мой ручной монстр

Первое, что Чангюн видит, открыв глаза — кусок серого потолка и решётка. Сначала ему кажется, что это продолжение сна или что-то вроде того, но спустя минуту зрение становится чётким окончательно, а решётки не исчезают: вдобавок, к ним вдруг начинает ощущаться тупая боль где-то внизу. И раздаётся голос: — Выспался? Хёну. Чангюн с трудом поворачивается на бок, чтобы видеть говорящего, и лицо того по ту сторону решётки выглядит отнюдь не радостным его пробуждению. — Здесь, конечно, не так удобно, как в постели с.. оборотнем? Но потерпеть можно. — Хёну чуть усмехается, а Чангюн подрывается на месте, резко садясь даже несмотря на боль под бинтами. — Тише. Двигаться тебе вредно, а я итак всё знаю, оправдываться бессмысленно. — Хёну переплетает пальцы рук и смотрит пристально, а Чангюн всё ещё не способен что-либо сказать — слишком огорошен словами командира, и это-то сразу через минуту после того, как он пришёл в себя. — Если тебе интересно, как? То ночью тебя ранили, я снял с тебя форму, чтобы перевязать, и вдруг вижу волчью метку. Ох, я хорошо это знаю, метка принадлежности. Ты был настолько уверен в себе и в том, что сможешь скрывать это всю жизнь? — Хёну приподнимает бровь, осматривая болезненно-бледное лицо сидящего в камере. — Как видишь, не вышло. Всё тайное становится явным, и вот ты тут, а к тебе домой отправлен патруль. Чангюн дёргается и хватается за прутья решётки, выражая что-то вроде «не смейте» одним взглядом, но едва ли сможет что-то сделать, сидя тут, по ту сторону. — И что-то мне подсказывает, они найдут там оборотня.. а если это будет так, то вам обоим не жить. — Не надо.. прошу. — голос Чангюна хрипит после долгого молчания и из-за накатившей сухости во рту, в горле першит, и слова даются с трудом. — Мне кажется, или ты забыл? И ты, и я, все мы клялись защищать своих и очистить город от чужих, Им Чангюн. — а голос Хёну звучит холодно. — От монстров. — Они не чужие, — Чангюн с трудом подавляет порывы сухого кашля в груди, — и они не монстры.. не хуже нас, по крайней мере. Они просто пытаются и хотят жить так же, как и мы, они почти ничем не отличаются от нас, я.. — Не вижу смысла обсуждать это с предвзятой стороной. — Хёну просто встаёт со своего места и собирается уходить, но Чангюн снова приближается к решётке: — А ты не такая же предвзятая сторона, командир? Посмею заметить, ты даже более предвзят, чем я, ты их только убивал, а я.. не только. — А любовь более предвзятое чувство, чем ненависть. Мы склонны идеализировать тех, кого любим. — взгляд командира на мгновение становится каким-то отрешённым, но Чангюн не успевает подумать об этом. — А тех, кого ненавидим, воспринимаем исключительно в негативе. Только вот я перешёл от ненависти к любви и я не сдамся. — Чангюн говорит тихо, но жёстко, но Хёну лишь устало прикрывает глаза. — Лучше бы ты пустил эти упрямство и самоотверженность на что-то более полезное. Я ждал больших успехов и видел тебя в качестве одного из командирского состава рядом со мной, но видимо, я ошибся. И уходит. Чангюн только садится обратно на жёсткую койку, продавленную до пружин не одним десятком тел. Едва ли он что-то сможет сделать — в этот раз, ситуация кажется действительно безвыходной. А Хёнвон, всё это время незаметно наблюдавший за развитием событий из тени в дальнем углу, среди пустых камер, так же тихо уходит и поднимается вверх быстро, по противоположной лестнице от той, по которой ушёл Хёну. — Итак, дерьмо свершилось. — оповещает он сразу с порога, едва убедившись, что кроме Хосока сейчас тут никого нет. Старший смотрит вопросительно и выдаёт своё напряжение только слегка закушенной губой. — Он оказался быстрее и сообразительнее, чем мы предположили, понял, судя по всему, абсолютно всё про него, и уже отправил отряд. — Домой..? — Хосок встаёт, показывая ещё чуть больше напряжения. Хёнвон кивает. Взгляд в глаза несколько долгих секунд, один — напряжённый, другой — немигающий. — Придумай что-то тут. А я, надеюсь, успею. — одной рукой Хосок хватает форменную куртку со спинки стула, другой — табельный пистолет со стола, и быстро уходит. Действительно надеется успеть. Хёнвон лишь снова кивает со вздохом.

