И вновь цветёт сирень...

В жизни мне не раз доводилось испытывать то, что причиняло мне боль. Особенно в последнее время; а именно с того самого дня, когда я была выдернута из своего времени. И худшим из всего, по крайней мере более худшего мне пока не доводилось испытывать, я считаю удары по голове. Особенно когда они наносятся со спины. Ты понимаешь, что на тебя напали, что ты в опасности, возможно смертельной, но ничего не можешь сделать — ты абсолютно беспомощен. Ты даже не видишь того, кто напал на тебя. Всё, на что у тебя хватает времени с момента удара и до потери сознания, это лишь на молниеносное осознание опасности. Хотя и на это не всегда хватает времени… Шок от произошедшего порой не даёт тебе даже шанса осознать случившееся. Но на этот раз я успела всё осознать до того как отключилась. Затем я помню, как чёрная пелена застилала глаза и разум, всё глубже и глубже поглощая в свои ядовитые недры, подобно болоту. И тебе из этого словно никак не вырваться… Потом всё гаснет, пропадают всякие чувства, и ты начинаешь ощущать приближение света — это выход из непроницаемой темноты. Потом этим светом оказывается свеча, зажатая в дрожащей руке взволнованной до слез Федосьи. Мысли ещё не собраны и не подчиняются мне. Я вижу, как она склоняется надо мною, как на её лице отражается облегчённая радость, даже отдалённо слышу, как она что-то говорит повернувшись к кому-то в комнате. Затем я вспоминаю о случившемся и сквозь накатывающее запоздалое чувство страха с удивлением осознаю, что я у себя дома, лежу на кровати в своей спальне, и если бы не эта ужасная боль в затылке, то всё можно было бы принять за один из мимолетных ночных кошмаров. Речь начинает подчиняться и я первым делом задаю Федосье вопрос. Что со мной случилось? Хотя я и так знаю что именно, но я также совсем ничего не знаю об этом… Вот так в одном вопросе умещается сразу несколько, ибо Федосья в своём рассказе ответит на то, что было со мной после потери сознания. И добрая женщина, вновь утирая слезы, текущие как маленькие жемчужинки по её морщинистым щекам, действительно рассказывает мне всё более чем подробно… Ночь минула, унеся за собой всех своих призраков минувшего. Но утро, такое солнечные, такое светлое, не могло разогнать в моей душе те тучи, что заволокли её после рассказа Федосьи. Я не переставала думать о нём ни на минуту, раз за разом возвращаясь к началу своих мыслей, и в то же время совсем не знала что мне думать о случившемся… Такой вот парадокс. Как рассказала Федосья меня привезли домой во втором часу ночи. Увидев что я, прибыв в чужой карете, была без сознания, а моя бледность настолько походила на смертельную, что все, в том числе и Федосья, уже испугались, что случилось худшее. Но граф Тихонов, который сидел со мной внутри кареты и поддерживал на своих руках, успокоил их, сказав, что я жива, и что нужно лишь дождаться когда я приду в себя, а затем обеспечить мне полный покой. Он же и отнёс меня в спальню, по-пути вкратце рассказав о случившемся — по его версии он ехал в гости к Анне Николаевне, но по-пути заметил, как какая-то дама подверглась нападению разбойников, по крайней мере так он подумал, и не смог пройти мимо. Он и его кучер дали им отпор, а узнав в жертве меня, Тихонов принял решение забыть о своём визите к Анне и доставил меня в имение Оленевых, перенеся меня в свою карету, так как мой кучер испарился вместе с разбойниками. Отнеся меня в спальню граф сошёл в гостиную с намерением просидеть там до тех пор, пока Федосья не спустится к нему и не сообщит, что мне стало лучше. Спускаться она не стала, послав вместо дежурившую тут же девку, так как просто побоялась