***
– Ммм… Атсуши, который час? – Химуро проснулся от того, что ему в щёку уткнулось нечто мягкое. Он не спешил открывать глаза, лениво жмурясь прозрачному утреннему свету из незашторенного окна. Несмотря на уютную кровать и вполне мирное общение со своим истинным партнёром накануне, сейчас Химуро чувствовал себя невыспавшимся, разбитым и слабым. На него слишком многое навалилось за последнее время… – Атсуши? Парень наконец-то пошевелился. Рука нашарила рядом какой-то непривычный предмет, которого вчера в их с Атсуши постели точно не было. И… Где теперь был сам двухметровый гигант? Омега медленно поднялся с подушки и с глухим стоном головной боли разлепил глаза. На смятых простынях просторной двуспальной кровати лежала большая мягкая игрушка. Плюшевая панда с выразительными глазками-бусинками и аккуратной ниточкой улыбки, с чёрными пятнами на лапах и на боках. В каком-то смысле это было даже мило… Химуро вяло улыбнулся и позвал ещё раз. – Атсуши! Ответа не последовало. Куда мог запропаститься его наивный альфа? В комнате никого не было. Зато на глаза попался клочок бумаги, придавленный к тумбочке наполовину пустым – или наполовину полным, это с какой стороны посмотреть – стаканом воды. «Не беспокойся, Муро-чин, мы уехали на баскетбольный матч в соседний город и вернёмся ночью. Прости, что не сказал раньше, но когда я об этом вспомнил, ты уже спал. Пообнимайся пока с Кумано-чином. Хорошо покушай. Я тебя люблю». Вот как… Значит, у медвежонка было имя, а у Атсуши – баскетбольное соревнование. Химуро выдохнул и снова упал на постель, притягивая к себе пандочку и кусая губы. Интересно, хоть у кого-нибудь с утра бывает ощущение такого радужного всплеска внутренней энергии, заряда бодрости на весь день и желания радоваться жизни? А если этот кто-то – беременный омега, чей двоюродный брат недавно кончил самоубийством, благоверный партнёр уехал на сутки с утра пораньше практически без предупреждения, а до этого ещё и признался, что не очень хочет заводить детей?.. Вот и у Химуро такого ощущения не было. В голове всё крутился вчерашний разговор между ним и Мурасакибарой. Уже ночью парни долго не могли уснуть и спокойно беседовали перед сном. Альфа нежно обнимал своего возлюбленного, а тот прижимался к его груди, тихо произнося фразы и задавая вопросы. – Слушай… Атсуши… А помнишь, ты говорил, что мы заведём малыша после учёбы? Мне вот интересно… – Тебя эта тема так волнует, Муро-чин… Я пока ничего не знаю. Ты для меня важен, я тебя люблю. Беспокоюсь, когда тебя нет рядом. Вот, учёба у тебя сейчас… Ммм… А ребёнок? У меня будет сложная работа, я даже насчёт скорого брака не уверен. Разве мы с тобой не можем оставить наши отношения такими, как сейчас? – Можем… Можем, Атсуши. Омега волновался. Конечно, его альфа был заботливым и надёжным, он мог защитить от любых опасностей или оставить милого медвежонка в постели лишь для того, чтобы Муро-чину не было так одиноко дожидаться его возвращения. Но были и такие качества, как детская наивность, простота, непосредственность… Мурасакибара концентрировался только на том, что его интересовало, напрочь забывая обо всех остальных событиях вокруг себя. Раз – забыл предупредить о совместной поездке в лагерь. Два – забыл предупредить об отъезде на баскетбольный матч. Три… Что, если ребёнок окажется для него непосильной ношей? Тацуя нисколько не сомневался в том, что его возлюбленный искренне не хотел доставлять ему никаких неудобств, а его забывчивость была и правда случайной. Он слишком хорошо знал характер своего немного пофигистичного партнёра, чтобы сомневаться в подобном. Это было так мило и притягательно, это заставляло ещё сильнее влюбляться в Атсуши с каждым совместно проведённым днём и даже часом, а ещё чувствовать за него некоторую приятную ответственность… Мурасакибара был именно таким, каким должен был быть истинный партнёр и любовник Химуро, и в этом судьба не ошиблась. Вот только мог ли альфа с таким уровнем ответственности понести бремя семьи и воспитания детей теперь? Мог ли поддержать беременного омегу, не забывая о своей работе и учёбе? Химуро хотел бы ответить самому себе «да». Хотел бы, чтобы в этом лаконичном утверждении прозвучала его уверенность и гордость за своего самца. Чтобы в голосе не осталось ни тени сомнения. Однако последние разговоры и действия Мурасакибары заставляли сомневаться, и Химуро страдал. Хорошо помнились весьма твёрдые и уверенные слова Атсуши, произнесённые им вчера вечером… И не то чтобы в них совсем не было смысла или они были нерациональны. Мурасакибара действительно знал, о чём говорил в тот момент, это было справедливо и логично. В ином случае Тацуя и сам бы не стал заводить детей прежде окончания университета, поэтому позиция партнёра была крайне понятной и близкой ему самому. Но теперь пути назад не было, и парень абсолютно не знал, как ему поступить. Одно было ясно: ничего говорить своему самцу сейчас он ещё не собирался. – Всё будет хорошо, малыш. Если что… Я и сам тебя выращу и поставлю на ноги. Не бойся, мой хороший, – прошептал Тацуя, опять устраиваясь на кровати и поглаживая свой пока что ещё совсем плоский животик.***
Ночью Фурихата Коки видел во сне какие-то странные образы. Обрывки видений, окрашенных ало-золотым и пронизывавших его холодные пальцы странно-неуверенным безотчётным страхом и опасением. Видения заставляли внезапно вздрагивать, сжимать кулаки и тут же успокаиваться, чувствовать исходившее от этого красного цвета уютное тепло и уверенность. В ощущениях разобраться не получалось от слова «совсем», и в конце концов омежка совершенно запутался между понятиями «полёт» и «падение», которые в равной степени подходили к его непонятному состоянию… Было странно, страшно и приятно одновременно, и наутро Фурихата проснулся абсолютно растерянным и озадаченным. Первым, что бросилось в глаза, оказались цветы на прикроватной тумбочке. Большой букет белых хризантем, свежих и очень нежных, с тонкими лепестками и немного терпким приятным запахом. А ещё сложенная вчетверо записка. Фурихата помотал головой, убедился, что это ему это не чудилось, и аккуратно взял в руки идеально ровную бумажку с фамильным гербом в нижнем углу. – Ну и ну… Не слышал, чтобы кто-нибудь входил в нашу комнату, пока я спал, – недоумённо пробормотал