Emissary of Sin

      Вся штука темноты в том, что она всеобъемлющая.       У темноты есть жуткая способность окутывать тебя словно непроницаемый туман и сбивать с толку твои ощущения, делая тебе слепым в каждом аспекте твоего окружения. Она кажется бесконечной нишей, играет трюки с твоим мозгом, вызывает реалистичные галлюцинации и призрачные звуки, которые преследуют тебя каждый час. Она может заставить тебя думать, что скребущий звук в углу — это медведь, когда на самом деле это всего лишь амбарная крыса; шкрябанье в углу, превращается в царапанье зверя, когда тот перемещается по полу.       Темнота, поначалу кажущаяся безобидной, может даже сильнейшего солдата сломать, если он предоставлен ей слишком долго. Она начинает с ослабления его защиты шаг за шагом, оставляя его дрожащего и разбитого ужасом, парализованного страхом. Она ослепляет его, изолирует и оповещает о том, насколько он одинок.       Всю свою жизнь Алек никогда в общем-то не возражал против темноты. Он ни разу не боялся ее. Он на самом деле обнаружил, что наслаждается темнотой, тишиной, ее мирным уединением. Когда они были детьми, Изабель всегда была той из них, кто боялся. Алек пробирался в ее комнату каждую ночь после комендантского часа, чтобы успокоить ее, шепча слова поддержки и утешения. Он помнил ночник, который купил ей однажды, и как в десять лет ему пришлось проносить его в Институт контрабандой, потому что их родители пришли бы в ярость, узнай они, что один из их детей боится темноты.       Так что, нет. Алек не боялся темноты. Он был подготовлен к темноте. В значительной степени. Они с Джейсом привыкли проводить часы за часами за спаррингом в непроглядной тьме, настраивая свои чувства на движения друг друга без зрения. Результатом всегда были многочисленные синяки и царапины, но те дни были одними из самых ценных воспоминаний для Алека.       Он выучил о темноте все, что можно было знать. Отец Алека научил их, что запереть кого-то в ограниченном, непроглядном темном пространстве, — это одна из тактик, которую наиболее часто используют в пытках. Лишение чувств в смеси с психологической пыткой — этого достаточно, чтобы свести любого солдата с ума. Алек без устали трудился во время своих тренировок, чтобы усилить свой защитный механизм против этого, чтобы сделать себя неподверженным к этой безжалостной силе. Во время своих тренировок он прошел через тщательные симуляции, каждая из которых показывала ему, как действовать, если он когда-нибудь окажется в ситуации, где не будет света. Алек всегда чувствовал себя комфортно в темноте, держа все под контролем. Это было время, когда он мог действительно позволить себе сфокусироваться, выяснить, на чем ему нужно сосредоточиться затем.       Но ни одна из этих симуляций не могла бы приготовить его к этому.       Еще одно ведро ледяной воды вылилось на его полуобнаженное тело, жестокий холод шокировал тело, отправляя его в бессознательное состояние еще раз. Его руки были вздернуты над головой в болезненные оковы, скорее всего цепи, судя по звуку, который они издавали, когда он решительно пытался высвободить запястья. Кровь давно уже перестала подниматься к рукам, онемение и покалывание распространялось от кончиков пальцев к запястьям. Он знал, это всего лишь вопрос времени, прежде чем он полностью перестанет их ощущать из-за полного онемения при недостатке циркуляции. Он только надеялся, что не будет длительного ущерба.       С него сняли футболку, куртку и обувь, оставив только джинсы, которые прилипли к нему, тяжело свисая, влажные от воды. Он чувствовал себя голым и выставленным на показ, не зная, кто или что было там, в темноте, и смотрят ли они за ним. Алек практически потерял себя в панике, но почувствовал холодный вес цепочки вокруг своей шеи, кулон, лежащий на его грудине, и его сердцебиение замедлилось. Кандалы сдерживали его от того, чтобы пробежать по гладкому металлу подвески пальцами, но ее вес, тем не менее, успокаивал его, хоть и немного.       Он понятия не имел, сколько тут находился, где был, или даже сколько сейчас времени. С тех пор как он очнулся неопределенное количество времени назад от своего наркотического обморока, он дрейфовал между сознательным и бессознательным состоянием, оставаясь в сознании лишь на несколько минут. Каждый час или около того ведро холодной воды выливалось на него, промораживая до самых костей. Не помогало также и то, что там, где его держали, тоже было холодно. Вероятно, где-то под землей, предполагал он из-за нехватки света. Алек пытался оставаться в сознании, чтобы увидеть, тот ли, кто его схватил, выливал на него воду, или она выливалась с потолка, но он каждый раз ускользал в обморок. Без сомнения, это был побочный эффект наркотика, которым его накачивали, который был примешан к воде, судя по продолжительности эффекта с такой силой действия.       Пол под ним ощущался как камень. Или, возможно, бетон. Он был твердым и гладким, хотя и не полностью. Тут было чисто, он не чувствовал камешек или неровных частей голыми ногами. Парень не двигался без собственного желания и не слышал никаких звуков, кроме тех, что издавались его телом, что значило, что он точно был на земле, и не перевозился куда-либо. Понять, какого размера была комната, было невозможно из-за темноты, учитывая, что Алек не мог бы даже разглядеть собственные руки, если бы мог вытянуть их перед собой. Он полагал, что его глаза привыкнут к темноте, и он сможет разглядеть хоть что-нибудь, но было все также темно, как и когда он очнулся впервые, та же чернильная темнота окружала его. В комнате не было и намека на эхо, это он знал, потому что ни один из его криков не возвращался к нему. Если бы ему нужно было предположить по той небольшой информации, которая у него была, он бы сказал, что это была своего рода камера, но вместо решетки его закрывала плотная дверь. Другой факт, к которому он пришел в заключении, — это то, что он был однозначно и бесповоротно заперт, один и без возможности побега или получения помощи.       Пока что у Алека не было ни одного доказательства, но каждой клеточкой своего тела он был точно уверен, что люди, запершие его здесь, работают на Валентина. Или это, возможно, был сам Валентин. Это должен был быть он. С горечью Алек почти рассмеялся, вспомнив, как несколько дней назад он иронично думал, что будет идеальной жертвой для Валентина Моргенштерна; будучи одним из лучших агентов Конклава и также старшим сыном Роберта и Маризы Лайтвуд. Если его и вправду держит тут Валентин, в чем Алек не сомневался, это действительно будет иронично.       Оставаясь в сознании, Алек лишний раз задумался о том, где он был. Не было ни единого шанса понять, в какой комнате он находился, не говоря уже о стране. Но он не должен был быть так уж далеко, — подумал Лайтвуд. Не было шанса, что его вывезли из страны контрабандой, и об этом не узнали. По крайней мере в этом он пытался убедить себя. Но правда в том, что с правильной дозой наркотика, Алека могли увезти на другое полушарие земли, а он бы и не вспомнил об этом. Его могли накачивать наркотой несколько дней, перевозя через границу в небольшой коробке на каком-нибудь корабле или в кузове грузовика, прежде чем бросить сюда.       Где бы это ни было.       Последнее, что он помнил, прежде чем проснулся в темной, маленькой комнате, это то, как он покидал отель. Он был зол на Магнуса, даже в ярости, злость кипела у него под кожей. Магнус был жесток, бросаясь словами словно кинжалами с намерением ранить. Но по большей части, Алек чувствовал, что его предали. Слова Магнуса достигли своей цели, и ему было больно, как никогда до этого. Все, что он думал о Магнусе, о них, все это было лишь в его голове все это время. Магнус не имел в виду ничего из того, что говорил прошлой ночью. Он никогда не заботился об Алеке в том плане, в котором Алек заботился о нем.       Слезы затуманили его взгляд, и единственная мысль заняла все сознание. Ему было все равно, где он, пока это место было далеко от той комнаты. Пока он был далеко от Магнуса.       Ох, как Алек желал бы вернуться назад и сделать все по-другому. Потому что прямо сейчас Алек ничего не хотел так, как увидеть Магнуса, побыть с ним в последний раз. Когда он ушел из отеля, свежий уличный воздух ударил ему в лицо, и он почувствовал себя как минимум лучше, но решил, что прогулка не помешает, чтобы прочистить голову. Он думал, будет лучше уйти на час или около того, и потом вернуться и встретиться с Магнусом. Кроме того, он не был неправ, когда сказал Магнусу, что им нужна еда. Они ничего не ели с завтрака.       Алек прошелся по улицам города, вспоминая, как его мысли захватили его. Магнус и их ссора заволокла все вокруг, его жестокие слова эхом отражались в мыслях Алека, каждое следующее более жестокое, чем предыдущее. Он назвал Алека ошибкой. Сказал, что лучше бы умер, чем был бы с ним. Использовал фамилию Алека против него, будто это был яд. Он подтвердил страх агента о том, что он превращается в человека, в которого без устали пытался не превратиться.       Слишком занятый своими мыслями, Алек не так уж обращал внимание на свое окружение, а это было тем, что был прочно укоренилось в нем с его самой первой тренировки в три года. Всегда, всегда обращай внимание на свое окружение. Потому что, если ты не делаешь этого, то можешь врезаться в незнакомца, который использует твое отвлечение, чтобы схватить тебя за руку в лживом извинении, а другой рукой вонзить в тебя иглу, содержащую сильный и быстродействующий седативный наркотик. Ты не сможешь сражаться с ним и вскоре споткнешься и упадешь в поджидающие руки незнакомца. С этого момента незнакомцу будет легко обхватить тебя за плечи и притвориться, что твоя нетвердая походка вызвана алкоголем, объяснять это прохожим с веселой улыбкой, если они спросят. Для него не будет никаких проблем привести тебя к ожидающему фургону, закинуть на заднее сиденье с еще несколькими незнакомцами, где тебе тут же завяжут глаза, прежде чем ты отключишься.       А потом ты проснешься подвешенный к потолку, замерзший, трясущийся и выставленный напоказ в комнате такой темной, что ты не сможешь отличить даже лево от право, и будешь гадать, как ты сюда попал. Или увидишь ли ты дневной свет вновь.       Алек задрожал, холод охватывал его. Это был тот тип холода, который проникает прямо в кости, такой холод, после которого ты думаешь, что больше никогда не сможешь почувствовать тепло. Он вспомнил, что узнал однажды, что тело дрожит, чтобы восстановить тепло в экстремальном холоде, но когда мышцы перестают дрожать, значит наступила гипотермия. Алек был благодарен, что по крайне мере его тело еще не предало его. Потому что из его усиленных тренировок, он точно знал, что его похитители пытаются сделать. Они пытаются сломать его, изнурить. Отключить его чувства и довести тело физически, пока разум не последует за ним. Они хотели ослабить его, чтобы он выдал им все, что они пожелают.       Они знали, что он тренирован, но это означало, что они также знали и его слабости. Алек понимал, что сознание ускользает. Он знал, что проваливается в чертоги разума, что было опасно. В этом состоянии легко было сдаться, принять тот факт, что это конец. Он терял хватку, осознавая, что страх и одиночество захватывают его, пытаются сломать все барьеры его защиты.       Но он был сильнее этого. Он не должен сломаться, не так.       