оставлять меня одну. После чего уже граф в свою очередь послал девку к нам с сообщением, что он пробудет в доме хоть до самого утра, так как твёрдо намерен своими глазами убедиться, что со мной все в порядке, и очень надеется, что княгиня (то есть я) не откажется его принять. Теперь вы понимаете почему я, не переставая думать об этой истории, при этом совсем не знала что о ней следует думать… С одной стороны получалось, что граф мены спас и теперь я, по логике, должна выразить ему свою благодарность. Но тут же возникал вопросы, не дающие мне покоя своими противоречиями. Кто на меня напал? Почему перед нападением я узнала голос самого Тихонова? Или мне просто показалось? Было ли всё это случайностью?.. Нет-нет, нет никаких сил гадать. По крайней мере сейчас. Если я и могу что-либо узнать, то только лично поговорив с графом. Заснуть мне так и не удалось несмотря на все усилия. Возможно причиной тому были не только мои мысли, но и не отходящая от меня Федосья. Порой её забота была чересчур навязчивой. Ладно, по крайней мере лучше уж так, чем когда наоборот. Ну, а сейчас мне лучше поскорее уже разобраться с Тихоновым, засевшем в доме моей семьи. — Граф всё ещё оккупирует нашу гостиную? — поинтересовалась я у Федосьи. — Простите? — растерялась она. — Тихонов ещё в гостиной? — выразилась я попроще. — А, ну да, барыня, всё ещё ждёт. Мы предлагали ему постелить там на ночь… — Без моего разрешения? — Простите, я подумала… — Ладно, забудь. Так что же дальше? — Он, матушка, наотрез отказался. Говорит, что не сомкнёт и глаза пока не убедится, что нет повода для беспокойства на Ваш счёт. — Слишком уж сильное волнение за замужнюю даму, — передернула я плечами. — Слов слуг ему, видите ли, мало, самому ещё нужно убедиться… Это уже выходит за все рамки! — Марья Петровна, — осторожно обратилась ко мне Федосья. — Поймите его — он по счастливой воле случая спас вас… — Ага, и теперь не собирается уезжать без получений благодарности? — Он в праве на нее… — Безусловно. И я и дальше не вижу смысла заставлять графа ждать. Мне уже гораздо лучше, а за окном, как видишь, уже наступило утро. Слишком жестоко будет с моей стороны заставлять спасшего меня человека впустую тратить время на ожидание. Он и так из-за меня уже лишился ночного сна. Давай, приведи меня хоть в какой-нибудь порядок, а то не дело в таком виде перед посторонними показываться. Федосья выразила согласие со мной и с считанные минуты придала мне более-менее презентабельный вид. Граф, как я уже говорила, дожидался меня в гостиной. Когда я туда заходила моё сердце то тревожно замирало, то резко ускорялось от обидного волнения. Я не знала что мне думать о нём… Настрящий ли он спаситель или же это какая-то очередная злая игра? Мне больших усилий стоило взять себя в руки и принять самый любезнейший вид — как бы там ни было, а пребывание здесь кое-чёму научило меня: удерживай истинные эмоции при себе видишь, что с тобой затевают игру, то позволь людям подумать, что ты не понимаешь этого и будто полностью подчиняешься их правилам. А там уже всё по ситуации… На своё удивление графа я застала спящим — он сидел в одном из кресел, уложив руки на его подлокотники и свесив голову себе на грудь. Не знаю почему, но вид спящего человека всегда вызывал у меня ту улыбку, с которой обычно смотрят на малых детей. Уязвимый, не принадлежащий себе, странствующих где-то в далёких странах снов… На миг я более чем ясно ощутила, что передо мною самый обычный челокек. Не монстр, не дьявол, а простой человек… И которому я, возможно, действительно обязана своим спасением. Ощущение это было так проникновенно, что я даже забыла на время