Летопись Раскола

      Веселье затянулось на всю ночь. Вскоре после того, как молодой краснощекий гном, представившийся Гноссом из Кукана, заиграл на флейте, Невру захлестнул боевой задор, и он пригласил Рут танцевать. — Давай, милая, тряхнем стариной, — подзадоривал он, протягивая руку. — Или ты совсем засиделась в своих барских кабинетах? — Осторожнее, Невра, — осклабилась Рут, принимая его руку и вызов вместе с ней. — А то ведь и пылью можно захлебнуться...       Они принялись отплясывать быстрый и диковатый танец, напоминавший ирландскую джигу; каблуки их сапог гулко отстукивали по половицам, им вторили дружные хлопки зрителей. Не поскупился на них даже Каруто. Затем Рут, изящно крутанувшись, выцепила из толпы потерявшего бдительность Керо — и утянула за собой, перебрасывая из сторону в сторону, точно тряпичную куклу. — Бедный Керо! — Вырвалось у Эрики.       Эзарель усмехнулся: — Думаю, общество Рут нашему Керошану пойдет только на пользу. Авторитарная женщина научит его быть потверже. — Ага, — пробормотала Эрика. — Если не изведет раньше...       Даже Валькион в конце концов позволил себе расслабиться — пообщался немного с Эрикой и Эзарелем, с удовольствием понаблюдал за тем, как кружатся по залу захмелевшие гвардейцы и Йованская предводительница. А вот Аластору всеобщее веселье, кажется, было поперёк горла. Долгое время он сидел тихо и молчаливо, не привлекая к себе внимания, затем незаметно прокрался к выходу. Поколебавшись, Эрика собиралась догнать его — разговор-то как следует не закончили — но тут к ней подскочил Невра и утащил на танцпол... то есть, конечно, в бурлящее пространство между столами, игравшее сегодня роль танцпола. Тут-то и понеслось. Шум и гам, хлопки и озорные улюлюканья, от которых закладывало уши — элдарийцы отдыхали даже с большей безбашенностью, чем ирландцы в ирландских пабах.       Угнаться за безумными движениями Невры или Рут было невозможно, однако Эрика какое-то время пыталась, доводя гвардейцев до истерического хохота и заливаясь краской. В конце концов Рут попросила Глосса сменить мелодию на более медленную, и танцующие разбились на пары; сперва они проходили по кругу на манер классической польки, затем меняли партнеров. Эрика танцевала сперва с Неврой, затем с присоединившимся Валькионом и его помощником, Валгером. Пройдя очередной круг, Эрика ощутила на своих плечах прикосновение неожиданно тонких и холодных пальцев. — Ну здравствуй, Эрика, — Рут крепко перехватила рукой ее талию и уверенно повела. — Вот мы и встретились в неформальной обстановке.       Движения Рут были плавными, но вместе с тем сосредоточенными; монокля при ней не было, так что теперь ее лицо можно было рассмотреть как следует, что Эрика и принялась делать — неуверенными, отрывистыми взглядами снизу вверх. Острая линия подбородка, бледная, почти прозрачная кожа с едва проглядывающими голубоватыми венами, пышные темные ресницы и глаза, сверкающие расплавленным золотом... Эрика только сейчас заметила, что под ними пролегают большие темнющие синяки, которые в сочетании с бледностью и худобой делают госпожу похожей на утопленницу.       Примечательно, но при всем этом изможденном, даже болезненном виде Рут была красива, хотя красота эта казалась по меньшей мере странной. — Вы хотите поговорить со мной? — решилась нарушить паузу Эрика. — О чем? — Двум человеческим существам найдется, о чем поговорить, — уклончиво ответила Рут и закрутила ее в задорном турляне. — И мне почему-то кажется, что у тебя ко мне куда больше вопросов.       Челюсть Эрики упала куда-то вниз. Она неловко оступилась, ткнув локтем танцующего рядом незнакомого оборотня, но от удивления не обратила на это внимания. — Вы... че... не может быть!       Все вдруг встало на свои места — отсутствие зооморфных признаков, фривольное поведение, смутно знакомый слэнг. Однако Эрика не могла поверить, не могла, черт возьми. Рут Беркович, основательница и предводительница Йованы? Она не может быть обычным человеком! — Может, — заявила Рут. — Я из Герцег-Босны, если тебе интересно. — Восточная Европа? — Браво, — похвалила Рут. — Не думала, что французы в курсе, где это находится. Обычно они настолько самовлюбленны, что помнят лишь дорогу от Пон-Нефа до станции Шатле.       