мой ручной монстр

— Открывай и вали отсюда. — произносит одними губами Чжухон и переводит нечитаемый взгляд за спину парня. Чангюн мешкает долю секунды, но потом всё же подчиняется почему-то и бежит к пульту, прикладывая к нему карточку. Стеклянные двери беззвучно опадают, и прямо мимо его головы рыжей тенью пролетает хищник. — Скажи Кихёну, что я в порядке. — доносится прежде, чем человеческий облик растворяется в волчьем. Шум солдат совсем рядом поглощает в себя мягкие прыжки когтистых лап по кафельному полу. — Чёрт, думай, Чангюн, думай! — Чангюн от души бьёт себя по лицу, пытаясь стимулировать мозговую деятельность. Надо срочно что-то придумать, пока неожиданный союзник выигрывает для него пару минут. И кто кого в итоге спасает.. Идея врезается в голову так резко, что Чангюн едва не спотыкается, торопясь к дальней камере в лишённом света углу. К счастью, карточка охранника работает и с этой дверью, и раскрывшиеся створки камеры прячут беглеца в своей темноте, снова блокируясь, но уже изнутри. Чангюн забивается в дальний угол, пытаясь максимально вжаться в стену, и зажимает рот ладонью. По ту сторону неразбериха, шум и хаос. Но звуки не приближаются, оставаясь на примерно такой же дистанции. Когда Чангюн слышит череду выстрелов, внутри что-то замирает в судороге на долю секунды. Остаётся только надеяться, что из шкуры Чжухона ещё не сделали дуршлаг. Некоторое время не слышно совсем ничего, и Чангюн уже думает было пошевелиться, но звуки голосов заставляют вжиматься в стену с новыми усилиями. — ..где он? — слышится почти рядом, а сразу затем белый свет фонарика разрезает темноту одиночной камеры Чангюна. Правда, не задевая его самого, и Чангюн изо всех сил надеется, что им не придёт в голову проверять все камеры изнутри. — Он не мог сбежать отсюда. — Чангюн слышит знакомый голос, но не может опознать личность. — Но мог затеряться среди наших, когда началась вся эта неразбериха. — отвечает второй, тоже смутно знакомый голос. Чангюн вдруг думает, что это было действительно неплохой идеей, но спустя секунду чувствует, как что-то внутри него проваливается в бездонную пустоту: браслет безопасности на его руке заходится писком сигнализации, оповещая, что прямо сейчас здесь, на базе, проблемы, и Чангюн срочно должен «вернуться». Двое где-то недалеко резко затихают, а оба луча фонарика перемещаются обратно в сторону Чангюна, рыская в темноте. Чангюн многократно проклинает эту систему безопасности и зажимает динамик пальцем, пытаясь нащупать кнопку деактивации, что удаётся не сразу, но всё же удаётся, и Чангюн затихает снова. — Мне показалось, или это было.. — тихо спрашивает голос, а белая полоса света по-прежнему хаотично прощупывает темноту. — Не знаю. Возможно, ты на что-то наступил. — второй голос явно не уверен вообще ни в чём. Они молчат ещё некоторое время, не выдавая себя ничем, кроме блуждающих островков света. — Похоже, здесь уже никого нет. — раздосадованно шипит первый, уже отдаляясь куда-то. — Летать умеет, не иначе. Гадёныш. Чангюн мысленно соглашается с этим прозвищем и уже кусает кожу тыльной стороны ладони, чтобы не издавать ни звука. Хоть в чём-то сейчас удача, кажется, на его стороне. Полная, буквально хрустальная тишина стоит всего минут десять, а Чангюну уже кажется, что прошла по меньшей мере целая вечность. Он выдерживает ещё четверть часа, прежде чем очень осторожно покинуть своё пристанище, и дёргается буквально от каждого звука, пока идёт к двери. Света в отсеке по-прежнему нет, как и не работает монитор-проектор изображения снаружи, от двери, и Чангюн безумно рискует, нажимая на кнопку активации дверей. Но по ту сторону сейчас нет никого, как