И вновь цветёт сирень...

Долго я ещё так пролежала, бездумно глядя на зажатую в руках ладанку. Любопытство подталкивало меня развязать узелок и посмотреть, что вообще представляет из себя это зелье. Но какой-то смутный, необъяснимый страх перед ним раз за разом останавливал мои руки, будто сам взгляд или же прикосновение могли привести к непоправимым последствиям. Ушедшие было в спячку размышления вновь овладели мной. Я понимала, что в мои руки наконец-то попал тот столь желанный ключ от двери в мой родной век, попасть в который я могу уже сейчас… в ближайшую минуту. Ведь я так желала этого с самого первого дня пребывания здесь! Как я носилась по лесу в течении последней недели, молясь кому только можно, лишь бы наткнуться на туман, который мог бы вернуть меня? Я же чуть не угробила себя в этом безумии! И что же в итоге? Когда мне остаётся лишь извлечь этот сосуд с зельем, названный ведьмой склянкой, и просто выпить его, я не могу даже шелохнуться ради этого… А всё из-за того, что не могу уйти отсюда, из чужого во всех смыслах места, зная, что в родном времени не будет того, что потеряю здесь. Там не будет Никиты. «Отпусти его». — Шептало мне подсознание. — «Ведьма правильно говорила тебе, что надо закончить всё прямо сейчас. Нет смысла оттягивать то, что неизбежно должно произойти. Ты же сама прекрасно всё понимаешь! Сколько раз ты всё это объясняла себе? Нельзя жить обманом самой себя. Придёт время, и тебе так или иначе придётся выпить зелье. Только будет ещё сложнее и больнее! Так зачем мучить себя? Лучше взять и покончить со всем раз и навсегда». «Нет, я могу!» — крикнула я мысленно самой себе. «Отчего же? Просто потому, что не хочешь расставаться с ним? Агния, подумай, ведь ничто больше не держит тебя здесь, кроме Никиты. Любовь любовью, но есть и другие грани жизни, жертвовать которыми ни в коем случае нельзя лишь из-за одной любви. Давай же, будь той самой умной девушкой, которой ты всегда была! Выкинь эту дурь, уже столь глубоко пустившую в тебе корни, вырви её! Пусть и с кровью, но вырви! У тебя ещё то время, когда всё заживёт и обойдётся с минимальными последствиями. Но если затянуть, то всё лишь усугубится. Лучше жить и иметь едва заметный шрам на душе, чем потом мучиться от того, что рана будет кровоточить всю жизнь. Выпей!» «Нет-нет, заткнись! Это не я, это ты продолжаешь пытать меня! Уйди прочь! Уйди, ведьма!» — Агния! Голос, зовущий меня по имени, вместе со стуком в дверь, оборвали мой спор с самой собой. Без сомнений, это Никита! Я как можно быстрее отперла дверь, благо ключ предусмотрительно был подвешен на нитке на ручке двери, и в мгновение ока оказалась схваченной в крепкие объятия, удерживающие меня без возможности вырваться, что я и попыталась инстинктивно сделать в первое мгновение от неожиданности. — Господи, лишь Ты один знаешь, что я пережил за последние минуты! — говорил Никита, гладя меня по волосам. — Как же я испугался, когда эта ведьма разлучила нас своим колдовством! Я думал, что это конец. Я уже решил, что она сделала это лишь для того, чтобы забрать тебя. — Но не забрала же, видишь? Тише, тише, всё хорошо, всё уже закончилось. Мы уже дома, а я тут, рядом, видишь? Успокойся же. Он и вправду был напуган — я то и дело ощущала, как по нему волной пробегала дрожь. В то время как я сама пинками забивала в голове всё ещё тот шепчущий змеиный голос, советовавший немедленно отойти от него и выпить зелье. Нет, если ещё мгновение назад я вот-вот сломалась бы и поддалась, то теперь я ни за что не пойду на это! Лишь увидев Никиту, я снова стала тверда в своём выборе — я остаюсь здесь, в этом веке, рядом с тем, кто даёт мне счастье ощущать это время более родным, нежели двадцать первый век. Но не буду кривить душой, говоря, что не буду вообще никогда его пить — я чувствую, что всё же рано или поздно выпью зелье, но перед тем пройдёт не один год с этого момента. А там, кто знает? Может, я ошибаюсь, и это вообще никогда не случится… — Да-да, вижу, — отвечал между тем Никита, облегченно выдохнув и выпустив меня из объятий. — Слава Богу, что всё обошлось. Но, скажи, что же это было? — Самой интересно, — ответила я, предварительно слегка прикусив язык — нельзя ни в коем случае говорить Никите, что теперь я имею в руках прямой доступ в