Каркнул ворон

Джек обнимал его. Возможно, это выглядело как невзначай закинутая в полусне на спину Габриэля рука, но Джек не спал: чтобы понять это, вовсе необязательно видеть его старательно отвернутое лицо — явно неудобная поза, того и гляди шею свернет. Впрочем, собственная ладонь Габриэля на бедре Моррисона лежала как влитая. В их новой жизни они не отдыхали рядом после секса, тем более Габриэль не позволял касаться себя так — якобы случайно. — Джек, — позвал он. Тот обернулся — голубые глаза взглянули выжидательно и серьезно. Габриэль провел по его еще влажной спине, разворачивая и привлекая любовника к себе. Моррисон на несколько секунд прикрыл веки, а потом пальцы на шее ожили, запутались в отросших темных прядях, лаская, притягивая — губами к губам. Нужно было найти предлог для разговора. Смуглая рука по-хозяйски, наглаживая чужую поясницу, скользила по старым шрамам, пока Рейес размышлял над этим. — Кто ещё в курсе, что ты здесь? — всё по-деловому, вновь допрос, на который Рейес пришел добровольно. Джеку страшно — это знание просто есть: не за себя, но за кого-то или что-то еще. Габриэль помнил, к чему вел страх Джека за организацию — жертвы. Новые жертвы, в числе которых однажды оказался и неподконтрольный больше командир Blackwatch. — Уинстон, Ханзо и наш пилот. Доложишь Уинстону, что я прибыл в твое распоряжение, малыш? — губы коснулись носа чуть ниже шрама, потом — его кончика и, наконец, нежно и коротко поцеловали уголок рта. Джек чуть помедлил, прежде чем нехотя признать: — Не могу. Я… — Хороший мальчик нарушил правила дирекции, сбежал из дома и вынужден играть в молчанку? — Габриэль улыбнулся, — Окей, босс, я никому не скажу. Надо же и мне когда-то прикрывать твои грешки. Я тоже скрылся из-под надзора без официального уведомления. — Почему? Рейес сел и Джек последовал за ним. Засосы на бледной шее излишне бросались в глаза — а ведь Габриэль обещал себе сдерживаться. — Встретил Ану, — пожал плечами — узнал, что ты здесь. Спонтанное решение. Вероятно, наш японский сухарик всё еще на меня злится. С кем ты прилетел? — Один. Соскучился по Ане, — Джек отвечал односложно — не хотел проколоться на лжи? Неожиданно желудок визитера подал весть о своих физиологических потребностях. Джек удивленно воззрился на него. — Черт, Гейб, давно не ел? — Часов с 7. Джек покачал головой, спустил ноги с кровати и начал собирать одежду с пола. — Херово ж я встречаю гостей. Пиццу будешь? — он встал и прошёлся до мини бара, поднял с того будто игрушечный телефончик, такой в пору детям носить, — В кафе напротив довольно неплохо пекут. — Не откажусь. — Кофе? — Давай, и… — Колу, — Джек не глядел на него, набирал номер. Их вкусы не менялись бог знает сколько времени. Закончив делать заказ, Джек принялся строчить что-то в свою новую игрушку, а затем бережно убрал ее на место. — Хочешь в душ? Габриэль, склонив голову, изучал его, все еще голого, абсолютно бесстыдного наедине — как всегда, впрочем. Дневной свет творил с его обнаженным телом что-то немыслимое: Джек казался излишне живым… Нет, даже так — смертным. Просто кусок блеклой посеченной плоти, который благодаря какому-то дикому, нелепому стечению обстоятельств еще дышит, разговаривает… — Иди первым. Джек кивнул, соглашаясь, поднял упавший стул и кинул на его спинку одежду, вернул на сиденье сумку. Дверь в ванную закрылась за ним с тихим щелчком. Рейес потер виски. Какое-то затмение. Нет — голод. Несколько дней не виделись, а показалось — вечность. Тело предавало, превращало в старшеклассника, которого гормоны тащат очертя голову в постель — и к