мой ручной монстр

— Какого чёрта.. — шипит Чангюн и витиевато матерится вслед за тем, пока кое-как перебирается к своему командиру. — Руки бы тебе поотрывать, и так полудохлый, а ещё лезет куда-то, если ты убил его, я не.. Но на своё счастье Хёну уже успел отключиться снова. А может, и на счастье Чангюна, ведь на эмоциях язык совсем не держится за зубами, выдавая такое, за что в обычной жизни его владельца вполне упекли бы за решётку уже трижды. Чангюна слегка шатает и трясутся руки: собственное состояние, мягко говоря, оставляет желать лучшего, и висящее на плече тело командира совсем не делает лучше. Хёну и без того выглядит крупным и тяжёлым, а на деле тащить его на себе оказывается труднее, чем все эти предположения. Чангюн и сам-то едва держится на ногах, постоянно путается в мешающих ему конечностях Хёну и чувствует, что если упадёт так ещё раз — больше не встанет. Но упрямо стискивает челюсти и почти ползёт в нужную сторону, туда, где должны были быть их грузовики и машины с медиками. Чангюн просто искренне надеется, что помощь к ним всё же прибыла, а не оказалась уничтожена волками так же, как весь их отряд. Перед глазами всё ещё стоит агония Кихёна и предсмертный ужас в ошалевших волчьих глазах, и сердце невольно сжимается: Чангюн бы без раздумий бросился искать и спасать его, уже в который раз, но в этой ситуации он стянут стальными жгутами долга службы и долга перед именно этим человеком и просто не имеет права бросить своего командира. Как минимум потому, что после такого путь обратно в корпус заказан, а вместо него только путь на эшафот, — как максимум потому, что Чангюн просто физически не может так поступить. Сейчас он не имеет права слушать отчаянно бьющееся в грудной клетке сердце. — Нет, — Чангюн резко отказывается от помощи себе, едва передав Хёну в руки медсестёр, и уже спешит обратно в город, так и не дав приблизиться к себе, — не могу, там остался ещё один, нужно помочь! И Чангюн просто уверен, что во всей этой суматохе, заваленной телами раненых и уже мёртвых, о нём очень быстро забудут и ещё не скоро хватятся. Чангюн снова бежит по узким улицам, едва разбирая дорогу перед собой и ориентируясь только на любые пятна рыжего цвета, хотя собственное сознание уже отказывает потихоньку, но Чангюн старается держаться за какие-то ясные ниточки, не позволяя себе отключиться. Уж точно не сейчас. Когда Чангюн находит его — несколько долгих секунд ложно радуется, что успел и что всё не так уж и плохо, как показалось в тот момент. Кихён стоит на коленях к нему спиной, будто держит в руках что-то, и совсем не двигается. И не двигается даже тогда, когда Чангюн опускается на землю рядом. Но стоит ему протянуть руку, как он едва не лишается её: острые лезвия клыков щёлкают совсем рядом, срезая и пару миллиметров кожи, и если бы не рефлекс отдёрнуть, Чангюн наверняка остался бы как минимум без пары пальцев. — Кихён, твою мать, это же я! — Чангюн невольно срывается на крик, отшатываясь всем телом, и смотрит только в позеленевшие глаза надвигающегося на него парня. У того во взгляде абсолютно ничего человеческого, несмотря на облик, и Чангюн вдруг думает, что не стоило надеяться на чудо. — Кихён! Рыжий вдруг вздрагивает, а в глазах на долю секунды мелькает что-то осознанное и очень больное, но уже спустя мгновение он просто валится на колени Чангюна, и Чангюн подхватывает его интуитивно, теперь отлично чувствуя на руках горячую кровь. Кровь струится меж пальцев и капает куда-то на одежду и землю, но Чангюну не до того сейчас: другой рукой, невзирая на собственную боль, он шарит по груди парня, пытаясь найти место вылета пули, но это не приносит успеха ни сразу, ни через минуту, и Чангюн чувствует, как медленно и неумолимо захватывает стальным холодом изнутри: если ядовитая пуля осталась в нём, то это уже почти конец. — Держись, Минхёк просто волшебник, он починит тебя, держись, мы справимся. — шепчет Чангюн куда-то в макушку, уже подхватив теряющее тепло тельце на руки и бредя куда-то почти наугад: вроде бы где-то там должна стоять его машина. После Хёну Кихён кажется просто какой-то пушинкой: но на самом деле Чангюн ещё в прошлый раз отметил, что он лёгкий, почти как девушка. Чангюн уже почти не чувствует изодранную клыками руку, но просто искренне надеется, что она не откажет ему полностью в самый неподходящий