то, что испытывала к нему прежде. Но лишь на время — я не могла позволить себе забыть все то, что я знала о нём, и что ощущала во время прошлых наших разговоров. Все эти размышления заняли у меня не более пяти секунд. Я быстро прошла к кушетке и, усевшись на нее, с минуту подождала не проснётся ли Тихонов. Но нет, он об этом даже и не помышлял… — Я рада приветствовать Вас, Евгений Сергеевич, — сказала я чуть повысив голос, отчего-то не удержавшись от смеха когда он встрепенутся словно от испуга. — Простите, сударь, — продолжила я тут же, с трудом проглотив смех. — Кажется я вас напугала… — Хоть мне и неловко в этом сознаваться, но вы и вправду напугали меня, — ответил Тихонов, подойдя ко мне и с почтением поцеловал руку, которую я ему протянула. — Причём уже дважды, — прибавил он, всё ещё удерживая мою руку в своей и с непередаваемым выражением глянул мне прямо в глаза. — Федосья уже посвятила меня в сегодняшнюю историю, — произнесла я с сокрушенным видом, мягко высвободив руку и жестом велев ему вернуться в кресло. — Я Вам очень признательна, граф, за всё то, что Вы для меня сделали. Вы поступили очень храбро и благородно, ведь Вы могли пострадать из-за меня… Ах, мне так жаль, что я подвергла Вас такой опасности! — Марья Петровна, — с улыбкой произнёс Тихонов в ответ, — сразу видно, что Вы недостаточно хорошо меня знаете, иначе не стали бы так говорить. Я не мог пройти мимо, хотя и не питаю особой любви к женщинам, а особенно к их уму. И Вы сегодня ночью как нельзя более наглядно продемонстрировали почему я придерживаюсь таких взглядов. Как Вам вообще пришло в голову отправится в путь ночью, да ещё в одиночку? — Там было совсем недалеко до моего дома, да и я была с кучером, — ответила я, тут же поймав себя на мысли, что начинаю оправдываться перед ним. — Который, как оказалось, был очень даже рад помочь свершиться нападению. Федосья говорила Вам, что он сбежал вместе с остальными двумя? — Да, говорила. — Впредь будьте более осмотрительны, княгиня. На дорогах много лихих людей и никогда не знаешь заранее, где именно на них наткнёшься. — Просите, граф, но как же Вы, при Вашем уме и расчетливости, сами выехали в путь в то позднее время, также будучи лишь в компании кучера? — не стерпела я, задав этот вопрос как можно более нейтрально. — Вы рисковали ничуть не меньше меня… — У меня было оружие, — он положил руку на эфес шпаги, висевшей у него на поясе. — И я мужчина — я умею драться. По крайней мере мне, как видите, хватило сил защитить Вас. — За что я Вам очень признательна, граф. Вы правы, не стоит мне впредь выезжать на дороги в тёмное время будучи одной. Или хотя бы стоит прихватить с собой пару заряженных пистолетов. — Пистолетов? — со смехом переспросил граф. — Княгиня, а Вы стрелять-то хотя бы умеете? А заряжать пистолеты? — Нет, — честно призналась я, почему-то ощутив при этом укол стыда. — Тогда зачем же говорить то, чего Вы никак не можете сделать? Да даже если бы и умели — не думали ли Вы, какого это, когда стреляешь в живого человека? — Господи, будто Вы сами знаете!.. — Знаю, — с серьёзным видом сказал он. — И поверьте, женщине лучше никогда не испытывать этого на себе. — А если я вынуждена защищаться? — На то женщине и нужен мужчина, чтобы брать обязанность защиты на себя. Так устроен мир, Марья Петровна, и не нам с Вами нарушать его законы… — А если нет рядом мужчины, который мог бы защитить меня, закрыть собой и уберечь? — Тогда лучше сидеть дома и не подвергать себя лишнему риску. Кстати, как я уже понял, Вашего мужа нет дома, верно? — Вы весьма наблюдательны. — Вы смеётесь надо мной? Простите, пожалуй Вы имеете на то право. Я зачастую