мой ручной монстр

Сейчас Чангюн абсолютно уверен, что это конец. Хёну узнал о том, что это он пытался устроить побег волка, и наверняка теперь ещё и думает, что Чангюн и есть тот самый предатель. Других объяснений, почему Хёну так спонтанно вызвал его к себе, не говоря о причинах, у Чангюна просто нет. Вот сейчас он зайдёт в его кабинет, ему заломят руки за спину и наденут наручники. Командир посмотрит в его глаза несколько долгих секунд, а потом объявит приговор недрогнувшим голосом. Чангюн уже готов к чему-то такому, когда открывает дверь, которая поддаётся не сразу — с двумя перебинтованными руками функционировать нормально по-прежнему сложно. — Садись. — голос Хёну по-обычному спокоен настолько, что понять его настоящее настроение невозможно. Чангюн кивает и послушно присаживается на самый краешек стула прямо перед командиром. Старается скрыть нервозность в своих движениях, но не уверен, что получается достаточно хорошо. Теперь Хёну наверняка убедился в своих подозрениях ещё больше. — Выдохни, — коротко усмехается он, вырывая из своих мыслей, — к тебе претензий нет. Но есть одно маленькое и очень важное поручение. И Чангюн выдохнул бы спокойно, что и делает отчасти, но потом снова внутренне напрягается. Зная Хёну и последние события, лучше бы были претензии. Командир молчит ещё некоторое время, видимо, раздумывая, с чего стоит начать. Чангюн терпеливо ждёт, пока украдкой осматривает мужчину. Он ещё не до конца оправился после той ночки и до сих пор ходит с перевязанной головой. Впрочем, ходит он тоже с трудом, но отлёживаться перестал уже дня через два — ряды охотников и без того поредели, пополнение не готово, а если ещё и главком будет валяться в постели вместо дел, положение окончательно повернётся не в сторону человеческого вида. — Мне нужно, чтобы ты.. наблюдал кое за кем, — наконец говорит Хёну, но всё также спокойно, — и обо всём рассказывал мне. Задание несложное, но очень важное для всей нашей базы. Чангюн напрягается ещё больше, но пока ничего не говорит — ждёт оглашения всех условий. — Под этим «кто-то» я имею в виду двух человек. Шин Хосок и Че Хёнвон. — командир сверлит его взглядом, но при этом выглядит так спокойно, что Чангюн невольно нервничает. Хёну чем-то напоминает величественного льва — насколько бы спокойное впечатление он не производил, оно всё равно обманчиво, и на деле всегда присутствует чувство силы и опасности. — Следить нужно за ними обоими и рассказывать мне о том, что делает не только каждый из них по отдельности, но и что происходит между ними. — Хёну расценивает молчание Чангюна по-своему и продолжает. — Однако, максимально незаметно. И об этом не должен знать никто, кроме нас с тобой. Справишься хорошо — повышу до лейтенанта. Чангюн не может сдержать эмоций на лице и смотрит слегка ошарашенно. Насколько это должно быть важно, чтобы разбрасываться такими предложениями? — Почему именно я? — голос Чангюна слегка сипит, и хочется добавить что-то вроде «я больше всех похож на крысу?», но он благоразумно сдерживается. — Потому что я уверен в тебе. — просто отвечает Хёну, даже не поведя бровью. «А ещё хочу проверить тебя и убедиться, что вы втроём не формируете группу против меня» — но Чангюн этого никогда не услышит. А ещё, Хёну просто знает, что Чангюн является негласным любимчиком Хосока среди подчинённых, а это значит, что ему-то он уж точно доверит свои секреты, случайно или осознанно, а Хёну должен знать наверняка: есть ли что-то серьёзное между Хосоком и Хёнвоном и не помогает ли кто-то из них проворачивать грязные дела. Хёну мимолётно касается свой груди большим пальцем. Какие-то хрупкие