и в будке охранника, хотя и слышится неясный шум где-то совсем рядом. Чангюн решает, что медлить сейчас — преступление, и на полной скорости припускает в противоположную сторону от приближающегося шума, пытаясь на ходу вспомнить, какие опасные для него точки могут встретиться на этом пути. И понять, известно ли хоть кому-то, что всё это устроил именно он. Но судьба вдруг решает, что с этого сорвиголовы достаточно везения на сегодня, и уже за следующим поворотом Чангюн от души вписывается в чью-то широкую грудь. — Эй, Чангюн, ты что здесь делаешь?! — поражённо выдаёт Хосок, ошарашенный этой встречей ничуть не меньше, и осматривает взъерошенного подчинённого. — Ты разве не ушёл домой? — Браслет сработал и я примчался. Что у вас тут стряслось?! — сочиняет на ходу Чангюн и делает такое убедительное лицо, что Хосок, кажется, даже и не думает подозревать его хоть в чём-то. — Кто-то попытался освободить экспериментального оборотня. — медленно говорит лейтенант и вдруг ощутимо мрачнеет. — Что такое, командир? На тебе лица нет, неужели ты — главный подозреваемый? — натянуто усмехается Чангюн, пытаясь заодно прощупать шаткую почву. — Не я. — качает головой старший и добавляет одними губами. — Хёнвон. Чангюн почти физически ощущает, как подступает к горлу ком. Он не мог и предположить, что это примет такой оборот. — Но я знаю, что он не виноват, он был со мной всё это время! — жёстко проговаривает Хосок и делает такой холодный взгляд, что Чангюн пугается где-то внутри. — Ты должен доказать это. — почти шепчет младший, надеясь, что следующие слова не прозвучат как что-то задевающее. — Знаю, это не моё дело, но я догадываюсь, что ты опасаешься Хёну в такие моменты, потому что.. он неравнодушен к тебе? Но сейчас та ситуация, когда ты должен что-то сделать. — Неужели всё так очевидно? — Хосок немного удивлён и кусает губу. — Все знают, что ты любимчик Хёну. Не волнуйся. — Чангюн снова натягивает на лицо усмешку, радуясь, что они немного отошли от главной темы. — Ладно уж, подумаю над твоими словами. Но больше не вмешивайся во всё это, ясно? — строго говорит Хосок и тянет за собой в обратную сторону. — Теперь пора поторопиться, не просто же так всех вызвали на базу. *** Кихён вздрагивает, едва холодного носа касается блёклый солнечный луч, и смотрит на мир уже человеческими глазами. Утро заглядывает в это жилище, разрезая остывший воздух, а Чангюн до сих пор не вернулся. Кихён настораживается в ту же долю секунды. Волчье чутьё никогда не обманывает его: как и в этот раз, лунная интуиция шепчет, что что-то пошло не так. Не по плану. Неудачно. Кихён от волнения опускается на пол уже волчьими лапами и ходит по кругу, пытаясь поймать пушистый кончик хвоста и успокоиться. Он действительно волнуется. И в этот раз почему-то не только за судьбу родного существа, но и за этого глупого, безрассудного человека, который раз за разом зачем-то бросает вызов всему человеческому миру ради одного маленького никому не нужного волка. И ничего не просит взамен. Кихён чувствует его приближение ещё тогда, когда Чангюн только подходит к подъезду. Но не чувствует второго ожидаемого запаха. Вместо него только крадущееся впереди отчаяние. Чангюн явно не торопится заходить в собственную же квартиру, а когда наконец заходит — долго смотрит так извиняющесе, что Кихён понимает всё и без слов. — Он..? — Нет, — Чангюн мотает головой, пока раздевается, — я провалился. Возможно, способ был слишком отчаянный, я пытался, но.. времени не хватило. Всё стало ещё хуже. — И что теперь? — Кихён говорит почти беззвучно и привычно держит дистанцию. — Не знаю. — Чангюн вздыхает. Он абсолютно честен. — Среди сотрудников теперь