Каркнул ворон

Тепло и дыхание рядом были чудовищно неправильны, но проснувшись, Джек не стал прогонять иллюзию и сразу открывать глаза. Не хотелось думать о том, почему любовник остался на ночь, или он сам не ушел вовремя: Моррисон не любил утренних стояков вчерашних случайных знакомых, неловкой необходимости что-то говорить при расставании и старался первым покидать постель как можно быстрее, в рамках вежливости, конечно. Дыхание, запах кожи всегда были другими: пот на чужих плечах не хотелось сцеловывать, в незнакомые глаза — вглядываться. Как должно звучать сонное дыхание единственного человека, с которым он хотел просыпаться по утрам, Джек знал слишком хорошо. И это был то самое… Не сразу поняв, почему замерло собственное сердце, Моррисон распахнул глаза, и ощущения абсолютно точно совпали с картинкой. Габриэль не ушел и впервые провел ночь с ним: спал на животе, повернув к Джеку лицо, выпростав руку из-под одеяла, дышал размеренно, едва слышно, — спокойный, каким Моррисон не видел его слишком давно. Джек застыл, опасаясь прервать его сон: помнил — Рейес чутко спал. Аккуратно вернул свою показавшуюся слишком тяжелой голову на сгиб локтя, затаился, надеясь, что Гейб не почувствует его пристального взгляда: смотрел, понимая — не насмотреться. — Гейб, держись, Гейб! Врач уже на подходе! — канонада выстрелов и взрывов оглушала, но голос Джека — словно маяк в хаосе звука, несмотря на гул в голове и рвущую нервы боль. Вот только держаться не за что, разве что глаз не оторвать от испуганного лица Моррисона. — Не высовывайся, отойди от меня! — тратя последние силы на голос, пытался прогнать он, но Джек и сам уже отползал, тащил за руку. Габриэль пытался помочь, ухватиться за его рукав, понимая: не бросит, ляжет тут же, рядом, и врач не успеет — обоих. Почти ослепнув от боли, чувствовал лишь бешено стучащее сердце, когда за укреплением Джек приподнял его — Габриэль всё-таки сел сам, но не смог удержать тело прямо. Джек прислонил его к мешкам с песком, приложил пальцы к шее, чтобы через десяток секунд проорать в ответ по линии связи: — Да херовый у него пульс! Что-то разрушительно грохнуло сзади и одновременно сверху. Габриэль увидел тяжело бронированную ногу Райнхардта рядом: щит спас от взрыва, но комья земли летели откуда-то из пронзаемой вспышкам света черноты над головой, и Джек накрыл его собой — темный силуэт на фоне резко меркнущего неба: — Габриэль… — словно издалека. И пустота… Сознание возвращалось урывками — тупое, обезболенное, потерявшее счет времени, неспособное отличить день от ночи. На очередной короткий момент всплыв из засасывающего омута беспамятства, Габриэль скосил взгляд на Моррисона: тот сидел боком, на узкой скамейке, широко расставив ноги — везли грузовиком, и трясло не слабо — лбом вжавшись в сцепленные пальцы. Молитвенная поза — снятые жетоны как четки в его руках. Рядом врач орудовал ножницами и руками, рвал остатки одежды на груди Габриэля и, кажется, вспорол брючину, удушающе сильно пахло антисептической хренью из медблока. Габриэль силился позвать… И проснулся. Глаза Джека были напротив, выцветшие, иные — вырвали его сознание из навеянного Морфеем прошлого. Рейес ясно вспомнил конец той истории: они победили — в очередной раз, иначе и быть не могло. Из полевой реанимации он отправился прямиком в госпиталь, но Джек должен был остаться. Когда они прощались, Рейес — лежа, сопровождавший его подчиненный — стоя рядом с каталкой у медицинского борта, Моррисон долго молчал, только руке было больно — так вцепился, прежде чем отпустить, прежде чем трап окончательно поднялся — лишь тогда его отогнали с взлетной площадки. «Ты как собака, Джек» Точно, будто собака, разве что не скулил. Куда все делось… Моррисон осторожно убрал руку — теплые, невесомые пальцы соскользнули с плеча. Будил, значит. — Давно не спишь? — Ты стонал. — Ясно, — Габриэль сел, и Джек повернулся на спину, поднялся на локтях, пробежал глазами по его лицу, поверхностно-серьезный, словно своими бумажками занимался, будто перекладывал что-то с места на место в своей голове. — Примешь душ? Габриэль подумал, как бы ответить. — Ты сам-то в свою душевую кабинку без мыла влезть можешь? Моррисон промолчал, и Рейес не вытерпел, прихватил пальцами розовую горошину соска, чуть сдавливая, покрутил. Джек провел ладонью по его руке, приласкал. А раньше не любил таких игр. — У себя я сделаю это с комфортом, Джек. Встал, начал неспешно одеваться, чувствуя спиной как всегда внимательный взгляд светлых глаз. — Чего тебе еще? — Что тебе снилось, Гейб? Рейес резко выпрямился, накидывая капюшон, кинул взгляд назад. В душу влезть удумал. — Как я в рот тебя ебу. Джек улыбнулся — не сразу, одними губами, глаза прищурились. — У меня, видимо, не особо хорошо выходило? Габриэль решил не отвечать. Подхватил маску, обернулся на прощанье — убедиться, что ли, вздумал: но Моррисон не был ни Джеком из его сна, ни тем хладнокровным ублюдком, в которого тот со временем превратился. Замкнутое спокойное лицо, с которого смели все эмоции. Да и от вчерашних объятий следов скоро не с останется. Как с чистого листа каждый раз. — Не хворай, Джекки. — Заглядывай, Гейб. Лусио рухнул рядом на скрипнувший диван, закинул ноги на стол, тут же спохватившись, вернул обутые в ролики