Жасмин
25 августа 2019 г. в 13:32
Солнце нежно щекочет лицо мужчины, пробуждая ото сна. Он жмурится, массирует веки подушками пальцев. С удовольствием потягивается, разминает мышцы. День встречает его яркими красками, бликами света, затерявшимися в листве высоких сосен. Он, должно быть, задремал на веранде за чтением. Персиваль улыбается внезапной мысли. Сегодня у него выходной. Не нужно идти в участок, часами корпеть над нераскрытыми делами, гонять разомлевших от жары офицеров, бросающих завистливые взгляды из окон на резвящихся в парке горожан. Сегодня за него — лейтенант Макэвой, и Грейвс может в полной мере насладиться заслуженным выходным, ни о чём не беспокоясь. Он откидывается в просторном плетёном кресле и замирает в приятном ожидании. День обещает стать ещё прекраснее.
Мужчина чувствует её приближение до того, как изящные руки мягко обвиваются вокруг его шеи, по щеке скользит бархат нежной кожи и к виску прижимается аккуратный носик, обдавая тёплым дыханием. Он прикрывает веки и вдыхает тонкий аромат жасмина, которым пропитан каждый дюйм её шёлковых прядей.
— Мой любимый соня проснулся, — мурлычет женщина, прижимаясь к нему теснее.
— Саманта, — выдыхает Грейвс, покрывая поцелуями тонкое запястье и ладошку возлюбленной.
В последнее время им приходилось несладко: из Департамента ожидалась плановая инспекция, и Персиваль считал за удачу, когда ему удавалось вернуться домой не за полночь.
Саманта, в такие дни до последнего борясь со сном в ожидании мужа, нередко засыпала, уронив голову на подлокотник козетки прямо в прихожей. Застав эту картину, Грейвс неизменно качал головой, хоть и заранее наверняка знал, что Саманта вновь проигнорирует его просьбу ложиться вовремя. Присев на корточки он некоторое время любовался лёгким колыханием ресниц спящей жены, затем аккуратно взяв её на руки, нёс в спальню. Ему нравились эти попытки не разбудить Саманту по пути в постель. Они почти всегда проваливались, но мужчина не уставал стараться, и это превратилось в их личный сокровенный ритуал, который доставлял обоим колоссальное удовольствие. Он не уставал ни от чего, что было связано с его женщиной. Персиваль был безумно, без памяти в неё влюблён.
С тех пор, как они поженились, Саманте пришлось перейти в другой участок. Она настояла, что перевестись следует именно ей, ведь Персиваль недавно дослужился до лейтенанта, и менять участок было бы сейчас не лучшим решением для его карьеры. А его молодая жена ещё числилась в офицерах, к тому же переводилась под подчинение к их доброму другу.
Грейвсу, чьё сердце в течение дня грели мимолётные взгляды и полуулыбки любимой, катастрофически не хватало её общества. Спасали только совместные выходные, когда ничто не могло оторвать их друг от друга.
Персиваль мягко тянет жену за руку, усаживая к себе на колени, и водит носом по её ключице.
— Я приготовила твой любимый пудинг, — шепчет Саманта, — банановый.
— Если мне не изменяет память, это твой любимый пудинг, — улыбается Грейвс, целуя её скулу.
— Точно, — смеётся девушка и хитро прищуривается. — Но ты ведь говорил, что любишь всё, что я готовлю.
Грейвс коротко хохочёт и крепче прижимает жену к своей груди.
— Хитрая, — заглядывает в искрящиеся лукавством любимые глаза. — Но я уже определился, что хочу на десерт.
Он впивается жадным поцелуем в желанные губы, упрямо сомкнутые под его напором в напускном сопротивлении, дразня, призывая взять их боем. И мужчина отзывается на это приглашение, с гортанным рыком сминая вмиг припухшие губы. Ослабляет натиск, нежно обхватывая нижнюю губу девушки, кусает, втягивает. Она вздрагивает и ерзаёт на его коленях. Персиваль оттягивает край её летней майки, водит широкой рукой по разгоряченной спине. Саманта требовательно выгибается и стонет, впуская его язык в свой рот. Мужчина, мелко дрожа от страсти, теснее прижимается к её бёдрам, тянется к молнии на её джинсах. Но, внезапно вскрикнув, Саманта ощутимо бьёт кулаками его в грудь, вырывается и уносится прочь.
Персиваль потерянно смотрит на свои руки, не понимая, что только что произошло. Он чувствует вдруг, как колышется земля под ногами, а небо вспыхивает так ярко, что больно глазам.
— Персиваль, — эхом разносится голос Саманты вокруг, — Персиваль, милый, проснись.
Грейвс распахивает глаза и мгновенно распрямляется, обводя вокруг ошалелым взглядом. Сердце стучит, как сумасшедшее, пробивая в груди выбоину. Он уснул в кабинете Клафлина. Сон, просто чёртов сон. Снова. Ему всегда снится одно и то же, один и тот же сон, снова и снова. Его Саманта.
— Боже, — тяжело выдыхает мужчина и трёт ладонями глазами.
Вдавливает веки, сжимает виски, пытаясь оторваться от губительного образа. Нельзя позволять снам сводить его с ума, нельзя заново поддаваться одержимости. Ему как никогда необходимо сохранять трезвость рассудка. Клафлин в последнем сообщении намекал, что нашёл зацепку, но ему нужно больше времени.
Он бросает взгляд на флакон с таблетками перед собой. Грейвс не сторонник обезболивающих, но голова раскалывалась так сильно, а впереди маячила очередная пара, так что он сдался. Ещё в прошлый раз он заметил снотворный эффект этого препарата, после которого так тяжело просыпаться.