своё время. Я тем самым принесу ему одну лишь боль, незаслуженную боль. Если уж сложится так, что придётся покинуть его, то пусть лучше он этого и не узнает. — Мне кажется, — продолжил Никита, усевшись со мной на край кровати, — что всё это было устроено только ради того, чтобы эта ведьма повстречалась с тобой. Я же был приглашён просто так, у нас сказали бы, что из одной лишь вежливости. — Но зачем ей всё это, если я вернулась домой почти сразу же, когда на нас налетел тот мерцающий вихрь? — попыталась я изобразить удивление. — Разве что только для того, чтобы дать мне оберег… — Оберег? — переспросил Никита. — Да, вот этот, — я показала ему всё ещё зажатую в руке ладанку. Всё равно надо как-то объяснить, с какого вообще боку она у меня оказалась. Пусть будет под прикрытием оберега. — Сказала напоследок, что будущее много разного мне готовит, а то, что окажется у меня в руках, будет защищать меня от возможных бед. И когда я очнулась, то увидела эту ладанку. — И она дала тебе это для защиты? — спросил Никита, с неким подозрением глядя на неё. — Да. — Подарок ведьмы… А ты уверена, что он для добра дан тебе? — Уверена. Я не видела у неё желания причинить нам какой-либо вред. — Что ж, тогда, вполне возможно, что мы в самом деле были приглашены просто так, как друзья Марьи, живущей в их обществе, и ведьма, опять по той же причине дружбы с Марьей, решила посмотреть, кто мы такие воочию, ну и заодно решила подарить тебе оберег. Вполне возможно, что тут и не было никаких задних мыслей. Но всё же, Агния, ты уверена, там не было ещё чего-то? — Нет, — сказала я, имея тем самым ввиду, что не уверена, но всё же постаралась придать ответу утвердительный вид. — А что могло ещё быть? — Сам не знаю… Просто на сердце очень неспокойно. Вот потому я и беспокоюсь. Понятно… Чувствует, что я вот-вот могу исчезнуть. Сознаваться мне нельзя… Но и ответить надо как-то. Что же придумать?.. Стоп, а мне, похоже, и придумывать не надо!.. — Слушай, — сказала я вслед за своими мыслями, — а ведь и вправду, там было ещё что-то, только вот я не помню, что… — Что же? — тут же оживился Никита. — Ты что-то видела? Она тебе что-то говорила? — Вот-вот, именно говорила. Только что и на какую тему — вот хоть пытай, хоть убей, — а не могу вспомнить. Будто чернилами залили это место в памяти. Сейчас я не соврала ни на грамм — я в самом деле не могла вспомнить, что она говорила мне в один из моментов после дарения ладанки. Помню только, что она чуть ли не на крик сорвалась в тот момент, и что говорила что-то важное, но прервала саму себя на полуслове… и на этом всё. — Может, это как-то связано с тем, как ты попала сюда? — начал подсказывать Никита. — Нет? Может, что-то про возвращение? — дрогнувшим голосом предположил он. «Нет, это точно не про возвращение. Хоть и косвенно связанное с ним, но не про него». — Нет? Что ж, может, тогда, что-то про будущее? — Возможно… — протянула я, так напрягая мозг, что он уже был готов закипеть, как чайник. А ведьма ещё говорила, что память прошлого нельзя подправить. Ох, лукавая! Не могла я просто так взять, и забыть то, что произошло не более двух часов назад! Точно, здесь не обошлось без её работы. Она ведь чуть-чуть не проговорилась в определённый момент, и вот воспоминание об этом так «удачно» скрыто теперь от меня в моей же памяти. Но неужели мне нужно так и сказать Никите? Чтобы в нём продолжала жить тревога? Надо попытаться успокоить её в нём. — Да, это что-то про будущее… — начала я, усиленно сочиняя на ходу. — И, кажется, про наше. Вроде как про то, для чего она мне и дала ладанку. «Тьфу ты, чёрт! Успокоила, называется! Только что говорила, что ладанка от бед должна защищать, а теперь говоришь, что утерянное воспоминание связано как раз с тем, от чего в нашем будущем ей предстоит нас защитить. Гениально просто!» Но, что самое страшное, я чуяла, что враньё моё не такое уж и враньё. Похоже я, тыкнув пальцем в небо, частично угодила в нужное. — Прости, большего я не могу вспомнить… — Этого уже вполне достаточно, Агния! Ты молодец, что смогла вспомнить хотя бы это. По крайней мере, мне теперь всё стало ясно. — И что же? — удивилась я его облегченному тону, хотя, по-сути, такое объяснение не должно было его успокоить. — Я знаю, что у нас, во-первых; имеется