***
Кисе звонил возлюбленному ежедневно. Каждый наполненный весёлым щебетанием разговор длился не менее тридцати минут, на время которых Куроко Тетсуя неизменно уходил из комнаты, забирая с собой и Нигоу. Слушать болтовню товарища ему было просто неприятно… Не нравилось то, как легко Рёта доверился отвратительному самцу, опаска и отвращение к которым впиталась в подсознание юного психолога с детства. Тацуя тоже нередко общался со своим истинным. Главным образом по ночам, когда мягкое свечение экрана телефона из-под одеяла не могло помешать соседу. В переписках Химуро и Мурасакибара обсуждали не только свои дневные занятия, проведение досуга, учёбу и общие воспоминания, но и начинали задумываться о будущем. После окончания обучения обоими парнями было решено провести одну из течек омеги без контрацепции, ведь ребёнок стал бы прекрасным дополнением для любящей пары. Единственным, что прерывало подлунные разговоры омеги с его истинным, было доносившееся из противоположного угла комнаты, где стояла кровать Казунари Такао, всхлипывание. В светлое время суток сероглазый брюнет улыбался и шутил так же радостно, как и прежде, и по его внешнему виду предположить, что он притворялся, было абсолютно невозможно… Только вот приходя в комнату ночью, паренёк тихонько рыдал в подушку, считая, что его товарищ ничего не слышит. Такао пытался и не мог осознать, почему его страдания из-за потери Мидоримы не прекращались до сих пор. Ведь парень уже решил для себя, что забудет истинного! Решил, что продолжит жить весело и неунывающе, продолжит смеяться и думать только об учёбе, развлечениях и друзьях… Днём, когда вокруг происходило большое количество интересных и неожиданных событий, это успешно удавалось, и Шинтаро почти не появлялся в мыслях Казунари. Каждая ночь же была пыткой. Забыть свою любовь окончательно было нереально. Хотелось стучать головой об стену, сбивать в кровь кулаки, всё что угодно… Лишь бы не чувствовать невыносимое и ноющее чувство обиды и неразделённой любви, преследовавшее омегу с того злополучного дня, когда отказ альфы заставил сбежать из колледжа. Острое и болезненное, это чувство постоянно жило в груди, разрасталось, кололось и разрывало сердце, а по ночам, в одиночестве, прятать его становилось просто выше человеческих сил. Пожалуй, самым счастливым и ненавистным одновременно моментом суток для Такао было раннее утро. Тогда удавалось заснуть, и это было время долгожданного отдыха для усталого тела… Только во сне Казунари уже целую неделю после возвращения в школу видел одну и ту же историю. События постоянно менялись, но Мидорима Шинтаро всегда присутствовал в видениях. Ночью он был рядом с омегой, прикасался к нему руками и гладил по голове. Он целовал его, позволял обнимать себя в ответ, хмурился шуткам… Казунари отчётливо видел своего истинного и был счастлив с ним. И тем больнее было просыпаться утром, тем отчётливее паренёк осознавал, что сны являлись всего лишь плодами его больной фантазии, которым никогда не суждено воплотиться в реальность, чем ярче и правдоподобней были ночные образы… Так жить было сложно.***
Оказывается, альфы тоже умеют страдать. Это Акаши Сейджуро понял за одну неделю. Нет, ну во-первых, самая настоящая грусть была написана на лице одного из знакомых Императора, Коске Вакамацу. Тот не входил в круг очень уж приближённых к Акаши людей, но нередко юноши пересекались в Кайджовских коридорах и лекториях. В принципе, причины этого эмоционального состояния были известны Сейдзюро: альфа наверняка скучал по маленькому шатену-шутоковцу, который постоянно извинялся за каждое действие и этим выбешивал многих вокруг себя. Чем парнишка привлёк альфу, Акаши не знал и не понимал, да это и не было интересно. Вообще, раньше бы грозному самцу вообще показалось странным и неправдоподобным то, что какой-то жалкий омега смог настолько сильно привязать к себе ученика Кайджо, но с каких-то пор данный факт стал понятнее. Хотя, почему с каких-то? Очевидно, что переломный момент в отношении к противоположному полу у Сейдзюро произошёл… После знакомства с Фурихатой? Отнюдь. После того, как робкий и хрупкий мальчишка показал, что омеги тоже являются людьми со своим мнением, которое стоит ценить и учитывать. Не то чтобы раньше Император считал их недостойными или, подобно Аомине до его общения с блондином-красавчиком, относился к ним лишь как к телам для удовлетворения естественных потребностей самца и продолжения фамильного рода. Но уважительного отношения всё же не было. Казалось, такой самодостаточный и расчётливый альфа должен был просто смириться с потерей Фурихаты, найти замену непокорному партнёру или же банально вернуть строптивого юношу себе. Ведь для влиятельного и узнаваемого наследника отцовской бизнес-компании преград в виде