Наизнанку

На сцене, освещенной прожекторами, высившейся посреди большого концертного зала, выступал агрессивный рок-исполнитель Rob Zombie. Колонки ревели раскатистым звуком бас гитары, хмурый барабанщик ловко долбил палочками по ударной установке и дергал головой в такт зажигательной музыке жанра металл. Воздух содрогался от громкого баритона вокалиста, кричавшего драйвовый припев: In the war zone! I stand alone! In the war zone! I die alone! Глаза слепило яркой светомузыкой. Вокруг сцены бесновалась возбужденная толпа, взведенная до предела алкоголем и громом тяжелой музыки. Панки дико скакали, крутили длинными шевелюрами, кричали. Девушки в эйфорических порывах залезали на шеи разгоряченным парням, срывали с себя футболки и размахивали ими, обнажая ничем не прикрытую грудь. Я охотно слилась вместе с толпой, охотно прыгала вместе с ней в такт раскатам бас гитары и бою барабана. Я подняла руку, показывая «козу», дергала головой как заведенная. Меня переполняла энергия, переполняла агрессия, которую я с удовольствием выпускала, расслабившись и войдя в раж вместе с остальными. Панки прыгали, разбрызгивая пиво из пластиковых стаканов, кто-то жадно глотал вино прямо из бутылки, обливаясь им по пояс. Захотелось выпить. Кругом стояли громкие крики, я видела выражающие злость и наслаждение лица. Бас музыки вибрировал в груди, превратившись в горячий комочек возбуждения, устремившись к животу. Снова жаркий припев. Вокалист вкладывал в него агрессию, транслируя ее в толпу: In the war zone! I stand alone! In the war zone! I die alone! Мне было очень хорошо, но я посчитала, что недостаточно. Для полнейшего угара не хватало еще пары глотков чего-нибудь забористого. Я прорвалась через толпу, распихивая панков, и, покачиваясь, добралась до барной стойки, чуть не грохнувшись на нее. Голова кружилась от алкоголя, в голове шумело. – Эй, – я обратилась к Уильяму, в спешке отдававшего клиенту очередной бокал пива, облокотилась на стойку. – Дай мне чего покрепче, бро! – Да? – Уильям взглянул на меня, вскинув брови. – Тебе уже хватит, барышня! Ты себя видела? – Что? – я ткнула себя пальцем в грудь. – Да я…. Да я трезвее…. – язык заплетался. – Черт. Я чуть не пошутила про твою мамку, мужик. Лучше налей мне выпить, пока я не разошлась. – Ты охренела, Прайс? Катись отсюда, – хмуро сказал Уильям. – Да и денег у тебя нет. – Как это нет? – нахмурилась я. – За базар отвечаешь, головожоп? Ща! Ща-ща! – я рылась в карманах кожаной куртки. – Ща ты пожалеешь, что на нормальных пацанов наезжаешь! – Да-да, – Уильям закивал, скрестил руки на груди, иронично улыбнулся. – Почему бухие бабы всегда такие мерзкие? – Ну, – начала я, выкладывая на стол четвертаки. – Тем, кого волнуют мерзкие бухие бабы, трезвые просто не дают. Да, Уилли? – сказала я с усмешкой. – Так, все, – Уильям нахмурился. – Пошла нахуй отсюда, пока я тебя не выкинул! – Ну, ты чего, мужик? Да дай бухнуть! Не ломай кайф! Смотри, какой концерт! С тебя убудет, что ли? Ты за ночь на чай получаешь больше, чем я могу иметь за месяц! – На эти четвертаки ты ничего не купишь! И проблемы с работой, это твои проблемы, а не мои, Хлоя! – Ну и пошел ты на хуй! – скривилась я, смела четвертаки со стойки ладонью. Они со звоном посыпались на пол. – Ну, сука! – Уильям бросился к выходу из-за стойки. В кровь прыснуло адреналином, колени подкосились страхом. Я испуганно рванула в толпу, быстро углубилась в нее, поглядывая по сторонам. Все кругом прыгали, бесились, отрывались. Уильям пытался отыскать меня взглядом, но у него ничего не вышло. Тогда он ворвался в толпу, расталкивая панков. Я выхватила бутылку вина из рук обалдевшего от моей выходки паренька, сделала большой глоток для храбрости, вручила бутылку обратно. Панк глядел на меня расширенными от удивления глазами. Я невинно улыбнулась, рванув дальше. – Я тебя урою, Прайс! Вылезай, сука! Концерт для меня был окончен. Я прорвалась к выходу, выскочила на холодную, освещенную уличными фонарями улицу, вдали горели огни Нью-Йоркских небоскребов. Вышибала