Каркнул ворон

Время праздника неумолимо приближалось, а значит, вскоре на пункт наблюдения должны возвратиться агенты. Их ждали в приподнятом настроении — задумка Лусио и Дивы наконец увенчалась успехом, и, несмотря на разнообразные бюрократические препоны, которые искусственный интеллект Афины преодолевал с поистине машинным упорством, «Фонд Overwatch» начал свою работу: благотворительные средства, раньше поступавшие на личные счета агентов неофициально и не вполне законно, теперь использовались на нужды базы в точном соответствии с духом и буквой закона. Статус организации стал гораздо более устойчив — в поддержку работы фонда высказались сразу несколько знаменитостей, в прямом эфире крупнейших телеканалов пролились слезы ностальгии, и армии фанатов Дивы и Лусио заполировали достигнутый успех многочисленными призывами в социальных сетях всего мира: «Поможем Overwatch вместе!». Деньги стали приходить — немного, но уже достаточно, чтобы покрываемые ими нужды перестали быть исключительно экстренными. Моррисон признавал, на этих правах Overwatch имела шанс стать чем-то новым, независимым от ООН: сейчас, как и раньше, точно большая белая акула в голубом океане, головная организация всегда присутствовал рядом, ища не столько методы взаимодействия или давления — Джек понимал, как никогда — но прежде всего их слабые точки. А еще Джек ощущал, как дух праздника вновь, как и десятилетиями ранее, проникает на базу с первыми посылками: подарками, которые агенты получали от семей, друзей или поклонников, с их заказами — праздничной атрибутикой и презентами для коллег. Один из заказов Моррисона уже был на подходе: Трейсер, Маккри и Лусио возвращались с миссии в том же транспорте, что вез агентам долгожданные гостинцы, необходимые, чтобы как следует отдохнуть и, без сомнения, покутить в честь Хэллоуина. Джесси предупредил, что они прилетят намного раньше, совсем уж впритык. Моррисон быстро собрал свою сумку и почти бегом направился к выходу, чтобы не успеть: Маккри уже подошел к жилым отсекам, встретил его у самого входа, положил ладонь на плечо, широко улыбаясь, и получил в ответ хлопок по собственному. Джек отметил, что другу миссия пошла лишь на пользу: ковбой выглядел так, ровно побывал на курорте во второй раз — явно более свежим и полным сил, чем когда они расставались. — С прибытием, Джесс. Куда ты дел свою команду? — Трейсер след простыл, стоило только приземлиться. А звезда танцпола возится с посылками, так что иди давай, поболтаем потом! — Маккри махнул рукой назад и Моррисон покинул его, поспешив на помощь. — О, гофподи! Савые куфные сэнфычы ф маэй фышни! — простонал Лусио, жуя. Несмотря на прохладный бриз, море этим вечером было спокойно, и Джек накинул на плечи пацана заботливо прихваченный из гостиной плед, снова подлил в стакан из термоса немного чая, устроился рядом. Закат был хорош — дневной свет понемногу иссякал, приглушая цвета и сжимая пространство вокруг двух фигур, расположившихся рядом с обрывом. Джек перестал наблюдать все более поздние рассветы, но оставались все раньше цветущие закаты. Оставался Лягушонок, едва ли пережевывающий сэндвичи, которые глотал. Моррисон рассмеялся: — Тебя как будто не кормили. — Мммфх! Дома кормили как на убой, я разнежился и совсем забыл, как трудно достать нормальную жратву по дороге сюда — одни пересадки! — пожаловался тот. Маккри сообщил о страданиях напарника еще в полете, пришлось действовать по обстоятельствам. Джек больше не отвлекал путешественника от еды, любуясь затухающим горизонтом, тонкими мрачными полосками облаков, топившими солнце — оно плескалось в глазах Лусио, словно прощаясь. Наконец тот облизал пальцы от крошек и вытер их салфеткой. — Уф, спасибо, — парень уткнулся лбом в его плечо, и Джек по-отечески обнял Лусио одной рукой, коснулся губами макушки. Лягушонок поднял к нему лицо, поймал