Каркнул ворон

Спустя неделю Рейес по-прежнему предпочитал оставаться Жнецом для всех, кроме Ангелы и Мэй. Скрываясь за бронью маски, он продолжил наблюдать за окружающими, за Моррисоном, но собственные чувства Джека по этому поводу разительно изменились. Он был абсолютно уверен, теперь Габриэля тянет точно так же, как его тянуло все эти годы — быть как прежде близко, кожа к коже. То, что их разделяло, сейчас находилось там, за водными пределами и вне границ Overwatch. И Джек по-новому, спокойно и задумчиво, разглядывал затянутую в черное фигуру на собраниях, которые Ангела, слава богу, не посещала. Иначе она поняла бы, моментально почуяла, они вновь — пусть так — но вместе. Джек знал это, и только Габриэль ещё сопротивлялся тому, что рано или поздно догонит их, раздавит Моррисона окончательно, насмерть. Жнец должен был прийти за ним. Неважно, насколько желания Габриэля переменились, вектор отношений оставался прежним: в их паре Джек был более созерцателем, нежели действующим лицом — Гейб всегда играл ведущую роль. И Солдат-76 ждал его следующего шага. В Нью-Йорке ещё выпускали бумажную газету. Ее запах сопровождал каждый совместный завтрак. Газета, черный кофе, размазанный по тарелке желток, тосты, немного клубничного джема. Джек перехватил его взгляд, хмыкнул и вновь погрузился в изучение новостных колонок. Полуголый, он с самого утра, удосужившись натянуть лишь мягкие домашние штаны, щеголял своими боевым шрамами и совершенно неиспорченной прической. Гейб промаялся перед зеркалом немало времени, прежде чем достиг столь же небрежного изящества. Он запивал двойным эспрессо соль от пяти яиц, два из которых принадлежали человеку напротив, — всё одно она оставалась на кончике языка, и сглатывать чужой вкус вовсе не хотелось. Волосы на руках всё ещё не опустились после команды Джека «подъем» — взаимный отсос с утра пораньше бодрил похлеще кофеина. Наконец блондин опустил газету. — Нас ждут в комитете в 14, Гейб. Я лишь прошу тебя, молчи. — Толкнешь речь столетия? — спокойно. Рейесу казалось, он уже перегорел по данному поводу, — Я буду паинькой, обещаю. Джек благодарно улыбнулся. Больше никаких летающих стульев, мебель будет цела, а сэкономленных на выплате отелю денег хватит на пару больших бутылок достаточно хорошего пойла, чтобы не стыдно было нажраться на пару после окончания всего этого дерьма. Ради подобного досуга Рейес согласен губить каждый оставшийся вечер: только крепкий алкоголь, еда и глубочайшая признательность Джека Моррисона. Никакой сраной драмы, которую устраивают вездесущие СМИ и плоскозадые шишки из ООН. Моррисон снова возвратился к газете — слишком официальный, даже в такие моменты. Ну же, скажи это, командир: «Я люблю тебя, Габриэль Рейес». Глава Overwatch неспешно отпил горький кофе. Сон схлынул, оставив после себя тягостное чувство незавершенности. Может, стоило давно спросить Джека напрямую, не боясь услышать ответ, разом перечеркивающий большую часть жизни. Может быть… Но тогда Габриэль только почувствовал, что все становится на свои места: больше в их постели не присутствовал незримо третий лишний, Моррисон вновь был лишь его, с ним… Чувство унижения преследовало Рейеса все прошедшие годы. Теперь он мог рассчитаться, но будет ли расплата Моррисона достаточно жестокой? Маккри улетел. Габриэль видел, как те двое прощались: было холодно, и ковбой торопливо курил, Джек, стоя к нему слишком близко, о чём-то тихо говорил — белые пальцы стискивали покрытое красной тканью плечо, и Маккри выдыхал дым чуть ли не в лицо Морисону. Раньше Джек был категорично против того, чтобы кто-то смолил рядом с ним, зато теперь Джесси буквально купал его в этом аромате. Габриэль словно сам ощущал запах, которым седые волосы пропитаются — опять. Он сделал над собой усилие и не стал наблюдать дальше. Сегодня они впервые не смогли разминуться в узком переходе. Жнец задел Моррисона плечом: хорошо понятный им намек — избегали выносить личную жизнь на всеобщее обсуждение в прожитые вместе годы. Оба остановились, и Джек развернулся, вглядываясь в провалы глазниц белой маски, холодно поинтересовался: — В чем дело, Гейб? — Ты мне скажи, командир: не давит ли у тебя в яйцах? Моррисон неспешно что-то обдумал, прежде чем ответить: — Не раньше восьми. Дверь будет открыта, — и пошел своим путем дальше, столь же равнодушный, как и прежде. Джесси понял все правильно — не сразу, но у времени «на подумать» было более чем достаточно. Возвращение на круги своя сложно не заметить. В конце концов, он был их общим другом, тогда — Габриэля, сейчас — Джека. До тех пор, как всё пошло прахом, глава Overwatch смотрел на командира Blackwatch именно так, и никак иначе. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал он Моррисону, проводив фигуру Жнеца глазами. Агенты потянулись с очередного собрания на выход, и лишь они вдвоем, отрезанные своим дежурством от прочих, не находили причин торопиться и покидать давно облюбованный диван. Несмотря на возражения Циглер, Уинстон поставил Рейеса, Моррисона и Сон в одну безусловно эффективную команду. Да вот только большую ее часть никак нельзя было отпускать из-под пристального присмотра. «Три официально разыскиваемых Интерполом преступника, а возглавляет всю нашу шарашку шерстистый генетический эксперимент», — верно подметил невеселую картину сложившейся ситуации Маккри. Скоро им предстояло расстаться: Джесси улетал к Лусио, откатавшему свое турне и взявшему небольшой отпуск повидать домашних, оттуда они уже вместе должны были отправиться на помощь к Трейсер, которая почти не появлялась на базе, да и к лучшему: еще один человек, пытающийся проявить заботливое участие, в котором Моррисон не нуждался, очередное напоминание о том, что Джек подвел их всех. — Передать твоему мальцу, что потрахушек больше не будет? Джек поморщился: — Следи за языком, Джесси. Я скажу ему лично. Не тот разговор, чтобы начинать его на расстоянии. — У вас вроде как даже не любовь, — Маккри закинул руки назад, потягиваясь. Ему предстояло сменить Уинстона на его посту ночью — невиданное дело, чтобы нынешний командир Overwatch начал доверять кому-то постоять у руля во вторую смену. — Я не настолько бездушная скотина. Маккри внимательно посмотрел на него. — Ты и не представляешь, как выглядишь со стороны, да? Джек вздрогнул, обернулся к нему, растеряв спокойствие. — Знаешь, я много думал, почему мы вместе. Ну типа, прославленный самодостаточный командир Моррисон и щенок Джесси Маккри. А потом понял. Потому что я его щенок. Его наследие, так? Но мне всегда было интересно, кого тебе тогда напоминает Лусио? Джек помолчал. Слова подбирались с трудом, разговор вызывал раздражение — этих тем он не любил касаться. Он потер ладони, прежде чем начать, осторожно — Маккри ждал ответа: — Я не вижу Рейеса, когда смотрю на тебя, Джес. Я вижу человека, который смог изменить свою судьбу. Будущее, у которого есть шанс. Я смотрю на Лусио и вижу еще одного агента из тех, кто надеялся на меня. Ты думаешь, я не замечаю, что Лягушонок восхищен мной? Как и ты когда-то… — Я и сейчас, Джек, — Маккри потянулся за портсигаром, отворачиваясь. — Не обманывайся, ковбой. Это я сделал Рейеса тем, кто он есть. — Брось, Джек, он с цепи сорвался задолго до ваших разборок, и твоей вины здесь не было, — зажигалка чиркнула, и язычок пламени заплясал в ожидании. — Боюсь, была, — Моррисон сжал кулаки, — и не малая. Мы были слишком разными. Все люди разные, конфликты неизбежны, но личные отношения на нашем уровне повлияли на слишком многих. Я должен был отстранить его довольно-таки давно. Но я выбрал дружбу. — Ой ли? Джек метнул на него взгляд — тяжёлый, почти злой. — Секс больше не поможет Рейесу влиять на мои решения. — Ты отказываешься говорить об этом, — подвёл итог Маккри, прикуривая, благо отчитать его за распыляемый в воздухе никотин некому, — впрочем, не мне тебя обвинять, я тоже трёх слов связать не в состоянии, когда она глядит на меня. Как пёс бродячий — ладен только хвостом вилять… Джек с сочувствием глядел на друга. В жизни Джека Моррисона, какой бы невыносимо мучительной финал она не принимала, существовало общее разделенное на двоих прошлое. У однолюба Джесси Маккри не было ни прошлого, ни будущего, ни желания что-то менять. — И все же твоему мальчишке надо дать знать, что вы расстанетесь. — Между нами… — Ну да, Джек, ничего не было, — Джесси сделал глубокую затяжку, — Но о Лусио