Где пpocыпaeтся желание быть слабым, там начинaются настoящие отнoшения

«Так плохо, что кажется, если умру, легче не станет. Но как об этом говорить? Одна бесконечная боль. Сильнейшее отчаяние, безысходность прожгли изнутри. Невыносимое, непонятное чувство. Запутанность. Бессилие. Уныние. Подавленность. Где начало и где конец? Потерянность. Слабость. Бьюсь о стенки своего разума и не могу вырваться наружу. Все попытки тщетны… Такая пустота внутри. Такое отчаяние. Серое, глухое, безнадёжное, глубокое отчаяние. Я так не могу, Шин-чан. Это всё из-за тебя, но вина тут только моя, знай. Я… Я так больше не могу». Иногда жизнь загоняет человека в тупик и прикладывает его головой со всей силы, сбивая с ног и вынуждая страдать. Такое случается, и выбраться из депрессивного настроения обычно бывает очень трудно, хотя и не невозможно… Нужна лишь цель в жизни. И эту цель нужно уметь беречь. Такао Казунари… Было трудно как-то определить его состояние одним словом. За фальшивой, надломленной улыбкой он прятал свою боль, свои переживания, но внутри… Они стучались где-то под рёбрами, эти вечные спутники мыслей о том, чего так и не случилось. Бабочки. Бабочки в животе, которые трепыхались, выкручивая наизнанку все внутренности, кружились в бесконечном танце и старались угнаться за чем-то холодным, далёким и практически вымышленным. Обмануть их… Обмануть в первую очередь самого себя было невозможно, как бы желанно это ни было. В висках назойливо пульсировала уже успевшая стать перманентной и привычной боль. Вообще, после того злополучного дня, когда Такао впервые услышал притягательный запах своего истинного в библиотеке, он всё время чувствовал себя так, будто балансировал на тонком канате над пропастью. Угроза сорваться в беспроглядную темноту безысходности давила на хрупкие плечи, омеге было плохо и страшно… Может, это было подростковым максимализмом. Может, последствиями недавно отпустившей истерики… Порой наваливались такие мысли, что Казунари просто хотелось лечь на кровать, закрыть глаза и больше никогда не проснуться. Не думать, не вспоминать, умереть или исчезнуть. Окунуться в спасительное небытие… Выбросить из головы ЕГО. Мидориму. Время у Такао ещё было. Оставалось два месяца до зимних каникул в колледже, когда омеги смогут покинуть закрытую школу и разъехаться по домам, а у Казунари появится шанс отыскать своего истинного. Два месяца… Этого должно было хватить для того, чтобы разобраться во всём. Пока же приходилось лишь каждое утро собирать себя по осколкам и решать, выходить ли вместо утренней разминки в дверь или в окно. И, если честно, почти всегда хотелось именно в окно. Только где-то в глубине сознания существовало полупрозрачное, хрупкое и неустойчивое препятствие, всё же не дававшее осуществить саморазрушительный замысел. Слабо билась жилка надежды, что «нет, ещё не всё потеряно, у тебя остались шансы, ты же никогда не сдавался…» Больно. Но он же никогда не сдавался… И именно поэтому каждое утро выбирал дверь. Выбирал товарищей по учёбе, домашние задания, отодвинувшийся на задний план имидж неунывающего весельчака, университетские будни. Возможно, легче было бы всего-то один раз шагнуть в сторону альтернативного варианта, который, кажется, так нравился сумасшедшим бабочкам под рёбрами… Закончить отчаяние раз и навсегда. Удерживало лишь одно. ОН. Мидорима. Этот бесчувственный альфа действительно являлся причиной всех страданий омеги, но он же сейчас и был единственным, мысли о ком ещё заставляли Казунари жить и двигаться вперёд. Эти мысли вперемешку с надеждой, которая, согласно общепринятому суждению, должна умирать последней… «Шин-чан, неужели у меня совсем ничего не получится придумать? Неет, я не верю. Не верю!» Статный высокий силуэт, выражение