то, что защитит тебя в случае чего — раз ты веришь, то и я тогда поверю в силу ладанки, — ну, а во-вторых; я знаю, что если предупреждён, то значит ты вооружён. Если что вдруг, не дай Бог, конечно, и произойдёт, то мы будем к этому готовы. — Как же всё просто в твоих словах… — вздохнула я, в свою очередь почувствовав неладное с сердцем — словно там целый приют диких кошек открылся и всем им захотелось когти поточить. Что же я не могу вспомнить?.. — Бог ты мой, Никита Григорьевич, что за страсти тут творятся? — раздался вдруг встревоженный голос Гаврилы, показавшегося в дверях со свечей в руках. И, что самое интересное, уже полностью одетого, будто он и не ложился вовсе. — Что это такое? Что вы тут делаете?.. Да и в темноте?! Ёлки-палки, что ж его нелёгкая вечно приносит в самый ненужный момент? — А что, при свете, что ли, сидеть? — ляпнула я раньше, чем успела подумать. — Рассвет же уже. — Эх, барин-барин, — покачал головой Гаврила, — видел бы батюшка, что сын его выделывает, уж поговорил бы с Вами как следует! — Успокойся, Гаврила. Я клянусь тебе, нет тут ничего греховного, — сказал Никита. — Княжна увидела страшный сон: будто ведьма хочет затащить её куда-то. А когда она проснулась, то не отпустил её ещё сон до конца — всё будто бы тащили по-прежнему куда-то. — Вот я со страху и позвала Никиту Григорьевича, — подключилась я, — он и пытался успокоить меня, когда ты увидел нас. — Это правда? — с недоверием спросил Гаврила, переводя взгляд то на меня, то на Никиту. — Разумеется, — с самым невинным видом ответила я. — Ну, ладно, ради вас, княжна, будем считать, что вы меня убедили. Но смотрите у меня!.. — Ты лучше вот что скажи, отчего сам-то на ногах? — спросил Никита. — Опять, что ли, чернокнижник, всю ночь в свитках своих копался? — Ну, да. Ведь кое-кто, обещавший помочь с переводом, благополучно забыл об этом. Ему теперь ворковать спудручнее, чем о науках беспокоиться… — Тоже мне, нашёл науку в пауках своих с червями, да в белилах с пудрами. — Извольте напомнить, барин, что Вы сами не раз брали у меня… — Да-да, я знаю — ты не раз выручал меня деньгами с продажи своих помад. — Только люди в здравом уме ими пользоваться бы не стали, — опять встряла я в разговор, хотя это было скорее на автоматическом уровне, так как всеми основными мыслями я пыталась восстановить образовавшийся в памяти пробел. — Это почему же? — У тебя ведь белила на основе свинца? — А как же, — не без гордости сказал Гаврила. — А ещё есть крепкий аммиак, самый лучший! Ещё очень хороша ртуть… — Ртуть и её соединения, — продолжила я, не реагируя на покашливание Никиты, — сулема, каломель и цианид ртути, — поражают нервную систему, печень, почки, желудочно-кишечный тракт, а при вдыхании — дыхательные пути. Депрессия, тремор, металлический привкус во рту — это только начальные симптомы отравления. Ртуть — это кумулятивный яд и он имеет свойство накапливаться в организме, со временем вызывая полиорганную недостаточность и смерть. Теперь про мышьяк — яд мышьяка накапливался в щитовидной железе и вызывает образование токсического зоба. Свинец же — ядовитый металл. Бледность, неуверенная походка, худоба и отсутствие аппетита — всё это его работа. Стоит ли говорить, что применение всех этих веществ, а так же их изготовление, неизбежно приводит к преждевременной смерти? Тут Никита уже потряс меня за плечо, и только после этого я наконец сообразила, что мелю языком лишнее. — Марья Петровна, Вам следует больше отдыхать, — сказал, удивлённо хлопая глазами, Гаврила. — Я не понял почти ничего из всех этих речей, кроме завершения. Каким образом всё то, что я использую во благо моих клиентов, может привести их или меня к смерти? — Только не говори, будто не знаешь, что мышьяком грызунов травят, — сказала я, избегая предостерегающего взгляда Никиты. — Не спорю, но ведь и многие травы тоже ядовиты, да только в малом количестве они служат лекарством и исцеляют. Вот и в моём деле так же — важно меру знать. И что это вообще такое — нервная система*, депрессия, тремор? И… чего Вы там ещё называли? Откуда вообще слова такие чудные? — Как откуда? — опять забывшись, воскликнула я, отмахнувшись от рук Никиты и вскочив с кровати. — Так вот слушай и учись; нервная система — это целостная морфологическая и функциональная