давай всё-таки подумаю я. В ранний час, избранный Маккри для отбытия с базы, воздух был прозрачным, неподвижным и промозглым — на море стоял штиль. Дым от сигары заполнял легкие Джека Моррисона — белесое облако окутало его, не желая расставаться. Джек скользнул ладонью по плечу Джесси до протеза, крепко сжал место, ниже которого начинался холодный кусок мертвого металла — он превращается в сентиментального старика, ничего удивительного. — Будь осторожен, Джес! Маккри наклонил голову, губы мягко изогнулись в улыбке. Оброс жутко и за бородой по-прежнему не следит. — Папочка Overwatch’а заботится обо мне? — Не дури и не проспи полдень, ковбой, — отпускать друга было тяжело. — Я всегда смотрю вперед, командир. И ты не оглядывайся, — Маккри стряхнул пепел с сигары, а потом резко обхватил Джека за плечо, прижал к себе, зашептал горячо на ухо: — Думаешь, не вижу? Какую херь ты замыслил, Джек? Не заставляй меня скучать по тебе! Несколько долгих мгновений они стояли так, обнявшись, прощаясь словно навсегда. Лусио не умел воскрешать из мертвых. Джек уже не ждал гостя, умылся, оставшись лишь в светло-серых спортивных штанах, снял с кровати неброское покрывало и всерьез вознамерился не откладывать больше отход на боковую. Однако, стоило двери открыться, он вновь оказался зажат у стены, вдавлен в нее весом Жнеца почти в полном его облачении: тот не носил некоторых опасных элементов своего костюма и оружие, во всяком случае, явно и вне стрельбища, но всё так же казался абсолютно неуместным здесь, в светлой тесной комнате давнего друга. Находясь столь близко, можно было уловить блеск темных глаз в прорезях маски, будто отсвет плещущейся на дне колодца воды — неприветливое, опасное свечение. Металлические когти чиркнули по горлу, остановились, обхватив небритую со вчерашнего дня, покрывшуюся белой щетиной шею. — Раздевайся, Моррисон. Джек послушно и легко стянул штаны, откинул ногой в сторону. Белья под ними не было. — Хороший мальчик, — одобряюще донеслось из-за маски. Габриэль вновь плотно навалился грудью. Его холодная броня и ремень неприятно задевали кожу, но Джек, ощущая опасные острия перчаток у кадыка и в промежности, все же попытался расслабиться. Он не боялся секса с Рейесом, самого Рейеса, боли, смерти — чего бы то ни было. И всё же у него не стояло сейчас — на Жнеца. Рейес оставил мягкий член в покое, провел указательным пальцем по длинному тонкому шраму на груди. — Мой, — удовлетворенно, — Собрался в кроватку, Джекки? А давай! — сопроводил старого товарища к ней, мягко подсек ноги, роняя. Джек позволил — упал на спину, сдвинулся назад, хмурясь, наблюдая. Он ожидал увидеть Рейеса, не чертова Бугимена. Жнец встал над ним на колени, расстегнул пряжку тяжелого ремня: — Возьмешь за щеку? Габриэль знал, что не услышит отказ, потому Моррисон промолчал, соглашаясь: свою гордость он засунул в одно место слишком давно, тогда же, когда передал напыщенному ублюдку право игнорировать свои приказы. «Не из-за твоих яиц я это сделал, ” — подумал Моррисон, протягивая руку, помогая Рейесу высвободить себя для него. Рот Джека наполнился слюной ещё до того, как он устроился под Габриэлем, приподнявшись на локтях — позорный рефлекс единственно на один этот тёмный, рвущийся в бой стержень, расписавший Моррисона вдоль и поперек за все минувшие годы так, что уже не отмыться. Гейб придерживал для Джека край одежды, оголяя низ своего живота, и Джек приспустил пояс его штанов еще немного, провел ладонью от затянутого в ткань колена вверх, прижался губами к коже чуть ниже пупка — молодой, темной, атласной — опустившись по дорожке смолисто-черных завитков волос ниже, вдохнул сильный, знакомый запах. Жнец надавил ему на затылок, пропуская чернильные пальцы сквозь белые будто мел волосы любовника, оцарапал кожу головы металлическими когтями: — В рот, живо, — и Джек начал сосать, забрав в себя темно-красную обнаженную головку в одно быстрое, плавное движение. Рейесу много кто отсасывал. Но все забылось, а вот первые неудачные попытки Моррисона помнились до сих пор. То, как он учил Солдата-76 в SEP и доводил технику любовника до идеала годами после. И вот результат: то, каким Джек стал — опытным, раскрепощенным — его заслуга. Но холодная сосредоточенность, с которой Джек сейчас выполнял поставленную им задачу, приводила Габриэля в ярость несмотря на наслаждение, получаемое от процесса. Рейес переместился, почти что лег сверху, пропихнул член глубоко в жаркую глотку. Моррисон начал давится, попытался откашлялся, отодвинуться, и Гейб, крепко держа его одной рукой под голову, второй огладил принимающее его плоть горло. — Проглоти, — посоветовал он Джеку, то поглаживая, то чуть сжимая шею, недостаточно сильно, всего лишь играя, — Вот так, — когда Джек с силой задышал через нос и, приспосабливаясь, немного отстранился. — Все хорошо? — спросил Рейес, и в этом не было ни грамма заботы, лишь жажда видеть, что Джек полностью в процессе, что он осознает происходящее: впился в располосованное шрамами лицо взглядом — ресницы любовника вздрогнули и ненадолго сомкнулись. — Тебе хорошо, моя девочка, — улыбнулся Жнец, лаская Джека — его щеки, едва колючий подбородок, продолжая вбиваться в захлюпавший рот, быстро, но недостаточно глубоко. Надо выждать совсем чуть–чуть, и малыш Джекки будет сглатывать уже свою кровь и зубы, — вот о чем мог думать агент Когтя, видя лживую покорность бывшего командира. — Ты ведь готов? — сбиваясь с ритма, поинтересовался Жнец, и, не дожидаясь ничего не значащего ответа, стал вбивать себя в рот Джека резко, не сдерживаясь, с каждым коротким ударом преодолевая сопротивление чужого языка и упираясь в напряженную гортань. «Асфиксия, Джекки — вот что по-настоящему весело!» На месте Моррисона он бы уже оставил себя без хозяйства, да и убил бы, чего скрывать, но любовник с силой оттолкнул насильничающие бедра, лишь когда его горло и живот начали конвульсивно сокращаться в отторжении. Моррисон откатился, приподнялся на четвереньки, пытаясь сдержать рвотные позывы, отдышаться: подбородок блестел не только от слюны — тонкие нити потянулись за ладонью Джека, когда он утер рот. Габриэль содрогнулся, пытаясь выровнять собственный взметнувшийся пульс, глядя в зло сощурившиеся ярко-синие глаза перед ним, пока их владелец так же старался восстановить дыхание. — Еще один такой выебон, Гейб… и можешь катить свои шары на все четыре стороны… кроме этой комнатки, усек? — Джек Моррисон явно не был настроен шутить. Крутую картинку портили пошло припухшие губы. — Чего ты хочешь? — задушено спросил Габриэль, наблюдая: сейчас Моррисон не заинтересован в нем, по крайней мере, физически. И если похоть — то, что свело их вместе, безразличие партнера явно свидетельствовало о ненадежности этой единственной сохранившейся между ними связи. — Сними маску, — приказал Джек. О, этого Моррисона Габриэль легко узнавал — не размышляя, он подчинился, чтобы скрепить достигнутое ими соглашение. Джек вглядывался в его лицо несколько мгновений, а потом закрыл глаза, вновь добровольно ложась на лопатки. Обманчиво послушная тварь, агрегат которой всё же подал признаки жизни. — О ком ты будешь думать, Джек? — прошептал, склоняясь, Рейес ему на ухо, — Посмотри на меня, малыш, — пальцы нежно обвели скулу, губы прикоснулись к пересекающему переносицу шраму, но Джек не ответил, не смотрел. За восемь лет он сдал. И, черт побери, не перестал быть красив: морщинки у глаз обещали улыбки, ни одна из которых не достанется его бывшему любовнику. — Я выебу тебя сладко, Джеки, чтобы ты вновь почувствовал себя моей целочкой. Я буду очень осторожен и внимателен к тебе, малыш. Ты же хочешь, мой хороший, мой славный? Скажи мне, — ладонь в перчатке сжала наливающийся член у основания, и Джек зарычал зло, твердой пятерней сдавив сзади закутанную в ткань шею, заставляя склониться, уткнуться лбом в лоб. — Ох, нет, — Рейес оторвал от себя ладонь, с силой завел руки Моррисона ему под бедра, — Держи руки при себе, солдат. Рейес избавился от одежды. Джек осознал — не тянулся больше к нему: сильные ладони смирно лежали на простыне, прижатые бедрами, поднимая их, и то, что оживало над ними. Бедра, ровно как и вся поза Моррисона, были беззащитны, и Габриэль не отказал себе в возможности прокатить зубами вдоль еще чуть мягкого ствола, вызывая прерывистый, болезненный стон у его владельца. Боль — вот что было правильным в их отношениях, и