остатки простых по-человечески горячих чувств трепещут под гнётом цинизма, опыта службы и командирской педантичности, а подрагивающее сердце нашёптывает, что не может быть Хосок никак причастен ко всему этому, Хосок — ангел посреди всей этой грязи и бесконечной борьбы и единственный человек, которому можно безгранично довериться. Которому хотелось бы безгранично довериться, поправляет сам себя мысленно Хёну и безжалостно давит весь трепет стальными тисками здравого смысла. Природное чутьё подсказывает, что что-то в этой парочке есть.. не то. И нельзя поддаваться чувствам, особенно в такой ситуации — и по крайней мере, даже если и они оба не имеют отношения ко всем этим событиям, Хёну будет знать наверняка свои шансы на что-то более личное. Мелькает малодушная мысль, а не закинуть ли этого Че Хёнвона в точку погорячее и не избавиться ли от него естественным путём..? Но Хёну снова одёргивает себя. Ревность ревностью, но в первую очередь профессионализм, к тому же, Хёнвон один из лучших, несмотря на его дурной характер и последние косяки, и возможно, когда-нибудь Хёну пожалеет, что лишил себя и охотников этой ценной единицы. — Так что? — Хёну снова смотрит на Чангюна, заставляя вздрогнуть. — Я могу отказаться? — Чангюн поднимает взгляд в ответ и заметно напрягается. И если бы не тугие бинты на обеих руках от кистей до локтей, наверняка сцепил бы ладони в замок. — Ммм, — Хёну усмехается на долю секунды, — нет. К сожалению, едва ли кто-то справится с этим лучше тебя. А я уже поставил тебя в известность, так что теперь не могу отпустить просто разгуливать по базе со знанием этой информации. К тому же, в твоём-то положении грех отказываться, сейчас ты никакой особой пользы не приносишь, а когда сможешь снова стать в строй — непонятно. — Хорошо, — Чангюн старается не думать ни о чём и уже абсолютно серьёзен, — я сделаю это. Если об этом никто и никогда не узнает. — Само собой, — Хёну только пожимает плечами, — мне, как и тебе, не выгодно придавать это огласке. Привыкай, Им Чангюн. На вершине держится только тот, кто умеет убедить и организовать, а дела деликатные — проворачивать изящно и незаметно. Чангюн только кивает, а после и вовсе уходит. *** Аппарат жужжит, наливая в стаканчик дымящуюся от температуры воду, потом попискивает мерно, когда палец отпускает кнопку на панели. Чангюн долго смотрит на пакетик с порцией кофе на одну чашку. Вздыхает. От желания выпить кофе уже тоскливо жжёт где-то в желудке, но едва ли можно что-то сделать: перевязки полностью ограничивают подвижность рук, а гипс на пальцах левой окончательно лишает возможности делать действия из разряда «открыть упаковку». Чангюн снова вздыхает и делает глоток пустой горячей воды. Жизнь сейчас такая же несладкая, как и эта пародия на кофе. Хёнвон в соседней комнате не делает ничего, кроме заполнения каких-то бумаг, последние пару часов, и Чангюну уже откровенно скучно. И совсем непонятно, зачем вообще следить за кем-то вроде него: Че Хёнвон из тех людей, что делают свою работу скрупулёзно и педантично, не отвлекаясь и не выкидывая каких-либо цепляющих внимание штук. Чангюн даже двери приоткрытыми оставил и сел в уголке так, чтобы удобно и незаметно посматривать за парнем, но картинка не меняется от слова совсем. Чангюн вообще не понимает, почему следить нужно именно за ними. Ведь по большому счёту, кротом может быть кто угодно, а Хосок командует ночной охотой почти каждый раз и он уж точно.. Чангюн вдруг цепляется за мысль о том, что состав групп для вылазки в город обычно всегда немного разный. Значит ли это, что под подозрение в первую очередь должны попасть те, кого не