Песня иссякла и танцоры, поаплодировав друг другу, расселись на свои места. Затем в центр столовой вышел Каруто и громко объявил о том, что идеальное сочетание, наконец, найдено — это означало, что на сегодня с коктейлями покончено. — Но вы можете открыть еще один бочонок пива, — милостиво разрешил он. — Уже два, через полчаса я буду гнать вас всех в шею, так что будьте добры расправиться с ним побыстрее. — За этим, господин Каруто, дело точно не станет! — крикнул Гносс. По залу прокатился раскат смеха. Невра по-быстрому сбегал к барной стойке, чтобы наполнить стаканы. — Ваши подопечные... — негромко проговорила Эрика, когда они с Рут возвращались к столику гвардейцев. — Похоже, они боготворят вас? — Вот как? — Рут сделала вид, что не расслышала вопросительной интонации, и улыбнулась широкой хищнической улыбкой. — Значит, пора основывать религию. Я человек простой — сколько дают, столько и возьму.       За столиком быстро воцарилась былая оживленная обстановка, только на сей раз Керо оккупировали Эзарель и Невра, а Эрика обособилась с Рут и Валькионом. Аластор улизнул еще во время танцев, воспользовавшись всепоглощающим весельем, Валькион ко всяким там беседам явно не был расположен, поэтому Эрика полностью переключила свое внимание на Рут, которая так же, судя по всему, искала разговора с ней. И Эрика точно знала, какой вопрос хочет задать первым. — Как вы оказались в Элдарии? — Так же, как и ты. Ведьмины круги коварны. Не исключено даже, что они обладают чем-то вроде коллективного сознания... — Рут хлебнула из своей чарки и облизала губы. — Только меня, конечно, не в Зал с Кристаллом выбросило. — Откуда вы... — У меня свои осведомители.       Над их головами закружила большая черная муха, прежде, вероятно, смирно ожидавшая где-то под потолком, покуда гости напьются, осоловеют и разленятся, чтобы безнаказанно побродить по ободкам их кружек; когда она уселась перед Валькионом, тот напрягся и замахнулся рукой, но Рут посмотрела на него предостерегающе. — Точно, — почему-то сказал Валькион, убирая руку. — Забыл. — Что забыл? — полюбопытствовала Эрика.       Он не ответил, вновь обратившись к выпивке и неясным раздумьям. — Многие гадают, — невозмутимо продолжила Рут. — Почему ты появилась именно там. Не в поле перед воротами, не в кузне, не на лабораторном столе у Эзареля... нет-нет, в самом охраняемом месте Эль, в двух шагах от Кристалла, над которым все так трясутся. — Да, это многих взволновало... — Эрике сразу вспомнилось, как разнервничалась Мико, когда, впервые обнаружив ее присутствие, приняла за злоумышленницу, вздумавшую покуситься на Кристалл. — Позволь полюбопытствовать, а собственные догадки у тебя есть? — Ну-у-у... — Не смущайся. Если что, я в курсе твоей связи с Оракулом, — она обворожительно улыбнулась, отчего впадины под ее глазами собрались в два мясистых мешочка. — Так что говори без утайки. Обещаю, это останется между нами. — Хорошо, — неуверенно сказала Эрика. — Как бы... я не совсем понимаю, откуда у меня эта связь с Оракулом и почему. Других особых способностей, вроде ваших, у меня нет. — О, не смущайся, у меня их тоже нет, — Рут беспечно отмахнулась. — И ни грамма крови волшебных существ, в отличие от тебя. — Вы шутите? — Отнюдь.       Эрика посмотрела на беловолосую госпожу с нескрываемым недоверием. — Но вы... боретесь с людьми. Разве вы не используете магию? — Когда это для того, чтобы бороться с людьми, нужна была магия? — Рут непринужденно отбила и эту подачу. — Люди совсем без магии борются друг с другом с тех самых пор, как их род начал существовать. Не вижу проблемы. — Но у них оружие! — воскликнула Эрика. — Мне слабо верится, уж извините, что вы можете противостоять им без магии. Да и город вы не могли бы основать просто так. Основать, отстоять... я думаю, такое здесь под силу только пользователю магических техник. — Верно, — согласилась Рут. Эрике почудилось, что в глубине ее глаз затеплился интерес. — А я и не говорила, что не пользуюсь ими. Но мы отвлеклись. Что же ты скажешь о себе, Эрика? Как думаешь, что именно делает тебя особенной гостьей?       