И вновь цветёт сирень...

Первым делом, что сделал Никита, оказавшись в моих покоях — снова с грохотом рухнул на колени, смотря на меня подобно оленёнку, ослеплённому машинными фарами. — Уж не смилостивилась ли надо мной судьба, княжна, лишив рассудка? Явь ли то, что вы не отвергли раба своего после его дерзкого порыва? — Я уже начинаю сомневаться, что вы и вправду не стали сумасшедшим. Что вы тут делаете посреди ночи? — строго произнесла я, возвышаясь над юношей подобно грозной матери над провинившимся ребёнком. — Гневитесь на меня, прекрасная Марья, вы имеете на это право. Я снова повёл себя непростительно вольно. Но я не мог уехать, не мог покинуть вас… — Вы могли приехать завтра днём. — Слишком долго, Марья, слишком долго. Это ожидание было бы самым мучительным в моей жизни. Но, — Никита ухватил края моей сорочки, — я знаю, что веду себя непозволительно. Вы вправе покарать меня за это. Делайте со мной, что хотите, я в вашей власти. Он отпустил мою сорочку, приняв прежнюю позу, сложив, словно в молитве, руки на груди, только теперь ещё закрыл глаза. И вот что, спрашивается, он ждёт от меня? — Вы бы думали, о чем говорите. А если я пожелаю сбросить вас с балкона? — спросила я. — Я сам выпрыгну, Марья. Я в замешательстве немного прошлась по комнате, затем опять остановилась напротив Оленева. А он даже не шелохнулся — как стоял в своей покорной позе, так и остаётся. Что это — реальные слова, идущие прямо от его сердца, или самое обычное пылепускание в глаза, чтобы я пожалела и дала то, что ему нужно? Как же это проверить?.. — А если ударю? — внезапно даже для самой себя выпалила я. — Княжна, я добровольно вверил вам себя. Бейте, если вам этого хочется, — спокойно прошептал он в ответ. Никогда ещё не чувствовала себя так отвратительно. Бывали, конечно, всякие разные неловкие ситуации, это жизнь, но чтобы настолько… Нет, всё, пора это заканчивать. Либо он говорит правду и все мои недавние грёзы — ничто по сравнению с реальностью, либо они не стоят и куска старой яичной скорлупы. Бывают порывы, когда мы делаем что-то с необычайной уверенностью, не задумываясь не о чем ни на миг. И только уже после приходит осознание содеянного. Так вышло и сейчас — только Никита произнёс своё последнее слово, как я, использовав всю имеющуюся у меня силу и добавив к ним вложенную тяжесть своих пятидесяти восьми килограммов веса, влепила ему пощёчину. Грохот раздался такой, что, наверное, можно было весь дом разбудить, однако он лишь в первое мгновение слегка наклонился вбок, но затем опять выровнялся. Не знаю, что за бес охватил меня в тот момент, но я так завелась, что не раздумывая нанесла ему ещё два точно таких же удара. И по-прежнему ничего… Ни одного слова, ни единого звука, даже глаз не раскрыл. Если мои руки уже строчат на меня жалобу в суд, горя как в огне и неприятно ноя от ударов, то каково же должно быть ему?.. А он даже виду не подаёт, что ему больно, будто все это и не с ним происходит. — Господи… Никита… Милый мой… Прости меня, дуру! Я, как недавно он передо мной, упала около него на колени, сразу же захватив юношу в стальные объятия, и разревелась прямо на его плече. Казалось, будто вся та боль, которую я ему только что причинила по своей необъятной глупости, в троекратном размере отлетела обратно на меня. Ну и пусть, лишь бы он больше не чувствовал ее! — Княжна?.. — неуверенно позвал меня Никита, когда мои рыдания чуть стихли. — Что с вами? У вас так сильно болит рука? Господи, и это ведь из-за меня… — Тихо, Никита, тихо, — быстро перебила я его, обеими руками взяв за голову и взглянув прямо в его глаза. — Ты ни в чем виноват, ни в чем. Это все я… Я, и только я. И не руки у меня