Сражение за контроль над своими мыслями отняло у него почти все силы. Было бы легко ускользнуть, сломаться. Но он не мог этого сделать. Не сейчас. Он должен бороться, размышлять логически, размышлять над ситуацией так, как его учили. Для этого были свои шаги.       Точно, шаги! Алек, вспоминай шаги. Анализ, возможности и выполнение. Когда его голова стала переполнена чертовыми мыслями, он проговорил их вслух. Повторял их, кричал их, пока голос не охрип, а горло не стало ощущаться так, будто по нему прошлись наждачкой. Это немного помогло — разговаривать вслух. С темнотой пришло изнуряющее одиночество, подкрадывающееся и захватывающее словно порок.       За все это время никто не зашел в комнату. Вокруг не было звуков жизни кроме самого Алека. Должен был быть кто-то, кто как-то наблюдает за ним. Должен был быть охранник за компьютером или кто-то, смотрящий прямой эфир на своем телефоне. Может быть кто-то смотрел за ним через дверь, бесшумно и под прикрытием темноты.       Но Алек ни разу не видел и не слышал признаков жизни. Это доводило его до безумия, не важно как сильно он пытался отогнать эти мысли.       Ему нужно было сосредоточиться. Алеку нужна была цель, потому что наличие цели будет мотивировать его и гарантирует, что он выберется отсюда. Потому что он выберется отсюда. Он должен. Он просто должен продержать еще немного, и потом он найдет путь домой.       Путь назад к Магнусу.

***

— Меня зовут Магнус Бейн, и я звоню, чтобы сообщить о высокой вероятности того, что агент Алек Лайтвуд был похищен Валентином Моргенштерном.       Женщина на том конце линии, кем бы она ни была, шокированно замолчала. Магнус осознал, что он, вероятно, должен был быть осторожнее с ней, возможно сообщить новости более мягким способом, вместо того чтобы вываливать все на одном дыхании.       Эта женщина очевидно была важна для Алека, судя по количеству входящих и исходящих звонков между ними за последние полтора месяца, а новости точно не были такими, что воспринимаются легко. Но с самого детства Магнус всегда имел проблеск драматичности, и, откровенно говоря, едва ли волновался о чувствах этой женщины, когда жизнь Алека потенциально был в смертельной опасности. Все, что он знал, что она была кем-то вроде секретаря, который оповещал Алека о делах Конклава, пока он отсутствовал.       Он стоял в центре комнаты. Теперь комната казалась куда больше, когда он был один. Комнаты были слишком просторными, слишком большими, и это заставляло Магнуса чувствовать себя маленьким. Рука, который он держал телефон у уха, дрожала, заставляя его делать успокаивающие вдохи, чтобы хотя бы попытаться успокоить его беспокойно бьющееся сердце. Он чувствовал себя слабым, в оцепенении и без контроля. Он понятия не имел, где был Алек, и эта мысль ужасала его.       Но в тоже время, он точно знал, где был Алек, и это пугало его даже больше.       Магнус не был уверен, чего ожидал, когда женщина наконец заговорила. Он думал, вероятно, она будет звучать кротко, робко, испуганно или возможно шокировано. Возможно, она забросает его вопросами, говоря быстро и нервно, моля об ответах. Он ставил на последнее, основываясь на предыдущем, ограниченном опыте с агентами Конклава. Большинство из них всегда были раздражающе пытливыми и заботились лишь об их приказах, миссиях и протоколах.       Но, чего он не ожидал, так это твердой решимости. Холодный, четкий тон, который требовал ответов. Тон, который мог идти не только от хорошо тренированного агента, но от сильной женщины. Она спросила единственный вопрос, хотя он был больше похож на заявление, прямо и о самом главном, не оставляя Магнусу возможности уклониться. — И как мне знать, что это не было планом самого Валентина Могренштерна?       Магнус закатил глаза. Типично. — Ассоциируешь меня с эти грязным куском говна? Рад, что набрал верный номер; ваша классическая уловка. Но все равно, я могу убедить тебя, что я тот, кто я сказал. Спросите меня, агент. Я подтвержу все, что ты скажешь.       Он пытался заставить свой голос быть легким, но грубые эмоции просачивались в его слова. Он был язвительным и имел на это право. После всего, после всей работы и трудов, которые он и Алек вложили в эту миссию, не говоря уже о крови Магнуса, эта организация все еще имела дерзость спрашивать его. Слава богу, эта агент не знала его достаточно хорошо, чтобы различить все это по тону его голоса. Он напомнил ей, совсем не мягко: — Чем больше времени мы тратим тут, агент, тем дольше агент Лайтвуд заперт с этими грязными ублюдками. — Расскажи мне что-нибудь об Алеке, — потребовала она, уверенно и оживленно.       То, как она сказала его имя, мягко, бережно, заставило Магнуса остановиться: его изначальные предположения были верными. Как эта женщина без сомнения была дорога Алеку, так и он точно значил для нее очень много. Однозначно больше, чем просто секретарь или административный помощник. Возможно, она была другом семьи или бывшим партнером в поле.       Было так много того, о чем он думал рассказать об Алеке. Он мог рассказать ей детали миссии, или как Алек вел себя в полевых условиях: внимательность к деталям и жесткая внешне манера поведения. Он мог выдать ей все, что они уже узнали о Валентине и миссии, доказав свою личность и то, что он не работает заодно с врагом.       Но по какой-то причине, он не думал, что это было тем, что ищет агент.       