И вновь цветёт сирень...

Произведённый на нас эффект от слов Гаврилы трудно передать словами. Княжна Марья Анисимова, настоящая княжна… Вот здесь, внизу, стоит у входа, и ждёт когда к ней спустится сын ее крестного. И даже не подозревает, что в этом же самом доме — лежу я, ее двойник, живущая под ее же именем. Если она меня увидит, если узнает, что я присвоила себе ее место… Боже, к чему же это может привести? Что тогда со мной будет? Нисколько не сомневаюсь, что Марьи понадобится меньше одной минуты на моё разоблачение. Но что же здесь делают с самозванцами? Сажают в тюрьму? Ссылают в монастырь? Отправляют в ссылку?.. В любом случае, ничего хорошего мне не светит. Не могу с уверенностью утверждать, но тем не менее готова поспорить, что Никита думал сейчас о том же, что и я. Это было видно по его лицу, которое он поспешно отвернул от Гаврилы, чтобы скрыть своё замешательство и растерянность. Ведь как на его месте поступил бы с той бродягой любой другой, будь я не самозванкой? Конечно, прогнал бы ко всем чертям. Но в нашем случае… Как можно прогнать несчастную девушку, пришедшую возможно к своей единственной надежде хоть на какую-либо помощь? Да и какого мнения она будет после такого «приёма» о самом Никите? Но и звать её в дом тоже не лучший вариант… Ведь если мы так схожи, что нас не различили даже ее домашние, то как будет выглядеть нахождение в одном доме двух совершенно одинаковых людей? Причём всем известно, что Марья была единственной дочерью князя Анисимова. Да и никак не удастся скрыть нас друг от друга. Ведь дело даже не в том, что мы можем случайно встретиться или кто-то ненароком взболтнёт чего-нибудь лишнего… Просто я сама уже не могу больше быть Марьей. Всё, не могу больше никого обманывать. Хватит! Я и раньше терзалась из-за этого, но тогда я не знала ничего о её судьбе! А сейчас, когда она уже здесь, я просто не имею никакого права и далее занимать её место. Никите надо непременно впустить её в дом, а мне… А мне нужно поскорее убраться отсюда куда подальше, пока я не навлекла на Никиту какую-нибудь беду. Ведь он, получается, почти что сообщник в моем обмане. Черт знает эти законы прошлого, но от греха подальше лучше исключить всякую возможную опасность для ни в чём не виновных людей. Все эти размышления заняли у меня всего несколько секунд, но если Никите и удалось скрыть от Гаврилы своё лицо, то моё было прямо на виду. И видимо, выражение на нём было более чем красноречивым, так как Гаврила тут же заверил нас, что немедля прогонит эту самозванку ко всем чертям! — Нет-нет, обожди с этим, — тут же встрепенулся Никита, мгновенно овладев собой. По крайней мере, на вид казалось именно так. — Но, барин, какая же она княжна, если эта самая княжна со вчерашнего вечера лежит хворая в вашем же доме? — Не о том думаешь, Гаврила. Я сам разберусь с ней и со всем остальным. А твоё дело только в том, чтобы провести девушку в дом, да желательно, чтобы никто того не видел, да накормить, если нужно. Неужто сам ещё не додумался, что человек явно в помощи нуждается? — Да как же… — совершенно растерялся камердинер. — А имя? — Да что «имя»? Как ей ещё следовало обратить на себя твоё внимание? От тебя порой и льда зимой не допросишься! «Негоже барское добро даром раздавать», — так ведь ты говоришь? Так вот, не медли более и поторопись выполнить всё, что я тебе велел. — Э-э, барин-барин, опять душа ваша добрая толкает вас в историю ввязаться, — покачал головой Гаврила. — Да последнему дураку ясно, что одна лишь помощь ей от нас надобна! Вот приютим лису в доме, а после добра хозяйского недосчитаемся… — Ты всё ещё здесь? — вдруг разозлился Никита. — Я тебе что сказал? А ну, пошёл