Донельзя заинтригованная, Эрика решила во что бы то ни стало порасспрашивать кого-нибудь о способностях Рут позднее, а пока... а пока решила принять ее вызов. — Возможно, кто-то из моих предков... э-э... — Да? — Ну, был связан с Оракулом, — несмело закончила Эрика. — Я даже на какое-то мгновение подумала, что могу быть потомком Оракула, но потом мне, конечно, сказали, что Оракул вообще-то... не живое существо. — Это единственный возможный вариант в данных обстоятельствах, верно? — Рут облокотилась о спинку стула, изящно взмахнула рукой. — В смысле, где искать истоки, как ни в прошлом, когда в настоящем ты ни черта не понимаешь. — Это сарказм? — Отчасти. — Вы хотите сказать, что я ошибаюсь? — Нет, я хочу заметить, что внимания прошлому нужно уделять ровно столько, чтобы оно не сулило ущерба настоящему.       Эрика отнеслась к этому заявлению ужасно скептически, но ничего не сказала. Спорить с тем, что говорит Йованская госпожа, пусть даже оное кажется нелогичным, себе дороже — так она подумала. И госпожа, вероятно, почувствовала ее сомнения, потому что резко переменила тему: — На рубеже девятнадцатого-двадцатого веков крыс в Марселе было больше, чем людей. Ты знала? — Нет...       Рут ухмыльнулась с презрением и злорадством, а Эрика окончательно уверилась в том, что с у этой женщины, очевидно, имеются личные счеты с кое-каким государством. — Французские учебники по истории написаны гордыми французами, не так ли? В общем, это непризнанный факт. Марсель был даже более похож на помойку, чем в новейшее время, а крысы стали своеобразным признаком стабильности, безвременности бытия. Их привезли на себе корабли, шедшие из свежеколонизированного Вьетнама; эти наглые и по-азиатки живучие крысы быстро прижились на грязных и тесных улочках города-порта, освоились, расплодились. Тщетно правительство организовывало рейды по трущобам — крыс невозможно было перебить поголовно. Не брали их также ловушки, химикаты и молитвы священников. В бедных районах грызунов этих было столько, что шагу нельзя было ступить, чтобы на кого-нибудь не наткнуться, а зубы у них были — что кинжалы Невры. Они ими кромсали оставленных без присмотра детей марсельских рабочих.       От выразительного голоса собеседницы Эрике понемногу сделалось дурно — слишком уж живо представлялись описанные обстоятельства. — Все, все, я поняла. Можно ближе к делу? — Конечно, — легко отозвалась Рут. — Однажды утром вьетнамские крысы исчезли из Марселя. Больше их там никогда не водилось. — Совсем? — На всякий случай уточнила Эрика. — Ну, вьетнамских. — Плохо представляю себе разницу между вьетнамской крысой и обычной. — Разница, в общем-то, лишь в степени наглости, — согласилась Рут. — Для нас ее может и не быть вовсе. Но жители Марселя разницу чувствовали, это уж точно. — Но почему они исчезли? И как эта история вообще связана с моей? — Лучше ты мне скажи. Попробуй построить догадку-другую. Ну же, смелее. — Я... м-м... — Эрика почувствовала в голове зияющую пустоту. Если объяснение загадке и существовало, само собой приходить в голову оно не торопилось. — Даже не знаю, честно. — А ты ленива, — констатировала Рут. — Неужели полагала, что все будет так просто? Ты не подумай, я никуда не тороплюсь. — Ладно, — вздохнула Эрика, понимая, что сыграть в «угадайку» придется в любом случае. — Предположу, что... их что-то отпугнуло? — Тепло. — Люди придумали, как их отпугнуть. — Не смеши. Люди здесь не при чем, — отмела Рут. — Правительство Марселя и само было в шоке — как это так, крысы взяли да исчезли? Они даже забеспокоились. Подумали, могло произойти что-то плохое, опасное не только для крыс, но я для людей. — Например, какой-нибудь вирус?       