контроль будет ещё жёстче, а его собираются перевозить в другое место. В одну из дальних отдельных лабораторий. Там я уже буду бессилен. — Как он? — Кихён оказывается за плечом настолько неожиданно, что Чангюн вздрагивает и тянется было к кобуре, но опускает руку. — Нормально. Был, по крайней мере, до нашей встречи. Думал, что ты убит, но очень рад знать, что это не так. Просил передать, что с ним всё в порядке. Чангюн продолжает стоять спиной — просто не готов сейчас посмотреть в глаза, ведь всё ещё не смирился со своим провалом. — Ты сделал всё, что мог. — Кихён касается его плеча осторожно, и этот жест вызывает больше дрожи, чем внезапное появление рядом. — Ложись спать. — Не хочу я. — Чангюн вдруг злится и отталкивает его, бросая нечитаемый взгляд, и быстрым шагом уходит на кухню. — Я должен подумать. Кихён только вздыхает в ответ и плетётся следом, но через порог уже переступает волком и тихонько укладывается в уголке, не собираясь мешать его мысленным процессам, но собираясь просто присутствовать где-то рядом. Чангюн смотрит в одну точку пространства с таким зверским лицом, что любой другой лишний раз подумал бы, прежде чем подойти близко, но вместе с тем он молчит настолько долго, что Кихён уже успевает немного задремать. И поэтому ровный звук голоса в сонной тишине заставляет дёрнуться: — Прости. Я не хотел повышать голос. Кихён только качает головой и поднимается на ноги через пару секунд, беззвучно опускаясь на стул напротив. — Я бы хотел рассказать тебе кое-что. — вместо ожидаемой реакции говорит рыжий и смотрит в глаза внимательно. Чангюн невольно напрягается. — Да? — Почему, по-твоему, сейчас не встречаются рыжие волки? — Кихён начинает издалека и складывает руки перед собой. — Не знаю.. их всех перебили? — Двойка, студент Им, — Кихён чуть усмехается, и Чангюн просто интуитивно понимает, что теперь шутки про его успеваемость никогда не закончатся, — потому что сейчас люди и оборотни не просто не уживаются друг с другом. Они воюют. И за любые межвидовые связи тебя сожрут, с какой бы стороны ты не пришёл. Сожрут или станешь изгоем, второсортной структурой общества. — Хочешь сказать, что.. — Рыжие волки — дети тех самых «межвидовых связей». Наш отец был человеком. — Подожди, ты серьёзно? — Чангюн даже давится воздухом, не веря в происходящее от слова совсем. Осознавая его тоже с трудом. — Шучу. — скалится Кихён, но потом делает над собой усилие и продолжает нормально. — Так что с твоей стороны было как минимум некрасиво и как максимум неуважительно называть меня «нечеловеком». Странно, что люди забыли об этом нюансе. — И нескоро вспомнят. — медленно говорит Чангюн и опускает взгляд в стол. На самом деле, после этой новости появилось какое-то неясное облегчение. — Знаешь, я мог бы «открыть» множество новых фактов об оборотнях благодаря тебе, но, к сожалению, вынужден молчать в тряпочку. — Знаю, что ты не сделаешь этого, и только поэтому рассказываю тебе всё это. — Кихён даже не пытается скрывать ухмылку, но через полсекунды на его лице пролегает едва заметная тень: он касается живота и ничего не говорит. Вновь беспокоит лаванда, чьи соки ещё не растворились в организме окончательно. — Это единственная причина? — вдруг спрашивает Чангюн и даже не знает, на какой ответ надеется. — А ты думал, есть что-то ещё? — Кихён ведёт бровью и совсем не подозревает, что своими руками рушит что-то хрупкое и нежное в чужой грудной клетке, едва успевшее зародиться. — Сейчас я вынужден существовать рядом с тобой, но однажды я уйду и выброшу тебя вместе с воспоминаниями об этом времени из своей головы, потому что я знаю, что все наши разговоры не выйдут за рамки этой