болят, а душа. Ведь я сделала тебе так больно! — Княжна, — Никита перехватил мою руку, когда я попыталась погладить его щеку. — Для меня существует только одна боль — это ваши слёзы. Умоляю вас, остановите их, или скажите, как мне помочь вам с этим. У меня сердце сейчас разорвётся… — Отпусти мою руку для начала, — чуть улыбнувшись, ответила я, тут же принявшись гладить его по горячим щекам, попутно целуя их. — Скажи все-таки правду, тебе было очень больно? — Княжна… — Пожалуйста, я должна знать… Никита на мгновение опустил голову, словно собираясь сказать что-то невероятно тяжёлое для него. — Да, очень. Даже в неразумном детстве за все свои шалости я не получал такой сильной боли как сейчас. — И ты даже и не думал попытаться остановить меня? — Как я смею, если сам отдал себя вам в руки? Кроме ваших слёз, я выдержу всё, даже кнут. Прошу, все что угодно, но только не слёзы! Я в ответ лишь мягко приложила палец к его губам, велев тем самым замолчать, что он тут же и сделал. Вслед за этим я вновь принялась гладить и целовать его, изредка утирая своими волосами иногда ещё набегавшие на глаза слёзы. — Болит ещё? — спросила я спустя несколько минут. — Сейчас мне кажется, будто сам Ангел окутал меня своими крыльями, — едва слышно ответил Никита, смотря на меня с такой преданностью и нежностью, что мне вновь захотелось разрыдаться из-за того, что я недавно заставила его перенести. Нет, он не мог так убедительно играть свою роль. Все его слова, все клятвы и заверения — все это истинная правда. Теперь я в этом твёрдо убеждена. Если же я все-таки впала в заблуждение, то тогда я больше ничего не понимаю ни в людях, ни в самой этой жизни. — Ты ведь простишь меня, да? — с надеждой в голосе спросила я. — За что же я должен прощать вас, княжна? — удивился Никита. — За то, что я сделала с тобой… За то, что не поверила тебе и решила проверить искренность твоих слов. — И за это я должен прощать вас? Нет, я не имею права… — Но всё же? — Вы никогда и ни в чем не будете виноваты передо мной, Марья. — А если… — я на мгновение замялась, не решившись сразу же продолжить. — А если окажется, что я держу в секрете одну тайну, раскрытие которой грозит скандалом и бесчестьем всей моей семье и окружающим нас людям? — Это не важно. Я вижу вас, вот здесь, прямо перед собой: такой чистой, такой прекрасной, доброй и великодушной… Я вижу ваше истинное лицо, и, поверьте, ничто и никогда не сможет замарать его в моих глазах. Держите в секрете все, что хотите, это ваше право. — Пожалуйста, не говори мне больше на «вы». По-крайней мере не на людях. — Вы и вправду этого хотите? — спросил Никита. — Ну конечно же! Иначе зачем мне просить об этом? — Это трудно… Я не вижу себя на равных с ва… с тобой, Марья. — Ничего, — я снова погладила его, только на этот раз по густым волосам. — Зато я вижу. Мы оба молча глядели друг на друга, и глаза служили нам вместо слов. Влюблённым они и не требуются, им достаточно самого малого… Но у всего есть свой предел, и, как бы не хотелось, но разуму всегда стоит вовремя прерывать главенство сердца над телом. — Тебе надо уходить — нас могут застать в любой момент. Представляешь, какой поднимется скандал? — Но… когда я увижу тебя вновь? — робко спросил юноша. — Да хоть завтра… Я приеду к тебе с визитом вечером. Всё равно я хотела взять кое-что из своей сумки. Она надёжно спрятана у тебя? — Так же, как и моя любовь к тебе, — заверил меня Никита. — Значит, завтра? — Да, завтра днём я приеду. Ну всё, пора. Хотя нет, подожди. Мы оба уже стояли на ногах и Никита, шагнувший уже в сторону балкона, тут же вернулся обратно. — Покажи мне её. — Что показать? — не понял меня Никита. — Свою любовь. Покажи