прочь отсюда! — Ладно-ладно, чего кричать-то сразу? — несколько расстроенно произнёс Гаврила. — Коль уж слушать не желаете, то что поделаешь… А только не говорите потом, что я не предупреждал вас. С этими словами он собрался уходить, а я заметила на лице Никиты следы происходящей внутренней борьбы. Он закрыл глаза, немного помотал головой, опустив её при этом вниз, а затем сильно сжатым кулаком слегка стукнул по спинке своего стула и в два прыжка догнал Гаврилу, который успел отойти от комнаты всего на несколько шагов. — Гаврила! Гаврила, постой. Ну, прости, прости меня, я не хотел тебя обидеть. Просто дело в том, что… ну, просто… Просто попробуй, пожалуйста, поверить, что я делаю всё это не просто так. Понимаешь? — Не просто так… Ладно уж, — смягчившимся голосом молвил камердинер, — делайте как знаете. Только я с этой девицы глаз не спущу! — Делай как знаешь, — улыбнулся Никита. — Но ты больше не злишься на меня? — Да как я могу злиться на вас, Никита Григорьевич? — всплеснул руками Гаврила. — Да у меня духу никакого на то не хватит! Скажите тоже — злиться… — Спасибо тебе, — Никита быстро обнял Гаврилу. — А теперь поспеши к гостье нашей, да в лабораторию свою проведи. Пусть считают за твою очередную клиентку. — Да понял я, понял. Всё исполним, барин. После этого Никита вернулся ко мне в комнату и закрыл за собой дверь. Но затем почему-то передумал и приотворил её, оставив довольно широкую щель — в неё спокойно мог протиснуться любой человек. Ну, если только при условии, что у него отсутствовало бы пузо. При этой мысли я невольно улыбнулась, и вместе с тем ощутила, как от целой бури тревоги и страха не осталось и следа. На смену пришла даже пугающее спокойствие и странное умиротворение… Как будто всё встало наконец на свои места. Хотя мне по прежнему была неясна моя дальнейшая судьба. Но это меня почему-то больше не тревожило. Наоборот — в душе была какая-то твёрдая уверенность в том, что теперь всё точно будет так, как нужно, вне зависимости от того, чем это окажется для всех. — Ну, вот и всё, откняжнячилась, — сказала я вслух, когда Никита снова уселся около моей кровати. — А знаешь, я даже рада, что всё сложилось именно так: не оправдались худшие опасения. Ведь настоящая княжна оказалась жива. — Меня удивляет ваше равнодушное спокойствие, — сказал Никита. — Ведь её появление грозит вам разоблачением. — Ну и что? Главное, что она жива, а я уж там как-нибудь да не пропаду. Только ты поможешь мне? — Чем же? — Ну как же — с побегом. — С каким ещё побегом? — удивился Никита. — Ну как с каким? Ведь сам же говоришь — мне теперь грозит разоблачение. Я не в курсе законов вашего времени, но не жду ничего хорошего для себя. А какой ещё у меня остаётся способ спасения? Я вижу только побег. И не важно куда, главное подальше отсюда. Подальше от всего… А хочешь, — я ухватила руки Никиты, — хочешь мы убежим вместе? Забудем к черту всё прошлое, поселимся где-нибудь в дали от людей, в какой-нибудь лесной хижине. Будем жить отшельниками, только ты и я, да лесные звери по соседству. И никаких законов, никаких преследований и условностей! Одна лишь свобода. — Агния, успокойся, — Никита отнял у меня свою руку и ласково погладил ею по моей голове. — Это говоришь не ты, а не унявшиеся ещё тревоги пережитого. Но если бы ты знала, как я желал бы исполнения твоих слов! Но никак нельзя; побегом мы ничего не решим, а только ухудшим твоё положение. — Но у меня не остаётся иного выбора… — Ещё как остаётся! Мы, во-первых, ещё не знаем точно — Марья это или нет. А во-вторых; а вдруг именно она и поможет тебе? — Извини, но, кажется, моё безумие оказалось заразным. Как она может помочь мне? Да и с какой