***
— Ну вот, такими темпами через недельку уже сможешь вернуться в строй, — врач кивает одобрительно, пока аккуратно накладывает на руки новые бинты, — но полностью повязки пока снимать рано. — А уже сейчас в строй нельзя? — с надеждой спрашивает Чангюн и на пробу крутит рукой, с которой уже закончили. Последнее время он совсем не горит желанием резать оборотней, но даже это лучше, чем оставаться на базе и тухнуть в этом змеином клубке каких-то интриг. — Нельзя, — мужчина строго хмурит брови, — только если хочешь стать лёгкой добычей. Чангюн вздыхает. Видимо, придётся повариться ещё, но за эту неделю, вероятно, окончательно откажет мозг. — Мне не нравится твоё лицо, я тебе обязательно выпишу медотвод, не волнуйся. Будешь сидеть в тылу столько, сколько нужно. — врач грозит ему пальцем и принимается раскладывать всё по местам. Потом действительно садится за свои бумажки. Чангюн уныло рассматривает изогнутые тени от штор, иссекающие его лицо. Этот мужчина чинит их всё это время, сколько Чангюн в составе регулярной армии, и говорят, он тут действительно давно — но сколько бы Чангюн не пытался понять, сколько ему лет, так ничего и не вышло. Мужчина выглядит довольно молодо, но залёгшие кое-где складки морщин и бледнеющие волосы выдают его время и многолетний груз за плечами. — Я, конечно, снял фиксаторы, но всё равно не напрягайся сильно, — он отдаёт последние напутствия вместе с парой справок, — а это всё занеси в архив. — Так точно. — Чангюн вздыхает вновь. Похоже, можно только смириться. А после, уже у себя, Чангюн находит на столе помимо оставленных их самым отчётностей — документ о повышении звания. И новенькие лейтенантские погоны. Чангюн ещё долго вертит их в руках и думает о том, как где-то в глубине души хочется швырнуть их обратно на стол Хёну и написать заявление по собственному. И проблема только в том, что армия есть армия, и уйти удастся только тогда, когда отдашь нужное количество лет «на благо народа». А сейчас можно только перевестись в другую часть, но едва ли это поможет: Чангюн более чем уверен, что подобная ситуация сейчас везде. А об этом месте он уже знает слишком много, и осталось только собраться с решимостью и разобраться во всём до конца. Хёну абсолютно доволен им, когда объявляет о повышении на ближайшем общем собрании. Выглядит как отец, гордый своим сыном, который взял очередную медаль на школьных соревнованиях, но Чангюн, кажется, навсегда запомнит именно слегка перекосившееся лицо Хёнвона. Может, дело в том, что именно этот парень невзлюбил его с самого начала, а может и в том, что Чангюн медленно и незаметно занял его место. Однако стоит отдать Хёнвону должное — при первой же необходимости контактировать он ведёт себя исключительно профессионально и незаинтересованно. Чангюну немного непривычно от того, что ещё больше людей разговаривают с ним, как со старшим по званию, при этом являясь его хёнами, но рано или поздно он всё равно привыкнет. Хотя новые погоны ещё долго будут жечь его ненавязчивым напоминанием о том, каким именно путём они получены.***
Чангюн не может удержать лёгкой улыбки, когда смотрит на чересчур сосредоточенное лицо Кихёна. В последние пару дней всё, что происходит вне дома, проходит мимо Чангюна и совсем не откладывается в памяти, и важно лишь то время, пока рядом этот парень с рыжими волосами. Чангюн понятия не имеет, какие у них теперь отношения. Просто после той ночи они как будто стали ещё ближе друг к другу на эмоциональном уровне, и хорошо даже от одного присутствия. Наверное, и неважно, что между ними происходит на словах, зато важно то, что сейчас на душе спокойно и тихо, и Чангюн, честно говоря, эгоистично рад, что Кихён не послушался его и не ушёл. Иначе Чангюну было бы очень плохо. — Не нервничай. — Чангюн успокаивает его мягким тоном голоса, замечая некоторую резкость в движениях. Кихён настолько забавный в своих странных попытках заботиться о нём, что это даже обезоруживающе мило. Прямо сейчас