мне её, — повторила я. Знать бы самой, чего я конкретно хотела от него. А он, бедный, совершенно растерялся. Всё, на что хватило его фантазии — это взять и поцеловать мою руку. — Нет, это не она, — уверенно произнесла я. — Ещё раз. Но он так и встал в ступор, словно на робота вылили ведро воды. Да, тяжело у них тут с проявлением чувств… Придётся помогать. — Не бойся касаться меня, я не рассыплюсь как песок, — полушутливым тоном произнесла я, протянув ему руку. Никита неуверенно взял её, всё ещё с испугом глядя на меня. — Ну же, неужели это всё? Где твоё сердце? Что оно говорит тебе? Он не ответил. На словах. Вместо этого Никита вдруг порывисто подскочил ко мне, заключив в крепкие объятия, и уткнулся лицом ко мне в грудь. — Никита… — я мягко погладила его по голове. — Никита? Ты меня слышишь? — Милая Марья… Рассвет мой, я не знаю, как мне выразить свою любовь к тебе. Я боюсь оскорбить тебя любым неосторожным движением. Ты для меня как святыня… — Тихо-тихо, ну что ты? — я снова обхватила его голову руками, мягко подтянув его на один уровень со мной и положив кончики его пальцев себе на шею, как раз там, где бьется пульс. — Я живая, видишь? Не из золота, не из мрамора. Я молодая девушка, созданная из плоти и крови. И всё это жаждет лишь одного. Дальше я не стала говорить — вместо этого просто поцеловала его. Но не в щеку, как до этого, а прямо в губы. Я никогда никого не целовала до этого момента, поэтому всеми моими действиями руководили одни лишь эмоции, инстинкт и любовь. А всё, что они мне подсказывали, это не прерывать поцелуй как можно дольше. Сперва мне показалось, что он превратил Никиту в камень — настолько сильно юноша сжался. Но моя тактика сработала: через несколько секунд он немного расслабился и очень аккуратно ответил на мой поцелуй. Честное слово, будто и вправду боится лишний раз коснуться меня! Опять пришлось взять инициативу на себя — обхватив его одной рукой за голову, а второй за плечи, я на мгновение как можно сильнее прижала Никиту к себе, а затем ослабила хватку. Но лишь затем, чтобы он, в свою очередь, сразу же точно так же обхватил меня и с той же силой прижал уже к себе. Вот, это уже другое дело, а то словно последний дух потерял! Наш поцелуй, сначала робкий, как наивный весенний цветочек, начал на глазах перерождаться в зарождающееся извержение вулкана. Никита смелел всё больше и больше, уже не просто прижимая меня к себе, а уводя куда-то в сторону. Страсть, разгораясь, как искра на сухом поле, непривычно захватила нас с головой… Немного страшно думать к чему она могла привести нас обоих, если бы Никита с каким-то невероятным усилием воли не сумел в последний момент оторвать себя от меня. Отойдя на несколько шагов назад он облокотился на стену и в свете луны, которая всё это время освещала мою комнату сквозь незамурованное шторами окно, я увидела его полные ужаса глаза. — Это конец… — прошептал он. — Я просто чудовище! Нет-нет, не подходите ко мне! Теперь вы увидели всю низость моей души. Души байстрюка, рождённого от греха и самого являющегося таковым. Теперь вы видели, чего я так боялся всё это время. Насколько я страшен… — Но ты же ничего не сделал! — возразила я, несмотря на все его протесты подойдя к нему вплотную. — Дело не в том, что я сделал, а что мог сделать! Вы же не знаете… — Замолчи! — строго приказала я, крепко взяв его за обе руки и твёрдо смотря прямо в глаза. — А теперь я буду говорить. Всё, что ты сделал, лишь в большей степени уверило меня в том, что ты самый честный, сильный и благородный человек из всех, кого я знаю. Я знаю, как и что происходит между мужчиной и женщиной в порыве страсти… Не спрашивай откуда, я и сама толком не