он, слегка хмурясь и наклоняя голову, – У меня же обычно такой чуткий сон… «Коки, эти цветы для тебя. В мои планы на отдых входил баскетбольный матч для альф, на который я записал и школьную команду от Кайджо. Мы вернёмся с победой не позже завтрашнего утра. Надеюсь на твоё понимание». А снизу, чернилами другого цвета – видно, сделанная немного позже и будто бы в спешке, – была приписка: «Извини, что не предупредил заранее. Удачного дня, Коки. Надеюсь, тебе понравились цветы, я не был уверен, какие для тебя выбрать». Подписи не было. Однако Фурихата ясно узнал на бумаге твёрдый и угловатый почерк Акаши Сейдзюро, так часто заставлявшего его читать свои планирования и записи ещё в университете Шутоку. Омежка провёл по записке подушечками пальцев, прогладил места загибов и задумался. Подаренные ему цветы были безупречно чистыми и прекрасными – идеальными, как, впрочем, и всё, что окружало Императора в жизни. Идеальное для его целей, естественно – отличной учёбы и ведения бизнеса, представительной внешней оболочки и упорядоченного, гармоничного внутреннего мира. Самому Коки такое существование не подходило и не нравилось, оно его стесняло и выводило из зоны комфорта. Но собственническая метка на плече уже делала его личным омегой Акаши, и попытки отказаться от этого привели в результате только к новой встрече. Хотя, теперь всё было немного иначе. Император изменил своё поведение… Ведь в его душе тоже происходила какая-то борьба, верно? Иначе бы он не опустился до просьбы перед омегой, не сделал бы этой спешной приписки в конце. Не продолжил бы изменять своей собственной идеальности ради такого самого-обычного-бесполезного-для-бизнеса-и-жизни-банального-старшекурсника-с-кучей-недостатков, Фурихаты Коки. Даже несмотря на факт истинности. Потому что, ну разве такой влиятельный самец, как он, не мог подчинить слабого омежку силой? Заставить его стать послушным супругом, родить наследников? Так? Акаши всё это мог легко устроить, не нарушая идеальности собственного существования. А между тем, он вёл себя по-другому: дарил цветы… И извинялся. А ведь и сам Коки, если быть честным с самим собой до конца, тоже уже не был уверен в том, что в его душе по отношению к холодному и опасному самцу постоянно ощущался лишь один только страх. Конечно, преодолеть привязавшееся чувство так быстро было невозможно, но в последнее время... Так непонятно, волнительно… и смущающе... Фурихата всё ещё видел вчерашнюю улыбку своего истинного и одновременно мягкий, а вместе с тем и гипнотизирующе-непреклонный взгляд гетерохромных глаз. Осторожные касания к его волосам. И просьбу, просьбу об одолжении: «дай мне второй шанс. Коки… Пожалуйста». Метка на шее приятно заныла. Это было совсем не больно – Фурихата впервые подумал о Сейдзюро не как о своём мучителе, не как о подавителе его воли и желаний. Он вдохнул полной грудью и прикоснулся к аккуратным лепесткам хризантем, будто бы отвечая Акаши, или, вернее, объясняясь даже самому себе. – Я попробую пойти навстречу, если он этого хочет. Хотя нет… Я и сам теперь этого хочу. Вот так будет правильней. Несколько минут Фурихата просидел на своей постели в тишине, задумчиво улыбаясь и витая мыслями где-то очень далеко от спортивной базы и дома отдыха семьи Акаши, от разливавшегося по комнате немного резкого осеннего солнечного света и от самой этой комнаты в том числе. Внезапно его заставил очнуться громкий вскрик товарища на соседней кровати. Ещё недавно спокойно дремавший, Коганей Шинджи испуганно сжался и задрожал, его дыхание участилось, стало прерывистым и тяжёлым. Такое случалось время от времени, а в последние дни даже чаще обычного – Коганею снились плохие сны, связанные с его прошлым… Ночные кошмары мучили парнишку с периодичностью примерно раз в несколько недель. Он вновь и вновь переживал боль от ухода своего бывшего возлюбленного. Точнее, сам тот альфа уже совсем не вспоминался, но вот ощущения собственной ненужности… Его покинули, он одинок... И хотя впоследствии жизнь заметно наладилась, полоса депрессий отступила, появились новые друзья-омеги и новый университет, в подсознании Коганея Шинджи старые чувства всё ещё жили. Днём парень всегда старался находиться в центре событий, много общался со сверстниками-омегами, но вот ночью… Он боялся, что его оставят снова. Он боялся одиночества. Его страх нужно было называть полным именем. Нужно было думать о нём вслух, потому что иначе – иначе удушливые эмоции брали верх тихо и незаметно, заставляя страдать и медленно погибать в собственных воспоминаниях. – Я боюсь оставаться один, – со слезами на глазах признавался Коганей Сакураю и Фурихате в первый день своего проживания в Шутоку, когда руководство выделило ему отдельную комнату, а он, трясясь и кутаясь в плед, пришёл к на тот момент ещё единственным новым друзьям по колледжу в два часа утра. – Я не могу спать в одиночестве. Не могу захлопнуть дверь, погасить свет, закрыть глаза. Мне кажется, что больше никто никогда обо мне не вспомнит. С тех пор трём шатенам выделили единственную большую комнату для омег в общежитии, а Фурихата Коки и Сакурай Рё никогда не оставляли Коганея одного ночью. В спортивном лагере Акаши спальни были рассчитаны только на двух или на одного человека, и поэтому тут Шинджи поселился только с Фурихатой. Но даже находясь рядом с друзьями, иногда он снова переживал свой навязчивый ночной кошмар. Так случилось и сегодня. Едва услышав вскрик своего товарища, Коки подскочил и бросился к соседней кровати. – Эй, эй, Шинджи! Просыпайся! Когда напуганный омежка распахнул глаза, Фурихата взял его руку в свою и ободряюще улыбнулся. – Я с тобой. Я рядом… – Хорошо… Коганей Шинджи окончательно стряхнул с себя остатки видения и кивнул другу. На сердце всё-таки было немного тяжело, а в голове почему-то опять всплыл образ Ринноске Митобе: как бы хотелось, чтобы теперь именно он был рядом! … Хотя нет. Это глупости. Они просто друзья, и вообще, с альфами сближаться опасно. Даже если они такие… Такие… Такие, как Митобе. – Мне снова приснился кошмар, так что теперь наверняка будет болеть голова. Слушай… Ведь альфы уехали, верно? Я об этом слышал вчера. Мы могли бы немного развеяться. Если ты не против. Коки против не был. Ему хотелось поддержать друга и выбраться из пропахшей страхами и сомнениями – его собственными и чужими – спальни. – Пойдём в онсен? – Лучше на речку. Тут прямо за территорией базы есть одна, мы её пересекали по дороге. Должно быть весело! – Уверен, что это не опасно? – Ну… Да? Мы возьмём с собой и остальных, кто захочет! Погуляем днём… Коганей улыбнулся своей забавной кошачьей улыбкой и прищурился. Фурихата приподнял брови и кивнул. – Идёт!***