Целый поток мыслей обрушился на него, вырвавшись из рта раньше, чем он смог даже подумать чтобы остановить их. — Я находился на миссии с Александром, агентом Алеком Лайтвудом, 53 дня. 54, если включать сегодняшний. За это время я ни разу не видел его где-либо рядом с перцем или грибами. Он всегда выбирает их из еды и отдает мне, потому что знает, что я их люблю, но сам избегает их словно заразу. Он спит в сплошной темноте с широко открытыми окнами и встает каждое утро до рассвета для тренировки. Он пьет черный кофе с одним кусочком сахара, и это абсолютно отвратительно, но он его любит. У него есть маленький шрам на правой ладони, и когда он нервничает или расстроен, то одержимо разминает его. Он носит цепочку каждый день и никогда ее не снимает, но держит подвеску спрятанной под футболкой все время. У меня есть предположение, что она связана со шрамом на ладони, ведь он почти всегда тянется к ней, когда его принуждают к чему-то, но не подозревайте меня в этом.       Магнус обнаружил слезы в глазах, но силой воли заставил их остановиться. Становление эмоциональным из-за того, какое кофе заказывает Алек, или того, как он любит спать не поможет ему сейчас. Ему нужно сохранять холодную голову, потому что, как бы он не ненавидел признавать это, но у Конклава был лучший шанс вернуть Алека назад.       Живым.       К тому же этот агент не нуждался в том, чтобы знать степень его чувств к Алеку. Что касалось этого, он с Алеком были просто партнерами, и ничего более. И Магнус планировал оставить все как есть, по крайней мере сейчас. — Этого достаточно, чтобы доказать, что я не лгу, агент?       Связь осталась тихой. Единственный звук, который он слышал, — это мягкие вдохи и выдохи и далекое пищание компьютера. Напряжение было ощутимо. Ну, настолько ощутимо, насколько это возможно, если вас разделяют тысячи миль.       Наконец, послышался долгий выдох. — Да, Магнус, этого достаточно. И хватит с этим формальным «агент», — презрительно произнесла она, подшучивая. Агент теперь была куда дружелюбнее, испустив мягкий смешок. Магнус даже выявил улыбку на ее лице. — Ты можешь звать меня Изабель. — Она остановилась. — Изабель Лайтвуд.       Луковица, которой был Александр Лайтвуд, медленно начинала разворачиваться, этот слой открывал ничто иное, как его семью. Алек совсем немного говорил о своей личной жизни за время их путешествия, ссылаясь лишь на то, что семья важна для него, но никогда не уточняя. Магнус знал, что у Лайтвудов были еще дети, но он не много знал о них или о том, сколько их вообще. — Сестра? — мягко спросил он, внезапно ощутив чувство вины за то, что был так резок с ней. Она волновалась за Алека точно также как и он, возможно даже больше, а он вывалил свое разочарование на нее. Он решил попытаться смягчить ситуацию хоть немного, надеясь извиниться за свои предыдущие действия. — Или так, или у Александра есть жена, о которой он отказывался говорить со мной.       Изабель громко рассмеялась, и Магнус улыбнулся, удовлетворенный. — Сестра, — подтвердила она, — но, думаю, ты уже знал об этом. Судя по твоей романтической речи и том, что мой брат рассказал мне о вас двоих.       В ее голосе был слышна насмешка, игривый тон, который мог идти только от младшей сестры. Магнус поклялся взять назад свою политику «я ненавижу всех Лайтвудов», изменив ее только для старшего поколения семьи. Потому что младшее поколение было куда более приятно, чем их родители. — Ах, так Александр говорил обо мне? Я и не ожидал меньшего. Хотя, я надеюсь, только о хорошем. — Он ничего не мог сделать, но улыбался, подшучивание выходило легко. — Например о моей лихой внешности и способности очаровать практически любого до штанов? Александр лично видел, как… комфортно я использую крупное оружие. — Урргх! — прорычала Изабель, смеясь. — Нет. Ни за что. Я не хочу слышать ничего, что ты говоришь о моей невинном старшем брате. Мне не нужно слышать подробности о том, чем вы двое занимались, пока были на этой «миссии».       Было прекрасно заняться простым добродушным подшучиванием с Изабель, не смотря на растущее давление от отсутствия Алека. Он хотел найти Алека спешно, больше, чем что-либо, очевидно, но знал, что не сможет сделать это, если не будет думать ясно. Обменяться шутками с Изабель, даже всего несколько минут, помогло очистить разум в десятки раз. Это отодвинуло панику и нервозность, которую ощущал с тех пор, как Алек ушел прошлой ночью, панику, которая только возросла, когда он проснулся этим утром. — Но я слышала о тебе. Кое-что с рейтингом 13+, это точно. — Пояснила она, усмехнувшись. — Хотя я только вчера узнала твое имя. Алек был очень скрытен обо всем, звоня раз в несколько дней с чем-то новым. Хорошо наконец связать чье-то лицо со всеми этими историями. — Она казалась искренней в своих заявлениях, улыбка читалась в ее голосе.       Магнус кивнул, дикая улыбка растянулась на его губах. Как это по Алековски: следовать приказам командования, но держать личность Магнуса в секрете от собственной крови и плоти. Это было очень мило, и сердце Магнуса затрепетало вновь от мысли о том, насколько он был не безразличен Алеку. Он лгал, пусть и просто не говоря ничего, своей сестре месяцами ради единственной цели — держать Магнуса в безопасности.       На этой планете не было ни одного человека, который бы заслуживал Александра Лайтвуда или его сердце из чистого золота. — Как бы я не хотел услышать больше о сплетнях, которые рассказал тебе Александр обо мне, но сейчас есть куда более неотложные дела.       Магнус провел следующие несколько минут вводя Изабель в курс всего, о чем он уже подумал, что могло бы помочь им добраться до Алека: он рассказал ей о Клайве и информации, которую они от него получили; о постоянной угрозе преследования с самого Пуркерсдорфа; о давлении, которое ощущал Алек, и о кошмарах, который до сих пор преследовали того во снах, когда ему удавалось уснуть. Он выдал ей каждую деталь, которая могла бы помочь ей обнаружить Алека. Если она была хоть немного похожа на Алека, она, вероятно, была прекрасна, лучшая в своем деле, и знала своего брата лучше, чем кто-либо еще.       