взгляд. -Не томи, старик, ты ведь что-то хотел сказать? Конечно, Маккри, или Дива, или они оба, донесли до парня суть предстоящего момента. Вот только в каких словах? Джек кивнул, собираясь: — Малыш, я не смогу больше участвовать в наших с тобой совместных предприятиях. — Это ты так витиевато о сексе? Моррисон чуть улыбнулся. — Именно о нём, малыш. Лусио задумчиво изучал его лицо. — Маккри сказал, что тот мрачный тип Жнец — твой старый друг. — Он прав, — Джек поднял лежащий меж ними серый камешек, немного повертел в руках и бросил со скалы вниз. Не услышать, не увидеть его падения, но оно неотвратимо — прямо на дно. — И вы были вместе дольше, чем я живу. — Что-то типа того, Лягушонок. Лусио отвернулся к последнему яркому лучу уходящего света и скормил морю новый крохотный кусочек суши. Ну же, не молчи, малыш, — Моррисон чувствовал необходимость что-то сказать, сделать. Но что именно? Эта территория по-прежнему оставалась терра инкогнита для него. Лягушонок всегда приходил к нему на помощь: — Даааа, в этом сэндвиче я был бы чем-то типа листика салата, — улыбнулся, наконец оборачиваясь. Джек не сразу понял, о чем речь, а когда осознал, почувствовал, как непривычно жарко горит шея сзади: краска поднималась по ней к щекам, но так и не успела по ним разлиться — они рассмеялись, громко, облегченно, и Лусио, вынув из своей сумки посылку Моррисона, приступил к рассказам о проведенном вдали времени. Золотой шар окончательно потонул в свинцовом море, разлив над Гибралтаром сумерки. Рейесу было любопытно пронаблюдать эту встречу, но Моррисон и Маккри и не думали продолжать путь вдвоем: Джек поспешил дальше, явно не к Трейсер, нагловато сжавшей Жнеца в объятьях за секунду до того, как отмотать время в обратном направлении и умчаться в сторону жилых отсеков: с ней Рейес разминулся минут пять назад. Лусио Габриэль знал заочно по там и здесь брошенным фразам, новостям, в которых имена знаменитостей Overwatch регулярно всплывали, по передаваемым Дивой на совещаниях приветам и зачитываемым ею сообщениям из соцсетей. В жизни юное дарование оказалось невысоким, едва доставая Моррисону до плеча: парень подкатил к нему на массивных роликовых коньках, смуглая рука излишне по хозяйский проскользила по застегнутой в кожанку пояснице, Джек прихватил его за темный локоть, останавливая движение вокруг себя, — и вот тогда Рейес понял, по направлению их лиц друг другу, по взглядам, слишком близким, по длящемуся молчанию, с кем его любовник коротал свои ночи на Гибралтаре. Лусио дал новую возможность убедиться в этом: бразилец схватил Джека за пояс, прижался бедрами к бёдрам, и Джек склонился к нему, обнимая смуглую щеку ладонью. Мелкий засранец улыбался ему во весь рот. Рейес не мог оторвать глаз, настолько непохожие, они были красивы — вместе. Подходили друг другу не только тем внешним, что были совершенно различны; доверие — вот что объединяло их, позволяло смотреть и улыбаться столь обезоруживающе открыто. Габриэль скрипнул зубами, глядя, как голубки покидают посадочную площадку. Тенью скользнув к челноку, он остановился, чтобы успокоить жжение, начинавшееся под ребрами — в прошлое нет возврата, всё давно стало ложью. Сладкой, бесполезной, красивой — и ядовитой. Ему предстояло забрать кое-какие свои вещи и почту Ангелы, прилетевшие с новыми друзьями Моррисона. А затем напомнить Джеку их новые роли. Остаток вечера и часть ночи Джек провел у Маккри. Джесси чувствовал себя неуютно в стерильной комнате Моррисона — тот слишком ценил отсутствие табачного дыма в своих четырех стенах, поэтому чаще всего маленькая компашка старых товарищей обитала у Маккри, у Райнхардта, Торнбьорна, или у Гендзи, взявшего длительную паузу, чтобы побыть с учителем, и, возможно, братом — кажется, наследники клана Шимада снова стали одной семьей. Воссоединившись, прежние напарники старательно