мой ручной монстр

За некоторое время до этих событий.

Хосок торопится. Экстренное совещание кончилось несколько минут назад, и, казалось бы, сейчас самое время приступить к выполнению указаний и разбираться с беспорядком на базе, учинённым этим волком и его неудавшимся спасателем. Но у Хосока сейчас дело уровня жизненной необходимости. — Хёнвон ни в чём не виноват. — Хосок выдаёт прямо с порога и цепляется за дверной косяк, пристально смотря в спину своего командира. Хёну оборачивается и, кажется, хочет что-то сказать, но Хосок не даёт ему такой возможности, уже прикрыв за собой дверь кабинета: — У меня нет вещественных доказательств, кроме слов, но я клянусь чем угодно, всё это время он был со мной и никак не мог всего этого сделать. — Даже если и так, — спокойно говорит Хёну, сложив руки за спиной, — он бросил пост во время своей смены. И только благодаря этому всё смогло случиться, так что у меня нет оснований не подозревать его в сговоре с преступником. — Сэр… хён… — Хосок делает несколько шагов к нему, приближаясь, решив применить метод, что в случае Хёну никогда его не подводил, — я верю ему как себе. Он непричастен. — Допустим, — такой тон и такое обращение явно подействовало на старшего так, как это нужно Хосоку, — но он нарушил наши правила, уйдя с поста. Как минимум за это, он должен нести наказание. — В том, что он ушёл, исключительно моя вина, — серьёзно говорит Хосок, намереваясь действовать до конца, — он не хотел, я настоял на этом. Это всё я. — Подбиваешь моих подчинённых к нарушению, значит? — Хёну чуть наклоняется и пристально смотрит в глаза, будто вытаскивая через них душу. — Я готов понести наказание. Вместо него. — на лице Хосока же не дёргается ни один мускул. Хёну чуть усмехается. — Он всё равно будет понижен в звании. Чтоб неповадно было. — Но пусть на этом будет всё. — Хосок чувствует облегчение даже от того, что, похоже, смог договориться хотя бы на это. — Зависит от того, как будешь отрабатывать наказание. — Хёну снова непробиваемо спокоен. — Запри дверь. Дождавшись выполнения своих слов, кивает на койку в затемнённом уголке тесного кабинета. Хосок делает глубокий вдох. Покорно отходит к командирской койке и берётся за пуговицы своей форменной рубашки. *** Чангюн тонет. Давно погрузился в эту вязкую трясину с головой, с каждой секундой неумолимо отдаляясь от поверхности и чувствуя, как лёгкие и каждую полость ватного тела заполняет этой тяжёлой жидкостью, лишая возможности дышать, останавливая и сжимая едва бьющееся внутри сердце. Чангюну уже всё равно. Он тонет без единого сожаления, наоборот, даже с каким-то пассивным ощущением счастья. Он готов уйти, зная, что благодаря этому кое-кто будет жить дальше. Чангюна будто хватают сильные руки и рывком выдёргивают на поверхность, вышибая из лёгких не только эту трясину, но и последние жалкие остатки воздуха. Однако, именно это даёт мощный толчок вернуться в реальность жизни и раскрыть глаза. Резкий бледный свет слепит, а из груди поначалу вырываются только хрипы, но потом Чангюн с усилием переворачивается на живот и наконец осознаёт, что он всё ещё на полу в своей квартире, а не на том свете. — Дыши глубоко. — слышится откуда-то сверху голос Минхёка, но Чангюну пока не удаётся поднять глаза: что-то будто бы давит изнутри, сжимая в тисках глотку, а бешеное сердцебиение грозит оглушить. Минхёк с силой ударяет по спине, и Чангюн наконец может прокашляться. — Что за… — сипит Чангюн, пытаясь подняться и хотя бы сесть, но мысленно добавляет что-то вроде «почему я всё ещё жив?» — Адреналин, — поясняет Минхёк и наконец появляется в поле зрения с использованным шприцем в руке, — дыши медленнее. Чангюн пытается. Но краем глаза цепляется за неподвижного Кихёна на полу, и дышать медленно больше не выходит. — Ты просто обязан рассказать мне, что у вас опять произошло, — непривычно серьёзно говорит Минхёк и садится возле Чангюна, закрывая собой обзор, — я как приехал, подумал было, что твой пёс решил тобой поужинать и нужно вызывать охотников, но вы лежали в такую страстную обнимочку, что я растерялся. — Он в порядке? — Чангюн чуть морщится, чувствуя, как хён льёт что-то на изодранное плечо, но всё равно пытается заглянуть за его спину и увидеть Кихёна. — Не вертись, — Минхёк одёргивает строго