ступни обратно на ковер и убавил музыку в наушниках: — Заказывал? — кинул Джеку в руки серый потертый кусок пластика, на поверку оказавшийся стареньким телефоном. — Не засвечен? — Не-а, кто-то посеял в клубе, я не нашел хозяина, а Дива помогла с регистрацией. Без следов. На счету что-то валяется, но лучше бы тебе пополнить баланс. — Спасибо, — искренне поблагодарил его Джек, поглаживая спящий экран большим пальцем. Такие модельки дорого не стоили — потерял и забыл. Но для него этот канал связи был бесценен. Лусио с интересом наблюдал за его лицом. — Не за что, старик, обращайся. Кстати, у нас тоже есть просьба! Поможешь мне с Дивой сегодня с украшением кухни и гостиной? Мы решили держаться поближе к еде, — подмигнул он Джеку — авось что перепадет! Главным корпусом есть кому заняться, а нам тут помощь не помешает. Ну и компания, — улыбнулся в тридцать два зуба. — Не вопрос, Лягушонок, — Джек повертел драгоценный подарок в руках, нажал на кнопку, и экран обнадеживающе засветился, — Отвлекусь на пару минут и сразу же присоединюсь, ок? — Круто, старик! Лечу за Ханной! — бразилец всегда был понятливым парнем — его словно ветром смело с дивана и унесло в сторону кухни. Моррисон тяжело поднялся, не спеша прошелся до выхода, застегнулся на пороге — небо дышало холодом. Пальцы набрали знакомый наизусть номер. Включился автоответчик. Монотонный голос принялся перечислять команды. — Голосовая почта, — хрипло запросил Джек. Между запросом и ответным сигналом прошла вечность, — Габриэль, — произнес он, — Это Джек Моррисон. Нужно поговорить. Шумные вечерние сборища отваживали по утрам со стрельбища возможных конкурентов, и лишь Заря — то ли пила в меру, то ли ее, русскую, алкоголь вообще не брал — изредка да пересекалась с Рейесом у мишеней. Но ее общество не тяготило: Зарянова не поддерживала пустые разговоры и абсолютно не воспринимала сдержанное общение Рейеса в обиду. С ней рядом находится было не то чтобы комфортно — спокойно. Солнечный свет казался излишне ярким и холодным, от него хотелось сбежать внутрь, в темноту молчаливой прежде базы, но по тихим еще недавно коридорам теперь разносилось эхо множества чересчур громких голосов, чертовы роботы-полотеры без конца мешались под ногами, а на кухне стоял невыносимо приторный запах изготавливаемых сладостей — ванили, шоколада и жженного сахара. Ангела попросила его принести со склада обнаруженные китаянкой праздничные украшения, и Габриэль был несказанно счастлив, что на этом его вклад в предстоящее представление завершился. Тошнотворная клоунада, возглавляемая Уинстоном и Трейсер, к которой Моррисон, конечно, без промедления присоединился. «В былые времена» Моррисон тем или иным способом доводил до сведения личного состава все памятные даты, значившиеся в календаре ООН, а уж Хэллоуин и Новый год при Джеке в Overwatch отмечали с особым размахом. Особенно утомителен был праздничный марафон, продолжавшийся от каталитического рождества до самого Восточного Нового года. Когда-то Рейесу нравилось проводить эти праздники с ним. Когда-то давно. Пока Джек не расписался в приказе о проведении очередной праздничной даты всего через пару дней после гибели Жерара. Для Моррисона жизнь всегда продолжалась. «Старые вояки не умирают». Ха! Тогда откуда берутся свежие могилы на швейцарском кладбище, Джек? Почему тебе, тварь, так легко дышалось после смерти не Жерара даже, пусть вы и работали вместе плечом к плечу все эти годы, — Аны? Джек без промедления выстрелил в него вчера — цель оправдывала средства. К чему сантименты — в конце концов, Blackwatch они создавали вместе. Почти все, что обсуждалось на общем собрании в этот день был предстоящий праздник. Рейесу стало интересно, чем же ООН аргументировали его внезапную встречу с Когтем, но те взяли паузу для «разъяснения всех обстоятельств произошедшего». Помнится, для Blackwatch Джек тоже что-то такое вворачивал начальству, чувствовалась одна школа. Освобожденных от миссий агентов впереди ждали несколько дней полного безделья: «Даже на войне есть место праздникам», — благодушно заметил Уинстон, протирая очки, он и Мэй как раз заканчивали распределение коробок с антуражем для различных помещение, — «Может быть, и тебе стоит развлечься?» — Рейес промолчал, скривившись. Еще одной темой для обсуждения стало предстоящее этой ночью возвращение на Гибралтар Райнхардта, Торбьорна и их приемной консервы — гарантия того, что отмененные совещания заменят совместные попойки. Габриэль был рад не встречаться с коллегами в ближайшее время. После собрания Джек дождался его в коридоре, и на улицу они вышли вместе. Уже в дверях Ханна догнала их, Джек склонился, и девчонка, намотав на его шею тонкий серый шарф, подмигнула Рейесу и умчалась обратно — на пару с Лусио они носились сегодня по базе словно с Трейсер наперегонки. Габриэль чувствовал раздражение, причину которого не мог определить. Моррисон же по-прежнему играл роль пай-мальчика: словно не было минувших лет, и они вновь вышли подышать воздухом и поболтать о рабочих вопросах рука к руке — два командира. Отойдя подальше, напарники остановились, и Габриэль на секунду позавидовал Маккри — тот в любой момент мог занять рот сигаретой и не подбирать общие темы для разговоров. Впрочем, Рейес смог занять руки: стянул маску, сжал чужой шарф в горсти, притягивая Джека, вовлекая в неторопливый поцелуй, наслаждаясь тем, как тот уверенно отвечает — мягкие губы, хранящие вкус только что выпитого кофе, рука, излишне открыто принявшаяся исследовать броню Жнеца под солнечным сплетением. — Камеры, Джек, — насмешливо бросил Рейес, на пару секунд прерываясь, чтобы крепко огладить того сзади. Попытка смутить любовника провалилась: — Я знаю каждую, и та, что над нами, не может развернуться в нашу сторону — особенность крепежа, — Моррисон положил ладонь на заросший подбородок, задумчиво разглядывая его лицо, — Знаешь, раньше я не особо ценил поцелуи. Рейес, внимательно посмотрев на него в ответ, — это какая-то новая игра? — отстранился. — Твой нынешний наряд мне тоже нравится больше. Джек ухмыльнулся, поворачиваясь, устраиваясь у стены светлого камня: основание базы здесь возвышалось над ними на добрые полтора метра. — Да, в командирском одеянии со всей его броней не особо получалось обжиматься. Габриэль скривился, вернул маску на место, встал рядом, плечом к плечу. — Ты изрядно осмелел, Джек. Неужто поставил крест на своей репутации? — его голос вновь звучал глухо. Моррисон, хмыкнув, промолчал. И правда, как в прошлое вернулись. Сейчас бы еще Трейсер примчалась с отчетом… А ветер был не таким уж холодным. — Помнится, тебе нравилось здесь бывать? — Джек дотронулся тыльной стороной ладони до его бедра, и Рейес перехватил его пальцы, предупреждая, сжал когтями. — Подальше от вашего раздутого бюрократического аппарата и поближе к земле, Джек… Дай догадаюсь — в ближайшие дни твои планы меня не включают. — Напротив, я буду рад, если ты присоединишься. Хэллоуин, Габриэль — ты, кажется, любил этот праздник? Рейес повернулся к Моррисону. О, какая прелесть, мы не шутим. Он повел плечами, ощущая возвратившееся раздражение. — Как ты там сказал? Мной впору детей пугать? Поверь мне, не только детей, Моррисон, — сжав его теплые пальцы чуть сильнее, чем было нужно, тенью скользнул прочь, ощущая провожающий себя взгляд бывшего друга. Они с Джеком не встретились допоздна. Райнхардт и Торбьорн с Бастионом прилетели в ночь на 30-е октября, и все, кто был на базе, включая нескольких добровольцев, высыпали во двор встречать последнюю группу агентов, прибывающих на праздничные каникулы. Рейес вышел с Джеком к приземляющемуся кораблю, заранее угадав, что произойдет дальше: тот на два дня кряду пропал из его поля зрения. Никто не спал — пост гулял почти всю ночь, и только к обеду следующего дня стал оживать — лишь для приготовление к празднику. Братание агентов Overwatch началось в гостиной, а в ночь на 31-е продолжилось у великана Райнхардта, благо его команде досталось самое обширное из здешних жилых помещений. И место Моррисона как всегда было там, в центре внимания. Отобрав у Габриэля общее прошлое, он прекрасно устроился в настоящем, под защитой Уинстона, в окружении друзей — поддерживаемый старыми агентами, легко завоевав приязнь новых. Вернул бывшего любовника в свою постель для только ему известной цели. Стоило бы выяснить, что задумал Моррисон прежде, чем он добьется желаемого — этот расчетливый сукин сын никогда не планировал мелко. Джесси был омерзительно трезв. К сожалению, тщательно поощряемая привычка к алкоголю лишала его большей части удовольствия от выпивки. Её и табака с каждым годом требовалось все больше, а сегодня умиротворение и вовсе не спешило снисходить на него — перепить вчерашний рекорд было трудно. Понемногу их компания редела. Сначала их покинули «детки», как говорил Торбьорн: Мэй, Лусио и Ханна, кажется, не взяли в рот ни капли спиртного. Затем те, кто выпивал скромно, и около 4 ночи они переместились в комнату Райнхардта, где инженера Сон бережно складировали на кровать, в то время как старая гвардия продолжила отмечать долгожданный отдых в чисто мужской компании. Джек всегда был немногословен, пил мало, и Джесси пришлось прилично прождать, прежде чем сдержанный Моррисон таки поддался алкоголю, отпустил ситуацию и расслабился. Они с Райнхардтом сидели рядом, схожие словно братья. Постаревшие, поседевшие, с лицами, украшенными шрамами. Вот только Райнхардт лучился оптимизмом, а улыбался ли Джек искренне — Джесси не был в этом уверен. Чувство, которое неизвестно как и откуда приходило, не оставляло никакого сомнения в своей правильности: Джек Моррисон никогда не станет прежним, не поведет их за собой, не воодушевит на миссию. Как ты мог выстрелить в него, — хотел обратиться Маккри к Рейесу из прошлого, — если ты любил его? Джек ему, тогдашнему сопляку Джесси Маккри, казался идеальным. Настоящий герой, сдержанный, справедливый, готовый прийти на помощь каждому, недостижимый эталон, к которому вчерашний бандит никогда бы не приблизился. Его, Джесси Маккри, дело — сидеть в Blackwatch и не отсвечивать, но командир Моррисон всегда относился к нему как к полноценному агенту Overwatch, и Overwatch в конце концов стала его домом. Разве Моррисон не олицетворял сам дух своей организации и не был её центром? Уинстон не мог в одиночку заместить его, их три фигуры — Моррисон, Рейес и Амари — каждый со своим подходом, они заменили для молодого Маккри родительские. За уши вытащили его из грязи и погнали кто пинками, а кто участием и заботой к