было в городе обе эти ночи..? Чангюн поднимается так резко, что едва не опрокидывает несчастный стаканчик на себя. Но успевает подхватить его и ставит обратно на стол, а в мыслях уже прикидывает, что сейчас нужно поднять в архиве отчёты и составить список тех, кто оставался на базе каждую из ночей, когда волки устроили западню. Получится неплохой материал для доклада командиру, и может, тогда его и снимут с этого не особо приятного задания, вместо этого включат в группу расследования.. Чангюн не успевает додумать эту мысль, потому что взгляд вдруг натыкается на пустоту за столом Хёнвона. Чангюн даже подходит ближе, перепроверяя себя, но сержанта и след простыл, да только вот непонятно, когда этот чертяка успел испариться. А самое главное — как, ведь Чангюн не спускал с него глаз и не отходил ни на секунду. Чангюн решительно идёт вперёд. Раз уж дано задание следить за каждым шагом, нужно выполнить его, думает Чангюн, но уже сомневается в своём энтузиазме. Может, хён просто отошёл поесть или в уборную, а он тут по пятам ходит, так уж точно незаметным быть не получится — Чангюн думает так, но скоро слух цепляет какой-то звук, похожий на голос Хёнвона, в другом коридоре. Чангюн тихонько идёт туда, собираясь если что просто невозмутимо пройти мимо. Но слышит голос Хосока и затихает ещё больше. О чём они говорят — понять пока невозможно, но судя по всему, в комнате кроме них никого. Чангюн прижимается к стене и медленно делает шаг за шагом, практически беззвучно приближаясь к двери. О том, что будет, если его сейчас поймают, он старается не думать. — ..следит. Чангюн вздрагивает и замирает прямо на этом месте, вжимаясь спиной в холодный бетон. — Под моим столом жучок. Под твоим ведь тоже, он нас как минимум прослушивает. Голос Хёнвона звучит приглушённо и слегка настороженно, но слова разобрать удаётся, хоть и с трудом. — В этом нет ничего удивительного, — голос Хосока же отвечает ему куда спокойнее, — в свете последних событий, он имеет право подозревать каждого из нас. Но нам ведь нечего скрывать, верно? Не волнуйся, малыш. Чангюн слишком ощутимо чувствует, как сводит какую-то мышцу на лице, и не знает, стоит ли упомянуть об этом в докладе. Хёнвон долго бормочет что-то абсолютно неразличимое по эту сторону двери, и голос Хосока прерывает его всего пару раз, и то, только смешками, а потом всё и вовсе стихает. Чангюну кажется, что в этой натянутой струной тишине его собственное сердце стучит слишком оглушительно, настолько, что сейчас он попадётся именно из-за этого — Чангюн делает ещё один шаг и тянется к щели между дверью и дверным косяком. С той стороны только тишина, нарушаемая лишь шорохом и ещё какими-то совсем уж неопознаваемыми звуками. Когда Чангюн слышит отчётливое «люблю тебя» неровным шёпотом — против воли дёргается и отступает на несколько шагов назад, всё больше укрепляясь в мысли, что не хочет всего этого знать, и уже тем более — передавать кому-то. — Хён, там кто-то есть. — ровным голосом звучит Хёнвон, и Чангюн пятится назад. — Где? — судя по звукам, Хосок уже за самой дверью. — Там, — повторяет терпеливо, — стоит, развесив свои уши. Чангюн уже не пытается ни о чём думать. У него в голове одно только «твою мать», а тело само выдаёт реакцию: бежать отсюда. — Чангюн? — слышится удивлённое хосоково где-то позади, но Чангюн даже не думает останавливаться или оборачиваться. Вместо этого — уже спешит вниз, собираясь сбежать домой и выждать некоторое время. Что теперь делать — совсем непонятно, но Чангюн решает просто обсудить это всё с Хёну вечером и найти более-менее оптимальный выход. И обговорить, есть ли теперь смысл продолжать