В два часа дня на парковой дорожке собрались четверо омег, захвативших с собой тёплую одежду, еду, пледы и термосы с горячим чаем. Это были Коганей Шинджи, Сакурай Рё, Фурихата Коки и Химуро Тацуя. Ребята посвятили в свой замысел и других, но по разным причинам те не смогли или не пожелали к ним присоединиться. Кисе и Такао, оба в прекрасном расположении духа (перемену последнего обрадованные друзья не могли не заметить) ещё после завтрака заперлись в одной комнате и что-то увлечённо обсуждали, Хьюга Джунпей напросился на кухню спортивной базы, вызвавшись помочь поварам с ужином и заодно потренироваться в своём профильном искусстве («о боже мой нет», – подумали знакомые с парнем омеги, – «они в нём скоро разочаруются»), а Куроко… Куроко по своему обыкновению куда-то запропастился с раннего утра вместе с щенком Нигоу, так что пригласить его на речку вместе с собой просто не представилось возможности. Спустя примерно двадцать минут друзья были уже за территорией спортивного комплекса. Лёгкий морозец румянил щёки, но это даже бодрило. Речка, ещё не вставшая полностью, весело блестела между невысоких крутых берегов, а ноябрьское солнце светило на удивление ярко. – Как же хорошо! Хотелось бы тут остаться подольше, да? А, ой, извините, – Сакурай застенчиво улыбнулся и поёжился в своей толстовке. Она была ему велика, и у его товарищей возникали сомнения по поводу того, что заимствована она была нигде иначе как в гардеробе какого-то конкретного альфы, а именно Вакамацу Коске. Тем не менее ребята молчали, чтобы не смущать паренька ещё сильнее. Тот лучился тихим счастьем и как будто бы извинялся за это немного растерянным выражением своих огромных карих глаз. – Тебе везёт, – всё же выдохнул Фурихата, поддержанный молчаливым согласием Коганея и вздохом Химуро, – никаких проблем с самцом, никаких страшных историй в прошлом и никаких меток. Ты свободен, и тобой управляют лишь чувства! – Простите! Простите, я не… Простите. Но ведь у вас у всех тоже всё будет в порядке, да? Фури, ты вчера говорил со своим А…акаши, – в этом месте голос пугливого омеги немного дрогнул, – И всё прошло относительно гладко… По крайней мере, ты так выглядишь. Прости, если… – Ты прав, но я ещё не уверен… Что он будет со мной искренним. Он пугает. И можешь не извиняться. – Да ты-то вообще очень смелый, раз можешь с ним общаться и даже спорить! – в разговор вмешался Коганей Шинджи, а потом оглянулся на Химуро и продолжил, – Тацуя, а скажи… Каково это, когда истинный тебя любит? Вы же с Мурасакибарой в таких хороших отношениях! Химуро счастливо улыбнулся, а потом внезапно погрустнел, положив руку на свой живот. – Знаете… Это было самое чудесное, что со мной когда-либо случалось. – Было?.. – Не… Я хотел вам сказать, посоветоваться. Кисе и Такао уже знают. То есть, я люблю Атсуши, и он меня тоже, но… У меня будет ребёнок, о котором он пока что не подозревает. Атсуши говорил, что не хочет формировать семью… В ближайшее время. И у меня есть причины скрывать от него это, в общем, и аборт я тоже не хочу… не говорите никому… Что мне делать?.. мало ли, – речь вышла сбивчивой и запутанной, но ребята его поняли. Несколько минут длилось молчание, а потом Фурихата, достав из своей сумки термос и пластиковые стаканчики, разлил всем чай. – Вот как… Химуро, я не знал. Если тебе будет легче, можешь с нами делиться абсолютно всем. И вообще… Мы сохраним твой секрет и постараемся помочь. – Вот именно! Я не психолог, конечно, прости, извини, мне очень жаль… Просто друг… Прости, ну, только это же твой выбор – оставлять ребёнка… Пока можешь носить свободную одежду, чтобы скрывать живот… Когда расти будет… Ну ты понял. Прости! А так, я всё же думаю, твой альфа тебя поймёт, если всё ему расскажешь. Извини. – Может быть. Но я не стану его пока посвящать в это. Мне сложно… Спасибо, всё равно. Омега слабо улыбнулся, и его друзья – кто взглядом, а кто лёгким объятием – попытались его приободрить. – Можешь нам доверять. Мы будем рядом. Обязательно. – Конечно. Спустя какое-то время неприятный осадок от разговора совершенно растворился в незатейливых разговорах и смехе четырёх верных друзей. Юноши, забыв обо всех заботах, шутили и обсуждали учёбу, знакомых, школьные анекдоты. Даже Химуро поддался общему настроению. Сыграли в города, расстелили плед, устроили небольшой пикничок и погрелись, прижавшись друг к другу в тесном дружеском кружке. Коганей с Сакураем устроили салки, а Химуро пересказал Фурихате сюжет какого-то недавно просмотренного им американского сериала – довольно-таки интересного, между прочим. Скучно не было! Четыре часа пролетели почти незаметно… Погода всячески располагала к весёлому времяпрепровождению: было необычайно хорошо даже несмотря на тонкую корочку инея, протянувшуюся по пока ещё зелёной траве, и наступавшие позднеосенние холода. Лужайка, обрывавшаяся почти отвесным глинистым склоном, спускавшимся к речке, под негреющим солнцем выглядела яркой, чистой… Сакурай, заливаясь радостным смехом, отпрыгнул назад, к невысокому обрыву, когда Шинджи с загадочной улыбкой протянул руку к его стаканчику с чаем. – Мой закончился… – Хей! Ну уж нет, это не… Внезапно на подмёрзшей траве его ноги разъехались, и Рё, пытаясь притормозить скольжение, судорожно взмахнул руками. От этого равновесие покинуло его окончательно, и, пытаясь ухватиться руками за траву и обдирая колени, омега быстро скатился по речному берегу, плюхнувшись прямо в осеннюю стылую воду. Парни испуганно охнули. Тихонько пискнув, Фурихата мгновенно подбежал к краю и протянул Сакураю руку, за которую тот ухватился не сразу. Он молчал и только слегка подрагивал – кажется, от шока, от удивления и от холода реки вместе взятых. Когда его вытащили, оказалось, что Сакурай Рё умудрился намочить свою одежду примерно до пояса. Джинсы были продраны, а коленки кровоточили, хотя и не сильно. – Я… Извините… – Сейчас не