и быстро перевязывает от плеча до локтя, — пока не помер, но «порядком» это не назовёшь. Я ещё не смотрел толком, но похоже, что… — В него пулю всадили, и она не прошла навылет, — Чангюн поднимает взгляд уже на него, — сможешь вытащить? Минхёк теряется на несколько секунд и даже мрачнеет, пока затягивает края бинта тугим узлом. — Я не знаю, я обычно не… — Ты должен. Или ты, или никто. — Чангюн абсолютно серьёзен и стоически терпит перевязку второй, куда более пострадавшей руки. — Переверни его, — Минхёк раздаёт короткие указания, пока раскладывает вокруг необходимые баночки и инструменты, — и держи. Чангюн устраивает голову Кихёна на своих коленях и гладит по рыжим волосам, задерживаясь там, где ещё некоторое время назад были такого же красивого цвета ушки. — Попроси его перекинуться. — Минхёк продолжает готовиться и явно нервничает, а Чангюн наклоняется к парню и шепчет куда-то туда, где должно быть человеческое ухо, просьбу сменить ипостась хотя бы на время. Кихён приоткрывает глаза, смотря прямо перед собой не особо осмысленным взглядом, и через пару секунд Чангюн замечает рыжий хвост, но больше ничего не происходит. Кихён едва заметно качает головой и снова закрывает глаза. — Хён, он не может, — осторожно говорит Чангюн и смотрит уже на блондина. — Вообще никак? — нервозность Минхёка слышится уже даже в голосе. Кихён снова чуть качает головой. — Чангюн, я не могу, ничего не могу сделать, пока он человек, слышишь? — Минхёк уже не выдерживает и поддаётся своей истерике, бросая какой-то тюбик на пол. Чангюн же даёт ему время выпустить пар, а потом осторожно берёт за руку и смотрит прямо в глаза. — Хён, ты справишься, — старается успокоить и внушить уверенность тоном голоса, — разрезать, достать, зашить. Представь, что это всё не по-настоящему. Просто очередная учёбная практика. Минхёк только смотрит в ответ бегающим взглядом и сжимает губы в тонкую линию. — Ты единственный, кто сейчас может помочь. И я знаю, что ты сможешь. — голос Чангюна звучит мягче, и блондин снова неуверенно тянется к своей аптечке. — На него не подействует анестезия. — тихо говорит он, а Чангюн продолжает гладить его руку: — Значит, будем без неё. Хуже в любом случае уже не сделаешь. Минхёк сдаётся и снова берёт в руки то, что бросил несколько секунд назад. — Потерпи немного, — теперь подбадривающий шёпот адресован уже Кихёну, и Чангюн сжимает его холодную руку в своей тёплой, осторожно переплетая пальцы. Другой рукой подцепляет край толстовки и тянет вверх, открывая его спину. Темнеющая дырочка меж лопаток выглядит совсем небольшой, но уже распустившиеся вокруг неё сиреневые лепестки вздувшихся от яда сосудов заставляют слегка содрогнуться, показывая истинную степень серьёзности этой раны. — Ты справишься, — снова говорит Чангюн, видя нерешительность друга, — и ты справишься, — добавляет он, уже опустив взгляд. Минхёк наконец собирается с духом и наклоняется над ним со скальпелем. Чангюн вдруг чувствует, как его руку сжимают в ответ. *** — Эй, Кихён. Кихён только морщится смутному голосу и не собирается открывать глаза. — Вставай, нужно сделать перевязку. Теперь Кихён признаёт в этом звуке Минхёка и нехотя приоткрывает один глаз. Человек со своим обычным непринуждённо-расслабленным выражением лица смотрит на него с высоты своего роста и терпеливо ждёт. Наконец, рыжий приподнимается с пола и очень медленно встаёт на ноги. Терпеливые глаза блондина оказываются гораздо ближе. Минхёк подталкивает его в сторону ванной, где на крышке стиральной машины уже разложил всё необходимое. — Где..? — голос Кихёна едва хрипит после долгого молчания. — Уже ушёл. — спокойно отвечает Минхёк, без лишних слов понимая, о ком именно сейчас идёт речь. Прошёл уже день или два — Кихён почти всё время спит и не может сказать точно, насколько быстро двигалось время, и даже какая сейчас часть суток. Скорее всего, ночь, раз Чангюн уже ушёл на базу. Странные эти люди, думает Кихён. Хотя, сейчас их вполне можно понять: если учесть, сколько солдат они потеряли в ту ночь, ясно, что гоняют на работу даже частично травмированных не от хорошей жизни. Охотники на оборотней сейчас переживают не лучшие свои времена. А Чангюн всё же сам вызвался вернуться в строй хотя бы ради бумажной работы в штабе, пока не заживут руки