кому? Снова к Джеку. Габриэль не хотел — так — давно, а с момента своей мнимой гибели и вовсе был лишен не просто желания — самих мыслей о нем. Есть ли шанс, что телу, вставшему на длительный путь выздоровления, сейчас попросту не важно, с кем? Или же Джек, старый добрый безотказный Джек просто наиболее… подходил? Бесплатный секс, там, где вы хотите, так, как вам всегда нравилось, столько, сколько сможете взять. Да ты получше любой шлюхи, малыш. Габриэль потряс головой в надежде призвать свои мысли к подобию порядка и наконец встал, постоял немного, прислушиваясь к звукам, доносящимся в ванной: к журчанию бегущей из крана воды, затем — к перестуку капель в душевой. Поднял со стола обшарпанный корпус незнакомого телефона. Насколько он помнил, условиями соглашения с Overwatch Джеку запрещено было иметь личные неподконтрольные ООН средства связи. И тот не имел — никаких. А этот аппарат применялся Моррисоном не для связи с базой. Габриэль включил темный экран — заблокировано. В последний раз Джек использовал… Конечно, пин-код не подошел. Рейес закусил губу. А чего, он, собственно, ожидал: то была другая жизнь, и было бы странно, если бы Моррисон всё ещё хранил теплые воспоминания о 24-м. Он ещё с минуту в раздражении пожевал нижнюю губу. Сюда бы Сомбру, она бы мигом вскрыла эту железку. Увы, он понимал, какой опасности подвергнет её, да и себя заодно, если сейчас попытаться связаться с Когтем — не зная нынешней ситуации, не понимая, кто сдал его ооновским миротворцам. Ситуация, в которой Габриэль оказался, всё больше начинала напоминать ему западню. Убить Моррисона сейчас — означает закрыть себе путь на Гибралтар, к Ангеле и окончательному исцелению. Не выяснить, на кого Джек работает — остаться для Кравеца расходным материалом. По любому выходило, нужно оправдать оказанный кредит доверия. Их совместное возвращение на пост хорошо скажется на репутации бывшего боевика Когтя. Признаться, Габриэлю было интересно ничуть не меньше, кто помогал Джеку сейчас. Старые друзья? Новая команда? Итак, к сожалению, сейчас мертвый Моррисон — не лучший вариант. Выждать. Терпение никогда не являлось сильной стороной Габриэля, но ради мести… Месть — сладка. Вода в душе смолкла. Габриэль положил телефон обратно, но остался стоять на месте. Джек не напал на него при встрече тет-а-тет. Стоило ли надеяться, что бывший друг позволит ему подобраться ближе к своим тайнам? Можно ли приучить гадюку? Моррисон вышел из душа, вытирая волосы. Второе белоснежное полотенце — вокруг бедер, порозовевшая кожа вызвала острое желание коснуться, схватить — и это после того, как они трахались час кряду. Надо вызнать у Ангелы, может ли всё это… эта похоть быть побочным действием ее терапии и как долго. — Шагай, Рейес, вода согрелась. Я приму заказ. Душевая кабина после Моррисона была полна пара. Мокрые следы на коврике — Рейесу словно под дых дали. Так бывает, когда возвращаешься домой спустя долгое время — странно и в то же время знакомо, будто во сне, или дежавю. В отпуск они всегда старались уйти вместе, взвалив тяготы организационной работы на Амари и секретарей. Максимум полторы недели, а когда они возвращались, их ждало еще больше дел, ворох неразрешимых без их участия проблем и Ана, проклинающая горы бумаг и собственный неисправимый альтруизм. Ездили к матери, но не к родителям Джека. А иногда сбегали куда подальше и днями не выходили из номера — спали, ели, валялись рядом часами напролет. Каково это, когда ваши командировки и даже режимы не совпадают? Когда месяцами, годами остро не хватает не секса — перепихнуться можно и в