избегали разговора о Рейесе, однако, трепаться Джесси умел за двоих, а Джек умел слушать, тем более, что рассказать ковбою было о чем. В полпервого ночи Джек с сожалением поглядел на круглые настенные часы — классические, со стрелками, настоящие путешественники во времени — со вздохом поднялся, пошатнувшись, смел со стола в мусорку опорожненные бутылки и хрустящие упаковки из-под снеков. — Рано вставать, Джек? — Джесси потянулся на кровати сладко, как кот. В помятой рубашке, без казавшейся вечной шляпы, давненько нестриженный, он терял всю свою наносную суровость и превращался в большого ребенка, коим и являлся — ровно до того момента, пока не брал в руки Миротворец. — Хотелось бы, — Джек подхватил куртку, чудом вписался в дверь, обернулся на прощанье. — Извини, проводить не смогу, — засмеялся визави, и Джек хмыкнул: — А я и не в состоянии нести тебя на руках, — и подняв руку в прощальном жесте, вышел, оттолкнулся от холодной стены — никто не собирался отапливать коридоры — побрел до своей конуры, стараясь держаться по возможности прямо. Лин Чжоу надолго задержала Рейеса на складе. Возвращаясь в кабинет Циглер, Жнец сначала услышал нарастающую музыку и неприятный шваркающий звук и лишь затем увидел причину своего плохого настроения — бразилец появился из-за угла, легко запрыгнул на стену, проехал спиной вперёд пару метров, развернувшись, приземлился на пол, шаркнув роликами при торможении в полуметре от Рейеса. Тот и не думал останавливаться. — Эй! — воскликнул Лусио, благоразумно отскакивая с дороги и откатываясь назад, — Тучка, ты что такой злой? — лучезарно улыбнулся. Рейес стиснул зубы, готовый разъяснить, но внезапно замер от озарения: очередной любовник Моррисона тоже был смуглым. Он едва не рассмеялся. Постоянство в предпочтениях делало Джека до невозможности предсказуемым: конечно, это всегда знойные южане, иначе у Моррисона видимо, не встает. Лусио довольно самонадеянно подкатил впритык, бесстрашно задрал к маске лицо — белозубый, весёлый — упирая руки в бедра. — Ты, должно быть, Жнец? Эй, верзила, не надо меня пугать, со мной надо дружить! — Дружить? — Габриэль наклонился, нависая над юнцом, — Как Моррисон? — Оу-оу, это что, ревность? — бразилец ловко отскочил в сторону. — Спокойнее, мистер, мы вроде как расстались. Но если что не заладится, я всегда готов! — и махнув рукой парень моментально скрылся в коридоре. Рейес заскрипел зубами — даже понимая, что следствие не является должной целью для вымещения злости, он чувствовал трудно преодолимое желание заткнуть этого сосунка навсегда. Жаль, что причина его возрастающего бешенства всё еще находилась вне досягаемости. На традиционной вечеринке по случаю прибытия новых агентов Джека не оказалось, впрочем, как и Маккри: Рейес, помогающий Циглер в инвентаризации запасов, проводил Ангелу до гостиной и ушел практиковаться в стрельбе. И только когда его отпустило, поинтересовался у надзирающей за всем и всеми ИИ: — Ну и как там Джек, Афина? — Агент Моррисон на прогулке, — сообщила она, и вновь перешла в режим ожидания. К Рейесу у Афины было предвзятое отношение. Моррисону повезло чуть больше — оба они в сводках Интерпола носили звание террориста, но Джек не запятнал себя убийствами, да и атаки на базу от него не ждали. Даже бандит Маккри на пункте наблюдения Гибралтар стал своим — Уинстон доверяли ему так же, как Трейсер. За ним закрепилось обоснованное преимущество: персона нон-грата снаружи, он не возражал, оставаясь на базе, приносить пользу пока все остальные агенты Overwatch были нарасхват. Иногда Рейесу казалось, Афина даже голос модулирует, отвечая на запросы ковбоя. Для Маккри она наверняка бы расщедрилась — доложила бы, и что Джек ел на ужин, и куда сейчас направлялся. Рейес пошел обратно, поглядывая по сторонам. Он застал Джека недалеко у скалистого обрыва — силуэт, очерченный