прекрасного по мнению Такао лица, зелёные глаза за стёклами очков, жёсткий голос, обычно звучавший вежливо и холодно, но в тот раз, увы, взорвавшийся презрением и отпечавшийся в памяти неизгладимыми впечатлениями… Злополучный, ненавистный день, когда Такао своими же руками разрушил собственную мечту! «Не смей появляться у меня на глазах. Я просто приказываю это тебе, Казунари Такао. Ты разочаровал меня ещё сильнее, чем вчера в библиотеке, вот что. Особенно учитывая, что на твоей стороне была судьба, и ты стал первым, о ком я подумал, как об истинном партнёре, из-за запаха. Отвратительно». Это было действительно отвратительно. Воспитанный цундере-альфа занял особое место в сердце Казунари своим горьким кофейным ароматом «единственного» даже раньше, чем Такао впервые увидел самца лицом к лицу. Казунари уже успел не одну сотню раз пожалеть о бездумно произнесённой фразе, неожиданно оскорбившей всегда воспринимавшего всё слишком серьёзно любимого человека. «Шин-чан, а ты знаешь, что я тебя безумно люблю? Нет, ты не знаешь этого. Больно, как же больно!.. Я тебя люблю, хотя мы с тобой по-настоящему даже и не пообщались ни разу. Мне же плохо без тебя, Шин-чан…» А всё из-за одной нелепой шутки. Господи, и за что ему, омеге, достался такой ужасный характер, отпугнувший истинного партнёра?! Утро. Обычное и точно такое же серое, безрадостное, как целая череда предшествовавших ему будничных дней. Сколько таких дней уже прошло с отъезда Мидоримы? Один или два? Пять, семь, четырнадцать? Может, больше? Невозможно вспомнить… Такао, задумчиво тащившийся по школьному коридору в сторону аудитории, где должна была проходить первая пара, внезапно остановился. Несколько студентов Шутоку, уже привыкших к тому, что их жизнерадостный и общительный в прошлом живчик «притих» после знакомства с альфами, удивлённо переглянулись и зашушукались. Конечно, на публике Казу не проявлял полной глубины собственных переживаний, но быть внешне настолько же беззаботным и весёлым, как прежде, он уже тоже не мог, что и отмечали многие товарищи брюнета. А тот просто забил на это… Да, близкие друзья немного помогали избавиться от части страданий и развеяться, но любая положительная эмоция была лишь мимолётной и испарялась быстрее, чем ею можно было насладиться. Юный психолог, Куроко Тецуя, тоже был надёжной опорой для друга, тихими разговорами облегчая часть его страданий, но и он не мог дать Казунари того, что он искал. Ответа на вопрос «как жить?» так и не было… А сейчас в голову стукнула обнадёживающая, хотя и немного сумасшедшая мысль. Если… Если причиной ссоры являлся только его характер, то, может быть, нужно было полностью измениться? Подстроиться под выставляемые альфой рамки? Мидорима ненавидит шум — Казунари научится молчать. Мидорима не может терпеть несерьёзного отношения к учёбе и к жизни — разве Такао не сумеет забыть вечные шутки, и без того почти сошедшие на «нет» после эмоционального потрясения? Мидорима желает покорного, тихого и спокойного партнёра — так почему бы не попытаться стать им?.. Если получится полностью распороть свою душу и привычки, а после сложить из них абсолютно нового себя, то появится возможность понравиться Шинтаро. Нужно хотя бы попытаться стать более спокойным и уравновешенным. Задушить свою настоящую сущность? Да, возможно. Но без человека, с которым хотелось провести всю жизнь, существовать в мире с каким бы то ни было оригинальным характером становилось вообще бессмысленным. Измениться, но получить возможность быть рядом с любимым — вот что действительно казалось выходом из положения. Казунари Такао устал бороться с бабочками на месте сердца. Теперь же появилась заветная цель, и Казунари понимал ведущий к ней путь. Появился смысл жизни… После того, как