***
Этот день не задался с самого начала. Выпуск всё ближе, экзамены, и все вокруг ужасно нервные, особенно — учителя, и Хёнвону не везло с самого первого урока. Потом ещё заваленная контрольная и порвавшаяся лямка рюкзака, драка на ступенях школы напоследок, и сейчас Хёнвон бредёт домой ужасно злой и уставший, скулу жжёт — наверняка к ночи расцветёт синяк, а ещё и дождь льёт как из ведра, а с собой даже нет зонтика — в общем, ощущение, что мир всеми силами пытается окончательно добить одного молодого волка и размазать эмоционально, а может и где-то тут на асфальте. Хёнвон остервенело пинает подвернувшуюся бутылку, будто именно она портит ему жизнь. Но кто бы мог подумать, что именно эта мятая бутылка изменит его жизнь в одно мгновение и запустит ту череду событий, из-за которой люди взлетают высоко-высоко, а потом разбиваются больно, без возможности восстановиться: бутылка отлетает и врезается в ногу какого-то парня. И Хёнвон уже готов к негативной реакции и выдать в ответ что-нибудь едкое, но вопреки всем ожиданиям незнакомец сначала осматривает его, такого мокрого и несчастного, как-то удивлённо, а потом мягко улыбается и укрывает его от дождя под своим зонтом. — Погода не радует, правда? — его голос звучит немного сипло и шепеляво, но Хёнвону почему-то нравится. И он не может выдать из себя никакой реакции, только едва заметно кивнуть: Хёнвон в изумлении, Хёнвон вдруг ощущает себя крохотным и хрупким рядом с этим внушительным парнем, Хёнвон никогда ещё не чувствовал столько трепета разом в своей груди. Нечто подобное было только когда-то давно, в далёких воспоминаниях о родителях, и уже почти забылось, но сейчас вдруг обострилось в несколько раз и накрыло до самой макушки — а она от земли, надо сказать, достаточно далеко — очевидно, что этот парень на несколько лет старше, но даже сейчас Хёнвон одного роста с ним, а может и немного выше. Этот день не задался с самого начала. Именно в такие дни находят то, что некоторые называют «судьбой». Хёнвон понятия не имеет, что такое «влюбляться». А особенно, с первого взгляда. Точнее, думал так до тех пор, пока в его жизни не появился человек под именем Шин Хосок и не развеял эту гнетущую серость своей яркой улыбкой. Ещё тогда, в тот день, Хёнвон потерялся в ней, а Хосок стал тем, с кем Хёнвон стал пропадать каждый день, сбегая с последних уроков, чтобы встретить по пути домой, будто бы «случайно», хотя на деле идти ему совершенно в другую сторону и из другой стороны. А выяснив, что хён встаёт и уходит рано, Хёнвон и сам стал вскакивать ни свет ни заря, волком прокрадываться по крышам к его дому и так же по крышам провожать незаметной тенью, просто наслаждаясь его едва заметным с высоты запахом и сонным видом. Как оказалось, сонный Хосок выглядит ещё мягче, чем бодрый. Хёнвон никогда не думал, что станет самым настоящим сталкером. Но благодаря этому уже через две недели Хёнвон может с уверенностью сказать, что знает о нём уже почти всё. И не только путём сталкерства: Хосок оказался и сам не против сближения, не против поболтать обо всём, и уже скоро они начали гулять вместе почти каждый день, если есть такая возможность. Хёнвон и сам не знает, почему, но сначала он утаил от него свою истинную сущность, решив рассказать об этом как-нибудь потом, когда поймёт, что можно полностью довериться ему. Но кажется, надежды на это «потом» рухнули в тот момент, когда Хёнвон узнал, что Хосок — охотник на оборотней. Защитник людей от нападений, как говорят они сами, но кому, как не оборотню, знать, как это всё обстоит на самом деле. Хёнвон решил промолчать о том, кем является, но почему-то, этот факт о Хосоке не только не остановил его, не отпугнул, а только добавил какой-то искры: Хёнвон всю жизнь любил играть с огнём. А сопротивляться этому огню между ним и Хосоком не было ни желания, ни сил. — Ты мозги где-то потерял? — Кихён абсолютно серьёзен и чуточку недоволен, смотрит исподлобья, пока Хёнвон собирается и ходит туда-сюда в поисках своих часов. — Не будешь думать о последствиях — обожжёшься. — Спасибо за совет, но в этой ситуации я сам разберусь.. хён. — последнее слово Хёнвон произносит с лёгкой издёвкой, а Кихён чуть хмурится и поджимает губы. — Я знаю, что ты меня не послушаешь, но хоть подумай об этом, окей? — Я уже не маленький ребёнок. — Хёнвон останавливается перед ним и смотрит сверху вниз. — Поучай своего братца. — Он человек, он не такой, как мы. — Кихён говорит тише, а Хёнвон вдруг наклоняется к нему, стреляя взглядом: — А ты ревнуешь? — У тебя могут быть проблемы, поверь мне. — Кихён говорит жёстко, игнорируя эту фразу. Конечно он не ревнует. Ну если только совсем капельку, и то, по-дружески: все мысли Хёнвона теперь заняты одним лишь «его хёном», а на него, Кихёна, будто совсем не осталось времени. — Ну когда будут, тогда и обращусь к тебе, а сейчас всё прекрасно, расслабься, Кихён. — Хёнвон лишь усмехается и отстраняется, чтобы продолжить сборы. Кихён вздыхает только и садится в кресло. Закрывает глаза. Если Хёнвону что-то нужно, он никого не послушает, он сделает всё по-своему. И едва ли кто-то сможет на это повлиять, он всегда был ужасно упрямым. Хёнвон уходит, ничего не говоря на прощание, а Кихён смотрит расфокусированно на сгущающийся за окном вечер, вспоминает, как его пытались травить в школе за смешанную кровь и надеется, что подобное не коснётся Хёнвона. Межвидовые связи не поощрялись во все времена. А к тому часу спокойной жизни оставался ровно месяц.***
Кихён вздрагивает и открывает глаза, сонно, но уже настороженно оглядывает комнату. Попытка поменять положение отдаётся тянущей болью в теле — кажется, заснул прямо в кресле, и теперь всё затекло. Кихён вслушивается, ожидая повторения разбудившего его звука, но скоро уже по запаху становится понятно, что это Хёнвон вернулся домой — с тех пор, как дом Ю опустел на две души, Хёнвон перебрался жить к рыжим братьям, больше для того, чтобы следить за состоянием Кихёна: он и до этого не был особо разговорчивым, а после того дня и вовсе молчит почти всё время, а по ночам подолгу не может уснуть и просыпается от каждого звука, так что днём приходится заставлять его спать насильно; а ещё чтобы быть рядом на случай, если снова произойдёт что-то плохое. Но запах Хёнвона опережает чей-то чужой, странного настроения и ещё один, который ни с чем не спутаешь. — Ты пьян? — тихо спрашивает Кихён без единой эмоции на лице, когда друг наконец появляется в поле зрения не очень твёрдой походкой, и какой-то безумно счастливый. — Немного.. — на удивление, в его речи никаких запинок, — хёна повысили, и мы немного отметили это, и.. — Постой, — Кихён хмурится, когда друг повисает на нём уставшей и чересчур довольной тушкой, ведёт носом и напрягается, потому что сомнений почти не остаётся, — Хёнвон, ты с ним.. — Не хочу слышать никаких нравоучений и всё такое, я уже взрослый, могу спать с кем хочу, а ты мне не мамка. — Хёнвон говорит это всё абсолютно беззлобно, с улыбкой и заваливает его обратно на кресло, а сам головой — на его колени. — Я в курсе, и дело не в этом, — слова даются старшему с трудом, а к горлу подкатывает что-то, что с трудом удаётся сдерживать, — ты и сам понимаешь.. ты придурок. Кихён не может сказать ничего больше, его мелко трясёт и сводит горло от чужого запаха повсюду, а Хёнвону хоть бы хны, он слишком пьян и счастлив, чтобы оценивать ситуацию и думать о последствиях. — Я понимаю.. И ты меня пойми, — Хёнвон продолжает улыбаться, закрыв глаза, старается угомонить буйство бабочек в животе и груди, но от приятной усталости по всему телу неумолимо клонит в сон, — я так счастлив, хён.. Он лучший человек в моей жизни. И Хёнвон продолжает говорить что-то о нём, о том, какой он волшебный и замечательный, как хорошо с ним рядом и как эмоционально они провели эту ночь, в постели, впервые для Хёнвона, но он совсем ни о чём не жалеет, как переполняет изнутри чувствами и как хочется чувствовать что-то такое всю свою жизнь — а Кихён кивает только и гладит его растрёпанные волосы дрожащими пальцами, а где-то за голосом Хёнвона