И вновь цветёт сирень...

Первое время мы молча разглядывали друг друга. Взгляд князя был любопытно-напряжённый, будто он пытался что-то вспомнить, но никак не получалось. Наконец он прервал затянувшееся молчание, а взгляд его приобрёл некую теплоту: — Господи, да неужели глаза меня не обманывают? — Простите, вы о чём? И с кем имею честь говорить? — переспросила я, изобразив на лице недоумение. Ведь если мне продолжать придерживаться легенды, что я, то есть Марья, теряла память, то по идее я не должна была так сразу вспомнить его. По крайней мере я выбрала такую тактику. — Я — князь Григорий Оленев. Но, а ты, девочка, неужели ты Марья, моя крестница? — Вы правы, я княжна Марья Петровна Анисимова. А раз вы — князь Григорий Оленев, то значит вы… мой крестный? — Выходит что да, — тепло улыбнулся князь и на миг его лицо словно просияло. — Но какими судьбами Вы, милая Марья, оказались здесь, в моем доме? Не ради же встречи со мной — о своём приезде даже я не знал ещё пару дней назад. — Это долгая история, но думаю все разъяснения Вам в полной мере предоставит Никита Григорьевич, — во время своего ответа я увидела, как в холл со стороны двора вошёл Никита, поэтому я и решила перебросить на него разговор с князем. — Доброго дня Вам, батюшка, — сказал тем временем Никита, подходя к отцу. — С прибытием. Как доехали? — Здравствуй-здравствуй, друг мой, — ответил князь, а лицо его приобрело прежнюю непроницаемость и надменность. — Всё прекрасно, доехал как всегда благополучно. Ну, а ты здесь, как я вижу, совсем без меня не скучаешь. Даже гостей в дом водишь, и весьма недурных. Намек на то, что этим гостем являюсь я, был более чем прозрачен, и меня весьма задел тот насмешливый тон, с каким князь произнёс это. И куда это с приходом Никиты испарилось всё его дружелюбие? Хотя вряд ли князь хотел как-то обидеть меня, скорее это был камень в огород Никиты, который не замедлил с ответом: — Батюшка, Ваш тон не уместен в данном случае. Марья Петровна нуждалась в помощи и я не мог не оказать её ей. — Мой тон? — переспросил удивлённо князь. — А что тебе, позволь спросить, не понравилось в моем тоне? — Вы сами всё прекрасно понимаете, батюшка, — всё так же спокойно ответил Никита, попутно с неким беспокойством взглянув в мою сторону. То ли его беспокоило моё состояние, то ли ему не по-душе, что подобный разговор завёлся в моём присутствии. — Нет уж, друг мой, всё же не понимаю. Почему помощь княжне пришлось оказывать тебе, а не её семье? — с нарастающей строгостью в голосе спросил князь. — Если под моей семьёй Вы подразумеваете Анну Николаевну, её сына и всё их окружение, то я на полном серьёзе готова заявить, что никакой семьи у меня нет, — вмешалась я, произнеся это как можно громче. — И можете не волноваться насчёт моего присутствия в Вашем доме, дорогой крестный, я здесь не задержусь и до вечера. Как бы мне не хотелось того, но меня ждёт так называемая «семья» и навязанный отцовским завещанием жених. А теперь я с вашим или же без вашего позволения покину вас обоих — мне нездоровится. И, не дожидаясь ответа, я практически убежала от них и остановилась уже только в своей временной комнате. В ней меня сразу же встретил аппетитный аромат завтрака, который все ещё ждал меня. Наверное он даже не успел ещё остыть за такое короткое время… Ослабленный организм всё сильнее настаивал на немедленном подкреплении, поэтому я незамедлительно с волчьим аппетитом принялась за трапезу. А в кувшине, содержание которого мне было до сих пор неизвестно, оказалось удивительно вкусное парное молоко, которое я едва не выпила залпом после первого же глотка. За едой мои нервы, натянутые как тетива лука, значительно расслабились, и я смогла пересмотреть недавние события в более разумном свете. Как бы я не была зла на Никиту, а всё же я была рада, что он вступился за меня перед своим отцом. Вообще старый князь вызывал у меня противоречивые чувства… С одной стороны, со