время, Сакурай! Ты должен скорее переодеться и обработать царапины! – Фурихата суетился вокруг своего друга, укутывая того в плед, в то время как Химуро спешно собирал сумку. – Чёрт… Вообще, это же всё из-за моей идеи пойти на реку, – весёлого настроения у всех омег как ни бывало. Коганей закусил губу, а потом быстро стянул с себя ветровку и футболку. Через секунду верхняя одежда уже была снова на нём, надетая на голое тело, а футболка протягивалась продрогшему Сакураю. – Переоденься. Сейчас эта толстовка никуда не годится, и если штаны ты сменить не можешь, то нужно хотя бы озаботиться сухим верхом. Быстро! Парни помогли другу переодеться, и теперь дело оставалось за малым: нужно было как можно скорее возвращаться на базу… … Куда от реки было около двадцати минут ходьбы по живописным лесным тропинкам и пересечённой местности. – Простите… Я такой неуклюжий, – было видно, что Рё чувствовал себя невыносимо виноватым, – Я… Кажется, я ещё и подвернул ногу… Ай! Парнишка попытался сделать шаг и чуть не упал, скривившись от боли. Его губы дрожали, волосы растрепались. На самом деле сейчас было холодно, ссадины горели, но беспокоить этим итак переволновавшихся из-за него товарищей Сакурай не мог. Тем более, беременному Химуро лучше было вообще не переживать… Он был готов расплакаться. – Простите… Испортил всем отдых, и вообще… Теперь ещё вам меня тащить… Извините! Мягко улыбнувшись, Тацуя приобнял друга за плечи, а Коганей и Фурихата поддержали его за талию. – Ты же сам говорил, что мы все можем друг на друга положиться. Не вини себя, Сакурай. Всё будет в порядке, если мы доберёмся до отеля. Пошли.***
На автомобильной парковке базы спорта и отдыха семьи Акаши остановился автобус. Дело приближалось к вечеру, но солнце ещё продолжало светить с холодного ноябрьского небосклона. Было около семи часов пополудни. Усталые альфы, тихо переговариваясь, по очереди покинули транспорт. Им удалось вернуться намного раньше, чем они предполагали: баскетбольный матч, в котором они должны были участвовать, был перенесён на утреннее время. Выехавшие заранее благодаря предусмотрительности своего товарища… хотя, скорее, лидера, Акаши Сейдзюро, они прибыли вовремя, сыграли успешно и в результате смогли обойти соперников на двадцать одно очко по финальному счёту. В сборной Кайджо участвовали достаточно профессиональные игроки, увлекавшиеся баскетболом, хотя и не ставившие его выше учёбы в своей повседневной жизни: Теппей, Мидорима, Аомине, Мурасакибара… Последний был особенно ценным из-за выдающегося даже среди самцов роста. Один только Акаши, также входивший в стартовый состав сегодняшнего матча, был полностью серьёзен: его поступки и победы были идеальны всегда, и он никому бы не позволил превзойти себя даже в простой игре. Тем более в такой, как баскетбол, которым он занимался ещё со времён младшей школы. Не то чтобы юноша собирался стать профессионалом, нет. Просто абсолютным. Во всём. Другие самцы, ездившие в соседний город – Кагами, Вакамацу, – были тоже довольно хорошими игроками. В их колледже баскетбольный клуб в принципе был силён, и поэтому большинство его членов, даже не отдавая спортивным тренировкам абсолютно всё своё время, могли на равных сражаться со многими противниками из других городов и даже стран. Стоило бы упомянуть и выдающиеся личные физические данные игроков… Они, как и многие другие не участвовавшие ранее в программе обмена с Шутоку и не поехавшие на базу Акаши кайджовцы, являлись членами клуба, и поэтому было неудивительно, что сегодня их команда смогла победить. К слову говоря, Митобе Ринноске баскетболистом не являлся, но в этот раз его попросили присутствовать на матче в качестве менеджера команды, и поэтому остаться в отеле он также не смог. Поправив на плече ремень спортивной сумки и перебросившись с Аомине Дайки парой уже привычных сухих подколов, Кагами повернулся в ведущей ко входу в здание дорожке и присвистнул. – Ой, оой. Там разве не наши знакомые из Шутоку ковыляют? Твой омега, между прочим, тоже, Акаши! Ребята действительно в этот момент появились на подъездной дороге спортивной базы. Весь путь занял примерно полчаса… В лесу телефонная связь не ловилась, и омегам не оставалось ничего лучшего, кроме как самим тащиться в сторону отеля. Пострадавший Сакурай почти не разговаривал, передвигал ноги машинально и дрожал в своей мокрой одежде. Идти ему помогали поочерёдно: подвёрнутая нога очень затрудняла передвижение… Тем не менее, спешили, насколько это было возможно. Вслед за Сейдзюро к омегам обернулись и остальные альфы. – Сакурай! Рё! – Вакамацу почти бегом бросился к четырём юношам, заметив состояние своего возлюбленного. – Что с ним?! Акаши, Мурасакибара и другие подошли следом. Митобе остановился за спинами товарищей, обеспокоенно глядя на очевидно утомлённого и тоже немного продрогшего Коганея. Коске поддержал Сакурая и выслушал краткий рассказ Фурихаты Коки о произошедшем. Пострадавший парнишка, казалось, был уже почти на грани обморока. Альфа поднял его на руки и быстро пошёл в сторону входа в отель. – Я позабочусь о нём, это моя специальность, – бросил он напоследок, – Не беспокойтесь. Слишком огорчённый сегодняшним происшествием на речке и уставший на обратном пути, Фурихата обессиленно опустился на корточки. Самцы уже начинали расходиться: Атсуши взял Химуро за руку и повёл за собой в их общую комнату, Ринноске кивнул Рё и отошёл в сторону, Аомине Дайки бросился к гостиничному корпусу с твёрдой намеренностью как можно скорее найти любимого течного омежку… Скоро так и не двинувшийся с места Коки остался один. Он тяжело вздохнул, перебирая в памяти недавние события, и обхватил себя за колени. Внезапно перед его глазами показались чьи-то ноги. Этот кто-то подошёл абсолютно бесшумно и остановился возле сидевшего Фурихаты. Вздрогнувший от неожиданности омега быстро поднял голову. Снизу-вверх – он смотрел прямо в глаза своего самца, Императора Акаши Сейдзюро. Паренёк вздрогнул, порываясь подняться и поприветствовать требовательного юношу по всем правилам этикета – тот всё ещё вызывал неприятно пробегавший по позвоночнику страх только одним своим присутствием, при Акаши нельзя было ни в чём ошибаться, – но альфа лишь мотнул головой и присел на корточки рядом. Сейдзюро ничего не говорил, а