комнаты, ведь ты связан своими законами и то, что происходит сейчас — против правил. Я не волнуюсь. Но не бойся, ты тоже не будешь. Забудешь всё точно так же, как и множество других событий. Памяти свойственно избавляться от лишнего и незначительного, и в этом мы ничем не отличаемся от вас. — Пойду спать. — говорит Чангюн нейтральным голосом и встаёт из-за стола. Только почему-то очень паршиво чувствуется всё это, а каждое слово Кихёна осталось тонкой, но глубокой царапиной в душе. Понять бы ещё почему. Только поспать ему практически так и не удаётся. Обеденное солнце пробирается своими лучами сквозь шторки, а голова раскалывается уже ощутимо от нарастаюшей усталости, которая, кажется, уже прочно прописалась в этой голове. Чангюн бредёт на кухню, надеясь сделать немного чая, но больше надеясь на то, что Кихён спит или не станет с ним разговаривать. Но застаёт Кихёна неподвижно сидящим перед окном и расфокусированно смотрящим в пустоту. — Я тут подумал.. — Чангюн говорит осторожно и тихо, но понимает, что Кихён прекрасно слышит его, только по напрягшейся на шее жилке. — Ты прав, нет смысла держать тебя тут насильно, тем более ты почти поправился.. Единственная проблема в том, что на тебя объявлена охота, но это решаемо, а никто не знает, как ты выглядишь внешне.. просто прошу тебя, к сегодняшнему утру покиньте этот город и не возвращайтесь сюда больше. Будете в безопасности до тех пор, пока не попадётесь снова. — Ты сказал во множественном числе. — голос Кихёна звучит до странного ровно. — Я знаю. — Решил, что сможешь спасти Чжухона? — Ты спасёшь. — Что? — Кихён непонимающе поднимает бровь и даже соизволяет посмотреть наконец на собеседника. — Я всё обдумал. У тебя должно получиться. — Чангюн опирается на стол, чтобы придать уверенности не только своему положению, но и мыслям. — Когда мы выйдем на охоту, его повезут в другое место, в одну из закрытых баз на окраине города. Большая часть наших будет занята в городе, так что в конвое будет не так много солдат, и ты вполне сможешь ликвидировать их и в одиночку, особенно если вспомнить, как легко ты раскидал целую группу, когда сбежал от меня. — Ты серьёзно сейчас? — Кихён беззвучно поднимается с пола и зависает прямо напротив. Чангюн складывает руки на груди, пытаясь отгородиться от него, но не может удержаться — скользит взглядом по его лицу. — Абсолютно. Я знаю примерно, каким путём его повезут, покажу тебе на карте. Как только вытащишь его — валите из города и не думайте возвращаться, если не хотите стать падалью. — И ты всерьёз считаешь, что нам удастся это провернуть? — Кихён всем видом демонстрирует скептицизм, но где-то на дне вдруг ставших вертикальными зрачков будто бы мелькает что-то похожее на слабую отчаянную надежду. — Рискованно, не спорю, но думаю, тебе не впервой рисковать своей шкурой. — Чангюн давит из себя улыбку, всеми силами надеясь, что рыжий не почувствует его истинных мыслей. — К тому же, вероятно больше возможностей хотя бы попытаться не выпадет вообще, потому что я отстранён от проекта, а доступа к той базе не имею совсем. Посторонний вроде тебя не попадёт туда уж тем более. А Кихён только смотрит долго в его глаза и видимо думает о чём-то сосредоточенно, но потом нарушает затянувшуюся тишину невесомым касанием. — И не надоело тебе помогать мне? — безэмоционально интересуется оборотень. Но Чангюн решает оставить это без ответа и всё же попробовать поспать хоть немного, пока есть время. *** — Эй, парень, остынь. — солдат говорит максимально осторожно, но на всякий случай отходит на шаг назад от Чангюна, который ровно секунду назад очень агрессивно пнул под зад сунувшуюся было к ним паршивую