момент. — Брось меня и свали, идиот. — хрипит Кихён, приходящий в себя на короткие доли секунд, а Чангюн только шикает на него. — От идиота слышу. Весь наш план пустил псу под хвост, так что лучше заткнись. — Я всё равно уже чувствую вой предков. — Молчи. Но на деле, Чангюн совсем не злится на него. Только оглушён биением собственного сердца изнутри и безумно переживает за то, чем кончится вся эта насыщенная ночка. Кихён снова заходится глухими хрипами, размазывая тёмную кровь по куртке Чангюна, и тот опускает глаза, чтобы оценить его состояние, но едва не чертыхается: видит выглядывающие из рыжей беспорядочности волос такие же рыжие острые ушки. — Какого.. Равновесие всё же удержать удаётся, а в голове всплывают обрывки каких-то книжных и лекционных воспоминаний о том, что волки, уже далеко пересёкшие черту и почти дышащие смертью, не могут контролировать свои ипостаси, застревая где-то между ними. Чангюн натягивает на его голову капюшон и безбожно матерится, в очередной раз проклиная автомат Хёну, свою беспечность и Кихёна, который должен был поступить как последний говнюк и свалить из города со своим братцем, а не вот это вот всё самоотверженное. Рефлексы работают вперёд Чангюна, когда он резко присаживается за какой-то искорёженной машиной, прижимая к себе Кихёна и затихая. Где-то впереди голоса становятся отчётливее, и скоро Чангюн может определить среди них парочку знакомых. Именно поэтому старается даже не дышать и не двигаться, надеясь, что они уйдут поскорее. Чангюн шепчет Кихёну успокаивающие слова, хотя даже не уверен, нуждается ли он в них и слышит ли вообще, потому что последние минут пять совсем не подаёт признаков жизни. Скоро голоса затихают, но несмотря на своё волнение Чангюн заставляет себя выждать ещё пару минут для надёжности, и только потом встаёт, подозрительно оглядываясь по сторонам. Но вокруг, похоже, всё чисто, и Чангюн почти срывается на бег, уже заметив угол дома на другой стороне улицы, за которым оставил свою машину. — Им Чангюн? Чангюн застывает на своём месте, не решаясь обернуться, но по голосу узнаёт одного из солдат второй группы. — Вам нужна помощь? — кажется, солдат уже успел разглядеть пятна крови на нём и обеспокоен. Надо признать, Чангюн сейчас действительно выглядит сбежавшим из мясорубки: с ног до головы перемазан не только своей и волчьей кровью, но и кровью Хёну и Кихёна, так что может показаться, что как-то так и должен выглядеть ходячий труп. — Нет, я справлюсь, — Чангюн медленно поворачивается и искренне надеется, что у Кихёна сейчас не материализуется хвост, — нашёл тут за домом гражданского, похоже, на него напали, отвезу в больницу. — Ясно, торопитесь тогда, — солдат понимающе кивает, едва взглянув на Кихёна к огромному облегчению Чангюна, — если что, передам командованию, что вы живы. К машине Чангюн спешит уже практически бегом. И Чангюн так и не узнает о том, что всего через несколько минут после их разговора этот солдат рухнет замертво от выстрела в спину. Потом Чангюн будет недоумевать, каким образом умудрился довезти их до своего дома так быстро и без происшествий фактически на одной руке, как дотащил испускающего дух Кихёна до квартиры, не встретив совсем никого по пути и не свалившись вместе с ним без сознания. Потом Чангюн без сомнений поверит в силу состояния аффекта и в теорию о том, что на самом деле человеческий организм способен на удивительные вещи и имеет куда больше физических ресурсов, чем может показаться в простом повседневном быте. Но сейчас Чангюн думает только о том, как лучше распутывать клубок этого бесконечного пиздеца. Кихён уже в который раз заливает кровью пол в его кухне, но теперь не издаёт вообще никаких звуков и совсем не двигается, уткнув стеклянный взгляд в пустоту. Чангюн то и дело проверяет пульс на его шее, и пока что он всё ещё прощупывается, но такое ощущение, что уже физически можно почувствовать, как его душа, если она, конечно, у Кихёна есть, покидает умирающее от лавандового яда тело. Чангюн никак не хочет этого допустить и в который раз звонит Минхёку, и когда заунывные гудки наконец сменяются сонным ответом, едва не падет от облегчения. — Хён, очень срочно, приезжай ко мне прямо сейчас вместе со всеми аптечками, какие у тебя есть, нужна твоя волшебная хирургическая помощь, но это строго секретно, короче, просто