просто рассматривал Фурихату, даже не пытаясь своим взглядом удерживать его взгляд, как он это делал ранее. Казалось, что Акаши о чём-то размышлял… Смотрел задумчиво, без тени улыбки… И без выражения властного превосходства на лице. Спокойно, и, возможно… Будто прося ему довериться? – Акаши… – омега буквально выдохнул своё тихое обращение. Было немного неуютно, и чтобы сказать хоть что-нибудь, он спросил, – Акаши… Как прошёл матч? Сейдзюро как будто бы очнулся, немного встряхнул головой и быстро поднялся на ноги, протягивая руку своему омеге. Тот немного помедлил, а потом робко и осторожно коснулся чужих прохладных пальцев. Те крепко перехватили его запястье, потянули наверх. – Всё в порядке. Естественно, моя команда победила, Коки. Это было бесспорно с самого начала. Ты сомневался? – О, нет, конечно нет… Ты всегда берёшь то, что тебе нужно, так? До сих пор крепко сжимавший его ладонь, Император немного ослабил хватку и покачал головой, не отвечая. Последнее касание, перед тем, как он окончательно отпустил паренька, было совсем лёгким и очень мягким – Фурихата опять вздрогнул от неожиданности и ещё от чего-то, какого-то сложного и трудноопределяемого чувства. Это было так непохоже на всё то, что происходило между ними ранее… Так… надёжно. – Ты устал, Коки? – возможно, Фурихате это только казалось, но в том, как самец произносил его имя теперь, было что-то особенное. Что-то другое. А может быть, поменялось главным образом отношение самого паренька к своему истинному? Но Акаши и правда вёл себя иначе. Какие у него были причины? Какая мотивация так поступать? Какой повод? Если просто попытка привязать к себе и сделать-таки послушным и правильным мужем, то… Нет. Или…? Фурихата как будто бы ходил по тонкому лезвию ножа, рискуя упасть и разбиться насмерть при первом же своём неверном шаге. Возможно, это было неправильно, это было подстроено безэмоционально-холодным самцом заранее, выткано узором его абсолютной и непогрешимой воли одним чётким планом по пленению омежьего сердца и тела, но… Менялся ведь и сам Фурихата Коки тоже. Ранее он бы никогда не ответил Акаши что-то наподобие «да, устал» или «это правда, я не очень хорошо себя чувствую», потому что – конечно же – от него ожидали совсем других слов. Слов, подобавших будущему мужу Сейдзюро. «Нет, я всегда готов к работе, на сегодня было что-то запланировано?» – срывающимся голосом. Или «я вовсе не устал, ещё рано» – дрожа от испуга. Несмотря ни на какие доводы разума, теперь его сердце говорило, что можно было сказать Акаши Сейдзюро правду. Его должны были понять. – Я… И правда немного устал, Акаши. Совсем чуть-чуть. Прости. – Верно, Коки. Но можешь не волноваться, Коске разберётся с твоим другом. Сейчас… иди в свою спальню и отдохни. Я встречу тебя завтра утром в гостиничном холле. И позаботься о своём здоровье, Коки. Слова прозвучали неожиданно тепло и действительно понимающе, и Фурихата им поверил. В этом отношении Императора к нему… В нём однозначно было что-то приятное. Иначе отчего же так громко стукнуло его сердце, а к ушам прилило тепло, когда Сейдзюро слегка кивнул ему и взглянул в глаза напоследок? Ранее пугавший взгляд заставлял странно волноваться. И не то чтобы Фурихате это нравилось. Или нравилось, всё же? Как же всё было страшно и сложно. Только одно парень сейчас мог сказать наверняка. В комнате его ждал красивый белый букет хризантем, который не должен был засохнуть. Нужно было сменить воду в графине. И конечно же, абсолютно точно, со стопроцентной уверенностью Фурихата мог сказать, что дело было абсолютно не в том, что цветы были подарены ему Акаши. Совсем нет. Вовсе нет. Абсолютно. Наверное, нет.***
Сакурай Рё смутно помнил, как Вакамацу принёс его в свою комнату, усадил на широкую двуспальную кровать, раздел до белья и обработал царапины на коленях. Сознание начало проясняться, лишь когда альфа начал растирать его тело какой-то специально извлечённой из походной аптечки мазью – разогревающей, кажется. – Ко… ске, – Рё и сам не ожидал, что его голос прозвучит настолько слабо и жалко, – Ты… – Тише, тише. Ну тебя и угораздило упасть в холодную воду осенью… Наверняка уже простудился. Скоро может подняться температура, тебе нужно будет поспать. – Здесь? Извини, я наверняка… – парень кашлянул, – буду мешать… Прости… Альфа на секунду прекратил своё занятие и строго заглянул в глаза своего возлюбленного. – Я будущий врач. И ни за что не оставлю без присмотра больного, который к тому же является моим парнем. Широкие ладони Вакамацу снова прошлись по плечам Сакурая, и тот слабо улыбнулся. – Прости… Вакамацу Коске касался его кожи нежно и осторожно. Наверное, Сакурай мог бы смутиться, но, – может он и правда был слишком ослаблен из-за сегодняшнего приключения, может ещё что-нибудь, – вся ситуация сейчас казалась ему донельзя правильной и естественной, а заботливому самцу хотелось доверять… Между тем тот закончил растирать его тело, укутал за неимением другой тёплой одежды под рукой в одну из своих рубашек и накинул на плечи одеяло. – Ох… Подожди, твой товарищ говорил, что ты подвернул ногу? Рё виновато опустил голову. – Я наложу повязку, так боль при ходьбе уменьшится. – Спасибо, Коске, – омежка доверчиво взглянул на своего парня, который по всем правилам необходимой медицинской помощи сейчас собирался закрепить на его ступне эластичный бинт, – Ты действительно хорошо знаешь, что делать в таких ситуациях… И-извини! Вакамацу только кивнул. Он плавно опустился на колени перед сидевшим на краю кровати Сакураем, провёл ладонью по его тонкой голени и слегка нажал на какую-то точку за остро торчавшей косточкой. Омега резко охнул и дёрнулся. Снова кивнув самому себе, самец так же молча зафиксировал на ступне парнишки бинт, а потом собрал аптечку и отодвинул её в сторону. Рё смотрел на своего альфу сверху вниз – тот продолжал сидеть на полу... Через секунду Вакамацу снова коснулся его ноги – положил широкую тёплую ладонь на колено и осторожно погладил, обходя царапины. – Ох… Так глупо получилось с моими травмами, да? Извини, я не хотел… Коске не стал ничего отвечать. Молча пробежал пальцами вдоль всей голени к лодыжке и слегка провёл над краем тугой повязки, пощекотал нежную, натянутую, как пергамент, кожу, двумя ладонями легко обхватил ногу и вернулся