тихонько, но нарастающе снова выстрелы, крики и шум, и два тела в мешках перед глазами вместо тёмной комнаты. Хёнвон вновь переживает все эмоции от своего же рассказа и как никогда ласковый, на пике ощущения своего счастья, а Кихёна лихорадит изнутри беззвучной истерикой, и все мысли только о том, что родителей и возможность пользоваться настоящим именем он уже потерял, а если потеряет и Хёнвона — окажется гораздо ближе к тому, чтобы наконец сломаться. А может, и уже? — Я.. так люблю его, — Хёнвон произносит вдруг, и судя по лицу — он сейчас где-то далеко отсюда, со своим хёном, — мне кажется, это оно.. ну, то самое. Ты понимаешь.. — Мы родились не в то время, Хёнвон. — едва слышно шепчет Кихён, делая новое усилие над собой, чтобы затолкать все эмоции поглубже, но Хёнвон итак не слышит его. Он слишком счастлив, чтобы думать о таком. Расплата за беспечное счастье приходит уже на следующий день в лице правой руки вожака их поредевшей стаи: не только Кихён оказался наблюдательным на запахи, а вдобавок ещё и видели Хёнвона, уходящим из квартиры охотника ранним утром. Он приходит без шума и ничего не объясняет встретившему его на пороге Кихёну, но тот уже знает достаточно таких ситуаций и понимает без слов — мотает головой, смотрит с тихой решимостью и сжимает ладони в кулаки. Старый волк недвусмысленно показывает клыки, и проснувшийся от неясного шума Чжухон оттаскивает брата в сторону, тихо прося не лезть в бессмысленное сопротивление. Хёнвон сопротивляется не меньше, но больше на словах, чем физически, когда его всё же уводят, а Кихён может лишь смотреть вслед, извиняясь за неспособность помочь, сдерживаемый братом. Тот день Хёнвон запомнил не менее отчётливо, чем Кихён — ночь смерти своих родителей. Очень хорошо запомнил бесчисленные глаза сородичей со всех сторон, и лишь в некоторых — сочувствие, в других — равнодушие, но в основном — осуждение, разочарование. Неприязнь. Хёнвон почти не слушает, что рассказывают те, кто раскрыл его связь с человеком, что говорит вожак, ему плевать на это, итак понятно, что теперь он — враг народа, только раздирает изнутри обида и несправедливость — как давно любовь стала таким преступлением? Хёнвон вновь фокусируется на происходящем лишь тогда, когда ему дают возможность сказать что-то напоследок. Конечно, он пользуется этой возможностью и высказывает всё, что думает об этой дурацкой системе, о новых законах, регулирующих теперь даже право сердца выбирать своего партнёра, вообще обо всём рухнувшем в никуда мире волков и людей, но отклика это не находит. Как и все прошлые разы — Хёнвон и сам не раз становился свидетелем подобного. Ничего уже не изменится. Вожак напоминает ему о том, что люди нарушили все мирные договоры и взялись убивать волков снова, уже убили многих, и хотя бы поэтому никто не должен вступать в какие-либо связи с ними, кроме борьбы, отныне люди могут быть лишь жертвой для охотников или просто тем, что подлежит уничтожению — ему неприятно разжёвывать это снова, но едва ли Хёнвон слушает его и в этот раз. В его голове просто никак не укладывается, как его счастливая реальность превратилась в это в один момент? — Кто-то хочет оспорить моё решение? — вожак обращается к собравшимся вокруг волкам, и это уже скорее формальность, но Хёнвон смотрит в глаза Кихёну. Почти уверенный, что сейчас он вступится за него. Но Кихён кусает губы несколько долгих секунд этой напряжённой тишины, а потом отводит взгляд. Просто знает, что один голос не повлияет ни на что, или повлияет отрицательно и его самого вышвырнут следом, а оставить брата одного он не может. Только не сейчас. Именно поэтому этот день отпечатался в памяти Хёнвона клеймом: день, когда от него отвернулись не только все те, кого он называл сородичами и братьями крови. День, когда от него отвернулся даже его Кихён. Предательство. Единственное, о чем Хёнвон думал, когда его гоняли по городу до хрипов от сбитого бегом дыхания бывшие родичи — но так уж повелось, в этой гонке либо ты, либо они. Но Хёнвону почти плевать на