мной он выглядел очень по-доброму, глядел и разговаривал едва ли не с отцовской теплотой. Но стоило только появиться Никите, как тон князя сразу же стал неузнаваем — холодный, насмешливый… Будто вовсе и не сын пришёл, а какая-то обуза, которую он вынужден как-то терпеть. Неужели князь так относится к сыну только из-за того, что тот незаконнорожденный? Но, извините, а кто собственно виноват в этом? Уж точно не Никита, он здесь вообще ничего не выбирал — всё произошло без него. Но зачем тогда князю так относиться к нему? И опять же я возвращаюсь обратно к одному и тому же ответу — незаконнорождённый… Просто как клеймо какое-то! Вот ведь ужасные времена… Кстати о временах… Вот приезжает князь в дом, и находит в нём гостящую у его взрослого сына девушку. И не важно что она крестница; кровного родства это не приносит. И вот что он должен был подумать в первую очередь? Причём я практически уверена, что старый князь все время переносит ошибки своего прошлого на настоящее Никиты. А раз так, то как должно в таком случае выглядеть моё нахождение под одной крышей с ним?.. Боже мой, да это же настоящий скандал! Вот откуда такой тон в разговоре. Вот почему Никита так беспокойно смотрел в мою сторону! Точно, он боялся, как бы этот скандал не разразился при моем присутствии! Беспокоился обо мне… А что я в ответ? Взяла и бросила его одного под удар! «И куда это так внезапно делась твоя обида на него?» — опять заговорило подсознание. «Ведь ненавидела его всем сердцем, а теперь что?» — А теперь я просто пришла в себя, — ответила я сама себе. — Да, я ненавидела его за тот взгляд на эту Марью. Но разве можно записывать человека во враги только из-за такой незначительной мелочи? Я же даже не знаю, о чем шёл разговор в тот момент. Быть может, она как раз рассказывала как ей удалось спастись? Нет, я не могу злиться на Никиту. На Марью — да, потому что я совершенно её не знаю. Но не на Никиту. Я слишком сильно люблю его, чтобы ненависть могла выжечь из меня это чувство к нему. Надо непременно пойти и посмотреть, что там происходит сейчас. Я ведь могла задеть старшего князя и своим неприветливым поведением. Оно и понятно — он для меня совершенно чужой человек, но ведь для Марьи — крестный отец, а это ведь со взгляда церкви едва ли не важнее кровного родства. Он ведь и говорил со мной сейчас, как с родной дочерью… Да, безусловно, я обидела его. И теперь это, а ещё и подозрения насчёт намерений Никиты, в троекратном размере выльются на него. Не знаю как, но мне надо по-возможности помочь ему. Хотя моё заступничество в разговоре отца с сыном может очень скверно выглядеть… Да и как будет чувствовать себя Никита, если я вдруг полезу со своей защитой? Не знаю, право — не знаю… Я уже совсем запуталась. Решив разобраться во всём непосредственно на месте, я, сама не зная зачем, как можно тише вышла из комнаты и поспешила вниз в расчёте встретить хоть кого-нибудь, кто мог бы сказать мне где сейчас Никита с отцом. Так и вышло — пройдясь немного по первому этажу, я наткнулась на Белова и Корсака, которые стояли у каких-то дверей и едва ли не отпихивали друг друга. — Господа, — обратилась я к ним шёпотом, так как уже догадывалась за чем они подглядывают. — А вы случайно не знаете, где князь Григорий и Никита? — Здесь, — ответили оба, отстранившись от дверей. — Но Вам, княжна, не следовало бы именно сейчас вмешиваться в идущий разговор — он не из приятных. — И вы, как верные друзья, сочли своим долгом непременно подслушать его? — с укором сказала я. — В таком случае мне тем более нечего стесняться. — Не стоит, княжна, там и о Вас говорят, — попытался остановить меня Корсак, а Белов слегка коснулся плеча. — Тихо, — шикнула я в ответ и попыталась заглянуть в щель. Нет, слишком маленькая, чтобы что-то увидеть. Но зато звук шёл свободно. — Ты прекрасно знаешь о своём происхождении, — говорил князь голосом какого-то верховного судьи. — Незаконнорождённый, дитя