Кихён в очередной раз пытается познать магию готовки ради него, но по-прежнему не способен отличать вкус человеческой еды, а потому делает всё чисто на уровне интуиции. И от того неуверенно. Чангюн подходит к нему сзади и тихонько наблюдает из-за плеча, чтобы вовремя поправить, если что-то пойдёт не так. Особенно, когда дело доходит до приправ. И Чангюн готовил бы себе сам, но Кихён слишком упрямо не пускает его к плите. — Уже лучше, правда. — тихо говорит Чангюн и смотрит на его лицо, обводя внимательным взглядом профиль. Кихён коротко кивает и закрывает всё крышкой, продолжая сосредоточенно смотреть за каждым своим движением. Чангюн не знает, что ему теперь можно, а что нельзя, но внутренние порывы сдерживать получается не всегда, и рука против воли ложится на чужую поясницу, как-то робко оглаживая вдоль. Кихён никак не реагирует, и это уже можно считать довольно хорошим знаком — Чангюн решается и действует более уверенно, гладит по спине и талии, а Кихён только стреляет украдкой своим бездонным волчьим взглядом. — Кихён… — Чангюн наклоняется к его лицу ближе, изначально планируя только это, но потом не может удержать себя и осторожно касается губами щеки, — что с нами? — В смысле? — Кихён не реагирует и на это, продолжая следить за плитой в надежде, что в этот раз ничего не сгорит. — В прямом. У нас ведь… происходит что-то? — Чангюн невольно становится серьёзнее, в отличие от старшего. — Эм, не знаю, что именно ты хочешь услышать. Я просто принял тебя, так сказать, в свою стаю. — Кихён только усмехается. — И всё? — Чангюн скептически приподнимает бровь и аккуратно разворачивает его к себе, обнимая за талию. — Ну да… а что ещё? — Кихён приподнимает бровь в точности также, не сопротивляясь его действиям. — А это… — Чангюн сокращает всё оставшееся между их лицами расстояние и почти касается его губ своими при каждом слове, — ты делаешь с каждым членом своей стаи? — Ну нет. — сдаётся Кихён. — А с кем? — С тобой. — И? — И всё. — Кихён слегка отворачивается от его лица. — И что это значит? — Чангюн вновь не может сдержать улыбки. — Я не знаю. — Кихён отмахивается только и полностью отстраняется, принимаясь перекладывать еду в тарелку. Но если рассуждать здраво, Чангюн и сам не особо-то и знает, что это значит. Но надеется, что у Кихёна разложить всё это чёрти что по полочкам выйдет лучше. То, что они стали ближе — факт, но всё ещё непонятно, насколько. И где проходят новые невидимые границы. Нащупать их Чангюну пока не удалось. — Эй, Кихён, насколько вы люди и насколько волки? — вдруг спрашивает Чангюн, оторвав взгляд от сгущающейся за окном вечерней темени. — Индивидуально. У кого-то преобладает одно, у кого-то другое. — и хотя Кихён просидел последний час рядом, Чангюн всё ещё не решился обнять его снова. — Я считаю, ты больше человек. — лёгкая улыбка. — Да ладно? — Кихён фырчит совсем по-собачьи. — Но если считать, что вы по-прежнему сильно связаны с природой… У вас ведь наверняка есть какое-то разделение? Что-то вроде альф и омег? — Условное. Ты где такого понабрался? — Кихён не может сдержать лёгкого недоумения. — Ну в фильмах обычно так… — но Чангюн видит странное выражение лица напротив и спешно одёргивает себя, — да неважно. Я это к тому, что… у вас ведь всегда самец и самка? — В основном. — То есть, возможны исключения? — Ну да. — У вас реально бывают однополые пары? — Чангюн прячет облегчение за недоумением. — Да. Только они долго не живут. — Кихён по-прежнему невозмутим. — Почему? — теперь Чангюн изумлён искренне. — Чего это ты так заинтересовался? — на губах Кихёна снова играет почти незаметная усмешка. — Я тебе нравлюсь? — Чангюн же решает вывалить самое главное на него без лишней подготовки. — Ну ты хороший, — вопреки ожиданиям, Кихён совсем не меняется в лице и лишь спокойно потягивает через трубочку свой «томатный сок», — хоть и человек. — Ты тоже хороший, хоть и такая собака. — хихикает Чангюн, пряча какое-то спонтанное смущение. — Да. — Что