дворняжку. — Что-то случилось? — Всё в порядке. — цедит Чангюн сквозь зубы, провожая бегство собаки взглядом. Больше никаких псиновидных рядом с ним, уж точно не сейчас. Солдат лишь пожимает плечами, мол, как знаешь, и продолжает свой путь молча. А Чангюн тихо варится в собственном негодовании и раздражении и хочет пнуть не только случайную псинку, но и кого угодно, кто хоть как-то напомнит ему об этой рыжей заразе. А проблема просто в том, что Кихён просто ушёл, едва получив свободу. Осталось бы только хвостом махнуть для большего эффекта — но Чангюн почему-то уверен, что если бы не страх быть раскрытым, Кихён именно так бы и сделал. Ушёл и даже ничего не сказал, кроме скупого «ну бывай» прежде, чем раствориться в темноте поворота. Чангюн очень зол. Но не столько на Кихёна — что с него взять, стервозный волк-одиночка, — сколько на себя. Ведь сам себе непонятно что накрутил и взрастил где-то в глубине души никому не нужную привязанность. Особенно Кихёну не нужную. А теперь злится как дурак на весь мир просто из-за того, что потерпел крушение каких-то призрачных надежд и собственных глупых иллюзий. Чангюн даже не знает, кого винить во всём этом. Но в первую очередь — чего же он всё-таки ждал от самого Кихёна. — Им Чангюн! Чангюн действительно не сразу понимает, что обращаются прямо к нему. Понимает только тогда, когда сильные руки оттаскивают его куда-то в сторону, а до холодного серьёзный голос говорит прямо на ухо: — Соберись, солдат! Взгляд Хёну как обычно совсем не читаем, но Чангюн вдруг понимает всё и без этого, даже без слов: отряд разбегается на разные стороны улицы, пытаясь найти хоть какое-то укрытие, место временной обороны, в попытке занять положение, которое даёт хоть какую-то надежду на спасение. Снова застигнутые врасплох. Куда не глянь, в каждой темноте мелькает столько волчьих горящих смертоносным огнём глаз, что Чангюн просто интуитивно, но нереально чётко осознаёт: волков тут гораздо больше, чем людей. Мягкие прыжки несут вперёд с огромной бесшумной скоростью, и на удачу вокруг ни единой души. В голове чёткое изображение карты и Чангюна, который указывает на несколько дорог и смотрит таким долгим взглядом. Он сразу понял, что всё это значит, и потому совсем ничего Чангюну не сказал. Он бежит вперёд, ведомый волчьим чутьём и лунной дорожкой, а скоро острый нюх выхватывает слабенький запах родного существа. Он ускоряется вдвое, подгоняемый желанием освободить побыстрее и покончить со всем этим. А ещё цепляющимся за кончик хвоста сожалением об оставленном. Волчий разум отторгает эту мысль, как что-то совершенно чужеродное. Сейчас совсем не до этого. Запах усиляется, давая безмолвную подсказку в выборе нужного пути. Он щёлкает зубами. С ним всего пятеро солдат, как и предположил Чангюн. Если выбрать нужный момент нападения, он определённо справится. Возможно всё-таки стоило бы сказать Чангюну, что полукровки слабее чистокровных волков, однако намного быстрее и выносливее. Он несётся вперёд, уже готовясь к длинному прыжку, но вдруг чувствует что-то не то и упирается всеми лапами, с трудом тормозя. Оглядывается назад, напрягая слух и втягивая в ноздри ночной воздух. Не могло же показаться? Короткий далёкий вой повторяется снова. Не могло. Он чувствует, как пробирается куда-то в глотку тяжесть и ползёт глубже в грудную клетку. Призывный вой вожака перед особенной охотой. Великая облава людей. Ночь кровавых рек. Бойня. — у предков было много названий для этого события. События, которое становилось возможным, если среди людей находился отмороженный предатель, представляющий свою грязную помощь волкам. Он трясёт головой и нетерпеливо кружится на месте. В другой