Он решил оставить при себе их ссору. Он опустил детали и вместо этого сказал ей, что Алек вышел за едой. Что было, кстати говоря, реальным предлогом, который Алек дал ему, прежде чем сбежать. И хотя он не думал, что это информация никак не поможет, она, возможно, могла бы помочь. Изабель знала Алека лучше других и могла бы знать, в какие места он обычно отправлялся, когда был расстроен. Но причина, по которой Магнус пришел к решению оставить эту информацию для себя, была в том, что это заполняло его невероятным чувством смущения, и он не готов был делиться этим с сестрой Алека.       Он не имел в виду ничего из того, что сказал Алеку, это он знал точно. Каждое жестокое слово и оскорбление возникли из-за злости, беспокойства и страха как за Алека, так и за себя самого. Чувство вины и смущения грызло его изнутри, когда он вспоминал лицо Алека; абсолютное и полное разрушение, проявившееся на его лице, когда агент повернулся спиной к Магнусу. Бейн мог буквально видеть трещины и сколы, которые начали появляться, и как Алек отчаянно барахтался, пытаясь сдержать себя от того, чтобы развалиться на части полностью.       Это было глупо. Магнус был глупцом. Несмотря на все усилия стать лучше, стать чем-то большим для Алека, он все еще возводил стены, когда ему было больно. Эти стены обычно ранили кого-то, но до Алека ему никогда не было до этого дела. Он отгонял людей, причинял им боль, отталкивал их, и это никогда ничего не значило. Никогда не отражалось на нем самом. Потому что эти стены держали его в безопасности, а он всегда ценил свою собственную безопасность больше, чем чужую.       Но в этот раз его стены причинили боль кое-кому важному для него. Они ранили Алека, его Александра, который был больше, чем кем-то. Он значил для Магнуса больше, чем кто-либо значил за долгое время. Ему потребовалось время, чтобы разрушить стены, над которыми Магнус так упорно работал, чтобы защитить себя, раз за разом, камень за камнем, и Магнус охотно позволил ему сделать это. Но он оттолкнул Алека так сильно в этот раз, что переживал, что больше никогда не вернет его. — Магнус, ты все еще тут? — мягко, но настойчиво заговорила Изабель.       Магнус осознал, что она пыталась говорить с ним в попытке получить больше информации, но он потерялся в собственных мыслях и не заметил этого. — Извини, дорогая, — исправился он, отстраняя борьбу с самим собой в дальний уголок разума. Он побеспокоится о его губительных отношениях с Алеком позже. Первым делом им нужно найти его, чтобы у Магнуса на самом деле был шанс исправить все, что он разрушил. — Что тебе нужно?       Он плотнее затянул пояс на халате, крепко обхватив себя руками за живот. Магнус открыл дверь и вышел на балкон. Легкий прохладный бриз был заметен на улице, но он был не против холода. Это помогало расчистить разум, обострить его. Ему нужно оставаться сильным, сосредоточенным ради Алека. Ему нужно быть на пике своих возможностей, чтобы найти его. И он не сможет этого сделать, если не будет слушать план о попытке его поиска.       Изабель быстро печатала на своем компьютере, тихо бормоча себе под нос. Время от времени она просила его повторить детали истории, факт или дату, которую он упоминал. Он понятия не имел, как она выглядела, но мог представить ее, притаившуюся за своим ноутбуком с летающими над клавиатурой пальцами, сморщенными в концентрации бровями, спасающую мир с каждым ударом по клавише.       Он позволил ей работать, вмешиваясь только, когда она его спрашивала. Это дало ему время спланировать их следующий шаг. Он надеялся, что и не придется вовлекать в это Конклав. Магнус не знал, будет ли он способен выдержать присутствие Коммандера сейчас, не говоря уже о Лайтвудах. Они были раздражительны в хорошие дни. Магнус даже представить не мог, какими они будут, когда узнают, что их сын, лучший агент, их вундеркинд, был захвачен тем самым человеком, которого Магнуса послали убить.       Да, этого разговора он бы очень хотел избежать.       Но вселенная явно была не на его стороне сегодня, потому что Изабель преподнесла те самые новости, которых он с ужасом ожидал. Она вздохнула, длительно и выматывающе. Она звучала очень невероятно изнуренно и растерянно. — Вот в чем дело. Обычно я бы попыталась решить все сама, но я не могу сделать это с Алеком. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, — начала объяснять она, вздохнув, — что я не могу не обратиться к высшему руководству Конклава с этой информацией. Не когда моего брата держит самый опасный преступник, о котором мы знаем. — Она вновь недовольно вздохнула. — Извини, Магнус. Я обыскала каждую улицу, о которой могла подумать, но там нет ничего, что могло бы помочь нам найти его. Есть оборудование, которое мы можем использовать, чтобы найти его, но у меня нет для этого доступа. — Она скривилась. — Я думала, что мы сможем справиться с этим в одиночку, но мой брат заслуживает лучшего и, к сожалению, мы вдвоем не можем дать ему этого сейчас.       Магнус прошелся по вариантам. То, что предлагала Изабель — привлечь руководство Конклава, — было то, чего он пытался избегать всю миссию. Чем меньше их причастность, тем лучше. Но они знали Валентина, и у них были ресурсы, чтобы спасти Алека. Это однозначно все меняло, но конечная цель все равно была все та же. Он хотел найти Алека, не важно какой ценой, и если это означало сотрудничество с организацией, которую он ненавидел больше, чем все остальное, он сделал бы это за удар сердца. — Хорошо. Что нам нужно сделать?