Рут щелкнула пальцами. — Вот и в марсельской полиции предположили. Объявили чрезвычайное положение, пригласили докторов из столицы, но никакой заразы не обнаружили. — Тогда, может, выброс радиации?       Рут удивленно изогнула бровь. — С чего бы? В Марселе никогда не было советских атомных станций. И водородных бомб на него не сбрасывали. — Ну мало ли, — сконфуженно ответила Эрика. — Я просто гадаю, как вы и просили... — В этом и заключается твоя проблема, — сказала Рут с раздражением. — Ты слишком полагаешься на правила игры. Рыскаешь в прошлом, натыкаешься на глухую стену, а потом говоришь, мол, «ох, ну что же это такое!» и «разве ж я виновата, что все так безвыходно?» — И что я, по-вашему, должна делать?       Голос Рут стал низким и отчетливым: — Смени фокус. Забудь об истоках. Попробуй взглянуть на все, отключив голову. — Бессмыслица, — не выдержала Эрика. Ей начинало казаться, что Рут попросту издевается над ней. — Как можно делать выводы, отключив голову? — Инстинкты, — просто сказала Рут. — В большинстве случаев ты можешь довериться им. — И куда они меня заведут? Знаете, мы ведь не животные.       Рут пристально посмотрела на Эрику и многозначительно хмыкнула, а той почему-то стало неловко. — Конечно, животные ведь не придумывают себе тысячу философских оправданий, чтобы кого-то прикончить. Эрика, ты ведь не настолько самонадеянна, чтобы думать, будто на свете есть нечто такое, что природа сделала бы хуже тебя? — А вы? — смело ответила Эрика, но тут же стушевалась, потому что топленое золото в глазах боснийки угрожающе засверкало. — Кажется, мы друг друга не поняли. Как ты живешь и поступаешь — не мое дело. У нас просто полупьяный разговор в столовой. Прислушайся разок ко мне — а там посмотришь, понравится тебе или нет. — Вы так Аластора в Йовану приглашали?       Рут изрядно развеселилась: — И не только Аластора. А ты почему спрашиваешь? — Я другого никого не знаю, — отбила Эрика. — Слушайте, Рут... мадемуазель Беркович... э-э... ваше величество? — Просто Рут. Можно и на «ты». — Ну хорошо... Рут. Могу я задать личный вопрос? — Валяй. — Почему ты ушла из Эль? Здесь безопасно. Я имею в виду, в Гардеоне, откуда прибыл Ласлегедхель, людей не жалуют... и в других странах наверняка тоже. Не представляю, что бы заставило меня уйти отсюда во внешний мир. — Возможно, еще сможешь себе представить, — Рут пожала плечами. — Хотя едва ли твои амбиции так вырастут... — Амбиции? — Переспросила Эрика. — В Эль не развернуться, — заявила Рут. — Умному человеку тут делать нечего. Без обид.       «Говорит "без обид", а сама смотрит... и улыбается. Странно улыбается. Что это, провокация?» — Как это произошло? — Они не рассказывали? — Нет...       Йованская госпожа откинулась на спинку стула. Теперь ее вид походил на удивленный... весьма отдаленно, впрочем. — Странно. Я думала, они не поленятся лишний раз проехаться по моей репутации. На самом деле эта история... в некотором роде не мне одной принадлежит. — В каком смысле? — Меня изгнали, — откровенно призналась Рут. — Неприятная история. Не для меня. Для Эль. Она в равной степени очернила многих, поэтому я сомневаюсь, что ты должна услышать ее именно сейчас. Но ты непременно все узнаешь, когда придет время. — Может, ты просто рассказывать не хочешь? — Осмелела Эрика.       Рут самодовольно осклабилась. — Мне скрывать нечего, сахарная девочка. — Кто-кто? — Сахарная девочка, — повторила Рут, а затем добавила с чуточкой таинственности и издевки: — Главы Гвардий любят сладкое. Эзарель, Невра, Валькион. И Лейфтан тоже. Ты знала? — О чем ты говоришь? — Эрика готова была рассердиться. — Прости, но если ты продолжишь говорить загадками, то я лучше... — Да какие тут загадки! Я тебя почти напрямую спрашиваю — ты воображаешь себя героиней подросткового романа или готова на нечто большее? — она наклонилась еще ниже, теперь почти упираясь Эрике в лоб... и по-прежнему улыбаясь. «Крипово!» — От ответа зависит многое. В