волков за спиной, он несётся вперёд, старясь спутать след и отбиться, но никак не может отделаться от образа Кихёна. Того, как он отводит взгляд, а потом и вовсе теряется в толпе. Хёнвон злится. «Ю Кихён, ты предатель, и однажды это вернётся к тебе бумерангом». Следующий без малого месяц Хёнвон помнит очень смутно: спутанные воспоминания о том, как прятался по каким-то подворотням и стройкам, потом валялся в какой-то заброшке, мучаясь болью в вывихнутой в той погоне ноге, ужасным кашлем от пробирающего до костей холода и голодом, а ещё — ненавистью, которая постепенно и незаметно вытеснила чувства обиды с горечью и разрослась изнутри колючими плетьми, напоминая о себе в каждом воспоминании. Самый длинный её шип, где-то под сердцем, остался припасён для Кихёна. Искать Хосока и возвращаться к нему Хёнвон побоялся — волчья интуиция нашёптывала, что пострадать может и он, пока всё не уляжется. Хёнвон подыхал в заброшенной пыли, промёрзший насквозь и ужасно истощённый, но сырой бетон под щекой не давал забыть прошлого и того, что он всё ещё живёт, пусть и из последних сил. Хёнвон возненавидел волков так же сильно, как и людей. Он возненавидел всех, но отомстить всему миру было бы слишком непосильной задачей, и измученный мозг придумал выход, держась только на упрямстве своего хозяина. Больной и страшно худой, волоча ногу, Хёнвон одним серым утром дохромал до маленькой человеческой церкви. Конечно, там ему и помогли, и накормили, и согрели, расспросили обо всём. Так родилась легенда, вскоре ставшая почти официальным прошлым Хёнвона: у него были дом и семья, но ни того, ни другого он не помнит, да и себя не помнит, а помнит только то, что однажды напали волки да своё имя и год рождения. На самом деле Хёнвон почти с рождения остался сиротой, и виноваты в этом были как раз не волки, а люди, но этот факт, как и всё остальное, он решил похоронить где-то в глубине себя вместе со всеми чувствами и прежним непоседливым и ярким мальчиком Че Хёнвоном — вместо него появился холодный и циничный, переполненный сарказма Че Хёнвон, который перебивался при этой церквушке до совершеннолетия, получил новые документы, в которых его матерью числилась теперь та добродушная монашка, что приняла и позволила ему остаться при церкви, и поступил в академию борцов с оборотнями. Как говорится, хочешь спрятать что-то — положи на самое видное место. А ещё через месяц — он наконец снова встретил своего хёна. Хёнвон и этот день помнит, как сейчас: вот он стоит в идеально отглаженной форме, мнётся с ноги на ногу от лёгкого волнения, и даже не уверен, ходит ли хён по-прежнему именно этой дорогой, но потом видит знакомую до боли блондинистую макушку и едва сдерживается от того, чтобы броситься к нему и крепко обнять. Вместо этого просто ждёт на своём месте и смотрит с грустной улыбкой. Узнает ли? Он ведь так изменился за это время. Хосок занят какими-то своими мыслями и сначала чуть не проходит мимо, но потом вдруг оборачивается и смотрит как-то неверяще? Растерянно? Трясёт головой и тихо спрашивает: — Хёнвон? — Хён.. — Хёнвон касается груди невольно — там как-то кольнуло от накативших с новой силой эмоций. — Ты поступил в академию? — старший осматривает и его самого таким взглядом, будто не может насмотреться. Хёнвон кивает. — Я думал, ты сбежал от меня после.. того. — Хосок вновь смотрит в глаза, но уже с каким-то сожалением. — Нет! — а младший даже повышает голос: больше всего он боялся, что хён начнёт думать что-то не то. — У меня были большие проблемы, но теперь я со всем справился, и вот.. Хосок больше не может удержаться и прижимает худощавое тело к себе. — Заберу тебя после учёбы, хорошо? — он утыкается ему в волосы и тихо шепчет, щекоча дыханием. — И расскажешь всё спокойно, да? Хёнвон только кивает и обнимает в ответ крепче, думая о том, что хоть кто-то у него ещё остался. На его стороне. Два с лишним года обучения пролетают почти незаметно и без особых усилий: об оборотнях Хёнвон итак знает побольше всех преподавателей, а военные науки схватывает