светлому, как мечталось, будущему. А потом покинули его, почти одновременно — сошли в три невзрачные могилы. Три траурных венка и Джесси Маккри, слишком внезапно распрощавшийся с затянувшейся юностью. В 68-м Рейес замкнулся, но после смерти Амари Джесси окончательно перестал его узнавать, а Рейес словно поставил на нем крест. Командир подыскал себе других агентов в новую оперативную группу Blackwatch, в которой Маккри и Шимаде места не оказалось. Но нашлось для О’Доран. Джесси встречал тех агентов после — шлемы Когтя не могли изменить голоса до неузнаваемости, и прежние интонации выдавали предателей с головой. Мойра определенно была причастна к тому, что произошло с Рейесом — он начал меняться с ее приходом Blackwatch, он — и вместе с ним его организация. Джесси корил себя, что не вывел тогда стерву на чистую воду. Казалось ли ему теперь, что он упускает возможность остановить что-то страшное, что может произойти с Джеком? Безусловно. Но он боялся отобрать у Моррисона то, что внезапно вновь поселилось в его взгляде — Джек снова жил, оживал рядом со своим бывшим другом, словно замерзший человек рядом с костром — а ведь прежде казался почти что омником. Почти мертвецом. Я убью тебя, Рейес, — обещал себе Джесси Маккри, — если ты вновь попытаешься сделать это c ним. Потому что если в мире есть справедливость, то кто, как ни Джек, её достоин… Должен же кто-то остановить всё то дерьмо, что происходит с нами… Габриэль был весьма удивлен, когда Афина ответила ему, что Джек находится у себя. Прошел всего лишь час с момента наступления последнего осеннего месяца, и в гостиной во всю праздновали — гул от голосов и шум музыки, казалось, распространялся на всю территорию базы. Джек посторонился, и Габриэль прошел в комнату, обращая внимание на большое блюдо, стоявшее на тумбе рядом со входом, с сиротливо лежащими на нём двумя конфетами. — Море посетителей, Моррисон? Джек уже стоял у кровати, расстегивая ремень, оглянулся назад: — Ты знаешь Лену. Она бы постеснялась, но Ханна и Лусио были здесь раньше, так что они поделили мое угощение практически поровну. Он схватился за нижний край своей футболки и стянул ее одним размашистым движением — красиво и непонятно, как у него всегда так ловко выходит. Сняв маску, Рейес приостановился, разглядывая иссеченную застарелыми шрамами спину. — Соскучился? Не смотри он так пристально, и не заметил, как напряглись, а затем медленно расслабились мышцы моррисоновской спины. — Много раз я праздновал без тебя, — Джек наклонился снять ботинки, стянул штаны. Габриэль отвел глаза, раздеваясь. В его случае Моррисон просто забрал эти праздники вместе со всей его жизнью, отравил памятью о себе каждый — День благодарения, Рождество, Хэллоуин. Наивным его не назовешь, Джек прекрасно понимал, они оба знали о том, что их свидания — сраная фикция, тот еще ебаный фарс. Для чего они Моррисону? Соскучился по члену? Дал бы оседлать себя молокососу. Нет же, предпочел секс по старой «дружбе». И вот Габриэль снова ебет его, а Моррисон вроде как больше не скрывает их отношения — сраный каминг-аут, который никогда не был им нужен. Джек снял покрывало, кинул на постель тюбик со смазкой, присел на кровать — руки по бокам, ждет его. Габриэль подумал и не стал снимать штаны. — Ну так давай отпразднуем, Джек? — предложив, встал перед ним, широко расставив ноги, Джек проскользил взглядом с его рук на поясе к глазам, — Подрочишь для меня? Моррисон не поторопился и не замешкался, будто приказ исполнил — сдвинулся назад в одно движение, устроившись, сунул руки под резинку трусов, стал работать, блуждая взглядом по лицу напротив. Габриэль вскинул, точно защищаясь, подборок, в ответ также прямо разглядывая его. Когда-то Рейесу казалось, они будут молоды вечно. SEP словно вкачала в них сыворотку против старения — они и раньше давали фору юнцам, а Джек Моррисон по-прежнему мог ставить рекорды на марафонских дистанциях. Но с каждым днем Габриэль видел все более отчетливую разницу между Джеком из его не особо-то далеких воспоминаний и тем, что полусидел сейчас напротив. И почему-то отвращение не охватывало его при виде стареющего любовника: словно испытывающий взгляд бледно-голубых глаз пробуждал совсем иные чувства. Габриэль потёр ставшие тесными в паху штаны, наклонился, упираясь в постель ладонью и коленом. Джек как всегда был исполнителен — уже дышал ртом, тяжело — короткими, рваными вдохами. Габриэль размял его приоткрытые губы, надавив большим пальцем, вскрыл жаркий рот, скользнул внутрь, вжимаясь его подушечкой в теплую влажность языка, и Джек понятливо всосал, обхватил всем нутром — щеки впали, веки опустились. Шлюха. — Дааа, вот так, Джекки, молодец, малыш! — Габриэль отнял руку для того, чтобы прикоснуться к мягкой коже щеки — уже не атласной как прежде, молочный бархат ласкал пальцы ничуть не хуже. В стоне любовника ему послышалось разочарование. — Недостаточно хочешь, Джекки! Моррисон моментально упал на спину, потянул свободной рукой свои боксеры вниз — Рейес сдернул их с ног долой, огладил белое холодное бедро, подтянув себя ближе, вынул полувозбужденный член, прикоснулся крайней плотью к чужим губам, и Джек открыл рот, вытягивая язык, подхватывая снизу еще не полностью обнажившуюся головку. — Постарайся как