моррисоновском рабочем кабинете — простых прикосновений кожи к коже. Из ванны Рейес вышел сбитым с толку и раздраженным. Окно было закрыто, кондиционер довольно шустро довел температуру в номере до комфортной. Джек ждал его возвращения голодный — по глазам видно, но не притронувшийся к доставленным коробкам. Две большие пиццы были съедены минут за пятнадцать. — Ты на обед ходил так долго? — поинтересовался Рейес, откусывая очередной кусок. Пиццы, хоть и итальянские, оказались весьма неплохи. — Типа того. Купил пару слайсов, сидел у окна. Давненько не видел нормальных людей, — Джек отпил из картонного стаканчика, придерживая нижний край его крышки — привычка, одна из многих, которые Габриэль, вспоминая, замечал за ним. — И как тебе простой швейцарский народец? — Как и любой другой, Габриэль, не больше, не меньше. Рейес фыркнул, но потянулся за своей колой, не особо заботясь об остывающем стаканчике с американо. Джек потихоньку переселял мусор с кровати на пол, вытер руки влажной салфеткой, кинул одну и ему. Рейес не без удовольствия наблюдал за тем, как полотенце на поясе напарника постепенно ослабевает. Тот растянулся на освобожденной кровати, утонув в излишне мягком покрывале, раскинул руки над головой, да так и остался — то ли провоцируя своей позой, то ли действительно ленясь двигаться дальше. Взгляд Габриэля автоматически нашел тюбик заживляющего крема, откуда-то выуженного Моррисоном при встрече — почти закончился. Он навис над любовником, погладил раскрытую розовую ладонь пальцами, сжал их на светлом запястье. Джек улыбался, глаза его были закрыты. — Тебе хорошо, Джекки? — Габриэль прошептал в теплую шею, прикоснулся губами к пахнущей водой и мылом коже. — С тобой, Гейб? — чужая рука неожиданно нажала на затылок, заставляя Габриэля следовать ниже, прижаться щекой к седым волоскам на груди, услышать мерный звук пульсирующего сердца — всего лишь мышечный орган, так просто пустить кровь и превратить его в бесполезную тряпку, — Как сам думаешь? Габриэль не стал отвечать, лег на спину рядом, стянул с себя мокрое полотенце, провел рукой вдоль темного ствола — желание возвращалось более чем быстро. Джек потянулся навстречу, поцеловал — в губы, затем в заросший подбородок. Едва коснувшись ключицы, ребер, сместился дальше. Пришла очередь Габриэля закрывать глаза. Сжав плечи Моррисона, надавил, принуждая поторопиться, выдохнул, ощутив крепкий обхват моррисоновских пальцев, а затем почти сразу же — влажную теплоту поймавшего его рта. Запустил пятерню в жесткие как солома волосы: — Глубже… В глотку!.. Ох, Джекки! Постарался абстрагироваться, забыть, кто именно его обслуживает. Не выходило. Открыв глаза, попробовал сдерживаться, глядел в выбеленный высокий потолок, не ощущая, как вцепился в Джека. Все, что чувствовал — умелые пальцы и такие знакомые, теплые губы, с силой сжимавшие его член, ритм, который выбрал Моррисон — не слишком быстрый, и ощущение подступающей легкости, начинающейся с ног. Джек делал ему хорошо старательно, планомерно: впускал головку, всасывал в себя, выпускал снова и вновь, а затем заглатывал член по полной, с потрясающим мокрым, пошлым звуком. Чрезмерно хорошо — когда Джек сглатывал, и мышцы его горла двигались вокруг. Не видеть этого стало невозможным. Рейес приподнялся, наслаждался видом: его член бороздил впавшую щеку изнутри, Джек захлёбывался, небритый подбородок блестел их общими секретами. — Слюнки текут, Джек? — пошутил, не ощущая злости — неужто так не хватало секса? Вот такого, неторопливого. Джек наконец выпустил — сглотнуть накопленное, и Рейес легко потянул