весь этот цирк со слежкой. *** Первое, что чувствует Чангюн, едва переступив порог своей квартиры — запах чего-то жареного. И это вызывает немой вопрос: Кихён уже оклемался, и потому Минхёк не приходит последить за его состоянием последние пару дней. А кому тут ещё кашеварить кроме него.. Чангюн раздевается с необычным энтузиазмом несмотря даже на мешающие движениям перевязки. А уже на кухне чувствует себя, мягко говоря, полностью шокированным: застаёт Кихёна у своей плиты. — А, ты пришёл, — по-обычному незаинтересованным голосом говорит тот, — есть хочешь? Чангюн не может ничего ответить: слишком занят разглядыванием рыжего и всё ещё пребывает в шоке. — Молчание — знак согласия, — пожимает плечами Кихён и достаёт с полки тарелку, чтобы переложить туда что-то, отдалённо напоминающее яичницу, — присаживайся, ты как не у себя дома. — Что это с тобой? — наконец выдаёт Чангюн слегка осипшим голосом, — ты же.. — Не ем такое, не переживай, — усмешка, — это только для тебя. — Что? — Чангюн окончательно перестаёт понимать хоть что-то, но ответ не заставляет себя ждать: — Что слышал. Кихён хмурится, ставя тарелку на стол чуть громче, чем следовало, а Чангюн не может сдержать идиотски-счастливой улыбки: — Для меня? Серьёзно? — Прикалываюсь. Отравить хочу. — бурчит Кихён и отворачивается. На самом деле, он и сам не знает, почему решил сделать это: просто наблюдал за тем, как Минхёк готовит что-то себе и Чангюну, ведь последний на это пока не особо способен, и ни с того ни с сего решился попробовать свои силы. Можно ли назвать это проявлением заботы? Определённо, да, но Кихён, конечно же, убеждает себя в обратном. А Чангюн не перестаёт улыбаться, наблюдая за ним. Он ведь отлично знает, что человеческую еду Кихён есть не может, и потому тот факт, что он делает это всё прямо сейчас — почему-то отзывается буйным цветением и танцем диких бабочек где-то в груди. — Лицо попроще сделай, на дебила похож. — ворчит Кихён. Потом садится за стол напротив и нарочно отворачивается к окну. Чангюн от этого улыбается только больше. Но едва отправив первую порцию в рот, зависает на пару секунд, а потом и вовсе аккуратно бьёт себя в грудь гипсом, пытаясь удержать кашель при себе. — А ты сам-то пробовал..? — осторожно интересуется он, всеми силами делая голос более нейтральным. — Нет, — Кихён продолжает смотреть в сторону, — я всё равно не знаю, каким оно должно быть на вкус, поэтому клал всё наугад, что помню от твоего друга. Что-то не так? — Нет, всё в порядке, — усиленно улыбается Чангюн и послушно жуёт эту чересчур солёную субстанцию, — просто в следующий раз не добавляй ничего из этих баночек со специями, ладно? Я сам. Кихён только кивает, вроде бы и не замечая всего этого. А Чангюн послушно съедает всё до последней крошки, и даже соли не удаётся стереть его глупую улыбку: уж что-что, а от мысли о том, что этот «холодный и грубый» Кихён так старался для него, цветение в груди только горячее, а дикие бабочки ярче. И пусть первый «блин» комом и на вкус не очень — главное, съедобно, а сам факт куда важнее. Чангюн вот только понять не может, кажется ли ему, или диких зверей и правда можно приручить? — Спасибо, Кихённи. — тянет Чангюн, заливая в себя уже второй стакан воды, что наконец помогает избавиться от навязчивого желания прокашляться. — Не за что. — фырчит Кихён и уже собирается уйти с кухни, но Чангюн останавливает его, положив руку на плечо. — Не трогай. — предупреждает рыжий убийственно спокойно, но у Чангюна слишком хорошее теперь настроение, чтобы реагировать на эти угрозы: он только усмехается и наклоняется к нему, будто собираясь сообщить