совокупность различных взаимосвязанных нервных структур, которая совместно с эндокринной системой обеспечивает взаимосвязанную регуляцию деятельности всех систем организма и реакцию на изменение условий внутренней и внешней среды. Нервная система действует как интегративная система, связывая в одно целое чувствительность, двигательную активность и работу других регуляторных систем (эндокринной и иммунной). Депрессия — от латинского слова deprimo, что означает «давить (вниз), подавить», — это психическое расстройство, основными признаками которого являются сниженное настроение и снижение или утрата способности получать удовольствие (ангедония). При депрессии приутствуют и такие симптомы: сниженная самооценка, неадекватное чувство вины, пессимизм, нарушение концентрации внимания, усталость или отсутствие энергии, расстройства сна и аппетита и прочий негатив. Ну, а тремор (от латинского tremor, «дрожание») — это непроизвольные, быстрые, ритмичные колебательные движения частей тела или всего тела, вызванные мышечными сокращениями и связанные с временно́й задержкой корректирующих афферентных сигналов, в связи с чем реализация движения и сохранение позы происходит за счёт постоянной подстройки положения тела к какому-то среднему значению. При утомлении и сильных эмоциях, а также при патологии нервной системы тремор существенно усиливается. Я замолчала, скорее не из-за того, что мне больше нечего было сказать, а просто потому, что выдохлась и нужно было перевести дух. Свеча в руках Гаврилы давно уже погасла (да в ней уже и нужды никакой не было), а сам он смотрел на меня ещё более округлёнными глазами, чем несколько минут назад. Интересно, мне показалось, или во время моей последней «лекции» он даже перекрестился? Никита же больше не пытался остановить меня, полностью обратившись во внимание — похоже он здесь единственный понимал, что это не бред сумасшедшей, а реальные научные данные из будущего. — Ещё что объяснить? — спросила я наконец, видя, что все продолжают молчать. — Нет-нет, вполне достаточно, княжна, спасибо, — тут же вскочил Никита, взяв меня под руку. — Всё это удивительно познавательно, не так ли, Гаврила? Гаврила? Эй, ну чего ты замер как молнией поражённый? — Как это чего, барин?.. Да что же это такое? Откуда всё это в голове у нашей барышни? — Просто у меня учителя были больно уж учёные, — решила я как-то начать выкручиваться из того, что только что наговорила. — Они мне, знаешь, и не такое ещё говорили — что люди, мол, в ближайшее время научатся защищаться от болезней прививками — то есть нарочным введением в организм болезни, только в таком количестве, что организм поборет её, запомнив при этом как надо будет бороться против настоящей заразы, если ей случится попасть. — Да неужели? — Конечно. И что скоро появятся большие длинные машины, называемые поездами, которые будут ездить по рельсам при помощи топлива. Будут и машины поменьше, которые смогут ездить и без рельсов, почти как кони, только дольше и быстрее. Мы сможем мгновенно связываться с друзьями и родными, находящимися в нескольких тысячах вёрст от нас, благодаря телефонам. А ещё, что самое удивительное — мы сможем долететь до звёзд. — Как это? — спросили, кажется, оба. — А вот так — построим ракеты, на которых люди отправятся в космос, запустим спутники, которые будут кружить по орбите Земли, и благодаря которым появится мобильная сеть — этот как связь по телефону, только компактнее, — Интернет, который вместит в одном компьютере или телефоне миллионы книг со всего мира, — навигатор, который будет показывать дорогу туда, куда тебе нужно доехать… — Забавно, забавно, — Гаврила уже в неприкрытую посмеивался. — Позвольте поинтересоваться, княжна, а Ваши учёные учителя не говорили, когда появятся сии чудеса? — А как же, говорили! Первые машины появятся в 1806 году, приводимые в движение двигателями. Самый первый поезд в мире появится только в 1804 году, а 15 сентября 1830 года в Англии откроют первую в мире железную дорогу с вокзалами и регулярным движением пассажирских поездов. В 1861 году учёный из Германии Филипп Райс придумает устройство, которое сможет передавать по кабелю всевозможные звуки. Это и будет первый телефон. Конечно, его ещё будут неоднократно совершенствовать, и там