греха. Увы, моего греха, и мне никогда не отмолиться от него. Но я не могу спокойно смотреть на то, как ты в дом в моё отсутствие приводишь девушку. Хуже того — мою крестницу! — Батюшка, я уже несколько раз объяснил Вам, почему Марья Петровна здесь. Я же не мог бросить её в лесу без сознания! — Ты мог бы отнести Марью в её дом. Это было бы гораздо разумнее. Ты вообще понимаешь, как её нахождение здесь подрывает её репутацию? Все слуги в доме уже наверняка по несколько раз перемыли ей кости, а заодно тебе и мне. Ты ставить под угрозу не только нашу семью, но и Марью! Девица без сопровождения в доме мужчины! Если бы не твоя распущенность и безответственность, то ничего подобного бы не произошло и девочка не попала бы в такую скверную историю. Но нет, чего мне ещё следовало ожидать? Ты даже не понимаешь всей тяжести своих поступков… — Я понимаю только то, батюшка, что никогда не поступил бы по-другому. Если бы я принёс Марью Петровну в её дом, то это скорее бы переросло в скандал. И видит Бог — я скорее пущу себе пулю в лоб, чем сотворю с Марьей Петровной или любой другой девушкой и женщиной то же, что некогда сделали Вы, батюшка. Не мне обвинять Вас, не мне судить о том, что было — я просто не имею на то права. Но той ошибки я никогда не допущу в свою жизнь, даже несмотря на то, что я незаконный, неправильный, в глазах общества. Пусть ходят сплетни — они ходили, ходят и будут ходить до тех пор, пока существует человечество. И Вы, батюшка, можете делать со мной всё, что захотите за мою дерзость, но я совершенно чист перед Господом, а он единственный, кто может судить всех нас. Да, я не праведник, и грехи за мной всё же водятся, но нет среди них ни одного из семи смертных. Я всё сказал, батюшка, теперь Ваш черёд — вынести мне приговор или же отпустить с миром. На то Ваша отцовская воля, мне же остаётся лишь подчиниться. Но Вы знайте, что мне не о чем жалеть, как и о всех своих словах. После этой речи Никиты повисло молчание. Казалось что весь дом замер в ожидании слов старшего князя, но залаявшие во дворе собаки согнали это наваждение. Я не видела происходящего в комнате и не могла представить себе что там сейчас — стоят они или сидят, или же один Никита стоит, а князь за каким-нибудь столом заседает… Смотрит ли Никита на него спокойно или же нет? Как смотрит на сына князь? Злится ли за такую смелую речь? И неужели все эти слова стали результатом моих советов? Это же я говорила Никите, что ему не надо бояться отца и хоть раз поговорить начистоту. Вот он и поговорил, только каков будет результат? Характер-то у князя тот ещё… Подобную смелость может и не оценить. — Вон с глаз моих! — вдруг рявкнул князь, что я аж чуть подпрыгнула. — И что б я тебя не видел больше! — Батюшка… — Пошёл вон! — ещё громче крикнул князь. Вслед за этими словами, будто они его сдули, из той комнаты стремительно вылетел Никита. Мы же втроём едва успели разбежаться в бока и затаиться, чтобы не быть застуканными за подслушиванием. Хотя Никита сейчас не заметил бы нас, стой мы прямо на его пути. Мы и глазом моргнуть не успели, как затихли его быстро удаляющиеся шаги. Тогда я осторожно подошла к распахнутым дверям и украдкой заглянула в комнату. Это было нечто вроде небольшой гостиной вперемешку с библиотекой, но ни то, ни другое. Голубые тона стен, массивные шкафы с книгами, широкие бархатные диваны бордового цвета с резными узорами на спинках… Большое светлое окно прямо напротив входа, там же несколько кресел и столиков с подсвечниками. В одном из тех кресел и сидел князь, отвернувшись от входа и уперевшись лбом в спинку кресла. Весь его вид выглядел угнетающим, горестным и тяжёлым. Невозможно было не ощутить жалости к этому человеку, тем более когда сам знаешь, как тяжело может быть временами на душе… Махнув рукой Белову с Корсаком, чтобы они убирались отсюда — к слову, никто и не стал спорить — я тихо зашла в комнату, стараясь не слишком громко ступать