Эль ежегодно прибывают люди, но занимательного в них, прямо скажем, ни на грамм. Эпоха, из которой ты пришла сюда, взращивает серых мышей с нездоровой привычкой лгать самим себе и обособляться от внешнего мира в ирреальном, приторном, эгоцентричном менямирке, я знаю, я общалась с ними, Эрика. Некоторые какое-то время думали, мол, будет забавно пожить в фэнтезийном мире, вроде как отдохнуть от работы и обязанностей. Некоторые даже впадали в ребяческий восторг, но! Спустя неделю, месяц, год их скучное, тягомотное, несгибаемое пристрастие к комфорту, к различным информационным развлечениям неизменно пробуждалось, они сходили с ума, осознавая, что больше не смогут так жить. Человек таков, каким он воспитан, и если ты тоже собралась сойти с ума, то какой мне прок вести с тобой беседы, м-м? Поскольку ты слышишь невнятные призывы Оракула и все такое, многие ждут, что ты прыгнешь выше своей человеческой головы, однако я не привыкла к необоснованным ожиданиям, понимаешь?       Эрика растерянно смотрела на Рут и молчала. В словах госпожи начал проглядывать смысл, хотя и совсем не такой, какого она ожидала. Пожалуй, она и не смогла бы вообразить себе такие сложности. — Я...       Рут не дослушала — с шумом и скрипом отодвинулась на стуле и встала, разминая затёкшие конечности. Эрика запоздало заметила, что все гости, включая Керо, уже разошлись. Лишь Невра и Эзарель подремывали над опустевшими стаканами. Даже Валькион ушел, кстати, не потрудившись попрощаться, а Каруто стоял перед столиком запоздавших, сложив руки на груди и выстреливая рассерженными взглядами. Рут невозмутимо двинула кулаком по столу — Невра с Эзарелем встрепенулись, ошарашено заморгав. Последний, к прочему, немедленно принялся бормотать сдавленные полусонные ругательства. — Мы с тобой еще поговорим, сахарная девочка, — Рут махнула рукой на прощание и двинулась к выходу. — Постарайся не помереть к тому времени и не загреметь обратно в эльскую темницу. — Погоди! — воскликнула Эрика, подаваясь за ней. — А что с крысами-то случилось? Ну, теми, из Марселя. Будем считать, что я сдаюсь. — Зима, — Рут слегка повернула голову, чтобы Эрика смогла разглядеть краешек ее плутоватой улыбки. «Ну кто бы сомневался!» — будто говорила она. — В тот год на Марсель опустилась самая холодная за всю его историю зима. Она погубила всю мелкую живность, даже ту, что пряталась на чердаках и в канализации. И вьетнамские крысы, предчувствуя ее, вернулись на корабли колонистов. А ты ничего такого не предчувствовала, Эрика?       Подмигнув на прощание, Рут взмахнула полами плаща и вышла. За ней потянулись полуспящие Невра с Эзарелем, а Эрика, прежде чем отправиться к себе, окинула взглядом помещение и заключила, что гости оставили после себя тот еще беспорядок. Россыпи жирных пятен на прежде белоснежных скатертях, пустые бутылки, скомканные салфетки, горы грязной посуды...       Да уж, в этом хаосе не разглядишь недавних усилий Каруто. — Тебе особое приглашение нужно? — рыкнул эльский повар. — Давай, давай, иди отсюда. Еще в порядок все приводить после ваших гулянок... — Может, тебе помочь? — осторожно предложила Эрика. — Каруто, ты один ни за что не управишься!       После этого заявления Каруто взбесился так, что Эрика сочла за лучшее немедленно убежать вон, пока вслед ей не полетел один из пустых пивных стаканов. Сатир сперва даже закричал вслед какие-то ругательства, однако крик его быстро оборвался — надо думать, он вспомнил, что в соседнем крыле ночуют правители.       «О чем он думает? — Эрика, в некотором роде участвовавшая в учинении беспорядка, чувствовала себя виноватой. — Не успеет же подготовить столовую к завтраку...» ⎲⎳⎲⎳⎲       В коридорах Эль царила монументальная тишина; она заполняла все вокруг, клубилась, поднималась вверх по исполинским стенам, изрезанным мелким витиеватым орнаментом, смешиваясь кое-где с темнотой, кое-где с теплым тонким светом, выглядывающим из-дверный щелей тех комнат, чьи хозяева не изволили отправиться спать. Валькион стоял напротив одной из дверей, высокой, с остроугольной рамой и негустой позолотой на ободке ручки — ужасно знакомой и притягательной, но в то же время пугающей и неприятной. Дверь напоминала о временах, когда он частенько пребывал по ту сторону нее, когда пребывание это еще казалось простым, не перегруженным неясными смыслами, но в то же время — о периоде долгой разлуки и тоски.       