***

      Алек вновь очнулся на этот раз для куда более худшей пытки, чем ледяная вода. — Агент Лайтвуд, как мило с твоей стороны наконец-то присоединиться к нам, — пропел ровный голос тоном, пропитанным сарказмом и ядом. Каким бы успокоительным Алека не накачивали, оно было сильным: ощущение было такое, словно его вены наполнены свинцом, который тянул его конечности к полу с каждым вымученным вдохом. Но он боролся с этим, заставляя себя держать затуманенные глаза открытыми, а голову поднятой, чтобы видеть мужчину, стоящего перед ним. Он мог видеть фигуру, стоящую в нескольких шагах от него, но его взгляд то был в фокусе, то нет, делая невозможным распознавание любых определяющих черт. — Кт… — начал он произносить, но кашель прошелся через все тело. Это разрывало горло и обжигало грудь, огонь воспламенился в легких и распростронился до грудной клетки.       Несмотря на то количество воды, вылитой на него, ни одна капля не попала к нему в рот с тех пор, как он прибыл, а это, насколько он знал, могло быть несколько дней. Он сглотнул, каждое движение давалось с мучительной болью. Это ощущалось так, будто вся его трахея была вскрыта и обнажена, сырая и кровоточащая, но он был настроен попробовать снова. — Кто ты? — прохрипел он.       Фигура прислонилась к грязной стене, бросив хищную улыбку на Алека, сверкая белыми зубами в тусклом свете. — Кто я? Что же, я вскоре стану твоим ночным кошмаром, но ты можешь звать меня Себастьян. Себастьян Верлак.       Он говорил как Магнус: драматичность была в его словах и затаенная дерзость в предложениях. Но, в отличие от Магнуса, его слова были резкими и жестокими. Их целью было сделать больно и вселить страх. И вместо того, чтобы послать прилив любви Алеку, это заставило его чувствовать себя плохо.       Себастьян рассмеялся, холодно и злобно. — Вундеркинд Конклава, сияющая звездочка своего класса, отобранная мамочкой и папочкой для одной из самых опасных миссий Конклава. — Он поднял вверх пальцы, показывая кавычки, на последних словах, с издевкой закатив глаза. Слова были жестокими, каждое заставляло мурашки бегать по коже Алека. Себастьян, кажется, получал удовольствие от его дискомфорта, лишь улыбаясь шире. — Посмотри на себя, агент. Истощенный и скулящий передо мной как жалкое подобие человека, каким тебя считают.       Алек использовал всю энергию, которая у него еще осталась, чтобы подтянуть ноги под собой и встать прямо, чтобы встретиться со своим обидчиком. Это было медленно и болезненно. Каждая мышца в его теле ощущалась так, будто бы была ушиблена, каждая кость чувствовалась слабой, будто была сделана из ткани. Но Алек отказывался показывать слабость перед этим человеком. Он отказывался вести себя как слабак. Потому что, даже если его тело было уставшим, Алек знал, что он силен.       Он знал, что сможет пройти через это. Он сможет пройти через это живым.       Он встал в свой полный рост, замечая с минутной удовлетворенностью, что он на голову выше Себастьяна. Его зрение все еще было туманным, но Алек чувствовал раздражение, вибрирующее от него, раздражение, которое Алек вызвал, поднявшись на вызов.       Первый удар пришел из ниоткуда, обжигая его щеку быстро и сильно. На глазах Алека выступили слезы от жестокой силы удара, но он принял боль, отказываясь показывать слабость. Хотя боль дала положительный эффект. Боль от пощечины вызвала выброс адреналина в его организме, помогая очистить затуманенный мозг, прочистив его зрение достаточно, чтобы мужчина перед ним попал в фокус.       Небольшое количество света проникало в комнату, позволяя Алеку видеть впервые с его попадания сюда. Позволяя ему видеть своего захватчика. Себастьян был высоким, хоть и не близко в росту Алека. У него было заостренное лицо, которое напомнило Алеку какую-то змею. Он также был бледным, даже слишком, его кожа отливала болезненным оттенком, почти светясь в том недостатке света, который заполнял комнату. Его цвету лица совсем не помог пепельный цвет его волос, такой светлый, что мог бы сойти за белый.       У него были пронзительные зеленые глаза, темные и злые, которые были направлены на Алека. — Думаешь, ты такой высокий и могучий, не так ли? Лайтвуд. — Он выплюнул фамилию с таким отвращением, с такой ненавистью, что Алек мог только заключить, что у него была какая-то личная связь с его семьей. Никто не может иметь такую ненависть, сжигающую сердце, к тому, кого никогда не встречали. — Один из лучших членов Конклава, — продолжил он, меряя шагами камеру. — Ты и твой престижный маленький отряд. Вы помечаете себя этими погаными рунами, выставляя свое превосходство, словно никто в мире не может прикоснуться к вам.       