спасительная идея поселилась, да что там, крепко обосновалась в голове юного брюнета, у того обнаружились внутреннее силы, которые парень и бросил на весы судьбы ради надежды на воссоединение с любимым самцом. Если честно, Казунари был готов и душу продать, если бы это могло помочь наладить отношения с Шинтаро… Оставалось два месяца до зимних каникул в колледже, когда омеги смогут покинуть закрытую школу и разъехаться по домам. «Шин-чан, ты больше не разочаруешься во мне. Я уже понял, как добиться твоей благосклонности. Ты ведь подождёшь несколько месяцев?» У Казунари однозначно появится шанс отыскать своего истинного. А пока… Чтобы ускорить процесс собственного «перевоспитания», от обычного самовнушения и выматывающей полной концентрации на ежедневных действиях Такао начал переходить к более грубым мерам. За малейшее проявление своего голоса, шума, открытых эмоций Казунари решил оставлять на запястье левой руки по одному тонкому, кровоточащему шраму. Сердце кровоточило сильнее… Каждый раз по одному — не страшно, не опасно, но весьма действенно из-за испытываемой боли. Нет, человек, охваченный состоянием такого глубокого и тёмного отчаяния, вряд ли боится физических страданий. Такао не боялся. Душевные муки в сотни раз превосходили физические. Когда болит душа, всё остальное становится уже неважным… Но подобный шаг всё же помогал Такао немного отрезвлять себя и выныривать из топкой трясины пустой безысходности, хотя бы на время возвращаться в реальный мир из сожалений и несбывшихся мечт. Для Такао пришло время забыть про футболки. Отныне — только толстовки, рубашки с длинными рукавами, свитера… На дворе стояла поздняя осень, и скрывать порезанные запястья от взоров заботливых друзей, которых так не хотелось волновать, становилось всё легче «Шин-чан, я тебе обещаю. Мы встретимся ровно на Новый Год, не позже и, конечно же, ни в коем случае не раньше. Ты увидишь, что я — именно тот омега, который тебе нужен для жизни. Я изменюсь, но моя любовь не исчезнет. Я всё сделаю ради тебя. Вот бы ты меня тоже полюбил… Чёрт, слишком больно, мне плохо, плохо!» …Он менялся ради НЕГО. Ради Мидоримы.

***

В воскресенье по Шутоку разнеслась приятная новость. Всех помогавших принимать альф по программе обмена учеников Шутоку в качестве благодарности и поощрения за активное участие отправляли на неделю в спортивный лагерь прямо посередине учебного модуля. Омегам обещали заслуженный отдых и свободу на территории горячих источников, где находилась зарезервированная спортивная база. Коганей, Кисе и Фурихата мгновенно пришли в состояние приятного возбуждения. Весь воскресный вечер эти трое носились по коридорам, смеялись и радостно собирали вещи в дорогу. Конечно, сюрприз с поездкой оказался немного неожиданным, и узнавшие о нём лишь накануне отъезда омеги очень удивились, поначалу растерялись даже, но и это не смогло как-либо уменьшить их бурного, неподдельного восторга. Коганей был особенно рад тому, что представлялся шанс развеяться и уехать на время из скучного, надоевшего колледжа. Стоило проверить начинавшее немного пошаливать воображение. Ещё давно… Из-за предательства близкого друга детства Коганея, во времена средней школы ставшего его любовником, но потом ушедшего к другому омеге, парнишка начал бояться сближаться с самцами и влюбляться в них. Ведь в любой момент его могли обмануть снова, покинуть и предать, как это уже случилось однажды, заставить страдать от неразделённой любви… Да и вообще, после того случая несколько лет назад парнишка достаточно сильно разочаровался в противоположном поле: общение с самцами, как оказалось, могло привести абсолютно к чему угодно, но вот только юный шатен боялся отнюдь не за своё и так давно не девственное, но при том и не