да? — Ответ на твой вопрос. Чангюн ловит новый приступ недоумения, но Кихён вдруг касается ладонью его груди, и неожиданно становится понятно. Всё, что может делать Чангюн — по-идиотски счастливо улыбаться. Кихён как-то обмолвился, что доверяет ему. Наверное, думает Чангюн, на языке оборотней это действительно значит «ты нравишься мне. Даже очень». Кихён ведь искренне всё это..? Конечно искренне, уверяет себя Чангюн. Кихён так много разговаривает с ним в эти дни, по-прежнему совсем не тактильный, но больше не сопротивляется контакту — он точно искренне. Не может быть по-другому. «А ты сам-то ему доверяешь?» Чангюн заглушает крохотный голос сомнения в груди очень уверенным «да». Кихён не сделает ему ничего плохого. Их слишком многое уже связывает, он не может причинить ему вред. Он ведь не причинит? Он ведь не монстр..? Чангюн невольно косится на спящего на соседней стороне постели парня. Рыжие волосы так непринуждённо оттеняют лицо, добавляя ещё больше невинности своей растрёпанностью. Он выглядит таким безобидным, пока спит. Чангюн тихонько выдыхает и чувствует нарастающее тепло под рёбрами. В самом-то деле, ну какой из него монстр? Может, для кого-то он опасное чудовище, но для Чангюна совсем не так, для Чангюна — будто щеночек? Ручной щеночек. Чангюн тянется к нему, собираясь то ли убрать с глаз прядки, то ли просто приобнять. Но на долю секунды вдруг кажется, будто сверкают в сумерках обнажившиеся клыки и тёмный, не сулящий ничего хорошего взгляд простреливает душу насквозь. Чангюн отшатывается и тяжело дышит пару секунд, а когда снова решается посмотреть на Кихёна — тот всё ещё мирно посапывает на его подушке. И ничто не указывает на то, чтобы он просыпался. «…не боишься пустить в свою постель монстра..?» — Конечно, я ему доверяю. — почти беззвучно шепчет Чангюн и снова укладывается рядом с Кихёном, согревая его собой и своим неровным дыханием. Будь что будет. А Чангюн уверен, даже если и не сейчас, но когда-нибудь — будет у них только хорошее. Чангюн просто хочет верить в это.***
Хёну сидит, откинувшись на стуле и чуть постукивая по столу кончиками пальцев. Че Хёнвон смотрит на него с фотографии в личном деле своим обычным пристальным взглядом, по которому ничего не возможно понять. Хёну снова пролистывает страницы с самого начала. Ни единого основания отослать его отсюда куда подальше. Хёнвон с завидной регулярностью возглавляет список лучших работников, так что совсем не прикопаешься ни с какой стороны. Единственный косяк — тот случай с попыткой предполагаемой кражи волка, да и то, судя по словам и камерам, это в основном не его вина. Хёну вновь смотрит на фотографию и чуть хмурится. Безупречная репутация, даже слишком безупречная. За тот случай наказание в виде понижения в звании он уже понёс, а если Хёну постарается сделать что-то ещё — на лицо будут личные мотивы. Чего допустить нельзя, ведь стоит задуматься о профессиональности командира, который отсылает подчинённых, основываясь только на беспочвенных додумках. Даже наплевать на Хосока — понятное дело, это всё слегка неприятно, но куда больше беспокоит Хёну другое: на любого сотрудника есть хоть что-то, да даже его собственное, Хёну, полистай дело — найдутся пара-тройка косяков. На Хёнвона же нет абсолютно ничего. И только тот случай пятном, но без него — всё настолько чисто, будто нарочно подтёрли всё лишнее. А ещё о Хёнвоне ну просто минимум данных. И если раньше это всё не привлекало внимания Хёну, то сейчас, когда среди людей творится полная, мягко говоря, херня, которая опутывает собой каждого из них всё больше день ото дня, и даже непонятно, кого подозревать — эта безупречность слишком бросается в глаза. Хёну вновь откидывается на стуле и задумчиво чешет подбородок. Если ещё раз обдумать тот случай… понятно, что тому, кто пытался проникнуть к волку, кто-то помогал. Но кто? Хёнвон, сразу напрашивается мысль, ведь именно он был на посту в тот день, и… Хёну хмурится ещё больше и тянется к папкам с бумагами, но теперь берёт другое личное дело. Шин Хосок. Он ведь так удачно отвлёк Хёнвона от наблюдения, а потом так яростно защищал его перед командованием. Хёну не хочется думать, что возможно прямо сейчас он греет на груди змею. Ну не может же быть Хосок предателем, он буквально единственный, кому Хёну доверяет целиком и полностью… и может, зря. Хёну переводит взгляд на отложенное в сторону личное дело Им Чангюна.***