бюрократии не существовало, и «раздобыть» Коки из закрытого учебного заведения не представлялось трудным делом. Однако Акаши не хотел ещё больше отпугивать робкого Фурихату от себя, применяя насилие… Он и сам не до конца осознавал, почему. Несколько дней ушли на бесплодные попытки разобраться в собственных эмоциях и ощущениях, а так же странное, необычное для него самокопание. В результате Акаши понял лишь то, что тоже скучал по своему партнёру, хотя объективных причин на это найти так и не получилось. Почему ничем не выделяющийся из толпы подобных ему омег Коки вызывал смешанные чувства? Разве факт «истинности» мог влиять на восприятие человека? Сейдзюро всегда считал, что нежные эмоции и сентиментализм не были уместны в идеальных деловых отношениях супругов альфы и омеги, а эта самая «истинность» определяла лишь подходящего партнёра для рождения детей с наиболее благоприятной наследственностью, не более. Так что же пошло не так?.. Непонятно было также и то, что мальчишка, который посмел бросить его, известного своей жесткостью и гордостью самца, не стал презираться Акаши. Наоборот, молодой альфа ощущал какое-то подобие вины за проявленную ранее холодность и отстранённость в отношении уже помеченного им омеги. А ведь тот являлся не таким уж и простым, каким показался на первый взгляд… Он был слабым и боязливым, но иногда совершал на самом деле очень смелые и неожиданные действия. Сейдзюро даже начинал уважать этого шутоковца. Начинал впервые испытывать уважение к омеге за свою жизнь. Но только ли уважение заставляло думать о Фурихате днями и ночами? Альфа не был уверен, что испытываемые им ощущения были правильными. Они ломали привычный мир, в котором юный Император был почти полноправным королём любого общества. Богатый, хорошо воспитанный, аристократичный, студент престижного колледжа (отказ от индивидуального обучения был обусловлен лишь отцовским желанием как можно скорее воспитать в сыне сильную личность среди других людей)… Сейдзюро никогда не терял холодности и беспристрастности, взирая на окружающий мир властным взглядом гетерохромных глаз. Сейдзюро никогда не сходился близко с другими альфами и, уж тем более, с омегами, за исключением разве что своего соседа по комнате в Кайджо Мидоримы Шинтаро, серьёзного и ответственного юноши. Раньше он однозначно не встречал людей, так глубоко западавших в душу, потеря и разлука с которыми волновала и заставляла сердце учащённо стучать. С нестандартной ситуацией надо было разобраться, ведь Сейдзюро не любил оставлять в своей жизни хоть какие-нибудь недоразумения и странности.***
Честно говоря, Акаши был не единственным, чьи эмоции абсолютно запутались после приезда в Кайджо. Мидорима постоянно вспоминал о том брюнете, который преследовал его несколько дней подряд в омежьем университете, а потом пропал куда-то, вызвав переполох среди учителей и сверстников. «Несчастная любовь», — шушукались тогда любопытные ученики на каждом углу своего Шутоку, провожая Мидориму укоризненными взглядами всюду, куда бы тот ни направился. Каким образом глупая и легкомысленная сказка о «несчастной любви» расползлась слухами по всей школе, Шинтаро не знал, но только сейчас он начал задумываться о ней всерьёз. Омега, его истинный по запаху, но абсолютно чужой в плане возможной совместимости характеров, сильно успел привязаться к нему, хотя Мидорима вёл себя достаточно холодно и недружелюбно. Что этот парень нашёл в нём, нередко даже отпугивающем новых знакомых своей рассудительной безэмоциональностью перфекционисте, было непонятно. Но та искренность в глубоких серых глазах, живая счастливая улыбка, когда самец обращал на него внимание, громкий смех — они почему-то часто всплывали в памяти назойливыми образами, заставляя злиться и недоумевать. Конечно, подобное самоотверженное отношение омеги к самцу не могло остаться совсем неоценённым, но Шинтаро не нуждался в нём… По крайней мере, никогда ранее ему и в голову не приходило, что внимание кого-нибудь похожего на шумного Такао могло быть нужным. Нужным… Мидорима старался выведать хотя бы какую-нибудь информацию о том, что произошло с Казунари. На душе была не то чтобы грусть, но какая-то тревога за судьбу омежки, самец чувстствовал свою косвенную ответственность за произошедшее. Свои же думы и поступки удивляли обычно серьёзного юношу, ведь неприятные подозрения о том, что ими руководило отнюдь не только любопытство и ощущение вины, медленно, но верно зарождались где-то в глубинах мозга. Парень понимал лишь одно: Такао Казунари, этот противный, до одури шумный и назойливый, смешливый и весёлый парень, сильно отпечатался на его памяти. Тем не менее, раздражение по поводу характера омеги всё ещё было намного сильнее только начинавших зарождаться в сердце холодного цундере лучших эмоций.***