***

Кихён просыпается неожиданно, будто от удара под дых. Раскрывает глаза и чувствует, как напряглись кончики ушей, пусть и форма сейчас человеческая. Но причиной пробуждения оказываются звуки со стороны коридора, будто кто-то решил отбить барабанную дробь на входной двери. Кихён тихонько крадётся к ней, но запах и напряжённый оклик уже знакомым голосом с той стороны заставляют поторопиться. — Кихён, мать твою, отзовись! — Я не могу открыть. Он закрывает меня на ключ. — Кихён отвечает тихо и прислоняется к двери виском с этой стороны. — Беги отсюда. Срочно и подальше, спрячься где-нибудь, мы сами найдём тебя позже. — голос Хосока с другой стороны звучит глухо, но всё равно достаточно разборчиво. Кихён чувствует подкатывающее к горлу напряжение: — Что с Чангюном? Он в порядке? — Его взяли, Кихён, что-то пошло не так, наш командир догадался о вас с ним и уже отправил людей сюда, сваливай в срочном порядке! — А Чангюн? — Кихён подавляет в себе волнение и панику, но лёгкая дрожь в руках всё равно ощущается. — Мы постараемся придумать что-то, а сейчас, беги. Запах Хосока отдаляется и теряется среди других так же быстро, как и появился — наверное, он и сам поторопился спрятаться где-то на верхних этажах, чтобы скрыть своё присутствие тут от патруля. А Кихён отшатывается от двери и отходит назад, борясь со ступором ещё несколько секунд, пытается собрать хаос рассыпавшихся в мгновение мыслей, а потом срывается с места, проходится по квартире, забирая несколько своих и без того немногочисленных вещей, и возвращается в спальню. Самое большое окно там, как уже пришлось однажды выяснить. Но на этот раз Кихён более предусмотрителен и сначала разбивает его подвернувшейся под руку табуреткой, а потом, уже волком, мчится с разбегу и прыгает. И очень вовремя — прыжок, доля секунды, и где-то уже далеко, у двери, раздаются голоса и шум сразу нескольких людей. Но в этот раз отчаянный прыжок не проходит так легко, как тот, в предсмертном состоянии аффекта, а отдаётся глухим хрустом где-то в плечевом суставе и шумом в висках, но у Кихёна нет времени на боль, челюсти сжимаются сами собой, а инстинкты уже гонят прочь, унести ноги раньше, чем по его спине откроют огонь в этом дворе, где всё просматривается как на ладони. Только Кихён понятия не имеет, куда бежать, он уже давно не выходил из дома в город и даже не знает, где теперь блокпосты и охотники, да и сейчас день, и его волчий облик заставляет обычных людей шарахаться и визжать, что сбивает с толку, Кихён делает усилие, абстрагируясь от всего и даже почти не хромает, несмотря на то, что горит уже не только плечо, но и все окружающие его мышцы. Эта погоня обещает быть самой безумной в его жизни и грозит неясным исходом: вот теперь действительно терять уже совсем нечего, и остаётся позади всё, каждая мелочь и каждый момент прежней жизни. А может быть, и Чангюн тоже. …Когда Чангюн вдруг видит горящие глаза на расстоянии вытянутой руки от себя, он пугается, как говорится, до усрачки. Хёнвон предусмотрительно прижимает палец к губам и пропадает из поля зрения, но судя по звуку — уже возится с замком на двери в его камеру. — Ты бы хоть предупреждал, а не появлялся беззвучно, так и откинуться можно.. — ворчит Чангюн вполголоса, но замолкает, когда дверь со скрипом поддаётся и открывается. — И это твоя благодарность за самоотверженное спасение? — Хёнвона хватает только на какое-то подобие ухмылки, когда