следует, — напутствовал его Габриэль, сжимая в горсти чуть отросшие волосы на затылке Моррисона. Тот без промедлений приступил к исполнению. Что ты пытаешься сделать, Джек? Это оригинальный способ извиниться? Тогда ты определенно прав в том, что делаешь это своим ртом именно так — скажи ты слово, и твои мозги давно были бы на этих стенах. Или ты прибираешь меня к рукам, чтобы лучше контролировать? Возможно, это всегда было в твоей привычке — манипулировать мной через постель? Или ты, словно течная сука, готов лечь под меня просто потому, что я знаю, как ты любишь, как именно тебя ебать? — думал Габриэль, наблюдая, как Джек продолжает надрачивать себе — словно сведенная судорогой ладонь, уже на финишной прямой, впрочем, не забывая сосать и не оставляя яйца Рейеса без внимания: выпустить изо рта ствол уже не мог, но пальцы второй руки ласкали чужую мошонку, очерчивая ее содержимое. А до того исцеловал его яйца, блять, каждое во рту подержал. Моррисону это нравится, нравится! — Габриэль дурел от этой мысли, но не мог перестать думать о том, что таким Джек был не только с ним. Резко перехватил чужое напряженное запястье, прерывая уже готового спустить Джека. Моррисон явно не ждал этого — застонал, его горло завибрировало, и Габриэль забрал из него свой член, чтобы вернуть позже. Влажные смуглые пальцы наконец вскрыли любовника. Поставил Джека на колени: надавил на голову, заставляя лечь, уткнувшись в простынь щекой, и Моррисон покорился, прикрывая глаза. То, что Джек не защищался, побуждало причинять ему боль, и в то же время собственное возбуждение мешало Габриэлю — хотелось быстрее вернуться в тесные объятия принимающей плоти. Он всунул себя меж приглашающе расставленных ног, проникая глубоко и легко, еще сильней вдавив Джека щекой в успевшую намокнуть от пота простынь, туго обхватил предплечьем ходящие ходуном чужие рёбра, сжав, стиснув Джека в болезненно давящих объятиях, и тот вновь приглушенно застонал, подаваясь назад, насаживаясь до основания, до мягкого шлепка бедер о бедра. Вырвать эти стоны из Джека, болезненно-сладостные, тягучие было невозможно — тогда, а сейчас оказалось проще простого. Надо всего лишь быть грубее, Джек? Давить тебя своим телом, заламывать руки, хватать за зад сильнее? Нравится, когда я деру тебя? Ну-ка… Ну, сука! Давай! — ударил по ягодице, прихватил за нее в пригоршню, поднимая блядскую дырку еще выше — Джек задохнулся, утыкаясь лбом в простынь, сокращаясь, вбирая в себя… — Блядь, какая же ты… — Гейб сам задыхался — нереально крепко держал его Джек. На секунду Моррисон оглянулся, его глядящий на Габриэля правый глаз яркого, ультрамаринового цвета был безумен, пугающего безумен. Чертова бестия, да что с тобой… — вздрогнув, Рейес подался к любовнику, понуждая взглянуть на себя еще раз, но Джек зажмурился, отвернулся. Его напряженная спина внимала каждому толчку и движению. Прошла минута, вторая, и на исходе третьей слипшиеся от пота ресницы Моррисона распахнулись, являя прежнюю снежно-голубую безмятежность радужки — показалось. Габриэль навалился тяжелее, стиснул покорное тело, обхватил пальцами руки Джека чуть выше локтей, дрожа, сжав зубы в попытки продлить или остановить волну неконтролируемого наслаждения, и едва смог удержаться — так не годилось, слишком гладко, привычно, «правильно» — его словно взяли под уздцы! Мотнул головой, привстал, отстраняясь, перевернул Джека на спину. Тот был на самом краю — взгляд плыл, как у пьяного — Моррисон потеряно вцепился в темное бедро: — Гейб? — Да, Джекки… я самый. Встречай папочку! — вновь проник внутрь в одно касание, заставляя любовника податься вперед, протягивая руку к его плечам, а затем… Голова Рейеса растворилась, превратилась в дым, словно он был сигаретой, с которой глаза, рот и шею стряхнули подобно серому столбику пепла, и лишь руки немилосердно впились ногтями в раздернутые бледные ноги. Картинка из фильма ужасов — под стать празднику. Джек скинул его с себя настолько сильным ударом, что Габриэль не мог понять, слезы от смеха или от боли выступили на его глазах, когда он вновь предстал перед Моррисоном во плоти. — О… божеее… что не так Джек? — простонал он рвано, наконец, отсмеявшись. — Пошел… нахер отсюда! — Моррисон, казалось, задыхался, словно ему сердце прихватило — его трясло со страшной силой, белого в цвет простыни и уморительно смешного своим бабским испугом. — Не ломайся, Моррисон, давай я отсосу твоего дружка, он еще стоит, — Рейес примирительно поднял ладони, вовсю забавляясь ситуацией. — Выметайся, Гейб! — зарычал Джек, приподнимаясь. Судя по сжатым кулакам и перекошенному лицу, он был готов к битве не на шутку. Отдышавшись, Габриэль встал, утирая слезы, оделся и ушел, не оглядываясь. Собственное нереализованное возбуждение было ничем по сравнению с тем, какое наслаждение он получил от вида трясущегося словно в приступе эпилепсии любовника. Гадость или сладость, сученок. Моррисона колотило. Боясь сломать что-либо, он до боли в дрожащих пальцах вцепился в край раковины, наблюдая в отражении, как страх и злость во взгляде мутируют в привычные уже боль и отчаяние. Перед глазами вновь стояла та сцена — мрак, расцвеченный алыми всполохами, монотонный, ужасающе спокойный голос, приказывающий ему покинуть здание, огненный цветок, расцветающий