Он был зол. Очень зол. Себастьян шагал взад-вперед перед Алеком, словно тигр в заточении, едва ли смотря в сторону Алека. Мышцы на его спине были напряжены, стянуты и готовы выстрелить в любой момент. Он был в хорошей форме, вероятно в такой же, как и Алек, хоть его мышцы были длинными и тощими. Он был опасен, это было очевидно. Кроме того, что он уже ударил Алека множество раз, он точно был нестабильным и это заставляло Алека куда больше беспокоиться о нем. Ему нужно выяснить, как далеко он может его толкнуть, как сильно он сможет протестировать его пределы, пока его похититель не сорвется.       Алек закатил глаза. Это движение оказалось болезненным, но реакция мужчины перед ним того стоила. Его лицо покраснело, челюсть крепко сжалась. Хорошо. Алек покачал головой, испустив небольшой мстительный смешок. — По крайней мере я — не мелкий альбинос, который похищает людей и держит их в своем подвале, — Усмехнулся он. — Дай угадаю, ты до сих живешь со своей мамочкой?       Следующий удар был намного сильнее первого, костяшки тяжело врезались в челюсть Алека, заставив голову грубо дернуться. Он почувствовал медный горьковатый привкус крови, наполнившей его рот, губа и щека кровоточила от удара. Себастьян тяжело дышал, щеки его были красными, а кулаки сжаты. Зрачки были расширены и отражали все семь оттенков безумства.       По всей видимости шутки про маму не были любимыми для него, заметил Алек, подвигав челюстью, чтобы проверить на повреждения.       Он сплюнул на пол прямо перед ногами Себастьяна, затем вновь подтянулся и выпрямился. У него кружилась голова, а в ушах звенело, но он стоял прямо. Он пока что одержал верх и был настроен удержать свою позицию. — Я знаю, кто ты такой, — прошипел Себастьян, шагнув прямо к лицу Алека. — Я знаю все про тебя, Алек Лайтвуд. Так что на твоем месте я вел бы себя более уважительно по отношению ко мне, если ты не хочешь чтобы твоя кровь покрыла этот пол как ковер. Алек осмотрел свою камеру. Было темно и пыльно, как он и ожидал. Комната была маленькой, едва ли достаточно большой для них двоих. — Ты ничего обо мне не знаешь. — Алек сморщил нос. — А еще этому месту не помешало бы немного цвета. Я бы предложил какие-нибудь рисунки на стенах. Это реально сделает место ярче.       Еще один удар пришелся прямо по животу Алека. Он сложился пополам, рыча от боли. У него заняло больше времени, чтобы встать, но он сделал это. Он должен оставаться сильным.       Мужчина рассмеялся, низко и зловеще. Мурашки побежали по позвоночнику Алека, потому что это означало, что он знал что-то, чего Алек не знал. — А вот тут ты ошибаешься, агент, — усмехнулся он. — Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Я преследовал тебя и твоего парня-игрушку с самого первого дня.       Мысль о Магнусе сделала Алеку больнее, чем любая физическая рана. Но ему нужно было вспомнить. Он вспомнил каждый день, каждый новый город, каждый отель. Он представил лицо этого мужчины, пытаясь сопоставить его с незнакомцами, с которыми они пересекались. — Кофейный магазин в Пуркерсдорфе, — Ничуть не помогая, напомнил он. — Ты сидел за соседним со мной столиком, пока разговаривал с Магнусом по коммуникатору. Ты даже не предполагал, что я взломал систему и тоже слушал вас.       Нет. Нет, этого не может быть. Система Конклава должна быть недоступна. Никто не должен был взломать ее. Она была защищена. — Отель в Словакии. Я так сильно хотел убить вас обоих там в тот момент и покончить со всем этим. И у меня почти получилось, но ты заметил наше присутствие из-за моего напарника, и я промахнулся. — Он пожал плечами. — Но это не имеет значения. Ты сделал мне одолжение, убив того бесполезного болвана за меня.       Алек покачал головой. — Нет, ты врешь. — У него во рту пересохло, когда он вернулся мыслями в ту ночь. ночь, когда Магнус едва не умер. — Там было трое человек, и я убил их всех.       Себастьян зарычал. — Конечно ты думаешь именно так, ты, безмозглый паршивец. Но к сожалению для твоего эго, один из твоих выстрелов промахнулся. Ты убил двоих, но не попал в меня.       Он мог бы быть прав, но Алек не мог этого знать. Он выстрелил трижды, теперь понимая, что стрелял вслепую. Он полагался на своих тренировки, на то, что выстрелы достигнут свои цели, но он не проверил, чтобы убедиться, что это действительно было так.       Его главной заботой тогда был Магнус и его жизнь.       Придурок, — проклинал он сам себя. Такой тупой придурок. Его отцу было бы так стыдно за него, если бы он узнал о его ошибках. Алек еще раз позволил своим эмоциям затуманить его суждения, и это вновь стоило ему ошибки.       Желание борьбы постепенно утекало из него, каждое слово Себастьяна долетало до него словно удар по телу. Себастьян следовал за ними повсюду, в каждой стране, в каждом ресторане и отеле. Он издевался над Алеком, рассказывая ему интимные детали, например, что Магнус заказывал на ужин в Будапеште, или кто из них выиграл игру в дартс, с единственной целью — вывести Алека из себя.        