обратно к колену. Затем, тихо выдохнув, не поднимая головы и не прекращая своих действий, альфа нырнул указательными пальцами под коленную ямку и мягко надавил, поглаживая. Услышав виноватый полувздох-полувсхлип Рё, он моментально отступил и собирался уже отстраниться, но Сакурай поймал его за запястья и вернул руки на исходную позицию. Вакамацу запрокинул голову и встретился взглядом с омежкой: тот нерешительно улыбнулся и погладил лежавшие на его колене ладони. – Коске… – Ты мне нравишься, – честно высказал свои мысли не сумевший сдержать ответной улыбки самец, – Очень. – Коске… А можно… Ты меня поцелуешь? Сакурай сам медленно наклонился к своему возлюбленному, зарываясь своими тонкими хрупкими пальчиками в его короткие светлые волосы «ёжиком» и немного краснея. Второй поцелуй… Каким он должен был получится? Длинно и тягуче, с ноткой усталости и волнения, но со счастливой удовлетворённостью от финала сегодняшнего полного разнообразными событиями дня, губами к губам, сплетениями языков, плавные и осторожные, абсолютно невинные и нежные движения. Вакамацу целовал Рё, продолжая немного поглаживать его колени, – уже оба, – а парнишка перебирал его колючие волосы, податливо жмурясь. В комнате было так тихо и спокойно… Лишь через минуту юноши отстранились друг от друга с влажным причмокиванием: Сакурай смущённо улыбнулся, а Коске пересел на кровать и приобнял его за плечи. – Ты не будешь против, если мы оба переночуем в моей постели? Конечно же, никаких приставаний, обещаю. – Я совсем не против! В смысле, прости… Я тебе доверяю. – И вот за что ты опять извиняешься, Рё… Спокойной ночи. Отдыхай. Ложись пораньше, ты сегодня устал. – Угу, – Сакурай кивнул, – Хорошо, Коске.***
«Ты волнуешься за друга», – Митобе даже не спрашивал, он утверждал. После того, как Коске забрал почти бесчувственного Рё из парка, Ринноске аккуратно притронулся к плечу направлявшегося в сторону жилого корпуса Коганея Шинджи и завязал с ним очередной безмолвный разговор. Они по-нормальному не общались ещё со времён прощания в стенах Шутоку, и всё это время Митобе чувствовал себя немного не в своей тарелке. Ему как будто не хватало чего-то очень важного, а пустота от казалось бы уже почти забытой утраты возлюбленного в сердце была намного острее, чем раньше… Только теперь Митобе казалось… нет, он был уверен, он знал это, чувствовал это, его душа жаждала общества другого. Ему отчаянно не хватало забавного милого омежки-переводчика, маленького шатена с кошачьей улыбкой и затаённой грустью в глазах, которую тот так старательно прятал от всего мира, даже не подозревая о том, что одному весьма неразговорчивому, но внимательному самцу всё же удалось её увидеть и разгадать. – Да, но знаешь, я уверен, что с ним всё будет хорошо. О… Ты хочешь поболтать? Я не против, в общем-то! Да… Думаю, что мы можем посидеть в твоей комнате, я же живу с Фурихатой. Пойдём? Сейчас, впрочем, Коганей оживился и развеселился достаточно быстро. Он и правда верил в лучшее, желал Сакураю только добра и знал, что его заботливый парень сделает всё правильно, аккуратно, профессионально – не зря же Вакамацу учился на доктора. А если Митобе, его собственный друг, с которым они вместе проходили практику и относительно давно не виделись, по которому Шинджи к тому же сильно скучал («не только как по приятелю», – услужливо подбрасывало печальные мысли сознание), теперь хотел о чём-то поговорить, то это было легко устроить! Коганей был даже рад, что сейчас самец завязал с ним беседу, если честно… Он и сам хотел сделать так раньше, ещё вчера, но удачный момент никак не подходил, а надоедать Ринноске не хотелось – это казалось невежливым и отчего-то смущало. Да и, в общем-то, не от «чего-то» неизвестного, а от вполне конкретной влюблённости… Но это не должно было иметь значения. Как партнёр, Шинджи уже всё равно никому нужен не был. Точно не с меткой. Как друг – может быть. Иметь Ринноске хотя бы как друга было намного легче, чем не иметь вообще. Коганей это понял за последние дни после расставания в омежьем колледже. Когда дружба и доверие к самцу переросли в нечто большее? Он не знал. Он не боялся своих чувств, нет, но зато отчётливо понимал, что взаимности такой, как он, не получит уже никогда и ни от кого. Влюблённость была неуместна и глупа, её наверняка можно было просто пережить, не встречаясь с молчаливым альфой и попытавшись про него забыть, но такой выход отчего-то казался неправильным. Рядом с Митобе парень ощущал себя лучше, просто намного лучше, вот и всё. Спокойнее, надёжнее, увереннее. Когда они общались в Шутоку, Коганей перестал ночами просыпаться в холодном поту и пугаться тишины, одиночества в комнате, перестал вскрикивать от запертого внутри себя давнего страха, – когда альфа уехал, ночные приступы возобновились и стали даже чаще. Рядом с Митобе не обязательно нужно было думать о любви, Шинджи хватало и той чистой и светлой дружбы, какая была между ним и самцом теперь. Просто… Хотелось находиться рядом, не усложняя всё односторонними романтическими терзаниями и желаниями в адрес Митобе. Тот должен был стать счастливым, а Коганей должен был стать его верным другом. Наверное, сам Митобе тоже одобрил бы данный план: он явно доверял омеге-переводчику, он «открылся» только ему, позволил узнать и поговорить с собой… А обманывать его доверие Шинджи однозначно не хотел. В отельном номере Митобе было очень тепло и уютно. Ещё на входе самец разделся и взглядом предложил скинуть верхнюю одежду своему товарищу, который замялся, немного отводя взгляд и кусая губы. – Ой, слушай… Я только сейчас это вспомнил, но… Мне нужно переодеться, ладно? Я отдал свою кофту Сакураю, ему нужна была сухая одежда… сейчас быстро сбегаю в свою комнату, и… Самец покачал головой, видимо не желая отпускать омежку в другую часть гостиничного корпуса надолго. Он подошёл к шкафу, достал с одной из полок свою тёмную футболку и кинул её прямо в руки немного удивившегося парня, который пожал плечами и слегка приподнял в милой полуулыбке уголки своих по-кошачьи изогнутых губ. «Можешь воспользоваться уборной», – взглядом показал направление Митобе. – Если тебя это не затруднит… Спасибо! Уже спустя полчаса два друга сидели на ковре перед кроватью и общались. Точнее, говорил только омега, – Митобе