какой-то секрет на ушко. Однако в последний момент тянется уже вовсе не к ушку. Но что именно он собирался сделать — так и останется тайной для Кихёна, потому что звонок в дверь через долю секунды заставит парня отстраниться и обернуться. — Иди в спальню. — хорошее настроение и улыбку с лица как рукой сняло, и Чангюн быстро перекидывает посуду в раковину. Кихён чувствует его напряжение и слегка кусает губу, собираясь сказать что-то, но всё же не решается и действительно уходит. Убедившись, что Кихён закрыл за собой дверь и затих, Чангюн наконец идёт к входной двери. Когда видит на пороге Хёнвона и Хосока собственными персонами, не может удержаться от истеричного смешка. — Какими судьбами? — спрашивает он таким тоном, будто вот-вот засмеётся в истерике, но вопрос скорее только ради того, чтобы доиграть эту комедию до конца: уже итак понятно, зачем они здесь. — Нужно поговорить, — роль парламентёра берёт на себя Хосок, за что Чангюн внутренне благодарен, — на базе нельзя, там теперь повсюду прослушка. Чангюн даже не пытается остановить их или не пустить — просто отходит назад, лишь чувствуя, что эта блуждающая нервная улыбка вот-вот грозит порвать ему рот. — На кухне? — спрашивает Хосок, оставив верхнюю одежду на крючке, и Чангюн кивает, уже подталкивая их обоих уйти сразу туда. Но от его внимания не ускользает то, что Хёнвон задержал на двери в спальню необычно долгий взгляд. — Чай, кофе, что покрепче? — ради простого приличия интересуется Чангюн, и Хосок отрицательно качает головой, а Хёнвон вдруг спрашивает: — А как же это ты себе готовил-то? Помнится, ещё сегодня ты и пакетик без посторонней помощи вскрыть не мог. Парень кивает на забытую на плите сковородку и уже смотрит на Чангюна так, будто подловил на чём-то не очень хорошем. Чангюн откровенно паникует, но внешне пока остаётся абсолютно спокойным и просто берёт оставленную для него Кихёном чашку с кофе: — Друг перед работой приходит и готовит. Переживает, что на полуфабрикатах заработаю себе язву. — Понятно-понятно, — Хёнвон только ведёт бровью, полностью игнорируя неодобрительный взгляд своего хёна с другой стороны стола, — ну вы тут начинайте, а я отойду. — Куда? — настораживается Чангюн, уже готовясь не пускать, но парень смотрит с недоумением: — Отлить. Хочешь со мной? — Нет, спасибо, откажусь. — Чангюн незаметно выдыхает с облегчением и указывает рукой куда-то назад. — Туалет там. Стоит Хёнвону покинуть кухню, как Хосок подаётся вперёд, оперевшись руками на стол: — Сразу к делу. Много слышал? Чангюн теряется на пару секунд и усиленно раздумывает, что именно стоит рассказать и в каком количестве, а пока тянет время, делая глоток тёмного напитка нарочито долго. А Хёнвон задерживается у показанной ему двери лишь на пару секунд, прислушиваясь. Потом показательно хлопает ею, создавая видимость для хозяина квартиры, и беззвучно проскальзывает в сторону совершенно противоположную. Не теряя времени, берётся за ручку двери в спальню и делает шаг в темень комнаты. А ещё через секунду на его шее смыкаются холодные пальцы, без стука прижимая к стене. — М-м, меньшего я от тебя и не ожидал, Ки, — слегка сдавленно смеётся Хенвон, хватаясь за руку рыжего, и абсолютно без страха смотрит в его слегка мерцающие в темноте глаза, — то-то я думаю, грязнокровными псинами у пацана воняет.. — А ты, смотрю, до сих пор не сдох. — цедит Кихён сквозь зубы и сильнее давит на шею, привставая на носочках, чтобы немного сократить разницу в росте. Пухлые губы Хёнвона вытягиваются в кривое подобие улыбки: — Я тоже скучал, малыш. — Ещё раз назовёшь так — глотку вскрою. — сообщает Кихён. И недобро улыбается.