Потому что это была работа Алека — защищать их, защищать Магнуса. Но каждый раз, когда Себастьян выкладывал еще немного личной информации, это вбивало в Алека то, как чудовищно он облажался. он не только позволил ранить Магнуса, но позволил психопату преследовать их во время всей миссии и собирать информацию на них.       Себастьян без сомнения видел, что Алек ломается. Он стоял уже не так прямо, как раньше, и было очевидно, что тот подпитывается тем, что его насмешки получались все более мстительными. — Магнус Бейн. Ты действительно жестко запал на него, мм? — усмехнулся он, широко улыбаясь Алеку. — Прекрати, — взмолился Алек. Он не мог слышать о Магнусе прямо сейчас, не когда он узнал, как сильно подвел его. Алек был телохранителем Магнуса, но все, что он сделал, это нарисовал мишень на его спине и оставил его волкам. — У меня было так много возможностей убить его. Так много раз, когда ты оставлял его одного, без защиты. Это было бы так легко, устранить его, пока он восстанавливался в Словакии, в те дни, когда ты на несколько часов оставлял его одного. Ни один из вас не заметил меня на верхней полке, просто наблюдающего.       Алеку стало плохо, желчь поднималась в горле. Он был так близко. Себастьян был совсем рядом все это время. Они думали, что были умными, избегали опасности, меняя отели, но опасность в лице Себастьяна следовала за ним по пятам. — В автобусе в Будапешт и потом вновь в той маленькой кофейне. Бедный Клайв. Оказывается, он был не единственным, кто попался на очарование Магнуса, мм?       Алек закрыл глаза. Он хотел бы закрыть и уши, хоть что-нибудь, чтобы не слышать этого. — Знаешь, что все это значит, Алек? — спросил Себастьян. Он подошел прямо к Алеку, пока они не оказались практически нос к носу. — Это означает, что ты провалился. Ты неудачник. У тебя была одна задача, и ты даже не смог выполнить ее правильно. — Он с отвращением покачал головой. — Я не понимаю, почему Конклав любит тебя так сильно. Все, что я вижу — это тупой парень, мальчишка, который не видит дальше своего слепого увлечения хорошеньким киллером, — выплюнул он. — Ты жалок.       Игнорируй это, — сказал себе Алек, зажмурив глаза. Себастьян продолжил, выплевывая ругательства и оскорбления. Он пытался думать о чем-то, сфокусироваться на чем угодно другом, чем на безустанных оскорблениях.       Первое, что всплыло у него в мыслях, — это Магнус. Это было болезненно, но Магнус также принес Алеку хоть какое-то утешение. Чувство спокойствия. Он вернулся к воспоминаниям о Магнусе утром, улыбающемуся Алеку через край своей чашки с кофе. Магнус в Пурверсдофе одетый в те греховные джинсовые шорты, с солнцем, освещающим его словно прожектор. Магнус, поющий в душе в какой-то из комнат отеля, когда он думал, что Алек ушел на свою утреннюю пробежку. Магнус, смеющийся над шуткой Алека, пока он одновременно пытался нанести свою подводку, размазав черную линию по лицу.       И хоть он может больше никогда не увидеть его, мысли о Магнусе принесла Алеку успокоение. Может быть, это именно потому, что он знал, что больше никогда не увидит этого мужчину снова. Или же потому что, даже если каким-то чудом ему суждено будет выбраться отсюда живым, Магнус ясно дал понять, что не хочет иметь ничего общего с Алеком. Так что плохого в том, чтобы думать о нем, о них, о том, что могло бы быть у них? Обманывая самого себя, было проще притворяться. Алеку было проще закрыть глаза и представить себе мир, в котором он сбежал, и Магнус ждал его, жутко беспокоясь, пока Алека не было рядом. Он мог представить себе, как Магнус держит его в своих объятиях, успокаивает мягким шепотом на ухо.       Он может притвориться, что Магнус любил его в ответ. — Ты тупой мальчишка.       Алека резко выдернули из его мыслей — ледяная вода обрушилась на него сверху. Алек помотал головой, отбрасывая капли воды со своих волос. Каждое движение причиняло боль. Каждое движение забирало кусочек его. — Я знал, что Лайтвуды тупые, но ты достиг совершенно нового уровня.       Все его тело прошила яростная дрожь, злость и страх слились с отчаянием в попытке остаться стоять прямо. Без сомнения, если бы его не держали цепи, тело Алека было бы слишком ослаблено даже чтобы просто сидеть. Он встряхнулся, закрывая глаза и пытаясь представить Магнуса, но жестокий голос Себастьяна продолжал. он кричал все громче и громче, дразня его.       Алек не мог сломаться. Он должен оставаться сильным. Он должен, должен оставаться в сознании. Не сломаться, не дать им сломать себя. Он повторял это словно мантру в своей голове, но знал, что это не продлится долго.       В конце концов Себастьяну стало скучно оскорблять Алека словами, и вместо этого он переключился на его избиение. Удары руками и ногами приходились по лицу и животу, каждый следующий сбивая его все ниже и ниже. Каждый удар ломал его, ослаблял его до той степени, когда было сложно поверить, что он когда-либо вновь будет сильным.       Он ломался, медленно и мучительно, и никакие тренировки в мире не могли это остановить.