за спиной Габриэля из открывшегося коридора. А потом — темнота, агония, жестокий свет Кадуцея, и боль еще более страшная, выпивающая без остатка — Ангела, зачем… Надо было прийти в себя и вернуться к этому моменту, когда Габриэль — его тело по крайней мере — жив. Они живы. Шрамы на лице невовремя заныли, напоминая, что доктор сотворила чудо, вернув ему не только жизнь, но и зрение, и проклятую память. Джек зацепился за ощущение покорности тому, с кем он не в силах был бороться — с самим собой, с тем, что было между ними двумя слишком долго, чтобы не сказать всегда. И точно, мнение Габриэля Рейеса всегда было единственно верным. Он тяжело шел на компромиссы, а Джек не умел и не хотел давить на него. Противиться железной воле Габриэля было сложно. И все же Рейес всегда соблюдал субординацию на людях, хотя в особо сложные дни воздух меж ними бывало покалывал скопившиеся напряжением. Разве все не как прежде? Оставаться рядом с Габриэлем слишком больно, и все же отказаться от него было невозможно: настолько правильно ощущалось быть с Габриэлем даже через то, что он подразумевал как секс. Умом Джек понимал — оба они, погибший под завалами штаба Рейес и преступник, надевший маску Жнеца, — один человек, но принять это означало похоронить «его» Габриэля еще раз. Что до того, чтобы поверить, что Жнец встал на путь исправления… Жерар Лакруа верил в безусловную любовь своей жены — где он и где его восхитительная супруга? Нет, Жнец был клоном, злым близнецом, кем угодно, но не тем, кто отберет у Джека единственное, что продолжало звучать в его голове все эти годы в одиночестве — голос, будивший его по утрам, звавший его в путь, требовавший и убеждавший жить ради одной-единственной цели, которой Джек Моррисон посвящал себя без остатка. Стоило ли думать о том, что внезапно воскресший друг нечто большее, чем запрограммированная марионетка Когтя? Определенно не стоило. И всё же он был дышащим воспоминанием, и медитация не помогала — только не насчет Габриэля, все чертовы установки отказывались работать. Моррисон никогда не стремился играть в прятки с собственным подсознанием — он заключил соглашение: Жнец — дьявольская кукла. Неестественно гладкая, молодая подделка. Это позволяло Рейесу остаться рядом с ним, позволяло Моррисону прикасаться к нему снова и снова. Габриэль не хотел засыпать, он точно знал, что увидит во сне. Ебанный Джек Моррисон будет пить чай. Или смеяться над его шутками. Или в тайне от коллег разглядывать его в отражении стекла переговорной. Подчиненный, командир, любовник — это всегда он, утыкающийся ли устало лбом в винтовку, или глазами — в экран, просящий ли его о чем-либо, кричащий ли приказы солдатам. Джек не умел командовать только им, да и не пытался — до того времени, пока не списал Рейеса в утиль. Просыпаясь после таких снов, Габриэль ощущал тоску. Тоску по тому Моррисону, который, у него был. Ненависть к тому, что дышал где-то рядом. И это было ненормально. На следующий день Габриэль и не думал искать любовника — они столкнулись в кабинете у Циглер: дверь открылась, и Моррисон повернул к нему голову, не меняя позы — сидел на стуле, держась обеими руками за гостевую кружку. Циглер отнесла чашку от губ. Ну, конечно. Удивительно, что они всего раз до этого пересекались в ее кабинете. Похоже, Джек старался с ним здесь не встречаться. Рейес замер в ожидании. — Ангела… Габриэль… Я немного задержался, — Джек встал, отставляя кружку. Сам того не замечая, Габриэль жадно любовался его руками, скулами, обтянутыми водолазкой плечами. Движения Джека были размеренными и спокойными. Это заставляло желать большего — реакции, импульса, поспешности, которую Моррисон проявлял лишь когда они оказывались вдвоем. Ах, да, он же сам всё испортил… — Позже зайду, — кивнул тот Циглер, прошел мимо, легко разминувшись с Габриэлем в дверях. С шипящим звуком дверь закрылась за ним, стало тихо. Проводившая друга глазами Ангела встала: — Ты нас не отвлек, Гейб. Улетаешь? — Уже слышала? — Уинстон сообщил мне рано утром, надо было подготовиться — ты еще спал. Он бросил вашим кураторам обвинение, что это была спланированная операция против агента Overwatch, но формальных причин не выдать тебя у него нет. Насколько твой визит к ним будет безопасен, Габриэль? — Это была проверка, которую Ханзо им подпортил. Конечно, они будут всё отрицать, но это не было покушением. Мне думается, они не разочарованны мной. Габриэль стал раздеваться, не дожидаясь просьбы. Ангела кивнула, убирая со стола, провела по без того чистой столешнице маленькой желтой тряпочкой. — Не беспокойся о перерыве в лечении. Сегодня я выкачаю из тебя прилично крови для анализов, и сравню результаты, проведя повторные тесты по твоему возвращению. Возможно ли, что всё тянется еще со времен SEP? — Я чувствовал себя прекрасно, — Рейес сел на процедурное кресло по привычке заработал кулаком. Она отмахнулась от него: — Ты был молод, Габриэль. Но ошибки имеют свойство накапливаться. Аллергические реакции, раковые образования, обострение хронических болезней — иногда люди «ломаются» по естественным причинам, и мы хотя бы знаем, как лечить эти поломки. Но причина твоей болезни лежит далеко не на поверхности, и окончательное выздоровление невозможно, пока я не смогу выявить