он передаёт ему его пистолет. — Им Чангюн, ваша судьба решила, что не просиживать вам зад в карцере, а совершать дикую дичь. — Это итак мой девиз по жизни. — Чангюн улыбается кисло и осторожно выглядывает из камеры, чувствуя себя так, будто это всё лишь какой-то сон в бреду. — Серьёзно, у нас не так много времени, нам пора, пока никто не хватился. — Хёнвон уже серьёзен и тянет его за собой прочь от будки охранника, в окошке которой виднеется подозрительно бездвижное тело, и Чангюну остаётся лишь надеяться, что его хотя бы оглушили, а не убили. — Все объяснения потом. Сам понимаешь, у тебя только два варианта, сваливать или сдохнуть, — тихо говорит Хёнвон привычным тоном с лёгкой насмешкой, — я подготовил путь отхода для тебя, но пустовать он будет недолго, так что шевелись. И будешь должен. Чангюн хмыкает. На деле, он просто всё ещё не осознаёт происходящего, только чувствует где-то в подсознании, что прямо сейчас происходит поистине самая за всю его недолгую жизнь лютая хрень. — И понимаешь, что за побег тебе ещё больше вкатают? — Хёнвон будто подтверждает его мысли сейчас, пока отдаёт ему ещё и автомат с рюкзаком, остановившись у подсобки, — поэтому постарайся уж не попасться. И покинуть город в течение нескольких часов, иначе потом перекроют и выезды, и никуда ты уже не денешься. Не думай, что я волнуюсь за тебя, я ведь и себя под угрозу ставлю, нянчась с тобой, вот не хочу, чтоб усилия прошли даром. Чангюн не может не улыбнуться краешком губ. Кто бы мог подумать, что общая проблема и тайна смогут сблизить людей, что не поладили изначально? Пусть ни Хёнвон, ни Чангюн не признают это толком. — А что с Кихёном..? — наконец решается спросить Чангюн, и Хёнвон смотрит на него как-то странно: — Я тебе что, всевидящая бабка? Нет, Хосок конечно успел предупредить его, но с тех пор, как он удрал из твоей квартиры, едва ли можно узнать, где он и что с ним. Чангюн чуть мрачнеет. С одной стороны, новость о его побеге вызывает какое-то облегчение, но и омрачается тем, что пока Кихён один посреди забитого солдатами города, с ним может случиться что угодно. И как его искать во всей этой паутине? — Единственное, что могу сказать.. — Хёнвон останавливает его у двери, которой обычно пользуются лишь для того, чтобы принять поставки на склад, — думаю, он может пойти к заброшенным стройкам на окраине, ну знаешь их. Достаточно удобное и малолюдное место, я бы пошёл именно туда. Если он, конечно, сможет туда добраться. — Не нагнетай, и без тебя тошно. — Чангюн морщится и перехватывает пистолет в руке удобнее, сам не знает, к чему готовиться дальше, но уже понятно, что ему остаётся только это «до последней капли крови» или вернуться назад в камеру. Но возвращаться в камеру он совсем не хочет, а потому нервно кусает губы, пока Хёнвон возится с замком и связкой ключей и матерится сквозь зубы. Но когда Хёнвон вдруг шипит и отталкивает его к стене, целясь куда-то за угол, Чангюн сначала теряется на секунду, но потом думает, волки всегда будут на шаг впереди людей: эти самые люди появляются в поле зрения лишь на несколько мгновений позже. — Шевелись, твою ж мать! — рявкает Хёнвон и стреляет по первому. Чангюн несколько в шоке от этого, но послушно хватает ключи, и то ли от стресса, то ли ещё от чего, но находит нужный почти сразу и даже попадает в замок, толкает дверь и едва не летит в проём следом от толчка в спину. — Ты его убил! — причитает