Чангюн очень зол и в очередной раз жалеет, что однажды выбрал именно эту профессию и именно в этом городе. Каким же идиотом он был, подавая документы в академию, слепо мечтая стать охотником и не думая, что привлекательна тут только внешняя красивая оболочка геройства. Почему только никто не отговорил его тогда? Чангюн в сердцах пинает подвернувшийся у своего дома мусорный бак. Сегодняшний день с самого начала был отстойным, и не просто так всё преследовало чувство, что дальше будет только хуже. Интуиция в очередной раз не подвела, и сейчас наверняка потешалась бы над ним, будь она человеком. Такое ощущение, словно абсолютно каждый сегодня выбрал своей целью «довести Им Чангюна до кипения, а лучше сразу до нервного срыва», начиная от коллег и заканчивая продавщицей в магазине у дома, которая и так обычно хорошим настроением не блещет, а сейчас будто вообще с цепи сорвалась. Но больше всех, конечно же, постарался Сон Хёну со своей двух часовой промывкой мозгов на тему того, как проходит выполнение его личного задания и что сам Чангюн думает о всей обстановке на базе. — …хорошенько подумай над тем, кому действительно стоит верить, — Хёну кладёт руку на его плечо и пытается перехватить взгляд, но Чангюн уже мечтает побыстрее уйти отсюда, — и не забывай, на чьей ты стороне… Чангюн и без того знает, на чьей он стороне. На стороне того, кто ждёт его в его квартире. И это единственное, в чём Чангюн может быть уверен. Заходя домой, Чангюн уже думает, как ураганом пронесётся в спальню, импульсивно раскидает по пути свои вещи и завалится на кровать, будет злиться ещё некоторое время, обнимаясь с подушкой, а потом незаметно отключится, и к утру злость отпустит. Но не тут-то было: Чангюн встречает Кихёна буквально у двери. У того невнятное беспокойство на самом дне зрачков — наверняка чувствует эти бурлящие эмоции в воздухе вокруг, — и Чангюн хотел бы что-то сказать, попросить дать ему время побыть одному и успокоиться, но вместо всего этого он просто зажимает парня у стены и целует порывисто, кусает его губы и стискивает в своих объятиях едва не до хруста — и хорошо, что Кихён только выглядит хрупким. — Чангюн, что-то случилось? — тихо спрашивает он, оторопев от такого-то дикого напора и от того совсем не сопротивляясь. — Ничего, просто задолбали все эти люди, а мир вокруг нас — полное дерьмо. — Чангюн умудряется говорить, почти не отрываясь от чужих губ. — Ты только это понял? — Кихён чуть усмехается, но его жмут к стене ощутимее, вынуждая слегка нахмуриться. Чангюн не отвечает ничего и только продолжает поцелуй с напором, вкладывая в него все свои эмоции, но для Кихёна в своих руках преобразуя злость в кипящую страсть, как будто сам Кихён для него и есть этот эмоциональный фильтр. — Столько шрамов… — Чангюн шепчет в шею, а его ладони проходятся по бокам и спине уже под чужой толстовкой, кончиками пальцев очерчивая каждую приобретённую неровность на бледной коже. — Я уже говорил тебе, в детстве я любил подраться, — Кихён и сам не знает, стоит ему сопротивляться или нет, и пока лишь сжимает руку на его плече и гладит по волосам, — я и сейчас могу врезать так, что лишишься способности делать детей. Кихён улыбается, но Чангюн наклоняется к его уху и проговаривает низким и абсолютно серьёзным голосом: — Я итак не смогу сделать детей, ведь у меня ты. Кихён смотрит долго и непонимающе, а Чангюн тянет его за собой в спальню. Остановившись у кровати, оказывается уже за спиной и прижимается сзади, поглаживая бёдра и продолжая целовать уже