видел, что у того сейчас было хорошее настроение, и, прикрыв глаза, просто внимал каким-то рассказываемым им незатейливым историям, наслаждаясь моментом. Ему вообще нравилось слушать этот почти детский восторженный голос Шинджи, такой мягкий и красивый… Сам альфа не произносил ни слова уже очень давно. Если быть точнее – со времён той автомобильной катастрофы, когда не стало его возлюбленного. Когда Ринноске охрип от слёз, когда он кричал в небо, проклинал несправедливую судьбу, обвинял мироздание, долго не мог успокоиться, а потом заболел, пролежал несколько недель в постели, ни с кем не разговаривая… После этого он, итак всегда бывший немного скрытным и позволивший себя «прочесть» лишь однажды, окончательно замкнулся и закрылся от внешнего мира. Перестал доверять ему. И теперь – теперь встретил Коганея Шинджи, ставшего для него кем-то особенным, надёжным и верным. Возможно, лучшим другом. Возможно, кем-нибудь ещё… Альфа спокойно улыбнулся и посмотрел на Коганея. Тот заметил, – наблюдательный, как и всегда; Митобе даже удивлялся, как этот парень научился понимать его так, как не понимал ещё никто даже когда он разговаривал, как не понимал даже тот омега, тот, которому он открыл своё сердце несколько лет назад и с которым погибли его эмоции. Этот же парнишка… Он был чудесен. Самый лучший, единственный. Внешность… Ничего, казалось бы, особенного. Самое обычное лицо, самая обычная фигура, ничем не выдающееся тело, неяркий запах. Но лучистые карие глаза буквально светились добротой, задорная улыбка располагала к общению, да и весь Шинджи был такой родной, такой близкий… В вырезе немного великоватой ему футболки Митобе – он смотрелся в ней отлично, как казалось самцу, между прочим, – были видны трогательно выступавшие косточки тонких ключиц… Внезапно Ринноске подался вперёд и нахмурился. Коганей замолчал, испугавшись сам не зная чего, и попытался угадать во взгляде самца причину такой перемены, но сейчас тот не стал вступать в разговор. Медленно коснулся шеи вздрогнувшего омеги, провёл пальцем вниз и остановился возле старого рваного шрама на плече, открывшегося под съехавшим воротником одежды. Это была чужая метка. Следы от зубов другого альфы. Кого-то. Кого-то, кого Шинджи уже любил? Сердце Митобе пропустило удар, а омега охнул и попытался закрыть метку рукой, хотя было поздно. У него задрожали губы, а лицо внезапно переменило выражение с беззаботного и весёлого на очевидно напряжённое. Конечно, Коганей давно решил для себя вопрос о романтике и отношениях, но позволить уже любимому самцу увидеть его прошлое… Узнать правду, возможно, дать повод себя отвергнуть из презрения… Омега, которого бросил пометивший его альфа – это являлось клеймом на всю жизнь, постыдным и отвратительным. Митобе не должен был узнать о нём… По крайней мере так скоро, когда необходимое общение лишь становилось привычным. Самец легонько встряхнул застывшего юношу, возвращая того к реальности и обеспокоенно вглядываясь в его лицо. В глазах читался немой вопрос обо всём сразу, но ладонь лежала на плече уверенно и надёжно. Теперь… Что было делать теперь? Как объясниться? Солгать? Когда правды было уже не скрыть... А врать Митобе… было жутко неправильно и больно. Шинджи глубоко вздохнул, пытаясь унять бившееся слишком часто шальное сердце, и напрягся. Обычно его невозможно было застать без милой улыбки, наивно-детской жизнерадостности на весёлом личике, по крайней мере на публике, – а теперь парень был подавлен, затаённый страх в его глазах показался во всей своей полноте, ощутимо разлился по телу… Только под крепко сжимавшей его плечо рукой Ринноске оставался подававший надежду клочок спокойствия. Это было абсурдно, но свои чувства в тот момент Коганей осознавал именно так. Омега собрался с духом и начал рассказывать. А потом уже… будь что будет. – Я не хочу тебя просить мне ничего обещать, Митобе, ладно? Просто я бы хотел, чтобы… чтобы это не помешало нашей с тобой дружбе. Ведь можно быть друзьями… и так, да? Конечно, ты альфа, у тебя должен быть другой взгляд на подобные вещи, но я… В общем, с тем человеком я познакомился, когда мне было всего одиннадцать. Во время всего рассказа Коганея Ринноске сидел абсолютно неподвижно. Он не пытался ничего «сказать» или «спросить» ни жестом, ни взглядом. Казалось, что альфа о чём-то глубоко задумался… Он так и не убрал свою ладонь с плеча мелко подрагивавшего от неприятных воспоминаний омеги. Да, тот оказался уже «попорченным», как мог бы выразиться в такой ситуации Аомине Дайки из его прошлого, он оказался помеченным… Но оттого не менее одиноким и хрупким. Шинджи рассказал Митобе обо всём: о жарких ночах со своим бывшим возлюбленным, о пламенной любви и страсти, о последовавшей трагедии и измене, о страхе, о ночных кошмарах… О том, что чувства уже, к счастью или к сожалению, ушли безвозвратно, оставив после себя только рваный шрам вечного собственничества на коже и пустоту в душе. Митобе лишь слушал. Слушал и размышлял, понимая причины неразгаданной раньше грусти в тёплых карих глазах. Слушал и еле заметно хмурился. А когда омега закончил, он немного отодвинулся – только чтобы дотянуться до прикроватной тумбочки и взять с неё свой смартфон. В странно наступившей тишине комнаты некоторое время слышалось лишь дыхание двух парней. Коганей, взволнованный и испуганный своей же собственной исповедью, – ранее он никогда никому не объяснялся настолько подробно и полно, ни друзьям, ни даже родителям, – пытался понять, какие чувства испытывал теперь Митобе Ринноске. А тот лишь что-то быстро печатал в телефоне, избегая смотреть своему товарищу в глаза. – Я… Лучше уйду сейчас, да? – омега безнадёжно потеребил край надетой на нём футболки. А ведь сначала он даже обрадовался, что альфа одолжил ему свою собственную одежду! Кто же знал… что потом всё обернётся именно так?.. И Митобе увидит – будь она проклята – его старую метку, это считавшееся в обществе позорным клеймо одиночества… Чёрт!!! Услышав последние слова, самец схватил Коганея за руку, удержав его на месте. Хватка была сильной, в кожу даже больно вонзились чужие ногти, но сам Ринноске этого, казалось, не заметил. Он был взволнован… Сильно взволнован, но говорить ничего пока не хотел. Или же… Альфа быстро кивнул самому себе и наконец взглянул на