позволяю себе говорить лишнее, особенно в беседах с Вами. Но, поверьте, то, что я не в силах уследить за своим языком, исходит лишь от глубины моего к Вам чувства… — Граф, Никита Григорьевич, без сомнений, будет очень благодарен Вам за моё спасение, даже больше чем я сама, но вряд ли его обрадует то, что Вы только что мне сказали. — Вы правы, — вздохнул граф. — И снова я не уследил за языком. Простите, Марья Петровна, если я смутил и оскорбил Вас. — Вы некогда были моим женихом, так что, так и быть, я прощу Вам. — Я вижу и слышу, что это искренне. Благодарю, княгиня. Но позвольте задать один вопрос… — Задавайте. — Когда я буду иметь удовольствие видеть Вашего супруга? Когда он возвратится к Вам? — В скором времени, — уклончиво ответила я. — Не беспокойтесь, граф, Оленевы не забывают тех, кто оказал им услугу, особенно такую как Вы. — Не сомневаюсь, что если бы юный князь был с Вами, то я был бы лишён возможности оказать Вам эту услугу, которую, скажу по-правде, я не задумываясь бы повторил вновь, вернись я в прошлое. Но ещё сильнее я надеюсь, что в будущем мне не придётся… — Осмотрительность отныне является моим вторым именем, — перебила я его. — Не сомневаюсь. Вы ещё юны, княгиня, и имеете очень мало опыта, но в уме Вам не откажешь и Вы умеете учиться на своих ошибках. — Если Вы это признаёте, то мне, видно, есть чем гордиться. А теперь, граф, не окажете ли Вы мне любезность позавтракать со мной? — Благдарю, княгиня, но я первым делом должен сделать то, что не смог сделать сегодня ночью. — Боже, граф, надеюсь я не сильно нарушила Ваши планы? — Не очень, княгиня. Я лишь желал навестить своего брата, которого не видел около двадцати лет. Вы, возможно, не знаете, но он первый муж Анны Анисимовой, Вашей мачехи, и мы все эти годы считали его погибшим — он моряк, и его корабль затонул. — Я всё знаю, граф, ведь я как раз ехала от них, когда на меня напали. — Вот значит как! Выходит вы с Анной Николаевной наладили дружеские отношения, раз она настолько посвятила Вас во все дела? — Мое замужество постепенно сблизило нас, к тоже же недавно она сильно заболела — что-то с животом случилось, — и я по-любому собиралась навестить её и справиться о здоровье. — Да, я слышал об этом. В последнее время ей было весьма тяжело. А ещё и этот скандал… Вы слышали о нём? — Скандал? — сделала я невинный вид. — Ах, да… Простите, это случилось после нашего с Никитой отъезда в имение и потому я мало что знаю о нём… Там вроде что-то с каким-то письмом связано? — Расскажу Вам подробнее в следующий раз, — с лукавым видом сказал Тихонов. — Если Вы только позволите мне навестить Вас… — Конечно позволю, не вижу для этого никаких препятствий. Приезжайте завтра в три часа. Я как раз буду свободна. — Это для меня большое счастье, княгиня. Что с Вами?.. Последние слова у него вырвались потому, что я внезапно ухватилась за горло, ощутив резкий рвотный позыв. К счастью мой организм не опозорил меня ещё сильнее, так как я с вечера ничего в рот не брала. — Всё хорошо, — я отстранила протянутые ко мне руки Тихонова. — Просто ещё последствия нападения дают о себе знать. Простите, мне нужно вернуться в спальню и отдохнуть. — Конечно, я всё понимаю. Вам помочь? — Нет, благодарю. Мне помогут слуги, а Вам нужно спешить к брату. Не тратьте время впустую. — Общение с Вами я никогда не назову тратой времени. Но может мне не стоит приезжать завтра?.. — Нет-нет, к завтрашнему дню я обойдусь. Меня не в первый раз бьют по голове, так что я уже знаю всё по своему опыту. Езжайте, а завтра в три часа я буду Вас ждать. И никакие отговорки не принимаются. — Я уже считаю часы до встречи, княгиня. Распрощавшись