на лету, и сейчас, в отличие от школьных лет, на удивление показывает почти образцовую дисциплину — просто хочет, чтобы у хёна были лишние поводы гордиться им, а ещё — закончить с отличием и устроиться в ту же часть, где и Хосок. Свободное же время Хёнвон проводит с Хосоком, и жить тоже из общежития перебирается к нему. Хёнвон учится усердно, каждый день стимулируя себя тем, что эти знания научат его мстить так, что весь волчий мир содрогнётся, узнав о нём вновь. А вместе с тем учится сдерживать волчьи инстинкты и повадки и сдерживаться перед запахом и действием отравляющей лаванды. Но если учиться было легко, то на практике всё оказывается куда сложнее морально: тот самый день, который каждый выпускник ждёт больше, чем получения диплома, для Хёнвона становится одним из самых сложных и тем, что окончательно направило его к тому, чем Хёнвон стал в итоге. В день первой практики охоты в городе Хёнвон впервые убил оборотня. Это стало ещё одним воспоминанием, что, вероятно, останется с ним на всю жизнь: сначала он промазал и только ранил, но этого оказалось достаточно, чтобы волк вскоре обессилил и свалился в луже своей крови. Хёнвон смотрел на него долгих несколько минут, собираясь с силами и целясь дулом меж затухающих во тьме глаз, а память подкидывала фантомы того осуждения со всех сторон. И Кихёна, когда тот отводил взгляд. Хёнвон хмурится и наконец стреляет. Переступить через себя было нелегко, но теперь, переступив, больше никакой жалости. По карьерной лестнице Хёнвон двинулся так же быстро, как в академии к диплому с отличием: спасибо привившейся привычке к дисциплине и знаниям об оборотнях на таком уровне, будто он какой-то научный специалист, а не сам является оборотнем, и вот Че Хёнвон — сержант. Ему не раз предлагали перейти в научный отдел, но ответом неизменно — отказ. Хёнвон не хочет помогать людям узнать их ещё лучше, нет. Он хочет мстить и уничтожать их одного за другим. А ещё пользуется этими ночными вылазками для того, чтобы питаться, как нормальный волк. И проблемой стало лишь то, что Сон Хёну — командир всего их отделения — тайком невзлюбил его с самого, кажется, первого взгляда, и Хёнвон до сих пор так и не понял всех причин этому, но взаимностью ответил ему практически сразу. Хёну всегда отличался придирчивостью и ответственностью к своему делу, но к Хёнвону стал придираться с совершенно особым усердием, отчитывая за малейшую оплошность, а продвижение в командном составе так и остановил где-то на планке сержанта. Впрочем, Хёнвон и не стремится к слишком уж большим вершинам, а благодаря вечным придиркам, научился делать свою работу чуть ли не идеально — а вместе с тем однажды понял, что Сон Хёну, этот холодный мужчина, похожий на бесчувственную каменную глыбу, питает какие-то чувства к его Хосоку. И не зря же он постоянно держит его при себе. Хёнвон никогда не считал себя ревнивым, но Хёну смог привить ему и это качество. Среди охотников на оборотней из поколения в поколение передаются свои истории и байки, зачастую на грани мистики. Одной из таких стал Хёнвон, заработавший себе известность, как «всегда выходящий сухим из воды» и «родившийся в рубашке» — почти у всех хотя бы по одному серьёзному ранению по службе, а ему хоть бы хны, ни царапины даже после самых опасных стычек — такого бы делать командиром, особенно с его мозгами, и если бы руководил всем не Хёну, так бы оно и случилось, а пока он лишь использует это «на благо дела», отправляя отряд с Хёнвоном в самые опасные места и по-тихому подозревая в нём что-то. Не может же быть простой человек настолько удачливым? Опровержение опасениям Хёну ждать себя не заставляет: можно было бы даже сказать, сглазили. Но на деле всё выходит куда проще: волк выбивает из рук Хёнвона автомат, приходится сцепиться врукопашную, и Хёнвон расправился бы с ним, а потом спрятался бы где-то, чтоб затянулись раны — но не повезло Хосоку появиться именно в тот момент, когда волчьи клыки наискось вспарывают живот. Хёнвон видит ужас в глазах хёна и проклинает его