И если в комнате, где обитали двое весьма необычных, но чем-то похожих друг на друга по своим привычкам и характерам товарищей, Сейдзюро и Шинтаро, царила атмосфера масштабного самопознания и раздумий, то у Аомине и Кагами, волей случая заселённых в одну спальню, всё было достаточно обыкновенно. «Обыкновенно» по отношению к этим недодрузьям, естественно, обозначало постоянные споры и вечные пререкания, сопровождающиеся проклинанием всех предков соседа по общежитию до десятого колена. Тайге в последнее время не давала покоя деревянная рамочка с совместной фотографией Рёты и Дайки, выставленная темноволосым самцом на его прикроватную тумбочку среди неаккуратно разбросанного хлама, старых учебников и обёрток от двухмесячной давности конфет, которые просто лень было собирать и выкидывать. Точнее, дело было не в наличии самой фотографии, а в целой стопке потрёпанных глянцевых журналов с изображениями красивых омег-моделей на обложках, которыми Аомине увлекался до знакомства с неожиданно обнаружившимся истинным, перекочевавшими с той самой тумбочки на принадлежавшую Кагами пустую полку в шкафу. Раньше данное сокровище печатной продукции с любовью сохранялось среди вещей неопрятного мулата и, конечно, не особо волновало в противовес хозяйственного и строгого к соблюдению порядка на своей половине комнаты Тайгу. Но теперь, когда Аомине отстаивал право своих журналов на и так неиспользуемую полку, за своё личное пространство шкафа Тайга собирался бороться не на жизнь, а на смерть. В ходе масштабного противостояния пара особенно старых печатных изданий было выброшено прямо из окна, один журнал порван и почти смыт по фрагментам в унитаз, а три небольших открытки просто изничтожены при помощи одолженных у Акаши ножниц. Торжественное перемирие, случившееся по воле всё того же Акаши Сейдзюро, постановило жалким остаткам былой коллекции омежьих изображений покоиться на оспариваемой полке, отныне объявленной территорией нейтральных земель, а Аомине — немедленную уборку своей части комнаты и обещание хоть раз в месяц побеждать лень ради наведения порядка. Если честно, Тайга даже немного завидовал нежной любви Рёты и Дайки. Ну, совсем чуть-чуть, правда. Сам он ещё в автобусе на обратном пути из Шутоку, осознал открывшуюся влюблённость в замкнутого психолога из Шутоку, с которым приходилось работать по программе обмена. Перед глазами всё время стояла восхитительная, нежная и робкая улыбка Куроко Тетсуи, взгляд его небесных глаз, наконец-то смягчившихся таким редким проявлением эмоций. Эти самые эмоции, такие, чёрт побери, милые и желанные, до одури хотелось увидеть снова. Казалось, они даже стали для Тайги своеобразным фетишем. Маленький, хрупкий омега, на самом деле он был слаб, он был живым существом, тоже нуждающимся в ласке и заботе… И эту свою живую и нежную натуру Куроко прятал и скрывал очень глубоко внутри, ведь, как было известно по слухам, в раннем детстве произошло событие, навсегда подорвавшее его уважение к самцам… Хотя, если бы не такое безэмоциональное обычно выражение лица, Кагами вряд ли бы так запал на редкие проявления чувств. Тайга, во всех жизненных ситуациях привыкший действовать смело и напролом, в этот раз абсолютно не мог понять, как найти подход к необычному омеге, который старался как раз таки держаться подальше от любых альф. Ведь долгие несколько недель совместной работы не сблизили Куроко и Кагами ни на йоту, а отношения не переросли даже в разряд товарищеских… И лишь особенный, единственный раз, когда Куроко раскрылся перед Тайгой, когда позволил увидеть искреннюю улыбку… Его невозможно забыть, тот раз: «Спасибо, Кагами-кун.» После нескольких дней раздумий и взвешивания всех шансов Кагами всё-таки решился попросить совета у своего далеко не уважаемого соседа по комнате. Его партнёр, в конце концов, был близким другом Куроко Тетсуи из Шутоку, и, возможно, через Аомине Тайга мог хоть как-нибудь выяснить побольше о приглянувшемся скрытном омежке. Оставалось лишь договориться с недодругом… — Слушай, Аомине, у меня просьба. Этот твой блондин вроде бы корешится с Куроко, и… Короче, не мог бы ты узнать у Кисе, как найти подход к его соседу по комнате? — Аа? Бака, ты разве не понимаешь, что уж с кем-кем, а с этим Тетсуей тебе точно ничего не светит. Ему же плевать на романтику с высокой башни, а на тебя в первую очередь. К тому же, посещать Шутоку тебя всё равно не пустят. — Ты придурок? Я пытался с тобой хоть раз о чём-то по-человечески поговорить, а ты не можешь даже попытаться помочь! — Да ладно, ладно. Мне не трудно, в конце концов. Свяжусь с Рётой и спрошу у него про твоего ненаглядного. И чем он тебе понравился, интересно?.. А вообще, если этот Тетсуя тебе так нужен, то земля всё ещё круглая, так что вы с ним наверняка пересечётесь.