поторопись. — выпаливает Чангюн на одном дыхании и бросает трубку, тормоша Кихёна и пытаясь заставить его цепляться за жизнь. — Ты стрелял в меня, да? — вдруг хрипит откуда-то снизу, и Чангюн опускает взгляд, хмурясь. — Нет. Ты бестолочь? Кихён только закрывает глаза. Чангюн снова трясёт его за плечи, не позволяя терять связь с реальностью. — Зачем ты вернулся, идиот блохастый, ты ведь умираешь! — с какой-то горечью говорит Чангюн, а Кихён только чуть морщится: — А то я без тебя не заметил. — Я не позволю тебе умереть. — сообщает Чангюн максимально серьёзным тоном. Кихён находит в себе силы усмехнуться. И Кихён хотел бы сказать, что состояние Чангюна сейчас едва ли лучше, но последние силы ушли на этот смешок. А в голове Чангюна решение рождается настолько внезапно, что он даже теряется на долю секунды. Но потом мысль укрепляется в его голове: кровь. Если дать Кихёну крови, он сможет продержаться до приезда Минхёка, а дальше уж точно всё будет лучше. — Кихён, кусай меня. — твёрдо говорит Чангюн, и рыжий смотрит на него таким взглядом, что тот и без слов понимает его немой вопрос о ясности его сознания. — Кусай. Иначе издохнешь раньше, чем хён подъедет к моему дому. — голос Чангюна уже звучит жёстко, но Кихён только едва уловимо мотает головой. Уже умирает, а от упрямства своего не отказывается. — Ты спас меня, теперь я спасу тебя, так что кусай, или добью тебя. — Чангюн надеется, что это возымеет действие, но едва ли это убедительно для Кихёна. — О, давай. — пытается улыбнуться он, но в итоге может только кашлять и размазывать по подбородку струйки крови. Вместо ответа на это Чангюн хватается за нож на своём поясе и сначала рассекает ткань куртки от шеи до плеча, а потом и кожу недрогнувшей рукой. Ему уже плевать на боль, и Чангюн только стискивает зубы, поднимая Кихёна на руки и утыкая в своё плечо. — Давай, — говорит он уже мягко и гладит по волосам, — тебе очень нужно это. Чангюн знает, что раненый оборотень не сможет сопротивляться долго, чувствуя прямо перед носом запах свежей крови. Другое дело, что Кихён не может принять полноценное обличие волка, но уже скоро действительно не может сдержаться перед инстинктом самосохранения и вонзает в тёплую плоть рефлекторно удлинившиеся клыки. — Вот так, молодец, — шепчет Чангюн, откинувшись спиной на стену и приобняв парня за талию. Ему ужасно больно, но эта боль уже стала настолько сильной, что можно абстрагироваться, и абстрагироваться даже от странного ощущения зубов, касающихся костей, и потихоньку отслаивающегося мяса. — когда придёт Минхёк и починит тебя, попроси его выпустить тебя и беги отсюда, вали из этого города и никогда не возвращайся. Можешь попытаться вытащить брата, но если не выйдет, то беги один и живи. Перестань искать смерти на свой паршивый хвост! Голос Чангюна звучит максимально строго, скрывая нотки боли, и не только от того, что волчьи зубы терзают его плечо, но и от осознания, что, кажется, это действительно последний раз, когда они видятся. Кихён валит его на пол, вгрызаясь в плоть ощутимее, но Чангюн почти не чувствует ничего, только смотрит в потолок уже расплывающимся и затухающим взглядом. — И не вспоминай обо мне никогда. — вымученно улыбается он, прежде чем окончательно провалиться в холодную темноту. *** — Итак, волк в порядке? — голос Хёну звучит до невозможного спокойно, что передаётся даже через телефонный звонок. — Да, сэр. — отвечает солдат на том конце и собирается добавить что-то ешё, но голос Хёну опережает его: — Вам удалось перевезти его в лабораторию? — Да, сэр, мы уже здесь и как раз собирались.. — Отлично, а теперь убей его. — Сэр..? — в голосе солдата искреннее недоумение, и, кажется, он думает, что ослышался. Но ему терпеливо, но жёстко повторяют: — Застрели его прямо сейчас, это приказ. — Так точно, сэр.. — солдат смотрит на рыжего парня в самом углу клетки и медленно вытаскивает пистолет из кобуры. Он вешает трубку только тогда, когда слышит несколько выстрелов на том конце. — Ох, вы так жестоки, командир. — говорит уже обычным, собственным голосом, и смотрит за стекло больничной палаты, где сейчас лежит без сознания Хёну. Настоящий Сон Хёну. — И кажется, уже совсем некомпетентны. Он разворачивается на пятках и спокойным шагом уходит в темноту коридора, мысленно прикидывая, как скоро теперь Хёну вылетит с командирского поста.