раз он бы не обратил внимания или бы даже присоединился, но прямо сейчас возник фактор острого волнения, который он предвидеть никак не смог. Фактор с именем Им Чангюн, который находится именно там, где сегодня прольются моря человеческой крови. Пространство вокруг мелькает до головокружения, пот и кровь застилают глаза, но все эти вопли и утробные рыки уже не режут слух, будто раздаваясь где-то на заднем плане, не тревожа плывущее сознание. Никто уже не считает потери. Пока ещё живые думают лишь о том, как защитить себя или хотя бы продать свою жизнь подороже. Чангюн не реагирует даже на рухнувшую рядом нижнюю половину чьего-то тела, лишь отшатывается к стене, закрывая спину. Конечно, он и не предполагал, что умрёт вот так рано и так.. жестоко? Но он прекрасно знал, когда выбирал эту работу, что каждая его ночь может стать для него последней. Вот такой. — Ты как? — голос внезапно вынырнувшего из-за угла Хёну доходит до мозга не сразу, но Чангюн машинально прислоняется спиной к его спине, занимая позицию обороны. — Ещё живой, командир. — мрачно усмехается Чангюн и палит в мелькнувшую совсем рядом тень. — А ну не киснуть, сосунок! И не из такой задницы выбирались! Чангюн редко видел улыбку на губах капитана, а сейчас не видит его лица, но интуитивно чувствует, что сейчас именно тот случай, хоть и ситуация совсем не подходящая. Но Чангюн почему-то уже не верит, что это может закончиться хорошо. Их слишком много. Им недолго удаётся держать двойную оборону: здоровый волк валится будто с неба, прыгнув откуда-то с крыши. Почти такой же, только тёмный, отвлекает на себя внимание Хёну, заставляя людей оказаться у разных стен и справляться в одиночку. Но Чангюну уже некогда думать о командире: собственный пистолет выбит из рук слишком проворным зверем, вынуждая драться едва ли не голыми руками, значительно повышая шансы на выигрыш явно не в сторону человека. Чангюн не осознает, что делает — действует на уровне рефлексов и инстинкта самосохранения, почти сдаваясь и сдавая позиции. Но краем глаза замечает распластавшегося на земле командира и склонившегося над ним волка и вскрывает глотку своему противнику одним безрассудным движением, почувствовав резкий толчок сил. Бросается на второго, отгоняя его от тела, и ощущает себя способным порвать ему пасть голыми руками на пике эмоциональной злости, но волк к его счастью издыхает ещё от удара ножом в грудную клетку. У Чангюна руки по локоть в не его крови и пистолет неизвестно где, но пользуясь моментом короткой передышки, он падает на колени возле Хёну, отказываясь верить, что всё могло закончиться вот так. Прижимает пальцы к чужой шее. С коротким облегчением выдыхает. Без сознания. Судя по крови на виске, ударился головой обо что-то во время падения и отключился. Чангюн страшно матерится сквозь зубы, пока оттаскивает капитана поближе к стене, и садится рядом, сжимая в руках его автомат. Теперь на его плечах защита сразу двух душ, силы уже на исходе, а этой чёртовой ночи не видно даже конца. Очередной волк не заставляет себя долго ждать, примчавшись на запах крови, но Чангюн укладывает его пулей ещё у поворота. Однако следующий появляется так внезапно, что приходится в очередной раз броситься к стене, уклоняясь от смертоносных челюстей. Очень не вовремя Чангюн понимает, что в стволе не осталось ни одного патрона. Между ним и Хёну, у которого на поясе наверняка ещё остались запасные магазины, всего несколько метров. И оборотень, который явно не настроен ждать, пока его добыча перезарядится. Следующие события происходят просто в доли секунд, но для Чангюна тянутся по меньшей мере вечность, отображаясь будто в очень замедленной