принадлежавшее любимому человеку тело. Опасным казалось именно ментальное сближение, грозившее душевной болью и возможным непринятием. Размеренная, спокойная жизнь Шинджи, снова наполнившаяся непринуждённым общением с друзьями и смешными кошачьими улыбками, наладилась лишь спустя долгие месяцы после расставания с первым альфой. Омега сменил обстановку, перевёлся в новый университет по профессии расшифровщика, нашёл надёжных товарищей. Он даже не подозревал, что ещё когда-нибудь сможет сойтись с кем-нибудь из противоположного пола… … Даже если бы и захотел снова попробовать доверить себя чувствам. Ведь на ключице красовалась чужая метка, а прошлое было весьма неприятным. Несмотря на то, что чувствовать чужие любовь и заботу ему очень хотелось, парень понимал, что его вряд ли когда-нибудь примет свободный самец. Если бы Шинджи обладал выдающейся внешностью, модельной фигурой или идеальными чертами лица, у него бы ещё оставались шансы на чью-либо любовь. Но он был самым обычным омегой-шатеном с неброской и весьма заурядной наружностью, к тому же уже однажды состоявший в отношениях, несмотря на свой юный возраст… Увы. Приходилось осторожничать и не открывать сокровенные желания всем подряд. Их было лучше не открывать вообще. Именно так Кога и представлял всю будущую взрослую жизнь. Всё так бы и шло по плану, если, конечно, можно было назвать планом достаточно расплывчатые идеи парня, если бы не одно НО. Он поучаствовал в программе обмена с колледжем для альф Кайджо и познакомился с Митобе. Дружелюбный, спокойный и обаятельный самец, но очень замкнутый и закрытый — вот каким его увидел Коганей Шинджи после первых нескольких дней общения. Уже через неделю на этого Митобе хотелось положиться, ему хотелось доверить свой внутренний мир и тайны… Он казался тем, кто мог понять, кто мог принять его метку и выслушать, поддержать даже без слов… Почему-то Коганей глубоко доверял ему и осознавал, что этот альфа никогда бы не отвернулся от него, даже услышав про давнюю историю и четыре года казавшихся надёжными отношений. Вопреки всем своим планам омега… Случайно влюбился. По характеру Ринноске являлся полной противоположностью того первого и единственного партнёра Шинджи. Кайджовец был замкнут и молчалив, тогда как тот самец наоборот любил смех и был предельно открыт миру, да к тому же… Омега чувствовал, что брюнет был намного более надёжным и честным человеком. Шинджи вообще поразительно тонко смог прочувствовать альфу после разгадки его таинственного стиля общения. Хотя, сам Кога уже не был так твёрдо уверен в существовании этой загадки как таковой. Эмоции и впечатления, значение фраз и смысл мыслей скользили в больших тёмных глазах Митобе. Нужно было всего-то научиться читать их выражения… Казалось странным то, что почти всегда среди других людей самец заметно замыкался в себе и переставал «разговаривать» даже взглядами и уголками губ, так красиво иногда подрагивавших в мягкой улыбке или выражении грусти. Оставаясь наедине с Ринноске, Коганей же замечал целую гамму эмоций. Да, несмотря на кажущуюся неприступность и отстранённость, тихий брюнет умел испытывать чувства и безмолвно выражать их, скромно «открываясь» переводчику… Было очень приятно, что самец ему настолько доверился. Скрывая общение от всего мира, альфа отвечал и позволял «прочесть» себя только ему, Коганею, что не могло не вызывать гордости. Конечно же, в колледже Кога отвечал ему тем же… Возможно, они смогли бы здорово подружиться в будущем. Возможно, подружились бы настолько, что неуверенная, осторожная влюбленность омеги оказалась бы взаимной… Если бы у них было больше времени. Единственная проблема заключалась в том, что омежка не был уверен, удасться ли ему вообще ещё когда-нибудь увидеть Ринноске.