пусть к Моррисону сейчас вернулась лишь малая ее часть, но надо же и традиции когда-то устанавливать. Белые бедра на своих, вновь потемневших, избавившихся от трупной расцветки — это красиво, словно мастерски сыгранная шахматная партия. Неправильно другое — шрамы. Шрамы, которых у Джека прежде было всё-таки меньше, чем у него: командиру Overwatch полагалось чинно сидеть в офисе, а не скакать на операциях среди подчиненных с винтовкой наперевес. Теперь тело Моррисона напоминало лоскутное одеяло больше, нежели собственная кожа, сейчас казавшаяся Габриэлю слишком чистой, чуждой тому, что оставалось в его измаранном кроваво-красными всполохами ненависти сознании. Рейес помнил каждое полученное ранение, последующие за ним боль и мучительное восстановление, но не находил следов, подтверждающих достоверность воспоминаний. Что до шрамов Моррисона — большинство из них он не знал. Кажется, здесь были даже следы от сигарет — маленькие пятнышки, известные не понаслышке, видел у одного парня. Сдерживать желание не оставалось сил, и это стало самым правильным, самым верным решением — скользнуть вниз, в Джека, соединиться с ним, как прежде, чтобы почувствовать отдачу до странно знакомого и незнакомого, бывшего родным тела. — Ты моя дырка. Моя чертова дырка, Моррисон! Блядь! — Джек сжимал крепко. Адски крепкие бёдра. И эти плечи, их широкий разворот, пусть без командирского плаща, спустя десятилетия, для Габриэля, как оказалось, — кротчайший путь к моментальному каменному стояку. Даже теперь, когда они сменили гордость на простую уверенность. Джек Моррисон — не человек, символ. Ненавистный символ гниющего мира, за фасадом которого скрывались пожиравшие его заживо черви. Служа им, Джек сам стал подобным — скользкой мразью, продавшей и предавшей всех, кто испытывал к нему хоть какое-то доверие. Разломать, раздавить. Выебать, чтобы нутром прочувствовал своё место. Глубоко, а не так, лицом к лицу, вспоминая прошлое — по собачьи было более правильным: впиваться пальцами в бедра, оставляя синяки, кусать за шею сзади, словно суку, вбиваться все сильнее, вырывая из тела под собой стоны и вздохи, надрачивать член Моррисона, твердый, беззащитный, текущий смазкой, знакомо скользящий в ладони, идеально ей подходящий. Каждый рывок пронзал позвоночник Джека будто разрядом, выбивать воздух из лёгких и заставлял гореть лицо, внутреннюю поверхность бедер и, как часто бывало, грудь. Невозможно жить в прошлом, слыша ту грязь, которую шептал ему голос человека, которого он раньше считал семьей. Своей последней семьей. Укусы заставили Джека недоуменно распахнуть глаза — тот, о ком он думал, и тот, что брал его, не могли быть одним Габриэлем Рейесом. Гейб никогда не кусал его так — в стремлении причинить боль, не вдалбливался лишь с одной целью — порвать уже порванное с непривычки в их первый раз после многих лет в одиночестве. Джек застонал, попытался уйти из-под пытки, но Гейб вернул его обратно, прижал за плечо к впитывающему пот хлопку. Смирившись, Моррисон подался немного назад, расслабляя нутро — видимо, так не годилось, и Рейес добавил боли, присунул к ходящему поршнем члену большой палец, под вскрик, ещё сильнее растягивая натянувшееся мышечное кольцо. Джек задрожал — весь, пошедшую мурашками кожу крупными каплями покрыл холодный пот. — Джеееек, — выдох сзади, нежное прикосновение губ к ушной раковине, — мой сладкий! Свои стиснутые перед глазами пальцы казались Моррисону теперь ещё бледнее, чуть ли не мертвенного оттенка. Габриэль за подбородок повернул к себе лицо любовника, и Джек закрыл глаза, с силой выдыхая через приоткрытый рот. — Ох, Джекки, сильнее, высоси меня, малыш, ты же голодный? Моя сучка, — Моррисон дрожал, и Гейб ощутил теплые потеки на своих пальцах, сделал ещё несколько движений ладонью, распределяя семя по стремительно опадающему члену Джека, нажал большим пальцем на чувствительную головку, вырвав новый болезненный выдох. — Заебался, Моррисон? — улыбнулся, скользнул поцелуем по щеке, — А разве мы закончили? Обхватив обезволенного любовника под живот, резко поднялся вместе с ним, еще не отошедшим от оргазма, сел на колени, устраивая Джека на своих бедрах. — Всё только начинается!