для возможности заниматься чем-то более полезным. Глупая, безрассудная, неутомимая человеческая единица, ставящая чужие интересы превыше своих. Кихён бы даже позволил себе поволноваться о нём, да только на эмоции сейчас нет абсолютно никаких сил. Кихён не издаёт ни единого звука, когда Минхёк туго затягивает на нём новые бинты. Можно сказать, Кихён уже даже привык к нему. Пусть он и человек, но в его ауре чувствуется что-то спокойное и близкое. Может, потому, что он ветеринар и морально куда ближе к животным чем многие люди, может, потому, что относится к Кихёну по-человечески, а может, и просто потому, что он важен для Чангюна. Но полностью ослаблять бдительность Кихён не намерен. Пусть его состояние и оставляет желать лучшего сейчас, но постоять за себя он всё равно при необходимости сможет. Однако, Минхёк сейчас только помогает ему, присматривая за ним, пока Чангюн на работе, за что хочется сказать ему спасибо. Но Кихён не сделает этого. Он не просил о помощи. — Кто такой Чжухон? — аккуратно спрашивает Минхёк откуда-то из-за плеча, пока складывает свои баночки по местам. Кихён косится на него с лёгким недоумением, но больше никак не двигается. — Кажется, ты бредил во сне, от температуры наверное, — отвечает блондин на немой вопрос, — бормотал что-то невнятное о каком-то Чжухоне. — Брат. — коротко сипит Кихён. — О-о, понятно. Старший? Мотает головой. — У меня тоже младший, — улыбается Минхёк, — волнуешься за него? Кивок. — У него какие-то проблемы? — парень спрашивает уже с явным сочувствием. Кихён медлит несколько долгих секунд, потом снова с трудом кивает. — Ох, такова уж наша братская доля, — с пониманием тянет Минхёк, — вечно вытаскивать эти маленькие задницы из переделок. Минхёк уже отвлекается на рассказ какой-то связанной по теме истории из своего детства, но Кихён почти не вслушивается в его болтовню. Впрочем, к своим мыслям тоже нет никакого желания прислушиваться — Кихён только-только маленько пришёл в себя после той новости. Мир Кихёна рухнул примерно тогда, когда Чангюн вернулся домой с базы после той трудной для них ночи. И ему не пришлось говорить вслух о том, что произошло — Кихён понял всё по глазам, по выражению лица, по сожалению в движениях рук. Хотелось разгромить тут всё, кататься по полу и выть, выть от сжимающей стальными тисками боли, но Кихён сдержал своих внутренних демонов, обещая им выход и месть потом. Когда выяснит, кто из этих мерзких людишек причастен к смерти его брата, и лично вскроет глотки каждому из них. И тем, кто им дорог. Кихён обещает показать всем, как дорого стоит смерть этой души. А пока что просто дремлет под голос Минхёка фоном и накапливает утраченные до поры до времени силы. У Кихёна вся спина в швах и полная пустота внутри, но остаётся лишь тешить себя мыслью о том, что его брат сейчас в другом, лучшем мире, а не в этом, мире грязном и полном тьмы. А Чангюн всё никак не перестанет извиняться за случившееся. Очень глупая человеческая единица. Если уж кто из людей и виноват в этом, то явно не он. — …Кихён? Щелчок прямо перед лицом заставляет слегка вернуться в реальность. Но Минхёку повезло, что Кихён не особо подвижен сейчас, иначе остался бы без парочки пальцев, и даже не из вредности, а по рефлексу. — Кихён, у вас бывают… нестандартные? — повторяет свой вопрос блондин заинтересованно, даже не догадываясь, что пару секунд назад мог покалечиться. Кихён только приподнимает бровь, как бы прося пояснения. — Ну… у вас вообще существует нетрадиционная ориентация? — пояснение следует, и Кихён совсем не меняется в лице, только кивает. — Серьёзно? Снова кивок. — И часто? Отрицательный кивок. — А что насчёт тебя? Кихён смотрит таким взглядом, что Минхёк интуитивно чувствует что-то вроде пассивно-агрессивного «не твоё собачье дело». — А что ты думаешь насчёт Чангюна? — Минхёк наконец задаёт тот вопрос, к которому шёл с самого начала, и Кихён… теряется. Но только внутренне. Выражение его лица не меняется от слова совсем. — Ты. — просто говорит он. — Что? — Минхёк искренне сбит с толку. — Болтаешь много. Голова болит. — Кихён слезает со стиральной машинки и собирается вернуться в свой тёмный угол на полу в спальне хозяина квартиры. Минхёк не останавливает его и даёт вопросу повиснуть в воздухе. На самом деле, ответ ему особо и не требуется. Минхёк ведь и сам слышал, что ещё говорил в своём бреду Кихён. И адресовано это было вовсе не Чжухону. Кихён выползает из своего угла снова только через несколько часов, когда понимает, что единственный бок, на котором можно нормально спать и не тревожить швы, уже отлёжан до самого плоского состояния. Минхёк откровенно клюёт носом, стоя на кухне, но очень занят приготовлением какой-то макаронно-мясной субстанции на сковородке, и поэтому долго не замечает стоящего за своим плечом Кихёна. А Кихён внимательно наблюдает за каждым действием и пытается строить какие-то логические связи между ними, на будущее. — Господи! — Минхёк машет руками, наконец обнаружив его. — Теперь я понимаю Гюна, не делай так никогда! Знаешь, как близок я был к инфаркту? Кихён только пожимает плечами и садится на край своего дивана, думая что-то о том, какие же всё-таки эти люди неуклюжие и беспечные. А особенно такие наивные дурачки — лёгкая добыча для более развитых существ вроде него. Но Минхёк не намерен долго держать обиду и поэтому уже скоро переключается на что-то другое, снова начиная болтать — видимо, уже наскучило сидеть в тишине и одиночестве. По правде говоря, что с Кихёном, что без — эти «тишина и одиночество» совсем не меняются, но рыжий по крайней мере похож на иллюзию собеседника. Кихён прислушивается внимательнее только тогда, когда слышит знакомые ноты. Минхёк мурлычет под нос какую-то мелодию, и Кихён готов поклясться, что в жизни не спутает её ни с одной другой, потому что она была… — Откуда ты знаешь её? — без эмоций в голосе спрашивает Кихён. — Что? А, песню? В ответ кивают. — Ну… — к лёгкому удивлению Кихёна, Минхёк даже смущается на пару секунд. Но потом всё же решается и продолжает, — слышал от одного… дорогого мне человека. Минхёк сначала надеется увести тему на что-то другое, но Кихён необычно серьёзен и заинтересован одновременно, выражая предложение рассказать об этом одним взглядом, что Минхёк всё же сдаётся. И рассказывает всё от начала и до конца: о парне с вечно лохматыми волосами в цвет апельсина и яркими ямочками на милых щеках, о встречах в цветочном магазине, долгих разговорах и последней прогулке. После которой, правда, Минхёк больше его ни разу не видел, а маленький цветочный магазин уже некоторое время встречает унылой табличкой «закрыто», и Минхёк искренне надеется, что с этим парнем всё в порядке. Просто, может заболел, или чем-то очень сильно занят, проблемы с арендой, что-то ещё… — А зовут его как? — негромко спрашивает Кихён, но на самом деле, уже давно знает, о ком идёт речь. — Не знаю. — честно признаётся парень. — Забыл спросить. Я дурак, я в курсе. Кихён бы улыбнулся, глядя в эти полные наивной искренней любви глаза, да только вот опять подступает к горлу тошнота и желание очень долго выть на бледные звёзды за окном. Картинка собралась в его голове тихо и незаметно, но так до больного чётко — Кихён припоминает все подобные разговоры с Чжухоном о каком-то улыбчивом блондинчике-волонтёре, таком очаровательном в своей неспособности скрыть настоящие эмоции и симпатию. Вспоминает нежную улыбку брата при каждом этом разговоре, такое же смущённо-растерянное «не знаю, я забыл спросить его имя» и снова чувствует пассивно вскипающую злость. Чжухон покинул стаю из-за этого парня: знал, что его ждёт за связь с человеком и не хотел, чтобы оно коснулось и Кихёна снова. А в самый последний их разговор Чжухон попросил беречь себя и обещал сделать первый шаг навстречу этому парню, ведь теперь его больше ничего не останавливает. Но этому шагу так и не было суждено свершиться. Кихён готов рычать сквозь зубы и скалиться на весь мир в очередной раз, но видит лёгкую улыбку думающего о своём Минхёка за столом напротив и сдерживается. Это «не жди, он больше никогда не придёт» так и вертится во рту с тошнотворным привкусом, но Кихён не даёт своим словам прозвучать. Возможно, сейчас одна из тех ситуаций, когда незнание пойдёт во благо, да и не хочется рушить ещё одну душу, хватит и его собственной. В сознании Минхёка Чжухон по-прежнему жив и пусть живёт так долго, насколько это будет возможно. Кихён смотрит в окно невидящим взглядом и обещает жестоко отомстить не только за жизнь младшего брата, но и за разрушенное едва родившимся счастье.