знаю — мне это просто известно. И то, что ты сумел остановиться, взять себя под контроль… Поверь, именно это как нельзя лучше показало твою любовь ко мне. Снова. Дыхание и так ещё не успело выровняться после всего произошедшего, а эта речь окончательно добила меня. Я замолчала, жадно хватая ртом воздух, будто долгое время провела под водой, и с добротой смотрела на Никиту. Он так же как и я тяжело дышал, только ещё на середине моей речи опустил взгляд в пол и так и смотрел туда же. — Марья, вы… То есть ты, — быстро исправился он. — Ты… Ударь меня ещё раз. — Что? — изумилась я. — Пожалуйста, прошу тебя. Только в твоих невинных глазах я немыслимым чудом незаслуженно остался неизменным. Но сам я не могу простить себя… Поступи со мной ещё раз так, как я этого заслуживаю. — Может я сама решу, чего ты заслуживаешь, а чего нет? — Пожалуйста, — повторил Никита. — Это единственное, что может искупить в моих глазах мою вину перед тобой. — Нет. — Твёрдо помотала я головой. — Я не сделаю этого, даже не проси больше. Ты не думал, каково будет мне от того, что я опять умышленно причиню боль любимому мне человеку? И немедленно выкинь из головы эту дурь! — Хорошо, Марья, как скажешь, — понурив голову, произнёс Никита. — Для всех я Марья, в том числе и для тебя. Но я так же хочу, чтобы у тебя ассоциировалось со мной совсем другое имя. — Какое же? — Агния. — Агния? — Да. С греческого «агнос» переводится как «невинная», а с латинского «agnus» — «агнец», «ягненок». — Агния… — протянул Никита, словно пробуя его на вкус. — Это прекрасное имя. «Невинная». «Ягнёнок»… Какой верный выбор — это как раз и есть твоё истинное имя. — Только тссс… Это секрет. Наш общий секрет. Никто, кроме тебя, не знает, что я себя называю таким именем. — Ты доверила эту тайну бескрайнему небу, Агния, — Никита поцеловал мне руку. — А оно никогда не раскрывает доверенных ему тайн. — Завтра я приеду. Вечером, как и обещала. Надеюсь, ты к этому времени сумеешь до конца простить себя в том, в чем и не был виноват. — Только с благословения Божьего… — Никита перекрестился. — Помолись за меня, грешника, моя невинная Агния. Кого как ни тебя и твой чистый голос ангела слышать Господу? Я сам сделаю для этого все, но только ты можешь выпросить у Него истинное прощение мне. — Я помолюсь, не волнуйся. Ну же, иди скорее домой. Так скоро и рассвет наступит, — поторопила я его. — А как ты вообще пробрался ко мне? — Оставил коня неподалёку от дома, перелез через ограду и забрался на балкон, благо под ним весьма пышная растительность, — Никита замолчал, с минуту смотря на меня немигающим взглядом, затем опять поцеловал руку. — До завтра, Агния, она же Марья. С этими словами Никита раскрыл двери балкона, там ещё раз обернулся в мою сторону, а затем легко, как тень, перелез через перила и скрылся из виду. Мне оставалось только закрыть за ним двери и задернуть шторы… Но я не сделала ни того, ни другого. Вместо этого я раскрыла все шторы в комнате, впустив в покои свежие предрассветные сумерки, которые уже накрывали собой землю, и подошла к висящим в комнате Святым образам, в нерешительности замерев перед ними. В последний раз я молилась в далёком детстве, когда бабушка, мама моего отца, истинная верующая, учила меня основным молитвам. Меня и крестили только по её настоянию, так как родители всегда скептически относились ко всему подобному. Как впоследствии уже и я. Но сейчас, дав обещание Никите, я не могла его нарушить. Сложив пальцы в давно забытом жесте, я трижды с поклоном перекрестилась, шёпотом произнося все известные мне молитвы, перемешав их со своими словами, всей душой прося Небо даровать Никите собственное прощение и спокойствие духа.