омегу. Задержался лишь на одно мгновение и опустил взор, но Шинджи этого хватило. Митобе был растерян, на что-то решался, но при этом смотрел на него с такой искренней благодарностью и доверчивостью… Коганею в этот момент показалось, что он увидел всего Ринноске, всего до конца. Почти до неприличия открытого и впервые за всё время показавшего свою душу без оговорок, буквально протянувшего её на ладони… Это восхищало и волновало одновременно, это смущало, путало. Это заставило застыть, распахнуть глаза и приоткрыть в немом изумлении губы. Альфа протягивал ему свой смартфон. На экране высвечивалась старая статья в какой-то онлайн-газете – новости, кажется… Всё ещё не оправившись от своего недавнего потрясения, парень бегло проглядел текст. Мелькали слова об автомобильном столкновении, водителе такси и совсем юном пассажире-омежке: «Смертельная авария произошла во вторник, 16 июля, в 11:10 на 90-м км трассы… В результате ДТП… Погибли на месте… Родственники…» Следовали фотографии с места происшествия и незнакомые, суровые лица врачей и полицейских. Репортаж был оснащён всеми подробностями: составлявшему его корреспонденту, должно быть, доставляло особенное удовольствие расписывать подобные несчастные случаи… Внезапно взгляд Коганея остановился на парной фотографии погибшего омеги, тогда ещё счастливо улыбавшегося в объектив, и спокойного темноволосого самца рядом с ним. Тот приобнимал омежку за талию, надёжно и уверенно, так, как свойственно одним только любящим партнёрам или мужьям… Дыхание перехватило. Это точно был Митобе Ринноске. Шинджи в смешанных чувствах взглянул на сидевшего уже напротив него, – намного ближе, чем раньше, – альфу. И тут же виновато потупился, низко склонился, сжал кулаки. – О господи, Митобе… так вот что… Ты любил его, да? И теперь ты тоже… ещё… его любишь… Мне так жаль, что произошла эта катастрофа, Митобе, я правда даже не знаю, что сказать… А такой вечер откровений у нас вышел, вот уж… Я думаю… Это всё ужасно, тебе так тяжело, наверное, а я ещё со своими проблемами, меткой… не хотел говорить… И… ты ведь именно из-за его… смерти… всегда молчишь, да? Из-за того… парня… Прости, это… Я… – Ши… Шинджи. Омежка замер и медленно, очень медленно поднял голову. Очень медленно сглотнул. И посмотрел прямо в широко раскрытые серо-голубые глаза Ринноске Митобе. – Шинджи. Голос у альфы был хриплый от нескольких лет молчания, но при этом безумно красивый – так показалось Коганею. Низкий, бархатный, очень мужской голос, и от осознания того, что вот это – в первый раз, только для него, – нет, только его имя, – у омеги буквально захватывало дух. И он просто сидел, не смея пошевельнуться, боясь спугнуть наваждение словно какой-нибудь сон, замерев на месте и опустив уголки по-кошачьи изогнутых губ, сидел и смотрел в глаза Митобе. Тот снова говорил – снова взглядами, выражением лица. Хотя теперь это даже было не так, было по-другому и по-новому… Он просто открылся и ждал, пока Коганей прочитает его настоящие чувства и поймёт эмоции. И тот понял. Понял, боясь поверить самому себе и впервые сомневаясь в собственном способе разгадки общения скрытного альфы. Понял, боясь ошибиться. Обмануться. Принять желаемое за действительное. Понял, и, несмотря ни на что, не сумев сдержать чувственного порыва, выронил на пол до сих пор лежавший в его ладони чужой телефон, рванулся вперёд, зажмурился, смаргивая внезапные слёзы, крепко прижался к широкой груди Митобе Ринноске, вцепился пальцами в его плечи, как можно ближе, как можно надёжнее, как можно преданнее… Затрясся от переходивших в смех беззвучных рыданий, самостоятельно не зная, какие эмоции он испытывал… Но это было хорошо. И так легко-легко, так свободно! Митобе мягко коснулся губами его волос, и в его объятиях парень немного затих. Ринноске слегка улыбнулся: сегодня они открыли друг другу свои самые сокровенные тайны, те, которые почти никто не должен был знать, но воспоминания о которых сблизят их сильнее. Он наслаждался дарившей уверенность и опору в завтрашнем дне интимностью минуты. Хрупкий омежка в его руках – он и правда казался безумно важным… – Скажи ещё раз, – между тем доверчиво попросил тот, всё ещё немного неверяще поднимая голову, – Это так… – Шинджи, – альфа крепко прижал Коганея к себе. При взгляде в эти тёплые, наивные глаза в его сердце разгоралось полузабытое и прекрасное чувство. Любовь – не та горькая и болезненная любовь к призраку умершего, а простая и свежая, волшебная любовь к живому человеку, к миленькому парнишке со всеми его прелестями и недостатками, с чудным, добрым характером, сумевшему даже не заменить ему утрату, но оживить и заставить буквально воскреснуть, подарив «второе дыхание», свободу выбирать свой собственный, светлый путь и быть счастливым. Митобе никогда бы уже не смог стать разговорчивым, заново научиться полными предложениями рассказывать о себе и своих эмоциях, – слишком долго молчал, – но он точно знал, что теперь это и не понадобится. Шинджи всегда поймёт его, всегда поймёт так же верно, как сделал это минуту назад. Поймёт и прочтёт всё в его взгляде. Потому что от того, кто увидел и понял его настоящего, Митобе уже не станет скрывать абсолютно ничего. Потому что от Коганея он не хотел и даже не мог теперь закрываться, ведь взаимное доверие оказалось слишком глубоким, а нежные отношения чересчур важными. Потому что самцу хотелось, чтобы конкретно этот омежка с забавной улыбкой навсегда оставался рядом с ним. И Митобе Ринноске примет, – уже принял, – Коганея Шинджи в свою медленно возрождавшуюся в его обществе неуверенно замершую душу, оставит позади все сомнения и страхи, станет для него верным и честным другом и любовником, будет уже не в силах когда-либо расстаться и позабыть. Ни за что не отпустит его от себя и не позволит случиться ничему плохому. Никогда. «Давай начнём всё сначала, Шинджи. Ты и я – вместе. Оставим слёзы на соль этому печальному прошлому, от которого, конечно же, мы не будем отказываться, но оставим и не позволим нам помешать. Давай станем друг для друга всем миром и даже больше именно теперь, когда мы оба уже пережили многое. Давай не будем ничего друг от друга скрывать, давай найдём друг в друге опору и надёжное спокойствие нежных чувств. Спасибо. И… я тебя на самом деле очень люблю».