Персиваль приглушенно стонет. В этот раз всё было куда реалистичнее. Он тянется к груди, всё ещё ощущая силу удара разъярённой во сне жены. Он готов поклясться, что чувствует на губах её вкус, а в воздухе — запах жасмина. Он, должно быть, окончательно теряет разум.
Причина в девушке, он уверен. Тина Голдштейн. Слишком похожа. Непозволительно, греховно, до скрежета в зубах похожа. За что Вселенная так измывается над ним? Разве он недостаточно страдал?
Бросив взгляд на часы, Грейвс устало вздыхает и принимается приводить в порядок разбросанные по столу папки, готовясь к предстоящей паре.
А всего в нескольких шагах от него, по другую сторону двери, едва не слившись со стеной, стоит Тина. Она надсадно дышит, с силой прижав ладони ко рту. Краска заливает все её лицо, дрожащее тело полыхает жаром. Сердце мечется обезумевшим зверем у самого горла. Тине не сдвинуться, не вздохнуть. Хочется убежать, спрятаться, но ноги одеревенели и будто не ей принадлежат. Её сознание бьётся в истерике, охваченное жгучим стыдом, а внутри волнующим теплом неконтролируемо разливается томление.
Что только что произошло?
Тина пришла к капитану Грейвсу с донесением от лейтенанта Вилмора и долго стучалась в приоткрытую дверь. Не получив ответа, она легонько потянула за ручку, увеличивая щель, и её взгляду предстал задремавший в кресле капитан.
У Тины перехватило дыхание.
Ей никогда ещё не доводилось видеть Грейвса таким расслабленным, таким… беззащитным. Голдштейн замерла не в силах оторвать глаз и не зная, как ей поступить — разбудить, или уйти? Не в духе капитана пренебрегать дисциплиной на рабочем месте — должно быть, он совершенно вымотался. Девушку охватила безотчетная нежность, и она почти решила уйти, не беспокоя мужчину, как в памяти всплыл образ сухощавого Вилмора, с жёсткими складками вокруг рта. Хорошо она будет выглядеть, объясняя старому вояке, как сжалось её сердечко при виде уснувшего капитана. Да и Грейвсу наверняка попадёт.
Набрав в грудь побольше воздуха, она решительно шагнула внутрь, довольно громко хлопнув дверью, малодушно надеясь, что этого будет достаточно. Мужчина вздрогнул, но не проснулся. Тина приуныла, осознав, что задача предстоит не из лёгких. Обреченно вздохнув, она приблизилась к капитану, осторожно зовя его по имени. Бесполезно. Повысила голос — никакого эффекта. Хорош полицейский — спит, как убитый! Тина принялась подозрительно оглядываться в поисках крепкого напитка и тут же отвесила себе мысленную оплеуху. Не хорошо так думать о старшем по званию. Тем более о Персивале Грейвсе.
Тина потеряла терпение и, продолжая звать по имени, легонько потрясла капитана по плечу. И в следующую секунду на её руке, словно металлические кандалы, замкнулись цепкие пальцы мужчины, а сама девушка оказалась на его коленях, прижатая к крепкой груди. Она и ахнуть не успела, как горячий рот капитана накрыл её губы в неистовом поцелуе. Тине снесло крышу. Это был не первый её поцелуй, но никогда прежде её не целовали с такой обжигающей страстью. Тело мужчины пылало. Она чувствовала его жар через тонкую ткань белоснежной рубашки. Его огонь поглотил Тину в считанные секунды, и мир вокруг растаял в его шумном дыхании и требовательных губах. Почти против воли она теснее прижалась к Грейвсу и охнула, ощутив горячие ладони под своей форменной рубашкой. Тут же язык мужчины ворвался в её рот, в дикой пляске сплетя их языки. Тина горела. Тина сходила с ума. Прямо сейчас весь мир мог катиться к чертям, её это не волновало. На краю сознания мелькнула и сгинула мысль о том, как быстро она сдалась на его милость. Всё, что она хотела — это чувствовать его губы, его язык, его руки. Руки, которые потянулись к её ремню.
Сознание включилось яркой болезненной вспышкой. Голдштейн вскрикнула и всей силой оттолкнулась от его груди. Секунду-две она безумным взглядом водила по все ещё мечущемуся во сне капитану, затем сорвалась с места. Далеко уйти ей не удалось: силы оставили девушку уже за дверью.
И сейчас она стоит, ни жива ни мертва, прислушиваясь к возне Грейвса в кабинете. Нужно уходить. Кто-то может завернуть в коридор. Капитан с минуты на минуту выйдет из кабинета. Но Тина не может найти в себе силы сделать хоть шаг.
Постояв ещё немного, она все жё отталкивается от стены и, шатаясь, двигается к лестнице. В голове засел густой туман, и она ему рада. Но сквозь плотную пелену прорывается единственная мысль, долбящая виски назойливым перестуком. Тина встряла. Она окончательно пропала. Она безнадёжно, без оглядки, до разрыва сердца влюблена в капитана Грейвса, и отрицать это теперь будет, по меньшей мере, нелепо. И от понимания, что капитан целовал вовсе не её, хочется выть в голос.
Тина не догадывается, как сильно ей повезло. Неведение — блажь, и оно достаётся лишь любимчикам судьбы. Покой Тины без того жестоко и надолго нарушен, и кто знает, вынесла бы она ещё один удар, случись ей напоследок обернуться и понять, что её бегство не осталось незамеченным.
Персиваль Грейвс застыл на пороге, устремив пустой взгляд в спину удаляющейся курсантке. Из опущенной в ослабевших пальцах папки летят на пол лекционные листы. Мужчина поднимает подрагивающую руку и с силой проводит по губам, вдыхая тонкий, исчезающий шлейф аромата жасмина.