шею и её изгибы. — Что ты делаешь..? — Кихён произносит почти беззвучно и ловит его руки в свои, но Чангюн аккуратно убирает их и возвращается к толстовке, подхватывает её края и медленно тянет вверх. — А ты не догадался? — смешок в плечо, и толстовка летит куда-то на пол, а Чангюн, помедлив, опускает ладони на бока и плавно ведёт вверх, очень осторожно и почти неуверенно касаясь выступающих рёбер, на пару секунд задерживается на косой полосе под грудной клеткой, тёмной по сравнению с кожей — след, который оставил ему на память своим же ножом. — Уверен, что я хочу этого? — голос Кихёна почти не имеет звука, но у Чангюна всё равно получается различать слова. — Если бы не хотел, я бы уже давно валялся на полу избитый. — ещё одна усмешка и мягкий поцелуй в изгиб шеи. Кихён вздрагивает и прикрывает глаза, с лёгкой дрожью в руках ощущая, как чужие горячие губы оставляют влажные следы на его плечах. — Почему этот Хёнвон называет тебя так? — Чангюн произносит это немного обиженно, хоть и надеялся, что оно прозвучит совершенно незаинтересованно, и прижимается к его бёдрам теснее, делясь своим жаром. — Потому что хочет меня позлить, — Кихён не может удержать едва заметной улыбки, отлично чувствуя его настоящие эмоции, — до тех пор, пока он был в стае, мы были, можно сказать, друзьями… я всегда был самым внешне маленьким среди сверстников и страшно переживал по этому поводу, а он, наоборот, обгонял своих чуть ли не на голову, и рядом с ним казалось, что младший — я. А он знал, как сильно я не люблю эту тему, и именно поэтому начал так звать меня. Обязательно вмажу ему снова, если ещё раз встречу. Кихён недобро ухмыляется и сам подаётся назад, а Чангюн пытается убедить себя в его словах, глуша в груди какой-то крохотный росточек ревности. Хёнвон ведь точно не может такого, думает Чангюн, уже по-хозяйски сжимая в ладонях бёдра Кихёна, и аккуратно, но настойчиво наклоняет его к кровати. Но Кихён, кажется, решает, что положение вещей ему не нравится, и одним быстрым движением валит на кровать Чангюна, а сам нависает сверху, и не успевает Чангюн понять, что именно задумал Кихён, как тот стремительно наклоняется к его шее, сверкнув обнажившимися клыками. — Нет, нет, нет, нет! — у Чангюна перед глазами всплывает ночной кошмар, а руки сами собой пытаются остановить и отстранить от себя, но сейчас Кихён быстрее и вроде бы даже сильнее — но вскрывать ему глотку вовсе не торопится и только кусает плечо, ближе к шее, оставляя на коже наливающееся розовым пятно. — Ладно… ладно, ничего… — шепчет Чангюн, тяжело дыша от локально пережитого шока и сейчас не думая о том, как теперь будет прятать от всех волчью метку, а Кихён прекрасно видит его состояние и гаденько хихикает, целуя кожу рядом с оставленной ему отметиной и скидывая следом за своей толстовкой всю мешающую сейчас одежду. — Пометил свою территорию. — Кихён ведёт коленом между его ног, уже, кажется, полностью захватив инициативу, и порывается перевернуть Чангюна в коленно-локтевую. Но до Чангюна вдруг доходит, что в мироощущении Кихёна он, Чангюн, является «самкой», с чем сам Чангюн крайне не согласен и спешит сменить позиции, прижимая к кровати уже Кихёна. — Я альфа! — возмущается тот, но Чангюн просто затыкает его властным поцелуем. — Может и альфа, но среди своих, а здесь я главный, ты ещё не забыл? у Чангюна в глазах азарт, буйное возбуждение и шальные черти, Кихён не может отвести взгляда и возможно, хотел бы прислушаться к внутреннему голосу, который всё это время бьёт тревогу и пытается обратить внимание на то, что Кихён собирается совершить ужасную ошибку, но Кихён не прислушивается к нему и вдруг решает: будь что будет. Он больше не хочет сопротивляться.***