решение броситься ему на помощь — руки действуют быстрее мыслей, и как во сне Хёнвон вонзает нож сначала в горло волку, а потом в своё бедро и роняет на землю, в надежде только на то, что попавший в организм лавандовый яд затормозит регенерацию. В суматохе Хосок, конечно, этого всего не замечает, подхватывает младшего с земли и тащит туда, где слышится шум голосов и сигналы машины медиков. А Хёнвон истекает кровью у него на руках, но сейчас совсем не чувствует боли — лишь боится, что ножа было не достаточно, и живот начнёт затягивать прямо на глазах всего отряда, и тогда, наверное, конец всему. С этими же мыслями Хёнвон отключается. А в себя приходит только через пару часов, уже в палате госпиталя и перевязанный, но то, что не за решёткой и не посреди солдат, уже значит, что по крайней мере его ещё не раскрыли. Хоть что-то радует в этой ситуации, но боль наискосок по всему животу уже ощутима, Хёнвон морщится и стискивает челюсти. Ох, как давно он не чувствовал подобного. Хосок приходит к нему каждый день — очень волнуется, — и Хёнвон тает от этого в глубине души, но всё больше боится, что хён заметит что-то странное, и нужно искать способы продлить своё состояние. — Неделю заживать будет, не меньше. — сочувственно отвечает медсестра на вопрос Хёнвона, и Хёнвон матерится сквозь зубы. Какие же вы, люди, слабые, проносится в мыслях, и выходит, придётся промучиться всё это время, чтобы не вызывать подозрений. В какой-то момент ему удаётся спрятать несколько шприцев под подушкой. А дождавшись ночи, Хёнвон беззвучной тенью скользит до склада, чтобы набрать там в них лавандовый экстракт, который используют для оружия. Уже в палате не сразу решается, но выхода другого не видится — вводит в вену первый шприц, а остальные прячет, на будущее. Лаванда — действительно ужасное оружие против оборотней, и теперь Хёнвон знает это на собственном опыте. Люди бы наверняка сходили с ума от такой боли, но волки сильнее физически, и спасает только это. Кажется, будто кости выламывает из суставов, и жжёт изнутри каждый сосуд и орган, сводит мышцы, плывёт перед глазами и тошнит, хочется выть и сгрызть собственные руки, чтобы перестать чувствовать что-либо — Хёнвон плохо помнит дни на больничной койке с того момента, как ввёл себе яд, только боль и врачи, уколы и перевязки, от которых нет никакого толка, но откуда им знать? И Хосок, который теперь даже ночует возле него, на самом деле рискуя собой каждую ночь, но тоже ничего не знает об этом: в какую-то из этих ночей Хёнвон приходит в себя, когда удлинившиеся клыки уже касаются шеи хёна. А тот даже ничего не слышит и не чувствует во сне от усталости. Эти несколько дней кажутся самым настоящим адом — в такой ситуации играть роль человека оказывается гораздо сложнее, чем всё предыдущее время вместе взятое. Покинув наконец госпиталь, Хёнвон обещает себе отныне во время ночных вылазок уходить максимально далеко от всех. Ещё один день, который останется с Хёнвоном в памяти на всю жизнь — день, точнее, ночь, когда он почти смог отомстить Ю Кихёну. Случайная ночная встреча очень удивила их обоих. — Давно не виделись, малыш? — в голосе Хёнвона издёвка, а в глазах Кихёна — смятение. И немного отчаяния. — Так ты теперь среди них? — Кихён чувствует холодную стену дома за спиной, и это ему не нравится не меньше, чем снятый с предохранителя автомат в руках бывшего друга. — Мне идёт эта форма, да? — Хёнвон улыбается, но Кихён слишком хорошо его знает, чтобы видеть боль на дне тёмных зрачков. — Ты прав, я нашёл своё призвание в этом. Знаешь, как приятно вышибать мозги тем, кто позволил всему этому случиться со мной? — Хёнвон.. — Кихён опять кусает губы, прямо как в тот день, и Хёнвон направляет в него дуло автомата: — Лучше помолчи. Вышибать мозги тебе будет ещё приятнее. Но я не хочу, чтобы это было быстро. — Ты так ненавидишь меня? — Кихён хмурится и скользит вдоль стены, стараясь сдвинуться. — Я много раз говорил тебе, что этим кончится, если не остановишься сам, я пытался помочь тебе..! — Серьёзно? — Хёнвон