ее, — Циглер подготовила иглу и несколько пробирок, затянула эластичный жгут на привычном месте, — Сейчас твои клетки находятся в своего рода стазисе. Их гибель замедлилась, как и восстановление. Они не разрушаются, но это иллюзия безопасности. Она прервалась, наклонилась, чтобы проколоть его кожу, и Габриэль захотел коснуться ее мягких светлых волос. В те времена, когда Ангела только присоединилась к Overwatch, они с Моррисоном, даже несмотря на разницу в возрасте, выглядели словно брат с сестрою. Только волосы Джека были жестче — ладонь Габриэля лишний раз сжалась в попытке удержать воспоминание о покалывающих прикосновениях свежеостриженных золотистых кончиков. В очередной раз он наблюдал, как темно-красная густая жидкость неохотно течет в третью по счету пробирку — в руках доктора она была покорна, ленива, словно и не жила своей собственной жизнью. — Что-то внезапно выключило восстановительный процесс… И я где-то близко к разгадке… Я давно хотела спросить, Габриэль. Ты почти не используешь свою бестелесную форму. Твой контроль над телом улучшился? — Теперь мне это не нужно, — хрипло ответил Габриэль, — только на заданиях. Ангела внимательно на него посмотрела: — Почему? Вовремя вспомнив, что на нем нет маски, Габриэль отвел глаза: — Боль исчезла. — О… — заполнив последнюю пробирку, Циглер поставила ее к прочим, провела карманным прототипом Кадуцея — на месте укола не осталось даже следа крови, — я рада. Габриэль улыбнулся. — Спасибо… Ангела покачала головой, разглядывая собранные образцы: — Явно гуще, чем обычно, — ловко завершила процедуру, отнесла их на стол рядом с анализатором. — Я взяла больше, чтобы провести весь ряд исследований, и после твоего возвращения придется взять не меньше. Затем она махнула ему рукой, снимая перчатки, и Рейес с удовольствием переместился из процедурной обратно в рабочий кабинет, ближе ко входу, где его ждал горячий чай и плитка шоколада, заботливо подвинутая ему под самый нос. Циглер повесила халат, вновь оказавшись в блекло-желтой рубашке с закатанными рукавами и серой замшевой юбке — кажется, такие называли карандаш, в светлых колготках и — внезапно он обратил внимание –тапках-тыковках. Очередной подарок, не иначе. Она проследила за его взглядом — Мой юный пациент любит этот праздник, а я люблю тыквы, — и тепло улыбнулась. — Ты кажешься довольной, док. Ангела отхлебнула чай, покачивая ногой в оранжевом недоразумении — она сидела полубоком, и тыковка то появлялась, то вновь исчезала за столом. — Я рада, что ты уезжаешь. — Устала меня лечить? Ангела сморщила нос: — Устала наблюдать, как ваши взаимоотношения портят результаты твоего лечения. — Если ты о Моррисоне… — Да, о нем. Твой прогресс вдали от него возрастает, а рядом… Я не знаю, что между вами происходит, но я серьезно беспокоюсь, что мы вернемся к тому, с чего начали. — Считаешь, Моррисон похож на отравителя? — усмехнулся Рейес, пробуя чай — не из пакетика, из чайничка. Любимый сорт Джека. Ангела улыбнулась, сделала глоток, потянулась за конфетой. — Считаю, дело в тебе, а не в нем. Я придумала, чем занять твое время в поездке. — Звучит интригующе. И чем же, мисс? — Уинстон потребовал, чтобы тебя сопровождал наш агент. В дирекции согласились на одного, и это Ханзо. — Почему именно Шимада? — Потому что он мне должен, — Циглер встала, чтобы подлить себе еще чая, вновь разместившись на стуле, нахмурилась, явно ожидая возражений. — Мы договорились, что он будет учить тебя медитировать. — Это что-то про гимнастику, или я должен достигнуть просветления как… как там его звали? — Будда? — Циглер пожала плечами, — Форма не столь важна, как цель этих занятий — привести твой эмоциональный фон в порядок. Ты не замечал, и я тоже не обращала внимание, а Мэй… Лин Чжоу заметила, как меняется твой характер от одного присутствия Джека на базе. То, что ты не проявляешь агрессии, не значит, что ты не ощущаешь её. Рейес ухмыльнулся: — Поверь мне, я ее ощущаю. — Всегда? — Ангела вновь поднялась, но вовсе не для того, чтобы подлить ему чай, — Тогда может пора задуматься, почему твое эмоциональное и физическое состояние столь странным образом завязано на него? Рейес промолчал. — Я не думаю, что ключ к излечению лежит в ваших взаимоотношениях. — отчеканила она, — Скорее именно в твоих реакциях. Я просто хочу исключить влияние твоей ЦНС на процесс лечения. Рейес все еще молчал, и Ангела продолжила, уже гораздо мягче, на миг прикоснувшись своей ладонью к его руке: — Что-то здесь не так, и я очень хочу понять, что именно. Позволь Ханзо помочь нам обоим. Габриэль прикрыл глаза, нехотя соглашаясь. Накануне отлета Рейес не торопился идти на боковую — просто пил. С утра его и Шимаду отправляли на встречу, от которой Уинстон в свете последних событий был далеко не в восторге. Большая обезьяна считала себя обязанной гарантировать Рейесу защиту от того, что ООН нарушит прежние договоренности и водворит его в тюрьму — забавно. Он смахнул со столешницы упавшие лепестки. Бархатцы прибыли в горшках — Рейес безжалостно срезал их пушистые головы, чтобы украсить алтарь; расставил фотографии — скачать и распечатать их не составило труда; зажег свечи и разместил подношения, вспоминая, как аккуратно всё это делали прежде другие, любимые руки. У него всё получалось не