Как ни старался, Валькион не мог отринуть тот факт, что тосковал по Гретхен, а теперь, когда она вернулась, он стал еще более очевидным. Гретхен была его верным товарищем; и в бою, и в жизни им случалось прикрывать друг другу спины, превозмогать тяжбы, отмечать успехи. Они развивались и менялись бок о бок, и хотя жизнь полукровок относительно коротка, время это казалось неизмеримым. А потом она просто ушла — неожиданно и не посоветовавшись ни с кем, кроме Мико, как будто это была очередная десятидневная миссия. Думала ли она о том, что оставляет близких? А может, она вовсе не считает, что у нее здесь есть близкие?       Валькион с тяжелым сердцем занес руку над деревянной панелью и постучал, но ни через две минуты, ни через пять не дождался отклика. За дверью было тихо, как и всюду.       «Вышла, должно быть.»       Валькион нахмурился. Он прекрасно знал, куда могла отправиться Гретхен в такой час, хотя знание это не приносило удовольствия, потому что место это было даже более притягательно-неприятным, черт бы его побрал.       Покинув Штаб, воин двинулся на запад — мимо спящего города, мимо сада, горящего россыпями суетящихся светлячков, мимо главных ворот, на которых вахту ныне нес обсидиановец, неунывающий дуралей Висмут — едва завидев главу, он подскочил и расшаркался, залился учтивостями; где-то поблизости, надо думать, был и Альсион, ведь эти двое всегда работают вместе. Валькион, пожалуй, подобные вещи полагал залогом того, что жизнь в Штабе идет своим чередом, не претерпевая особенных изменений. Проведя большую часть своей жизни здесь, в Эль, всякий бы привык к неизменности.       В этой эпохальной густоте, в этой статике для Валькиона все было одно... кроме женщины, настолько обособленной и непредсказуемой, что вздумай она пропасть на целый год, никто не нашел бы в этом ничего удивительного, даже он сам.       Фигура Гретхен с прямой спиной и покатыми плечами вырисовывалась на фоне ночного неба нечетко, сливалась с сумраком. Звезд сегодня не было — одна лишь густая, обволакивающая чернота, теплый порывистый ветер да скрежет саранчи, что прячется в колышущейся траве. Валькион неспешно прошел к обрыву, растягивая время, а затем опустился на его край — в метре от арахны, безмолвной и недвижимой, ни единым жестом не отметившей его присутствие.       Она приходила сюда часто. Крутой обрыв, возвышавшийся над пляжем, открывал неохватный обзор на море, образовывающее линию горизонта на стыке с разноликим эльским небом. Гретхен вообще-то ненавидела пляжи и все, что может быть с ними связано — песок, голубое небо, обжигающее солнце и морскую соль, окропляющую выброшенные на берег завитки водорослей. Запах этой соли и песка вызывал у нее тошноту, а ребяческое веселье, сопровождающее вылазки для купания и пикников — раздражение. Но ночью пляж преображался, визуально приближаясь к идеальному для мрачной экзистенциальности образу, когда вода становится черной и густой, будто портальное топливо, а все запахи и звуки приглушаются нарастающим ветром. В такое время не остается ничего, кроме мерного шума моря и одиночества того, кто является на это море посмотреть.       Валькион задумался об этом столь основательно и глубоко, что забыл завязать разговор, а потом стало попросту поздно; они продолжали молчать, разглядывая море, скольжение воды, рассеянный свет луны, желтой и матовой, будто горящий фитиль керосиновой лампы... и ощущение, будто все было так, как всегда, то есть так, как раньше, до того, как Гретхен ушла, растекалось и загустевало где-то между ними, заполняя дыру, вырытую за время разлуки и распространявшую всюду нелепую неловкость и скованность. Сейчас бы Валькион уже ни о чем не побоялся бы с Гретхен заговорить, ему сам страх этот казался сущей глупостью. С другой стороны, заговаривать было как-то не нужно. Не к месту. Лишне. Все было слишком хорошо и достаточно — теперь Валькион вспомнил это чувство, чувство, по которому он скучал.       