светом, любуется луной, как иначе. Возглавив Overwatch, навеки привязанный к лабиринту из серых кабинетов, Моррисон всегда находил отдушину в таких моментах. — Давно здесь? Джек поежился, и движение показалось Жнецу странным — лунный свет будто превращал Моррисона в статую из белого гранита. И делал любовника моложе. — Давненько, пора бы внутрь, — ответил он, но остался на месте, и Рейеса словно магнитом повлекло: подошёл вплотную, провел ладонью по пояснице, скрытой курткой, вокруг — не игриво, как давнишний недомерок, привычно — обхватив рукой, скользнул спереди под ремень, теплый живот Джека грел даже сквозь перчатку. — Почему не на вечеринке? — Молодежь отдыхает, я буду им мешать. Да и поздновато, не находишь? Рейес снял маску, скользнул губами по белой скуле — запах вернулся. Сигары, сигареты и алкоголь — всё, что Маккри всегда безбожно мешал. С каких пор Джеку это нравится? — Напивался с Джесси? — А есть альтернатива, Рейес? — Пить со мной? — Трахаться с тобой, летать на миссии с тобой, Рейес. Как в старые-добрые времена? Габриэль улыбнулся — улавливает. — А что, вернем былые деньки? Простишь меня, Моррисон? Заживем как прежде! — стиснул теплое тело сильнее — мягкое, несгибаемое. Джек тихо засмеялся, сжал обхватившее его черное предплечье — кусок окружившей его тьмы. — Всепрощение — это про жертвенность, Габриэль. Я не по этой части. Не хочу быть прибитым к твоему личному кресту. Рейес ухмыльнулся ему в шею, потерся носом. — Тебе будет хорошо со мной. Никто не знает тебя как я. Он покрыл светящуюся лунным светом щеку поцелуями, пояс мешал ему, пришлось вынуть пальцы из-под ремня и положить на пах Джека снаружи. — Я мог сказать о тебе то же самое когда-то, — пальцы любовника предупреждающе стиснули его ладонь сверху. — Сюрпризы, Джекки — кажется, ты не особо любишь их получать. Но любишь преподносить. — Говори прямо, Гейб, ты знаешь, я не понимаю намеков. — Рейес начал ласкать округлый бугор, Джек чуть повернул к нему лицо, и светло-голубое облако радужки поймало лунный свет, сверкнуло вкруг черного провала зрачка — воистину оборотень, чертова псина. — Сколько у тебя было кроме меня, Джекки? — рука вокруг поясницы Солдата напряглась, но Моррисон будто и не заметил — голос остался ровным, словно гладь моря, посеребренная черная чаша которого простирались перед ними: — Я не вел учёта. — Лусио Коррейя… — Я трахнул парнишку из взаимопомощи. Не втягивай его в то дерьмо, которое задумал. Или уж начни с первого и пройдись по порядку, так будет честнее. — Значит, много, — Габриэль прикусил кожу на шее Джека, нежно провел языком по влажным следам, оставленным зубами, прижал Моррисона еще чуть крепче. Джек вздохнул: — Больше, чем мне хотелось бы, Гейб. — И мой бравый командир всегда был сверху? — Ты догадлив, Габриэль, — наконец Джек развернулся к нему, разрывая ставшие неуютными объятья. — Не хватает контроля? — Рейес положил руку на его спину, на красные цифры, но Джек остался стоять, где стоял, раздражающе самодостаточный и невозмутимый. — Кому бы говорить о контроле, — ответил кривой ухмылкой, но вдруг сам привлек Рейеса к себе — в одуряюще долгий, горячий поцелуй со вкусом бренди и соленого арахиса. Моррисон не просто так пропадал за полночь на холодном воздухе, он прочищал мозги — Габриэль понял это по легкой заторможенности и жару, исходящему от его кожи, по ставшим едва ли не развязными движениям его языка — явным свидетелям того, что еще недавно он с трудом волочил ноги, настолько был пьян. Как жаль, что Джек быстро трезвел: теперь тело уже слушалось его. Какие заманчивые возможности пропадали. — Проводить тебя до койки и накрыть одеялом, Джекки? — предложил Габриэль, наконец оторвавшись от приветливого рта — влажное дыхание любовника пробуждало совсем иные мысли. — Может, и колыбельную споешь? — спросил Джек, но повернулся, побрел назад, и бывший