со временем такая грызня начнётся за лавры изобретателя… Ну да ладно, мы не о том сейчас. Теперь про ракеты и космос; появлению ракет-носителей предшествовала разработка так называемых баллистических ракет. Одной из них была немецкая «Фау-2». В начале 1944 года было осуществлено несколько попыток запусков. Тогда ракета смогла набрать высоту в 188 км. Далее советская наука — советская, потому что нынешняя Россия в то время будет называться СССР, то есть Союз Советских Социалистических Республик, потом же опять станет Россией, — и техника во второй половине 50-х годов одержит крупнейшую победу — разработает и запустит в космос первую в мире космическую ракету «Спутник» под руководством Королева. 4 октября 1957 года ракета будет запущена и вынесет в космос искусственный спутник земли весом 836 г. Запуск состоится на космодроме Байконур. Ракета выведет на орбиту первый искусственный спутник Земли. Разработка ракеты носителя «Спутник» предоставит новые возможности для научных исследований. Ну, а 12 апреля 1961 года Юрий Гагарин совершит первый полет человека в космос на космическом корабле. Тут меня прервал раскат хохота Гаврилы. Камердинер ещё долго не мог остановиться, хватаясь под конец за бока, а по щекам у него аж потекли слёзы. — Что тебя так рассмешило? — спросил Никита, когда тот более-менее успокоился. — Ой, барин… ах, мочи нет! Тысяча восьмисотые года! Тысяча девятьсотые года! Ай! Вот ведь что нужно вместо баек брешить детям — телефоны, космосы, ракеты!.. Ха-ха! — Пусть посмеётся, — шепнула я Никите, — смех, как говорят у нас, жизнь продлевает. Да и любой бы рассмеялся на такое. Но ты знай, — я обратилась к Гавриле, утирающегося рукавом, — что я не солгала. Учти, что первая прививка в России будет сделана уже в 1768 году, и прививка эта будет от оспы. — Да-да, конечно. Не забудьте сообщить мне когда это произойдёт по этому… как его? А, по телефону. Вот что бывает, когда страсти по ночам видятся. Вам бы, Марья Петровна, это… к батюшке, что ли, сходить, службу отстоять. Исповедаться, причаститься… А то так Бог один знает, до чего дойти может… — Ступай уже, Гаврила, вели к завтраку всё готовить, — прервал его Никита. — Алёшка и Сашка ещё спят ведь? — А то как же. Нам бы с них пример взять. — Значит накрывайте только для меня и для княжны. Если они успеют присоединиться к нам за завтраком, то тогда уже и для них всё подготовим. Да, погоди-ка — помалкивай о том, что слышал здесь, если не хочешь чтобы народ смел твой сарай с пудрами и белилами. — Хорошо, Никита Григорьевич, всё понимаю, — кивнул головой Гаврила и ушёл, продолжая тихонько посмеиваться. — Слушай, ты впредь лучше удерживайся, — сказал мне Никита. — Я понимаю, что у тебя знания во многом больше, чем у нас, но не все готовы принимать их на веру. — Да знаю я. Не удержалась, извини. Просто как прорвало. — Нет-нет, не только не извиняйся! Тем более что и не в чем. Ничего ж дурного ты не сделала. Насчет Гаврилы не волнуйся, он никому ничего не скажет, да и вообще вскоре всё сказанное тобой забудет. Ему истиной кажутся лишь работы прошлого, да его собственный опыт, таков уж характер. Ну, а мне очень интересно было всё это услышать. Агния, а ты не желаешь прогуляться после завтрака? Побеседуем спокойно, а там может мне ещё посчастливится услышать что-нибудь из заслуг трудов будущих учёных. — Хорошо, с удовольствием. Поясню тебе что-нибудь из того, что говорила. Поверь, там нам разговоров на несколько часов хватит. Слушай, а вот, спрашивается; как я, помня всё это, не могу вспомнить элементарного отрывка из недавнего разговора? — Не волнуйся об этом, — улыбнулся мне Никита. — Потом само собой вспомнится, когда время придёт. Так значит, аммиак и свинец в пудре к ранней смерти могут привести? Чёрт, похоже, я сам скоро сожгу этот сарай Гаврилы. — Если только он не сделает этого первым, когда всё услышанное обдумает, — усмехнулась я. — Всё-таки Гаврила любит себя и он далеко не дурак, чтобы губить себя. — Что есть, то есть. Но если всё же не обдумает, то придётся самим спасать его. А пока, пойдём к завтраку? — С удовольствием, князь, — улыбнулась я, оперевшись на предложенную руку Никиты, второй рукой надев на шею ладанку и спрятав её за ворот платья. И всё-таки… вот всё-таки; что я не могу вспомнить?