с ним я, выждав когда он уедет, пошла не в спальню, а направилась прямо в сад. Мне сейчас как никогда нужны были тишина и покой, а в саду я всегда получала и то, и другое. В доме уже знали, что когда я там, то меня лучше не беспокоить, только в самом крайнем случае. Подумать мне было о чем. Как ни странно, а на этот раз я верила Тихонову. Может же человек рано или поздно сделать доброе дело, и искать какие-то тайные смыслы в его действиях казалось мне паранойей. Но что дёрнуло меня пригласить его завтра в гости? Может то и заставило, что мне здесь слишком скучно, а он вносит в жизнь хоть какую-то остринку? — Матушка, — ворвался в голосу голос Федосьи. — Вот Вы где, голубушка, под яблонькой сидите! А я Вас обыскалась. — В чем дело? — недовольно спросила я не глядя на неё. — Я же велела не беспокоить меня, когда я здесь. — Так ведь без повода не велели беспокоить. А у меня как раз-таки есть повод. — И какой же? Если ты про завтрашний визит Тихонова — я знаю, что ты всё видела и слышала, — то не вижу в том ничего позорного для семьи Оленевых. Если я и нарушила какие-то правила приличия… — Да я не про то… — Что, кучер мой нашёлся? Полагаю и без меня понятно, что с ним следует делать. — Нет же, Марья Петровна. — Ну так что же? — начала я выходить из себя. — Говори уже прямо! — Меня беспокоите Вы… — вполголоса произнесла Федосья. — То есть Ваше здоровье. Поверьте, я видела в жизни достаточно, чтобы заподозрить… — Нечего во мне заподазривать, я здорова, — отчего-то поспешно перебила я её. — А как же отказы от любимых блюд? — не стала она отступать. — Плохо готовить стали. — А черезмерная вспыльчивость? — Так кто достает меня всё время? Тут и ангел из терпения выйдет! — Ну, а тошнота? — Последствия удара по голове. — А в прошлые дни она была тоже из-за удара по голове? — Отправилась значит, бывает и такое. — Только не в этом доме! — воскликнула Федосья. — Я лично слежу за чистотой и на моей памяти у нас ещё никто не травился. — Всё случается впервые, — небрежно бросила я. — Вот именно, — Федосья с этими словами уселась возле меня и, взяв за руки, с нежностью взглянула. — Марья, я понимаю каково тебе сейчас. Но ведь нельзя и дальше не признавать очевидное. Поверь, хоть это сейчас и пугает, но позже ты поймёшь, что бóльшего счастья Господь и не мог тебе послать. — Я не понимаю о чем ты. — Марья Петровна, ну ведь понимаете же! Вы же умная девица. Ну, если так не хотите верить самой себе, а тем более мне, то давайте я позову Глафиру. Она у нас опытная в этих делах и сразу скажет права ли я. — Вижу, что проще согласиться, чем продолжать слушать всё это. Проводи меня в дом и зови свою Глафиру. Бог мой… Вслух я не могла заставить себя это сказать, но то, на что намекала Федосья, и так уже несколько дней назойливо вертелось в моей голове. И это было вполне возможно… Всё сходилось, абсолютно всё. Оставалось лишь получить последнее подтверждение. Глафира была лет на десять старше Федосьи. Добрые глаза старушки и мягкий голос, неизменно шепчущий ласковые слова, снискали ей всеобщую любовь, а особенно этому поспособствовали её познания по медицинской, то есть лекарской, части. Преимущественно женской. И, что самое главное, ошибок она никогда не допускала… Осмотр длился несколько дольше, чем я того ожидала. А ещё мне потом пришлось ждать около минуты, пока едва скрывающая улыбку Глафира не объявит решающий вердикт. — Ну, так что же? — не выдержала я в итоге. — Говори, мы сгораем от нетерпения, — поддержала меня Федосья. — Что ж, — вздохнула Глафира, насухо вытирая вымытые руки и уже открыто улыбаясь. — Принесу я вам весть радостную. Поздравляю Вас, барыня, Вы беременны!