Боб, одетый в мрачный похоронный костюм, удивленно на меня взглянул, и, заметив гнавшегося за мной Уильяма, задержал его перед выходом. – Пусти, Боб! – с яростью кричал Уильям. – Я убью это синеволосую моль, и зарою в бетон нахуй! – Успокойся, бро! Успокойся! – Боб толкал Уильяма в плечи огромными ладонями, перегораживал ему путь, Уильям настойчиво пытался прорваться. – Она бухая в драбода! Бухая, ты не видишь?! Оставь ее в покое! – Да ты бы сам этой блядоте язык оторвал! С пьяного спрос в двойне! – Хло, вали нахрен отсюда! – Боб стрельнул глазами в мою сторону, сдерживая Уильяма. – Живо! – За мной должок, братан! Я шутливо козырнула двумя пальцами, унеслась прочь от концертного зала, с сожалениям слушая, как стихала музыка. Не любила ночной Нью-Йорк. С этими его темными закоулками, с этими его злыми чернокожими головорезами, бешеными белыми, и ненормальными латиносами, способными зарезать тебя за двадцать баксов. Впрочем, мне вряд ли что-то угрожало. Кроме дешевого телефона-раскладушки, оставшегося еще с Аркадии Бэй, у меня было чуть больше, чем ничего. Я приближалась к дому, в котором Макс снимала нам жилье. Цивильный четырехэтажный домишко, с большими дорогущими квартирами, в которых обычно жили всякие нувориши. Не переставала удивляться, что Макс не жалела на эту квартиру таких бешеных денег. Черт. Я могла бы прожить на них чуть ли не полгода. Но ладно. Богатые тоже плачут. Наверное. Нет. Хотелось спать. Надо было поскорее добраться до дома. Принять освещающий душ, завалиться в кровать, как следует выспаться. Концерт сильно меня вымотал, да и ругань с Уильямом тоже не пошла на пользу. Оставалось пройти совсем немного. В стороне от меня по дороге медленно катился черный внедорожник «Каддилак». Шон, одетый в белый деловой костюм, как гребанный Тони Монтана, вальяжно расселся в пассажирском кресле спереди. Он глядел на меня в открытое окно, будто злой дед на коммивояжера, торгующего местами на кладбище. В салоне басил черный гангстерский рэп, под стать музыке машину вел сурового вида чернокожий водитель. Нет. Только не этот придурок Шон со своим шоколадным психом. Я неловко улыбнулась, мысленно читая молитвы и надеясь, что Шон проедет мимо. Я даже слегка протрезвела от напряжения. – Прайс, малышка, ты же уже нашла бабки, чтобы вернуть мне долг, да? – Шон, ты же знаешь, я всегда плачу…. Я в течении недели все верну, бро. Клянусь. Ты же во мне не сомневаешься? – Тормози! – велел Шон. Водитель ударил по тормозам, машина остановилась, качнувшись. Шон учтиво открыл для меня дверь сзади, я села в роскошный светлый салон, став участницей совсем не роскошного разговора. Мы тронулись, медленно поехав по улице. Шон сидел передо мной, сцепив руки в замок. – Итак, сучка, – он заглянул мне в глаза. – Ты не можешь вернуть мне бабки уже месяц. Я откладывал до последнего, и теперь предупреждаю, что если в ходе недели лавандоса не будет, тебе пиздец. Я найду тебя, тебя будут ебать в жопу все мои ниггеры, пока ты не лопнешь от спермы, и не умрешь. Какие-то слова остались непонятными? Требуются дополнительные разъяснения? Чернокожий водитель хмуро взглянул на меня в зеркало заднего вида. Сердито басила музыка, загаживая и без того отвратительное настроение, пугая еще сильнее. М-да. Черного цербера только спусти с цепи. «Шон привык решать проблемы чужими руками» – подумала я. Водила перебьет мне хребет, даже не спросив имени и фамилии. У меня ягодицы свело, меня парализовало, сердце заколотилось в груди. Шон говорил очень серьезно. Лицо его, и без того злое, становилось еще страшнее, когда он был на пороге гнева. – Да н-нет, – проговорила я. Я даже глазом не могла моргнуть от страха. – Никаких проблем. Вообще. Я все верну, ты же знаешь. Мне еще, типа, жить хочется. – Вот ты моя умничка, – искренне улыбнулся Шон, расслабившись. – И смотри, насчет ниггеров я не пошутил. Меня высадили у дома. Внедорожник скрылся за поворотом, мигнув тормозными огнями, а я стояла у подъезда и тупила, как последний аутист, совсем не понимая, что делать.