Молчание с Гретхен было очень чувственным.       Они просидели так более часа, покуда небо не начало светлеть. В расцветающем свете Гретхен слегка повернула голова посмотрела на него из-под полуприкрытых век — умиротворенным и благодарным взглядом, который Валькион пускай не сразу, но расшифровал.       Он был прощен. — Ты думаешь, Гаданфар и впрямь заберет Эвелейн？— спросила Гретхен без тени тревоги или любопытства. — Я воин, как и ты. Я в таких вещах не разбираюсь. Однако выражался он вполне определенно. — Как воин, я понимаю лишь то, все это может плохо закончиться. — Я тоже.       Гретхен немного помолчала. Ей явно было, что высказать в адрес Гаданфара, но она, кажется, сомневалась, будет ли это уместным — конце концов, теперь она не просто воин, должностное лицо к тому же. Валькион заранее опасался подобного ограничения, но все равно не смог сдержать тяжелого вздоха. — Он тебе что-нибудь говорил? — Было дело. — Гретхен, ты можешь рассказать мне об этом. — Разумеется, я могу, — отозвалась она холодно. — Также, как могу разбираться с последствиями. Гаданфар — великий хан Мераваса. — Ты понятия не имеешь, что происходит за закрытыми дверьми господарских кабинетов, — мрачно сказал Валькион. — Когда Мико проснется, первым делом она запрется в своем с Рут и посудачит о каждом... — Оставь, Валькион. Господарские кабинеты на то и господарские, чтобы им было больше позволено. Нас обоих приучили блюсти иерархию, не говори мне, что напрасно.       Внутри Валькиона вздымалось ретивое пламя, протест, противоречие. Чем больше причин называла Гретхен в пользу осторожного молчания, тем больше ему хотелось выяснить, что произошло между ней и Гаданфаром. Но он это переборол. В конце концов, стоило ли мириться с Гретхен, чтобы через несколько минут вновь приниматься спорить? — Скажи хотя бы, что думаешь о нем. Обещаю, я не потребую большего.       Гретхен замерла, как каменная статуя — она всегда замирала так, когда основательно задумывалась. — Он силен, — сказала она погодя. — Силен и весьма самоуверен. Я не думаю, что это показное. Он уверен, что имеет верное представление о справедливости и не поступится ни с чем, чтобы добиться своих целей. Он не бездумный воин, как ты или я, — Гретхен, как всегда, больно выстреливала прямотой. — Он умеет плести интриги и думать наперед, хотя едва ли превосходит в этом Рут или Иону... или Датриана. Он хорошо обращается с прислугой. — Как он выслушал того старика, да? — Валькион легко понял, на что она намекает. — Я тоже заметил. — Он выслушал его, как равного себе, — Гретхен сложила руки на груди. — Невиданные для Эш’Умун манеры. На нем скорее уж барские пощечины приветствуются. Ты помнишь, как семь лет назад Эннедил отхлестал своего писаря во время торжественного обеда? — Пощечины да пинки, — хмыкнул Валькион. Ему невольно вспомнилось помпезное появление Йованской госпожи. — Кстати о пинках... — Я никогда не смогу понять, о чем думает эта женщина, — отрезала Гретхен — по неясным причинам ей никогда не нравилось говорить о Рут. — Но признаю, что она может себе это позволить... пока. Да и Ласлегедхель к тому времени изрядно всех утомил. Пожалуй, она действительно выразила общее мнение, но стоило ли так рисковать собственной репутацией? — Прочие господа рассуждают так же, — Валькион сдержанно кивнул. — Так что если бы этого не сделала Рут, никто бы не сделал. И первый день совещания был бы потрачен на выяснение подробностей эльфийской неприязни. — Едва ли, — возразила Гретхен. — Разве сложно совладать с Ласлегедхелем? Он один и даже не правитель...       