по паркету, хотя это не особо получалось. По крайней мере, князь уже наверняка знал, что не один в комнате. — Крестный… — тихо позвала я его. — Григорий… Простите, запамятовала отчество… — Ильич, — глухо ответил князь, хотя я и не ожидала сейчас ответа. — Простите меня, Григорий Ильич. Это всё моя вина… Из-за меня Вы поссорились с сыном. — Нет-нет, Марья, только себя ни в чём не вини, — князь развернул ко мне своё лицо и я увидела что глаза у него неестественно влажные. — Не знаю, слышала ли ты всего разговора, но ты должна знать… Да садись, что ты стоишь? Вот сюда, да. Я уселась в соседнее кресло от князя, и он тут же ухватил мою левую руку. — Просто знай — ты для меня как родная дочь. Твой отец одному мне доверял все свои самые сокровенные тайны и я пока единственный, кто знает о тебе… весьма много, — замялся князь, и ясно было что он сейчас едва не проговорился в чем-то. — Что же Вы такое знаете, крестный? — Не важно, дитя моё, сейчас это не важно. Ещё не пришло время рассказывать. Ты лучше вот что скажи — что мой сын? — А что он? Вылетел пулей из комнаты и всё. — Если бы он знал… Если бы он только знал, как я его люблю! Он моё единственное родное дитя, рождённое лишь одной любимой женщиной. Мой мальчик… Как я боялся в его детстве, что не смогу справиться с отцовским долгом! Вот как вырастить из такого милого ребёнка настоящего, достойного, благородного человека? Я никогда не говорил ему что люблю его, никогда не проявлял ни капли жалости… Я всегда считал, что с мальчишками можно только так. А теперь всё острее ощущаю боль в душе, словно чувствую всё то, что причинял ему все эти годы. Понимаешь, я всегда хотел, чтобы он был лучше меня, выше меня, грешного… И ведь вижу что всё так и вышло — Господь помог, услышал молитвы отца — лучшего сына и желать нельзя. Но всё никак не могу остановиться… Всё боюсь за него. Боюсь, что собьётся мальчик с верного пути как некогда и я… — Может стоит хоть раз показать Никите свою любовь к нему? — осторожно предложила я. — Поверьте, ею он будет дорожить больше всего на свете. — Но как, Марья, как? Вам хорошо, женщинам, у вас души матерей. Вы всегда знаете, как надо верно поступить. А я разрываюсь между долгом и принятыми обществом правилами… — А может поступите, как Вам самим кажется правильным? — В том-то и дело, что я не знаю, как правильно… — Да тут и знать нечего — Ваш сын любит Вас, а Вы его. Думайте об этом и сами поймёте, как нужно поступить. Простите за такой вопрос, но Вы не пожалеете потом, что так раскрылись мне? — Не пожалею ли я? — с улыбкой переспросил князь. — Милая Марья, конечно нет! Я в жизни не видел более доброй и светлой девочки. Разве что матушку Никиты… Рядом с тобой на душе становится тепло, а на сердце так легко! Будто груз свалился. Так что не переживай, о словах своих я жалеть не буду и яда подсыпать не стану. — Ну знаете, — рассмеялась я. — Я и не это имела ввиду. Но да ладно, спасибо, что предупредили. — Не за что. Ну так что, раз уж взялась давать советы, подскажи, что мне сейчас сделать. — Пойти найти сына, а там сами всё поймёте. Только я не знаю, где он сейчас… — Зато я догадываюсь, — князь поднялся с кресла и я следом за ним. — Всё детство Никита, когда случалось что-то, уходил потом на чердак и мог скрываться там до утра следующего дня. Конечно, он уже не ребёнок, но вдруг старая привычка всё же дала о себе знать? Не теряя больше времени, Григорий Ильич уверенно направился вперёд, я же пошла следом за ним. Конечно, примирение отца и сына никак не должно было меня касаться, но остановиться я уже не могла. К тому же я смутно ощущала, что моя помощь ещё может понадобиться. Так и оказалось — когда мы оказались перед маленькой лестницей, ведущей к старой деревянной двери, князь вдруг остановился. — Вот вход на чердак, — сказал он. — Марья, мне не удобно просить тебя, но не могла бы ты сходить и посмотреть — там ли он? Мне уже годы не позволяют лишний раз лазить