так: руки Жнеца привыкли быть резки и грубы, но теперь разве что не дрожали. Габриэль был рад, что цветы всё еще казались вполне свежими. И еще больше — что они не пахли как сраные кладбищенские лилии на ее могиле. Почти забытый вкус дешевой текилы был просто необходим, чтобы оставаться в своих мыслях рядом с ней — не в этой серой комнате, наполненной призрачным янтарным свечением. К сожалению, нежданный ночной гость смешал его планы. Рейес открыл дверь как был, в спортивных штанах: слишком поздно, и Габриэлю стало все равно, кто из агентов будет шокирован его чрезмерно живым и юным видом. На пороге стоял Джек. — Послушай… — начал он, было заметно, что попытка завести разговор давалась ему тяжело. Теплый свет от свечей упал на его лицо, Джек посмотрел направо, и взгляд его стал ещё более растерянным. Он не мог не знать, чему помешает. — Возьми, — Джек протянул руку, и Гейб обнаружил в своей ладони большой шарик в серебристой хрустящей обёртке. — Конфета? — Рейес хрипло рассмеялся, — Моррисон, я, кажется, не давал тебе выбор. — Это не для тебя, — Джек ответил, но Гейб уже не слушал его, кинул шарик в карман штанов, схватил Джека за руку, втягивая через порог, поцеловал. Моррисон застыл — деревянный, словно испуганный, отсветы свечей в голубых глазах заставляли их мерцать потусторонним светом. Освобожденный от крепкой хватки, Джек поднял ладони, будто сдаваясь, завершая начатый не им жадный поцелуй, останавливая Рейеса, и тот прервался, раздраженный. Разве не для этого Джек пришел к нему посреди ночи? Что за жалкий предлог, и к чему ломаться сейчас? Габриэль не собирался давать Джеку то, что он хочет, но и посмеяться над ним не выходило. Джек отступил обратно в сумеречный коридор, точно вампир, спасающийся от света. — Когда ты возвращаешься? — в лоб спросил он. — Не имею понятия. Это всё, что ты хотел узнать? — Улетаешь в 8? — В 8 утра. — Я приду, — кивнул Джек. И ушел. Габриэль еще долго сидел и пил, разглядывая фотографии. Странное поведение Моррисона никак не выходило из головы, и он нащупал в кармане круглую конфету, развернул фантик. Сладкий череп смотрел на него — из блестящих глазниц текли розовые слезы. Это была не конфета Хэллоуина. И предназначалась она не ему. Габриэль кинул взгляд на центральное фото на алтаре. Мама любила Моррисона. В отличии от родителей Джека она знала, с кем спит ее сын. Они никогда не говорили об этом прямо, но с тех пор, как Габриэль признался ей в своей ориентации, ей было легко понять, почему сын каждый год приезжает на праздники с одним и тем же человеком. Габриэлю захотелось сломать эту чёртову сахарную головку, но она действительно была не его подарком. Мама умерла, считая Джека их семьёй. Что ж, ей и решать, стоит ли принимать подношение предателя. Ставя сладость у портрета матери, Гейб нечаянно смазал маленький синий глазик, и вздохнув, слизнул сладкий блестящий кружок с большого пальца. За 20 минут до вылета Габриэль потушил свечи на алтаре, оглянулся — тёмная комната, так похожая на ту, в которой он жил когда-то, в отсутствии освещения превратилась в склеп. Бархатцы к его возвращению окончательно свесят головки и иссохнут: в людской традиции — почитать умерших, умерщвляя еще живущих, и Габриэль всегда покорно ей следовал. Несмотря на раннее утро, под сумеречное небо провожать их вышли, пожалуй, все, кто остался праздновать на Гибалтаре. Габриэль застегнул сумку, закинул ее в корабль и замер, разглядывая провожающих. Ангела куталась в длинный серый кардиган, Мэй вышла в красной безрукавке и с большой кружкой горячего чая, Дива по своему обыкновению подливала желающим кофе из принесенного термоса, замотав на плечах захваченный из гостиной тонкий плед наподобие пончо. Лусио катался над ее головой по отвесной стене, не переставая строчить в телефоне. Маккри вместе с Райнхардтом и Торбьорном что-то обсуждали с Зарёй, ковбой при этом зевал через каждые два слова. Трейсер о чём-то оживлённо рассказывала стоявшему неподалеку Джеку. Джеку, с которым они так больше и не поговорили. Наконец пилот махнул ему с Ханзо рукой, приглашая подняться на борт, и агенты тут же оживились, обступили их кольцом, прощаясь. Кроме Ангелы к Рейесу подошли Дива, Трейсер, Мэй, Заря, Уинстон и даже Лусио. Ангела поцеловала его — в маску, и Рейес на секунду удержал ее пальцы в своей ладони, прежде, чем отступить и подняться с трапа на корабль. Ханзо встал рядом, поправил на шее небесно-голубой шарф. Рейес перехватил его взгляд — японец молчаливо прощался с Моррисоном. Тот один остался там же, где и был: стоял, прислонившись к позабытому здесь со времен расконсервации базы контейнеру, скрестив руки на груди. Их взгляды встретились, и Джек поднял ладонь без перчатки — одинокая фигура, которую оказалось слишком трудно смести с доски — много хороших ребят полегло в 2070-м при памятной попытке. Король, получивший шах, на поверку оказался ферзем: ловко ушел от удара и смешал логику противостояния. А сейчас, здесь, казалось, командир Джек Моррисон вновь провожает отряд Blackwatch на операцию. Жнец вздрогнул: не важно, откуда приходилось отправляться на миссии, Габриэль Рейес всегда стремился вернуться к нему. Жнец скрылся от глаз провожающих прежде, чем трап наконец поднялся, разрывая его нелепую связь с прошлым.