Чангюн пытается нормализовать дыхание уже несколько минут, но пока получается не особо хорошо. Прохладный воздух в спальне кусает обнажённую разгорячённую кожу, и хочется накрыться одеялом, но желания двигаться нет никакого. Кихён рядом не подаёт никаких признаков активности, и Чангюн думает, что тот уже спит. Чангюн и сам ожидал, что после ночи таких кувырканий вырубится моментально, но почему-то до сих пор бодрствует и, что хуже — размышляет. О чём-то совершенно отстранённом, даже не связанном с этим земным миром, но в сознании снова невольно слишком, до обжигающего яркие недавние картинки: лицо Кихёна в те моменты, изгибы его хрупкого на вид тела, тихие вздохи при каждом толчке, алые от страсти губы… то, как идеально помещаются руки Кихёна в руках Чангюна, когда он накрывал их своими, буквально вбивая в постель с каждым движением. И хотя Кихён столько раз светился перед ним в чём мать родила, Чангюн только сейчас по-настоящему задумался о том, насколько его тело привлекательно. А эти шрамы только добавляют какой-то… изюминки. Уникальности. Чангюн смотрит на Кихёна, который так доверчиво прижимается к нему сейчас, и тихо вздыхает. А мысли против воли уже уходят в совершенно другую сторону. Чангюн вспоминает сегодняшний день снова. И пусть злость действительно улетучилась, на её месте пустили корни волнение и беспокойство, тревожа неровно бьющееся сердце. Чангюн не знает, сколько пролежал вот так, погружённый в свои мысли и обнимая Кихёна, но с первым лучом бледного солнца, упавшего на смятую простынь, осознаёт: ему действительно страшно. Страшно за этот рыжий комочек, который сейчас спит в его руках. — Кихён..? — Чангюн шепчет в тишину спальни, не рассчитывая на ответ, но вопреки этому Кихён шевелится и вопросительно мычит. — У меня плохие предчувствия… — Чангюн опускает взгляд, надеясь увидеть его глаза, — я не доверяю твоему Хёнвону и чувствую, что тебя обязательно найдут здесь. А если найдут, убьют ведь..? Кихён чуть приподнимается на локте и убирает чёлку с его глаз. Его взгляд будто так и говорит: «ты слишком накручиваешь себя», но Чангюн мотает головой: — Послушай меня, это всё серьёзно. Тебе опасно оставаться рядом со мной, здесь я подвергаю тебя опасности буквально каждый день. — И что ты предлагаешь делать? — лицо Кихёна снова не выражает эмоций. — Тебе нужно уйти, — слова явно даются Чангюну с трудом, и как будто противореча им, он прижимает рыжего ближе к себе, — тебе нельзя оставаться здесь, хотя бы пока всё это не уляжется, пока о тебе не забудут… — Я не могу уйти, я уже говорил. — Ты должен. Кихён молчит. — Ты должен хотя бы ради меня, — Чангюн чувствует подступивший к горлу ком, но только кусает губы, — умоляю тебя. Здесь ты в опасности, но обещаю, мы ещё встретимся, когда тут станет спокойнее. Я найду тебя, когда уже можно будет вернуться, Кихён. Кихён молчит ещё некоторое время, и Чангюн уже думает, что ответа снова не будет, но потом Кихён слезает с кровати и начинает медленно одеваться. — Хорошо. Я уйду, если тебе от этого будет легче. Чангюн уверен, легче ему не будет — легче будет только от тепла Кихёна рядом — но по крайней мере, так будет немного спокойнее. Понятно, Кихён нигде не будет в полной безопасности, но найдут ли его тут, у Чангюна — лишь вопрос времени. Сборы проходят в абсолютном молчании. — Только не лезь больше на рожон, хорошо? — тихо говорит Чангюн, когда они уже стоят у входной двери. Кихён коротко кивает. — Береги себя. — Чангюн не знает, что ему делать, и куда девать свои эмоции сейчас. — Это к тебе скорее относится. — Кихён смотрит на него, и в его бездонных глазах снова не отличить эмоций, но на самом деле внутри сейчас эмоциональная буря не меньше. — Да ладно тебе. — Чангюн пытается улыбнуться, но попытка с треском разбивается внутренним ураганом. Они так и смотрят друг другу в глаза долгих несколько секунд, и каждый борется с самим собой и с тем, что происходит внутри. Не сговариваясь, обнимаются. Чангюну приходится сделать усилие над собой, чтобы отпустить его через пару минут: всё-таки пора, ведь раннее утро — лучшее время, чтобы уйти незамеченным. Кихён уходит, не оглядываясь. А Чангюн бросает ему вслед почти беззвучное: «Люблю.» прежде, чем закрыть дверь.