съёмке. Волк сокращает расстояние до него в три прыжка. Нож растворяется в хаосе с тихим звяком об асфальт. Клыкастая окровавленная пасть почти у лица. Чангюн рефлекторно выставляет руку, пытаясь прикрыться хоть так. Боль действительно адская, и даже кажется, будто физически чувствуется, как длинные клыки касаются костей, медленно отдирая от них мясо, но Чангюн стискивает зубы, думая уже о чём-то совершенно другом, далёком от всего этого, лёгком и тёплом, что наверняка заберёт его к себе ещё до наступления утра. Чангюну не сразу удаётся понять, что произошло. Его просто резко отшвырнуло в сторону, а тяжесть зверя пропала с груди. Перед глазами всё плывёт от резкого столкновения с асфальтом, и единственное, что удаётся различить сейчас — кувыркающийся у стены рыже-серый комок. Но через минуту зрение становится более чётким, а комок распадается на два отдельных пятна рыжего и серого цвета, и Чангюн чувствует себя ахуевшим ровно настолько же, насколько сильнее заколотилось внутри сердце. — Кихён, какого хуя?! Я надеялся, ты уже где-то на пути к японской границе как минимум, засранец! — кричит Чангюн и отползает обратно к стене, пытаясь нашарить нож и брошенный автомат. Прижимает к себе безвольно обвисшую руку, но сжимает челюсти, игнорируя боль и пользуясь моментом для перезарядки. Судя по звукам где-то впереди, один из волков сдаётся и сбегает с воем, но через три секунды в здоровую руку тычется холодный нос, и Чангюн с облегчением отпускает закушенную губу. — Где Чжухон? Что ты тут делаешь, ты должен реализовывать наш план, бестолковая псина! — бормочет Чангюн, пытаясь справиться с автоматом одной рукой, но едва ли удаётся скрыть облегчение в голосе. Кихён смотрит в глаза таким осмысленным взглядом, что Чангюн без слов, будто ментально улавливает уверенное «ещё успею. А ты один не справляешься». Но когда они только успели установить мысленную связь? Кихён срывается с места внезапно и низко опускает голову, замирая в стойке полной готовности. По прижатым к голове ушам и вздыбленной на загривке шерсти Чангюн уже знает, что увидит через пару мгновений, но бросает автомат возле тела Хёну, понимая, что управляться им одной рукой никак не выходит. Из мрачной темени возникают сразу два волка, и даже на расстоянии Чангюн понимает с холодком внутри, что Кихён куда мельче и значит слабее их обоих. Кихён рычит утробно и скалится, обнажая клыки и угрожающую готовность стоять до конца. Чангюн вдруг вспоминает строчку из учебника о том, что волки известны своей стойкостью драться до последнего удара сердца. Только вот Чангюн совсем не хочет, чтобы он это делал, но совершенно не может ничем помочь. Серые волки не подходят слишком близко, не решаясь нападать, и кажется начинают с немого конфликта на уровне взглядов. Кихён рычит громче и царапает когтистой лапой асфальт, и явно не настроен отступать. Более крупный серый делает шаг вперёд, но рыжий щёлкает зубами, заставляя вернуться назад. Волк одаривает его ещё одним тяжёлым взглядом и вдруг одним прыжком растворяется в темноте снова. Второй ещё медлит пару секунд, но Кихён прыгает на него, прогоняя окончательно, и Чангюну уже хочется спросить, что он пообещал им за то, чтобы они ушли, но оседает на землю, оглушённый очень близким выстрелом. Ничего не слышит эти мгновения, но чувствует, как пропадает куда-то сердце — прекрасно видит, как Кихён кружится волчком в агонии, забрызгивая стены тёмной кровью, и срывается в неизвестном направлении, уже обезумев от этой лавандовой боли. — Нет!!! — Чангюн едва не падает, когда оборачивается, и встречается взглядом с Хёну: тот опускает автомат, прежде чем обессиленно откинуться обратно на стену.