по таким лестницам, особенно впустую. — Я поняла всё, не утруждайтесь в оправданиях. Сейчас схожу посмотрю. Оставив князя, я взошла по крайне неудобной, узкой, скрипящей лестнице, и открыла не менее скрипящую дверь, рискуя в любой момент посадить занозу. Чердак оказался истинным воплощением всего того, о чем думают в первую очередь, когда слышат это слово. Старая сломанная мебель — стулья, столы, комоды. Сундуки и корзины со старыми ненужными вещами. Какие-то кучи из пёстрых тряпок, скомканные бумажки, поломанные птичьи перья… А также повсюду изобилие пыли, которую хорошо было видно в слабом луче солнца, пробивающемся из крохотного, скорее самодельного окна, и заросли паутины на стенах и потолке — вот таким и был этот чердак. И посреди этого беспорядка на одном из сундуков сидел Никита, склонившись над какой-то книжкой, которую он неспешно листал. При моём появлении он на время отвлёкся и взглянул на меня удивлённо. — Как ты нашла меня? — Мне подсказали, где ты можешь быть сейчас. Что это за книга? — Да так… — Никита снова уткнулся в неё. — Всего-лишь сборник моих записей, которые я делал каждый раз, когда приходил сюда. Здесь я записывал обещания, которые я давал, чтобы не повторялась более та или иная история со мной, а за детство их набралось немалое количество. — А сейчас сделал какую-нибудь запись? — поинтересовалась я, встав неподалёку от него. — Нет, не сделал. Да и нечем — ни чернил, ни уголька нет под рукой. Я видела, что Никита отвечал с неохотой, а моё присутствие сильно напрягало его. Понятное дело — ему хотелось побыть одному, успокоиться, а тут я вторглась в его пространство… — Прости, что потревожила тебя, — решила я перейти к сути. — Но на то есть причина. — Какая же? — Я пришла не одна. Видимо князь всё это время внимательно прислушивался ко всем нашим словам, так как после моей последней фразы он несколько неловко зашёл на чердак. При виде отца Никита вскочил с места и вытянулся едва ли не как солдат перед командиром. — Батюшка? Как же Вы здесь оказались? Ещё несколько минут назад Вы не желали более видеть меня. — Никита, — начал было князь строго, но тут же бегло взглянул на меня и смягчил голос. — Я поторопился прогнать тебя — наш разговор ещё не закончился. — В таком случае я слушаю Вас. — Марья, — снова взглянул на меня Григорий Ильич, явно намекая на то, что я здесь лишняя. — Да-да, уже ухожу, — сказала я, изобразив поспешность в уходе. Но уйти, так и не узнав, чем кончится, дело я не могла, поэтому на лестнице остановилась и начала подсматривать в не до конца закрытую дверь. — Никита, дай мне свою книгу. — Простите, батюшка, но не могу… — Никита, дай. Пожалуйста. Не знаю, часто ли Никита слышал от отца «пожалуйста», но это слово явно удивило его. Причём настолько, что он тут же протянул ему свой сборник. А князь в свою очередь сразу отложил в сторону, подошёл к сыну, и… просто обнял его. Без всяких слов. Растерявшийся сперва Никита явно не знал как отреагировать на это, нерешительно приобняв отца в ответ, но тут же, словно забыв все преграды, в свою очередь сжал его как можно крепче, уткнувшись лицом в его плечо. А старый князь ещё уверял меня, что понятия не имеет, как нужно поступить… И в результате нашёл самый лучший способ. Пусть и без слов, но это было намного лучше любых признаний и откровений. Он просто обнял его. Вроде ничего особенного, а в результате, похоже, сломал старую преграду между ними… Решив, что теперь мне точно нечего там делать, я, ступая как можно тише, спустилась по коварной скрепящей лестнице и направилась подальше от чердака. Мне было так легко и радостно на душе от мысли, что я невольно, пусть и немного, помогла отцу и сыну в их взаимоотношениях. Теперь я была абсолютно уверена, что прежнего холода между ними никогда не будет. А всего-то надо было позабыть о всех этих условностях… От радостных мыслей меня вернула в реальность возникшая на пути моя копия — княжна Марья…