стати? — Я и сам пока не знаю… Сперва надо поговорить с ней и выяснить хоть что-то для начала. А от этого уже и думать, что делать дальше. С этими словами Никита снова ухватил мои руки и взглянул мне прямо в глаза: — Только ничего не бойся. Если сам Господь дал нам такой великий дар как наш, то ничто не сможет его разрушить. Обещаю, я не допущу такого. С тобой непременно всё будет хорошо. Но для этого я должен начать действовать. — А я могу пойти с тобой? — спросила я с надеждой, хотя сама понимала всю нелепость своей просьбы. — Конечно можешь, только стоит ли? Ты ещё не достаточно окрепла, да и к чему тебе показываться на глаза Марьи, если сама же только что так боялась разоблачения, что даже сбежать хотела? — Да, ты прав, полностью прав, — вздохнула я. — Ну так иди уже к княжне, да возвращайся поскорее. А я тут побуду. Да, а где вся моя одежда? Ты не представляешь, как мне неловко находиться в одной ночной рубашке. — Твои вещи вон там, — Никита указал на сложённые на одном из сундуков вещи. — Девки всё выстирали, починили и разгладили, так что, если силы позволяют, можешь спокойно переодеться в свой наряд пастушки. — Спасибо, — улыбнулась я. — Это просто замечательно. Мне теперь не придётся больше краснеть за свой вид. Никита, — снова остановила я его, когда он почти уже ушёл. — А можно мне что-нибудь съесть? Хлеба там какого-нибудь… А то ещё немного и я помру с голоду. — Конечно, сейчас же распоряжусь. Если чего не хватит, то не стесняйся — я велю всем слушаться тебя так же, как и меня. — Спасибо тебе, спасибо за всё, — сказала я как можно более искренне, так как именно благодарность теперь переполняла меня. — Я рад делать для тебя даже такие мелочи, — так же искренне ответил Никита и, помедлив в дверях ещё пару мгновений, видимо, на случай если я ещё чего захочу, покинул комнату. А я не стала терять времени и поскорее переоделась в свою прежнюю простенькую одежду. Тело ещё не очень хорошо меня слушалось, а конечности будто заменили на вату, но лежать немощной мне было просто до дрожи отвратительно. В комнате не было зеркала, но и без него было ясно, что на голове у меня творится настоящий хаос. Рыскать по ящикам и шкафам в поисках гребня я не решилась, хотя роскошной шевелюре Никиты без гребня никак нельзя было обойтись, так что где-то он должен был лежать. Но это опять возвращало меня к моим привычкам из прошлой жизни — ни за что не взяла бы чужую расческу! Кому бы она не принадлежала. Поэтому я худо-бедно расчесала волосы пальцами и по-быстрому заплела всё это безобразие в косу. Так они, по крайней мере, почти не мешались мне. После этого непродолжительного занятия я, чтобы ещё хоть чем-то занять себя на время, подошла к раскрытому окну, выходящему прямо на цветущий сад, и глубоко вдохнула пропитанного пьянящими медовыми запахами воздуха. Это словно окончательно отогнало от меня всю оставшуюся слабость и как чашу наполнило прежней утерянной энергией. А вместе с ней ко мне вдруг пришло осознание того, что я не могу вот так сидеть здесь и просто ждать. Причем неизвестно чего. К тому же в сердце начало то и дело скрестись какое-то противное чувство, будто кто-то иголкой скоблил по нему. И это мучительное ощущение лишь усиливалось по мере того, как я пыталась отогнать его. «Он нарочно оставил меня здесь»,— как какая-то подлая змея, шептало мне подсознание. «Пока ты здесь сидишь и ждёшь вестей — он сидит там, с ней — твоей копией, — а потому почти что с тобой. Тоже самое, только родовитое и из своего мира. Выбор же очевиден, не так ли? Нет, говоришь? А почему он тогда даже не предложил тебе тайком понаблюдать за их разговором? Видно есть что скрывать. Это же просто как день — знают друг друга с детства, отцы кумы, а внешность её взрослой он успел оценить на тебе. И так удачно забрела именно в его дом! Бывают же такие совпадения, погляди-ка…» — Господи, неужели я уже опускаюсь до пустой ревности? — почти заламывая руки, прошептала я, бесцельно бродя по комнате. Ревность… Как далеко было для меня это понятие на протяжении всей жизни! И вот, похоже, и она настигла меня… Разумом я прекрасно понимала, что Никита оставил меня здесь лишь из соображений безопасности и ушёл только на обычный разговор. Да и странно было бы ему игнорировать дочь своего крёстного, которая к тому же пропала без вестей. Само собой разумеется, что он должен встретить её, приютить у себя и расспросить обо всём, что с ней произошло. И вполне понятно, почему Марья не пошла сперва в дом к своей мачехе — с такой семьей лучше вообще никогда не возвращаться домой. Так что при разумном взгляде на ситуацию для ревности не должно быть никакого повода. Да только прорезанные иглой раны на сердце уже явно начали кровоточить, так как я уже ощущала себя как ядро в жерле извергающегося вулкана, или же как пробка в бутылке взболтанного шампанского. Ведь дело не только в Никите — уверенность в нем я быстро у себя восстановила — дело было в самой Марье. Эта девица и само её присутствие поблизости от Никиты и разбудило во мне эту ревность. Вот какого черта ей понадобилось искать в его доме? И вроде бы я уже всё себе объяснила, да только подсознание не затыкалось ни на секунду. Ещё чуть-чуть — и я была готова разнести и стереть окружающие меня стены до атомов, лишь бы своими глазами убедиться в своей неправоте. Как раз в этот момент в комнату вошла одна из служанок, принеся мне на подносе свежеиспеченного хлеба, кувшин с неизвестным содержимым, и несколько пирожков. — Вот, изволите откушать, барышня, — словно читая по слогам, проговорила она, поставив поднос на столик. — Барин велели принести всё как для него, а это всегда не особо много. Может, желаете ещё чего-нибудь? — Да, желаю, — я подскочила вплотную к этой плотной, круглоголовой, русоволосой девице. — Скажи, где тут у вас лаборатория Гаврилы? Реакция на сказанные мною слова подтвердили догадку, что поставленный таким образом вопрос точно даст понять, чего именно я хочу узнать. Глаза у девицы округлились, а рука явно на автопилоте несколько раз перекрестила свою владелицу. — Что вы, барышня, да на кой вам к этой преисподней приближаться? Барин ж прибьёт меня, случись чего-сь с вами!.. — Да не случится ничего — это же простая комната, приспособленная на манер обычной кухни с добавлением кузницы, — попыталась я успокоить её, вспомнив «лабораторию» Гаврилы в городском доме. — К тому же, сам барин только что ушёл туда. А раз он не боится, то и нам тем более нечего трусить. Ты просто проводи меня туда, а там я уж сама разберусь. — Ох, ладно, барышня, как скажите. Провожу, коль так надобно. И девица, имя которой я так и не узнала, пошла вперёд, а я едва не подталкивала её сзади от нетерпения и попутно молясь, чтобы друзья Никиты или Гаврила не заметили меня. Иначе лишние расспросы были бы обеспечены. Но, на счастье, все, видимо, были заняты совершенно другими делами, поэтому я со своей проводницей беспрепятственно преодолела большие светлые коридоры дома, и прошла к стоящему во дворе сарайчику, подходить к которому сама девица наотрез отказалась. Лишь сказала: «Вот это место окаянное». И смылась поскорее оттуда. Моё нетерпение не позволило мне не отметить практичности расположения «лаборатории». Достаточно далеко от дома, чтобы в случае чего с ним ничего не случилось. А так как всё из дерева, то всё могло случиться в любой момент. Сюда бы ещё парочку