Чангюн, едва вернув себе равновесие и теперь стараясь не отставать от Хёнвона. — Иначе бы он убил кого-то из нас, — Хёнвон цедит сквозь зубы и бежит вперёд, надеясь, что у них есть хотя бы ещё несколько минут. Чангюн же от страха выстрела в спину разгоняется настолько, что едва не сбивает с ног спешащего к ним с другой стороны Хосока, который оказывается ошарашен этим столкновением ничуть не меньше. — Всё пошло по пизде. — сразу объявляет Хёнвон в ответ на незаданный ещё вопрос и подталкивает уже обоих ускориться и продолжить этот дикий забег. — Я уже понял по звуку выстрела. — Хосок ещё раз оглядывает коридор перед отступлением, но там всё ещё никого нет. Пока что. — Нас заметили, и я без понятия, сколько у нас времени до того момента, как объявят тревогу и вышлют сюда кучу солдат. — а голос Хёнвона даже сейчас, на бегу, так и цепляет своими саркастичными нотками. — А я предупреждал, что всё кончится вот так. — А я и не отрицал высокий процент риска, бабка ты ворчливая. — Хосок же даже в такой отнюдь не позитивный момент улыбается, заставляя Чангюна на долю секунды забыть, где они находятся и зачем. Дальше Чангюн не совсем понимает, что происходит — колени встречаются с полом, инстинктивно пригибается голова, кажется, его снова толкнули в спину, но теперь нарочно и для того, чтобы увести с траектории посланных им вдогонку пуль. — Дерьмо. — заключает Хёнвон и жмётся спиной к каким-то коробкам. — Бывало и хуже, сам знаешь. — Хосок вновь улыбается и слегка, совсем мягко, сжимает его руку в своей под звуки выстрелов со стороны коридора и свист пуль совсем над головой, и всё это: их взгляды друг другу, прикосновения, эти дурацкие пули, всё создает в голове Чангюна какой-то диссонанс и одновременно — восхищение. Чангюн думает, что Хосок слишком мягкий сам по себе, и не должен быть здесь, на этом месте и такой работе, ему бы больше пошло быть каким-нибудь пекарем или воспитателем в детском саду, а Хёнвону может быть даже моделью и кататься по модным показам, а не вот это вот всё, грязное и кровавое, и почему только жизнь складывается так странно и так.. по-идиотски? — На этом выходе сейчас не должно быть охраны, так что ноги в руки и погнал. — голос Хёнвона врывается в сознание и разгоняет совсем неуместные в этой ситуации мысли настолько внезапно, что Чангюн вздрагивает. — А дальше как-нибудь сам, переоденься в гражданское, я тебе в рюкзаке приготовил, и смешайся с народом, у тебя будет парочка часов, пока не поставят в известность все посты, так что постарайся найти свою собаку за это время и сбежать. И видимо на лице Чангюна настолько явно читается нервный вопрос «а вы?», что Хосок снова улыбается и хлопает его по плечу напоследок: — Мы прикроем. Надеюсь, встретимся позже, постараемся найти вас. И собирается выглянуть с ответным выстрелом, но Чангюн перехватывает его руку и жмёт, глядя в глаза: — Спасибо. И движется дальше почти ползком, прикрывая голову и не оглядываясь больше, а расстояние до следующей двери перед ним совсем ничего, буквально несколько секунд по прямой, но немного дольше короткими перебежками. Хёнвон целится, найдя удобное положение среди ящиков и отвечая автоматной очередью на обстрел их импровизированного укрытия. А когда где-то за спиной хлопает дверь, оповещая, что Чангюн успешно выбрался за её пределы, рядом появляется и Хосок. — Когда-нибудь думал, что однажды мы будем делать что-то такое? — говорит