друг последовал за ним. В комнате работал ночник — Джек не любил возвращаться в темноту. Навряд ли это страх одиночества: иногда просто хочется зайти, не вглядываясь в окружающее пространство в надежде заметить блеск оптики или белки чужих глаз раньше, чем схлопочешь пулю. Габриэль неохотно положил на тумбу маску, бросил плащ на стул, стал раздеваться. Это успокаивало — видеть его лицо. Впав в странный ступор, Джек следил за его неспешными движениями: ёжик волос отрос, но Гейб не спешил ровнять виски — непривычно; гладкая, освобожденная от шрамов кожа, под которой, когда Гейб наклонялся, перекатывались мышцы. Ночной гость сел на кровать, продолжая избавляться от одежды. Не зная, как скрыть или прекратить откровенное любование, Моррисон указал в сторону тумбы, где оставалось что-то из старых запасов: — Будешь пить? Габриэль снял сапоги, отставил их в сторону, встал, возясь с пряжкой, глянул исподлобья: — А, по-моему, нам уже хватит, Джек. Моррисон мотнул головой, соглашаясь. Когда-то они пили только вместе — триггер не привил зависимость к алкоголю, но уж больно хорошо заполнял пустующие комнаты воспоминаниями о теплом смехе и прикосновениях заботливых прежде рук. — В постель? — предложил обнаженный любовник, возвращаясь на кровать, и Джек стал раздеваться, прислонившись к стене — не был уверен, что последствия опьянения окончательно остались в прошлом. Джеку нравилось, как Габриэль смотрел на него в эту минуту — пристально, жадным, будто влюбленным взглядом. Он улыбнулся своим мыслям — ох уж эти надежды! Габриэль недоуменно посмотрел на него, нахмурился, раздраженный, нетерпеливо поманил, но Джек не спешил: обильно выдавив смазку, встал на колени перед кроватью, подготавливая себя. Рейес, опершись одной рукой о заправленную постель, разглядывал, надрачивая: головка его члена, длинного, темного, ритмично выскальзывала из сжатого кулака. Джек перехватил стоящий колом член любовника, накопил слюну, сжал пальцами налившуюся кровью мякоть, проследил большим венку снизу, чуть заметную, почти идеально ровную. Твердая головка была сухой — Джек сплюнул, обвел острое навершие, как никогда ассоциирующееся с оружием, размазывая влагу, вновь стиснул распираемый ствол и стал надрачивать в ритме, избранном Рейесом. Через пару минут эта головка — красная, четко очерченная, ткнулась в размятое кольцо сфинктера. Габриэль усердно поработал над ним — член не счел мышцу преградой, нырнул внутрь, и Рейес глубоко вдохнул, проведя пальцами по ребрам, посеченным шрамами: — Плотнее, — надавил Джеку на плечо. Тот охнул, насаживаясь почти до яиц, и Рейес хмыкнул, повел бедрами вверх. — Скажи: «С возвращением домой, милый», — ткнулся губами в ключицу напротив. Моррисон обхватил его рукой за плечи, порозовевшие губы приоткрылись, и Габриэль провел по ним ногтями — всё еще гулявший в крови алкоголь делал Джека более живым, не столь бледным и сдержанным, почти прежним. Невесомо прикоснулся своими губами ко рту напротив — Моррисон поморщился от лживой слащавости, но не отвернулся. Рейес всегда был нежен и ласков — вначале, чтобы контраст становился сильней: прикасался как можно чаще, гладил, шептал слова одобрения, чтобы пришедшая затем боль ощущалась острее. Чтобы Джек помнил, с чего все начиналось и знал, к чему обязательно придет в финале. И всё же он будто не замечал сложившейся традиции: не зажимался, откликался на ласки, как и сейчас, потянувшись за по-настоящему честным поцелуем, поглаживая ладонь Рейеса у себя над пупком. Хочет его — член ожил и требовательно качнулся навстречу. И Габриэль обязательно поможет Джеку — в этот самый момент, пока существует иллюзия взаимности. Он перевел ладонь со светлой кожи на белое руно волос, обтекающее стремительно твердеющий моррисоновский агрегат. — Как в масло, — прокомментировал он Джеку, — Я хорошо тебя разъебал, малыш? — двинул