Валькион нахмурился — было видно, что он силится подобрать верные слова. — Я не столь много в этом понимаю, — промолвил он, наконец. — Лишь вижу, что ситуация сложная. С одной стороны, среди правителей и без Ласлегедхедя хватает традиционалистов. С другой — не все готовы говорить об этом открыто. Они предпочитают строить из себя существ доброжелательных и великодушных. Так проще добиться выгодного расположения.       По губам Гретхен скользнуло легкое подобие усмешки. — Для простого воина ты слишком много размышляешь о поведении политиков.       Он пожал могучими плечами. — Я просто наблюдаю за ними. Предупреждать опасности — часть моей работы. А для Эль на данный момент нет ничего опаснее их.       Гретхен склонила голову набок, но ничего не сказала, так что Валькион не сумел бы предположить, насколько она с ним согласна. С расширением обязанностей поведение арахны, похоже, стало куда более сдержанным. Хотя кто бы стал сомневаться в том, что она сообразит, как на нее влияет нынешнее положение? В конце концов, их обоих приучили чтить порядки иерархии... — В любом случае, — Валькион вернулся к своей прежней мысли. — И то, и другое обстоятельство удерживает их от того, чтобы высказываться против Ласлегедхеля. К тому же, — добавил он с отчетливым презрением. — Они все трусы и не стали бы рисковать, понадеявшись, что это сделает кто-то другой. Слишком уж неоднозначный шаг. — Не трусливы, а дипломатичны.       Валькион повернулся к Гретхен, чтобы возмутиться в ответ на спорное заявление, но вместо обыкновенной строптивости увидел лишь ехидную улыбку. Она шутила.       «Что ж, чувство юмора, похоже, осталось прежним...» — подумал Валькион, невольно улыбаясь в ответ. Свечение в пристальном взгляде Гретхен, по воле природы вспыхивающее в ночной тьме у всех звероподобных и арахнидов, постепенно угасло. — Рассветает, — заметила она. С моря повеяло привычным утренним холодком, но она не поежилась, не запахнула мантию, потому что, подобно всем в своем племени, холодов не боялась. — Пора возвращаться. — Ты не спала? — Нет. — Как и я. Возможно, нам следует рассчитывать на чашку бодрящего чая от Каруто... — Возможно. Но я бы не рассчитывала.       Они возвращались в Эль привычной дорогой. Несмотря на то, что воздух этой ночью был теплый и густой, точно парное молоко, утро выдалось неожиданно прохладным и осело на траве мелкой росой; ботинки вышагивающих по проселку Гретхен и Валькиона, легкие по сезону, намокли незамедлительно.       На воротах сопел, криво притулившись к стене, небезызвестный Висмунт, зато Альсион, его весьма талантливый напарник-маг, следил за окрестностями внимательно и сосредоточенно, готовый в любой момент среагировать на опасность. Заметив издали двух высшечинных представителей, он приосанился, а когда они приблизились — сдержанно поклонился. Гретхен и Валькион ответили почтительными кивками. — Сегодня спокойно? — Не особенно, — ответил Альсион, потрепав бороду. Вид у него был озабоченный. — Госпожа Мико почувствовала себя лучше... но насколько я могу судить, она не в духе.       Гретхен и Валькион перебросились понимающими взглядами. Пробуждение Мико никому не сулило ничего приятного. — Как давно она дала о себе знать? — Точно не знаю, господин Валькион, но десять минут тому назад мне сообщил Томоас — он приносил для меня кое-что из библиотеки. — Десять минут?! — переспросила Гретхен, вскидывая голову. — Почему не послали за нами? — Мы направимся к ней сейчас же, — быстро вмешался Валькион, не оставляя Гретхен времени на то, чтобы распылиться. — Альсион, ваша вахта скоро заканчивается. Выспитесь как следует.       Глава поспешно взял спутницу за руку и увлек за собой. Брови ее тут же взметнулись вверх, но едва они ступили на аллею и пустились быстрым шагом, Валькион разжал руку и устремил свое внимание вперед, на возвышающие в отдалении своды главного Штаба. В его голове навязчиво мелькала одна тревожная мысль, которую не лишенная проницательности Гретхен, конечно же, не преминула озвучить: — Вашей человеческой подруге сейчас придется несладко.