Хёнвон негромко, но всё равно отчётливо даже несмотря на шум всего этого хаоса. Хосок невольно касается плечом плеча Хёнвона, ища более удобную точку, а ещё придаёт этим случайным прикосновением уверенности, что возможно они действительно смогут выбраться даже из такой задницы, хоть и не знает этого. — Не-а. А ты? — Постоянно. — усмешку перекрывает грохот упавшей где-то рядом коробки. — Мне всё равно уже приходилось делать подобное, немного другими методами правда. Хосок улыбается. Почти незаметно для кого-то другого, кто ещё мог бы видеть это со стороны, но так ярко и так по-особенному — для Хёнвона. Может быть, именно благодаря этой мягкой улыбке Хёнвон и держится даже в те моменты, когда держаться совсем не хочется. Улыбается Хосок и тогда, когда встречает пулю его грудная клетка где-то под сердце — выглянул невовремя и слишком неосторожно, а она и прошила, так легко и насквозь, и будто бы даже не больно. Он роняет автомат и неловко хватается за руку младшего, заваливается набок тихонько, так что Хёнвон даже не сразу понимает, что произошло, и что вообще произошло что-то, не слышит тихого надрывающегося шёпота отрывками, буквально несколько мгновений, а когда наконец понимает всё и смотрит на Хосока — уже встречает лишь застывший стеклянный взгляд. — Хён? — Хёнвон не верит в это и отказывается осознавать ситуацию, касается кончиками пальцев сначала контуров расцветающего багровым пятна на груди, потом приоткрытых губ и шеи, в надежде почувствовать дыхание или сердцебиение, но кажется, это всё уже совсем не имеет смысла. Несколько секунд иногда не летят мгновенно — бывает, длятся вечностью и режут что-то внутри этим медленным ходом, заставляя прочувствовать всё особенно, и особенно сильно. Глаза, которые вот только что смотрели на тебя мягко и делились надеждой на счастливый финал, губы, которые улыбались — а вот глаза смотрят в никуда пустым стеклом и губы, застывшие в чём-то — недосказанном до конца слове или последнем вдохе, а Хёнвон не услышал ни того, ни другого. Хёнвон не помнит ещё нескольких секунд этого момента и не замечает, как выводит «хён» на полу криво и не своей кровью и держит застывшую руку, на эти несколько секунд сходя с ума от смеси эмоций. Но зато отлично помнит, как вернулся в реальность с каким-то щелчком в голове, как медленно поднялся во весь рост, когда прекратили стрелять и предложили бросить оружие и сдаться. Хёнвон действительно бросает оружие на пол, оно теперь совсем ни к чему, но сдаваться? Совсем нет. Погашен свет, представление окончено. Счастливого финала не будет. Солдат готовится надеть на него наручники и, кажется, уже готов выдохнуть с облегчением — он-то ещё может дышать в отличие от того, кто сейчас лежит на полу, за ящиками с какими-то дурацкими припасами, но Хёнвон не собирается оставлять это так, нет. У этого представления будет и второй акт. В пьесе его бы назвали актом возмездия. Солдат не успевает даже пикнуть прежде, чем волчьи клыки вспарывают ему глотку. Конечно, остальные снова поднимут шум и откроют стрельбу, да только вот ни у кого под рукой специальных пуль для оборотней — они ведь шли на простых людей? Хёнвон прекрасно это знает. Неизвестно, кто именно убил его хёна, а раз так — пусть умрут все, кто был здесь в этот момент. И может быть, вся жизнь Хёнвона после шестнадцати лет — один бесконечный акт возмездия. ..именно те, кому совсем нечего терять — идеальные убийцы.