бедрами, головка ткнулась в глубине так, что Джек со стоном наклонился назад, насаживаясь сильнее насколько это еще было возможным. Его розовый толстый ствол с извилисто петляющей по нему вспухшей веной, покачнулся, ударился о руку Габриэля, и тот сильно нажал под ним ладонью. — Я весь внутри, Джек, чувствуешь? И всегда там буду, внутри тебя, — засмеялся, выпуская живущую в себе тьму клубами, словно табачный дым — Джеку ведь нравилось? Моррисон качнулся вперёд, прижался губами к губам, замычал, глотая, будто высасывая из чужих легких воздух: его кожа порозовела от возбуждения и алкоголя, глаза блестели — настолько откровенная блядь, что Габриэлю с трудом удавалось сдерживаться. — Скачи, Джекки, — мурлыкнул Габриэль в влажные губы, подставляя руку для опоры, сплетая их пальцы вместе, задавая темп и угол их точного совпадения. Моррисон подчинился, свободной рукой поглаживал широкие плечи, спину — пользовался, сученыш, преимуществом позы: запустил пальцы в отросшие волосы на затылке, очертил изгиб ушной раковины, с силой стиснул рукой шею сзади, — Габриеля пробрало мурашками до макушки. Он зарычал, впился зубами в розовую бусину соска. Покусывал, ласкал, снова кусал — уже вторую, пока не болезненно, лишь предупреждая, но любовник и не думал становится покорным: схватил его за подбородок, привлекая к себе, укусил верхнюю губу в ответ, нежно обласкал языком, словно извиняясь, и тут же сунул сильный язык промеж сомкнутых губ. Властная тварь. Рейес не смог стерпеть: повернулся, повалил Моррисона на спину. — Держи свои ноги и дырку для меня раскрытыми! — приказал и задрожал, видя, как он подчиняется, поднялся, рассматривая, как тянет розовое очко собственный елдак. Белые колечки волос в паху Джека нанизались на пальцы, когда Рейес обхватил чужой член у самого корня. — Попроси, Джек, попроси как следует, если хочешь кончить. Тот застонал сквозь зубы, его нутро охватило так, что Габриэль ответил ему шипением, с трудом проталкиваясь вперед, а затем назад. — Пожалуйста, Габриэль, — кто ж знал, что голос Джека станет таким — будет выворачивать душу наизнанку своей хрипотцой, — Прошу тебя! — как прежде, как всегда меж ними было. — Ссссука!!! — прорычал Рейес, взял ладонь Джека, положил на его член, — Сделай себе приятно, сладкий, — сцепив зубы, ускорился, Джек вторил ему своей рукой. Бедра ходили ходуном, пот тек по спине, собирался каплями на лбу, падал на лицо Моррисона, который стонал сквозь сжатые зубы, едва сдерживая себя. — Теперь тебе легко со мной, Моррисон? Легко идет?! Не слышу! — Даа, — прохрипел Джек, дрожа, вжимаясь бедрами в бедра, хватаясь скрюченными пальцами за бронзовые плечи — ноги позорно разъехались, открывая свою блестящую от смазки внутреннюю поверхность. — Дааа! — простонал Рейес в ответ, теряя голос, и уже громче: — Подмахивай, Джекки! — перехватил его готовый брызнуть член, пережал у основания, — Давай, сука! Ебаная ты шлюха!.. Еще! — требовал почти восхищенно, проследил кончиками пальцев, как входит в дырку собственный член, наклонился над Джеком, чувствуя, что теряет голову — хотелось прижаться к нему, целовать, точно помолодевшего, горячего, влажного, своего. Удержался: — Ты сдохнешь, Моррисон! И если кто-то из твоих блядей… попадется мне под руку… ты потянешь их за собой! Угроза задохнулась: Рейес вскинулся от того, как Моррисон подался к нему навстречу, целуя, обнимая, притягивая его затем на свою грудь, на живот, в обхват сильных бедер и рук. — Гейб… послушай… — крепкая ладонь огладила одеревеневшие мышцы спины, — других больше не будет, — зацепились взглядами, и Габриэль усмехнулся растерянности в светлых глазах: — О, это я тебе обещаю, Джекки. Никогда! Внезапно Моррисон замер, и Габриэль ощутил, как тот выстрелил — чуть ли не до подбородка. И сам сдался, позволяя своему телу вести — слишком знакомым путем, в слишком хорошо.