огнетушителей, и вообще было бы замечательно. Правда их заменял виднеющийся неподалёку колодец. Вообще сам двор был очень неплохой — просторный, довольно чистый по здешним меркам. В пристройках явно имелась ещё и собственная псарня, судя по доносящемуся из них громогласному лаю. Странно только, что никого из слуг не было на улице, но, видимо, их было совсем немного и каждый был сейчас где-то при своём деле. На полный осмотр двора у меня не было времени, так как все моё внимание поглощало лишь одно — сарай. Мой план был очень прост: заглянуть в дверную щель и по возможности понаблюдать за происходящим там внутри. Дело занимало меньше минуты, но зато оно разрешило бы все мои сомнения. Стараясь не производить никакого шума, я аккуратно приоткрыла дверь и быстро заглянула в образовавшуюся щелочку. И тут же отпрянула от неё, будто меня опалили огнём. Хотя ощущения были схожими — лицо мигом налилось жаром, как и всё тело, а дыхание превратилось в сопение разъярённого быка на корриде. И вместе с тем захлестнули сильная боль и отчаяние. В то мгновение я твёрдо убедила себя в том, что предчувствия не обманули меня — я увидела её, свою точную копию, только в каком-то старом полу-рваном платье, сидящую напротив Никиты и чуть склонившуюся в его сторону, а он бережно держал её руки, глядя на неё тем самым нежно-восхищённым взглядом, каким только что смотрел на меня. Чувствуя страшную обиду от этого предательства, я, утерев прорвавшиеся из глаз против воли слёзы, рванула прочь от этого сарая, как от чумного. Только около дома пришлось остановиться — бежать дальше было бы очень глупо, и неуважительно по отношению к себе. Пусть делают там что хотят, только это ни в коей мере не будет выбивать меня из равновесия. Пусть ещё посмотрят, кто здесь действительно является княжной! И дело вовсе не в наследственном титуле… — Барышня, да как же вы тут оказались? — внезапно возник под боком почему-то запыхавшийся Гаврила. — Идите в дом поскорее, да в комнатку ступайте — сил вам надобно поднабраться для прогулок. — Спасибо за заботу, но думаю, я сама в состоянии понять, на что у меня хватает сил, — глухим голосом ответила я. — А ты почему так тяжело дышишь? — Ой, барышня, да у нас нынче просто какой-то листопад из гостей! Вот теперича и сам барин пожаловать изволил! — Какой ещё барин? — не сразу сообразила я. — Да сам барин, князь Оленев, батюшка Никиты Григорьевича. Ой, барышня, ой и забот теперь на голову свалилось! — Ну так чего ты, в таком случае, на меня время тратишь? Не я хозяйка в доме, так чего мне так подробно докладывать? Беги к своему младшему барину и с ним и обсуждай хлопоты свои, — несколько грубо сказала я. — И то верно, — согласно кивнул Гаврила, видимо, не обратив на мой тон никакого внимания. — Ну так вы в дом ступайте, а я к барину. С этими словами он поспешил к злополучному сараю, а я побрела к выделенной мне комнате. Дорогу запомнить было проще простого, поэтому на сей раз проводник мне не требовался. Однако на середине пути я остановилась, так и замерев посреди лестницы. И дело было вовсе не в незапно посетившей меня очередной мысли или гениальной догадке. Я увидела как там, внизу, по коридору идёт вылитая копия Никиты, только уже постаревшая и с поседевшими волосами. Но все повадки, сама манера держаться… Как может быть столь точное сходство даже у таких близких людей, как отец с сыном? На мгновение я забылась и, рассматривая старого князя, как какого-то причудливого обитателя зоопарка, я спустилась немного вниз, почти перегнувшись через перила. И, вполне ожидаемо, встретилась взглядом с твердыми, выражавшими всю силу внутреннего духа, зелёными глазами князя Оленева-старшего…