только приподнимает бровь, а автомат перемещает за ним следом, держа парня под прицелом. — А когда ты мог оспорить решение этого ублюдка, что ты сделал? Ты промолчал и отвернулся, Кихён. А ведь когда-то ты клялся всегда быть на моей стороне, дорогуша. Ты предал меня, как и все они! — Ты и сам знаешь, мой голос ничего бы не изменил. — Кихён звучит тише. Ему снова больно, но слова ранят сильнее, чем сам факт потери друга. — А ты и хвост поджал. Просто признай уже, ты испугался и потому наплевал на всё, что обещал. — Хёнвон делает шаг вперёд. — Ты просто жалкий ссыкун. — Я не мог оставить брата. — Да-да, только и слышно! Перестань уже прикрывать свою слабость им, ты испугался за свою задницу, мой дорогой лучший друг. — Я искал тебя потом, я каждую ночь пытался, серьёзно.. — Кихёну больно даже смотреть ему в глаза, но инстинкт самосохранения всё равно заставляет пятиться назад. — Ну знаешь, я уже не могу быть уверенным в этом, ты ведь так и не нашёл? Не сильно-то и старался, значит. — голос младшего больше не выражает ни одной эмоции. — Я безумно рад видеть тебя сейчас и надеюсь, это будет последней встречей. Для тебя. — Прости.. — Кихён серьёзно сожалеет обо всём, но его извинения тонут в звуке выстрела и обжигающей бок боли. Хёнвон промахнулся лишь немного, потому что стрелял спонтанно, и это дало Кихёну тогда возможность сбежать и остаться в живых. Хёнвон смотрит вслед рыжему пятну ещё некоторое время, целясь снова, но потом опускает автомат. Отворачивается. У него ещё будет возможность сделать что-то, наверняка будет, только вот почему-то бушуют внутри самые противоречивые чувства. И где-то под тяжестью горькой холодной ненависти ещё тлеет привязанность.***
— Итак, волк в порядке? — Хёнвон уже достаточно хорошо изучил Хёну, чтобы изображать его голос в точности так, что даже сам Хёну не отличил бы. — Да, сэр. — отвечает солдат на том конце и собирается добавить что-то ещё, но Хёнвон не даёт ему закончить: — Вам удалось перевезти его в лабораторию? — Да, сэр, мы уже здесь и как раз собирались.. — Отлично, а теперь убей его. — Сэр..? — в голосе солдата искреннее недоумение, кажется, он думает, что ослышался. Но ему терпеливо, но жёстко повторяют: — Застрели его прямо сейчас, это приказ. — Так точно, сэр.. — солдат смотрит на рыжего парня в самом углу клетки и медленно вытаскивает пистолет из кобуры. Хёнвон вешает трубку только тогда, когда слышит несколько выстрелов на том конце. — Ох, вы так жестоки, командир. — говорит уже обычным, собственным голосом, и смотрит за стекло больничной палаты, где сейчас лежит без сознания настоящий Хёну. — И кажется, уже совсем некомпетентны. Он разворачивается на пятках и спокойным шагом уходит в темноту коридора, надеясь, что это действительно ускорит тот процесс, который он, Хёнвон, так старательно запускал всё это время: сомнение солдат в собственном командире и мысли о том, что есть тот, кто достоит этого поста гораздо больше. Шин Хосок. Который близок к званию, как никто другой, но которого с этим всегда задвигают. Хёнвон ненавидит Хёну и за это тоже. Хёнвон уже потерял в этой жизни всё, кроме Хосока, и теперь сделает всё, чтобы ему было хорошо. Сделает из него командира, потому что он действительно заслуживает этого. А Хёну заслуживает пасть настолько же низко, насколько смог подняться. Хёнвон почти наверняка уверен в том, что его мозгов хватит, чтобы устроить всё так, как ему нужно, а фоном продолжает осмысливать телефонный звонок и всю ситуацию. Мог ли Хёнвон из прошлого знать, что остановит жизнь младшего брата своего же лучшего друга? Конечно, нет. А сейчас Хёнвон думает о Кихёне где-то под всеми этими бесконечными планами и махинациями и, может быть, даже капельку сожалеет. Чжухон был для Кихёна всем, но пару минут назад Хёнвон даже не дрогнул, вынося приговор. Хёнвон останавливается у окна уже в своём тихом кабинете и смотрит в вечер за стеклом. — Теперь тебе будет достаточно больно, чтобы искупить вину за своё предательство? Как будто Кихён может его слышать.ххх