***

Утро понедельника в омежьем колледже началось с долгожданного объявления по громкой связи: — Ученики, приглашённые в спортивный лагерь, собираются на парковке через 30 минут. Изначально Такао не собирался ехать с ребятами, но, поразмыслив немного, решил, что формирование нужного характера будет даже легче проводить в месте, где никто не отвлекает разговорами или глупыми вопросами о самочувствии и причине изменившихся действий. В лагере обещали полную свободу, предоставляли много личного времени и обещали наличие изнуряющих спортивных нагрузок по желанию, которые также могли помочь Такао справиться с его переживаниями. Из знакомых в лагере оставались только один из учителей Шутоку и несколько близких, понимающих и тактичных товарищей омеги, что не могло не радовать. Сакурай Рё с самого утра ходил подозрительно довольный. Он весь буквально светился счастьем, и если в другое время все бы очень заинтересовалась причинами подобного состояния, сейчас омеги были заняты сборами в поездку и шатена из своей компании не донимали. Лишь Химуро, помогавший Рёте тащить на первый этаж одну из его многочисленных сумок (господи, и зачем этому блондину столько одежды всего на десять дней спортивного лагеря?!), окликнул товарища, проходя мимо. — Ты чего такой весёлый, Рё? Улыбнувшись ещё шире, Сакурай хихикнул. — Вакамацу Коске, я ему звонил недавно, и он сказал… — Аа, дело в альфе, значит, — кивнул Тацуя и, потрепав друга по голове, продолжил путь по коридору до первого этажа, тихо проклиная «помешанного на моде» блондинистого товарища и его тонну вещей. — А… Извините, тогда — зачем-то пробормотал Сакурай вслед брюнету и пожал плечами. Жаль, что его не выслушали: потрясающие новости наверняка бы очень понравились Химуро и другим его товарищам, разве что кроме… Попытавшись найти в толпе начинавших разбредаться по учебным аудиториям учеников Шутоку Фурихату, Рё обнаружил его перелистывавшим страницы конспекта по истории на подоконнике в главном холе, державшим небольшой походный рюкзак на своих коленях. — Привет, Коки… Аа, извини, если отвлекаю, прости пожалуйста! — Всё в порядке, Рё, тут нет ничьей вины! Я, в общем-то, не занят. — О, хорошо… Всё равно извини! У меня новость, такая важная, прости, если тебе на понравится. Прости… Я хотел сказать, я позвонил Вакамацу, и Кайджо… — Фурихата-ччи, Фурихата-ччи! Мне очень-очень срочно! Ты не видел Куроко-ччи, он случайно забрал мою USB зарядку для телефона? Уже пора выходить, а Куроко-ччи нигде нет! И зарядки тоже, кошмар!!! — возникнув буквально из ниоткуда, Кисе подбежал к беседовавшим парням и закрутился возле, быстро тараторя и обеспокоенно оглядываясь, — Пошли, поможешь мне его найти!!! Фурихата виновато улыбнулся Сакураю и спрыгнул с подоконника. — Потом скажешь, ладно? Я пойду с Кисе. — Хорошо… Прости пожалуйста! Не хотел тебя отвлекать, извини! Извини, мне очень жаль! Прости… Рё грустно посмотрел вслед Коки, которого верещавший Кисе активно увлекал за собой, при этом бормоча что-то, что его «Аомине-ччи» просто обзавидуется, когда тот позвонит ему вечером из лагеря и сообщит о целой неделе внепланового отдыха. — А… Ну, я и хотел по этому поводу… Ладно, — Сакурай ещё раз улыбнулся своим мыслям и медленно побрёл в сторону автобусной парковки, откуда транспорт должен был отбыть уже через несколько минут.

***

Территория спортивного лагеря оказалась достаточно большой и ухоженной, и уставшие от двухчасовой езды парни заметно оживились, оглядывая её из окон своего автобуса. Сакурай всю дорогу сидел в углу и копался в телефоне, ни с кем не разговаривая, и улыбался чему-то своему, а Фурихата Коки и Коганей Шинджи болтали о жизни, обсуждали учёбу. Кисе всю первую половину пути пытался выгнать Джунпея и занять его место у окна, на что брюнет огрызался и порывался избить назойливого товарища. Благодаря вмешательству Куроко драки удалось избежать, но Кисе надулся и пересел к Химуро. Ребят подвезли к главному гостиничному комплексу на территории лагеря, и омеги обрадованно удивились его роскоши. Выбравшись из автобуса и разобрав свои вещи, они сразу же зашли в шикарный холл здания. Впечатлительный Рёта не переставал издавать своих восхищённых возгласов. — Куроко-ччи, смотри! Тут даже ковры на полу вытканы вручную! Оо, да это же прямо дворец! Как в пятизвёздочном отеле, круто! Офигеть! — Я тоже не ожидал, что Шутоку так сильно потратится на наш отдых, Кисе-кун. Даже не думал, что администрация настолько оценит нашу помощь в принятии самцов… Я удивлён. Конечно, по безэмоциональному лицу Тетсуи, как обычно, было невозможно определить его чувства, но оживлённо блестевшие глаза всё же говорили сами за себя. — Мне даже кажется, что здесь есть какой-то подвох, Кисе-кун… — Верно, — за спинами омежек внезапно послышался чей-то холодный голос, — Добро пожаловать на спортивную базу моего отца, шутоковцы. Перед дверью стоял Акаши Сейдзюро. Он улыбался.