угловатые формы. Вот его содержание:Милая княжна! Не думайте даже искать в словах слуги вашего ложь и лукавство низкое. Господь свидетель: моим пером правит сердце несчастного гардемарина, бережно грея в нем надежду, что когда-нибудь смогу удостоиться хоть намёка на то, что я не презираем вами после этого письма. Надеюсь, вы простите мне мой дерзкий, безумный порыв. Вы — тот свет, что с рассветом пробуждает мир от сна. Вы — дождь желанный, жизни сил дающий. Ваш свет пробудил меня от сна, в коем я пребывал до ныне, а дождь придал сил для жизни во внезапно охватившей меня грезе. Ваш чудный голос можно слушать без остановки, а за ласковый взгляд очей ваших и улыбку нежных уст жизнь отдать не пожалею, только прикажите. Отныне, она в ваших руках, и вам решать, княжна, как ею распорядиться. На какую обречь меня судьбу. Одно ваше слово — и я могу стать счастливейшим в этом мире, либо с покорностью принять свой горький удел несчастного… Нет-нет, прекрасная Марья, княжна моей жизни, забудьте все, что я вам написал выше. Мои слова ничего, кроме смущения, не принесут вам, я это чувствую. Кто я, что бы вы обратили на меня свой светлый взор? Кто я такой, что бы наслаждаться хрустальным голосом ангела? Нет, княжна, я почти не верю, что когда-нибудь достойным этого стану. Не держите зла на порыв мой сердечный, я как и прежде смиренно готов быть другом фамилии вашей славной, если сие будет угодно. Не отвечайте мне, молю вас, не отвечайте. В душе боюсь увидеть в нем ожидаемое. Пусть грёзы мои так и останутся при мне непотревоженными, ибо с ними мне можно будет и далее держать в себе надежду.
На всю жизнь преданный вам, Н.О.
После прочтения письма повисла долгая пауза. Но не в комнате, а в моей голове. Единственная мысль, оставшаяся в ней, была такой: «И что это было?» И в самом деле, что это было? На первые пять минут я просто съехала в глубокий ступор. Когда мои распуганные разум и хладнокровие начали робко подкрадываться обратно домой, я начала более-менее переваривать информацию. Нет, сперва я ещё раз перечитала письмо, и, не найдя в нем ничего такого ужасного, как сперва показалось, принялась думать. Что это, розыгрыш, что ли? Возможность такая имеется. Ну как человек за два дня кратковременных встреч может так полюбить кого-то? Мы, то-есть я, в реальности живём, как-никак, хоть и не совсем в своей. Но эта мысль наталкивает на новый вопрос: а зачем ему тогда это нужно? Не могу сказать, я не в ответе за то, что творится в головах других людей. В этот момент я поймала себя на том, что на лице начала расползаться улыбка, наверное, очень глупая, без возможности ее остановить. Вот я даю… И это всё от того, что какой-то юноша настрочил от руки признание и клятв насочинял. Да это просто пыль в глаза, не более! Наверняка на самом деле посмеяться надо мной хотел с дружками. — Н.О… Ну, только одному парню, из тех которых я здесь знаю, могут принадлежать эти инициалы. — Подумала я вслух, взглянув в конец письма. Очень трудно представить себе, что этот благородный юноша мог позволить себе такую шутку. Просто не верится. Может он на самом деле не шутит? Что если?.. Нет, стоп, никаких если! Это против всех законов! Рано или поздно я вернусь обратно, в XXI век, а он останется здесь, в XVIII. Это просто немыслимо… Надо как всегда смотреть на всё трезво, что я делаю всю жизнь. Может хоть это спасёт меня от навязчивых мыслей о его взгляде… Об идеальном, породистом лице и сложении… О том робком поцелуе, пусть и руки… Так, пока я не сошла с ума, надо чем-то занять себя. Первым делом я сложила письмо, сунула обратно в конверт и спрятала под ковёр, лежащий у письменного стола. Затем, сжимая на груди брошку, будто самое ценное сокровище, нашла ей место в одной из декоративных ваз, стоящих на полке над камином. Ну, кажется, всё, немного полегчало. Едва я уселась на кровать, как в дверь постучали и сразу же за этим вошла мрачная Фаина, обеими руками неся белоснежный кувшин. — Вот твоя вода. Только осторожно, она ещё горячая. — Спасибо большое, Фаина, я подожду, когда остынет, — как можно веселее произнесла я, пристально взглянув на неё. — А в чем дело? Почему ты такая… Это у тебя что, слёзы? Что случилось-то? Если тебя кто обидел… — Архип заболел!.. — сдерживая рыдания, выпалила Фаина. — Миленький мой, молодой ведь совсем. Всего пять лет как котёночком подобрала… — Ну что ты, в самом деле? — я обняла окончательно залившуюся слезами старушку, поглаживая ее по спине. — Полно из-за кота так переживать. А что случилось-то с ним? — Да все говорят, что аккурат после нашего отъезда плохоньким вдруг стал. Вялым, неуклюжим. Потом вырвало его несколько раз… Вот только сейчас узнала, когда увидела его в людской… Едва живой, бедный мой… — Хватит плакать, говорю же тебе! Мне тоже его жалко, но чего уж теперь. Видимо, гадости какой-то наелся, всякое бывает. Иди-ка спать, а Архип у нас поправится, даже не сомневайся. И не вздумай мне больше рыдать, слышишь? Это приказ твоей барышни! — Постараюсь, Мари, постараюсь. Как хорошо, что ты, как обычно, не загоревала вместе со мной. Прости меня, старую, моя девочка. Я всё уже, спокойна. — Вот и замечательно!