его за ухо к себе, чтобы поцеловать — почему-то в щеку. Нащупал — у Моррисона тоже подтекало, и эта взаимность успокаивала. Чужой прохладный след на бедре на секунду отвлёк от собственного возбуждения. Габриэль обхватил лицо Джека рукам, понукая перевернуться на спину, все еще не наваливаясь, склонился, целуя целомудренно — бровь, лоб, огладил внизу — не дотрагиваясь до головки, чуть сильнее под корень. Упругие колечки волос в паху, а дальше — черный вход в крепость бывшего командира. Рейес подразнил мышцу, и Джек моментально подался чуть ниже, развел и согнул ноги в коленях. Габриэль огладил и поцеловал одну из этих коленок, которым явно не доставало загара, сжал лодыжки, обвел выступающие косточки: размозжить бы их, чтобы Джек поползал у него в ногах перед смертью… Но сейчас, сейчас эти фантазии могли подождать: сложно отказаться от такого соблазна — взять, когда дают, нет, даже предлагают столь настойчиво и, чёрт, красиво! — Габриэль, пожалуйста, — нет, блядь, у него никакого стыда! — попросил Моррисон, вот такой — словно моложе своих лет, почти прежний. — Терпи, малыш, — Гейб засмеялся. Издевки почему-то не получилось, получилось сесть на бедра Джека — о, в глазах удивление — смеясь, махнуть яйцами по яйцам — щекотное ощущение, встать повыше, начав себя надрачивать. Это Моррисону было уже знакомо, тот повел рукой по своей груди, покрасневшей, избегая сосков — чувствительные они у него: Габриэлю хоть усосись, а командир, помниться, и от прикосновений через водолазку отбивался. Даже когда трахались под занавес своих «волшебных» отношений. Трогать можно разве что на излёте, перед тем самым, когда Моррисон охал надломлено или вздыхал, закусив губу, кончая — самый тихий из всех партнеров, которые у Габриэля были. И ведь были, да вспомнить некого. Рейес внезапно понял: сейчас Джек терпит, точно терпит и укусы, и сдавливания. И всё одно у него колом стоит — железобетонно. С коротким вдохом — давно готов — Габриэль излился Джеку на грудь, немного стекло на бледный живот. Тот только сжал несильно ладонь на его бедре. Габриэль скатился резко, лег, закрыв предплечьем глаза, тяжело дышал, изгоняя желание, которое воспротивилось уходить — не хватило! Сука, как же с ним хорошо — как и всегда. Этим Моррисон его купил? Крышесносным сексом? С потрохами. И держал сейчас крепко снова, за яйца. Сколько прошло времени — он не заметил. Казалось, минуты. Внутри было пусто, в номере — слишком тихо. Джек вновь наклонился над ним, потёр ладонью рядом с неготовым сдаваться членом. Надо было прекратить. — Как же ты любишь елдак, Моррисон, — глухо, тише, чем хотелось. Голос грозил предать вслед за членом, который дрогнул в руке Моррисона, загрубевшей, искусной — тот огладил большим пальцем вену у основания. — Да, Гейб, твой — люблю, — спокойствие и пришедшая с возрастом хрипотца в голосе Моррисона вышибала последний дух, — Дашь его мне? — риторический вопрос. Пальцы те же, но ритм — быстрее, требовательней. Да, все просто: когда Джек просит, лучше соглашаться. Приказы всегда что-то ломали, что-то личное между ними. Ту иллюзию отношений, которую Джек поддерживал, а он, дурак, принимал за чистую монету. Габриэль отнял руку от лица, чтобы пронаблюдать, как Джек опускается, тяжеловато, но плавно. Снял с своей груди, сука, и растер по его головке. — Чтоб тебя! — прохрипел он, впиваясь пальцами в мякоть разведенных бедер, Джек кивнул ему в ответ, усаживаясь невероятно плотно, чтобы потом подняться — Габриэлю захотелось потянуться вслед за ним, еле сдержался, застонав, ущипнул, а потом хлопнул пятерней по заду Джека. Остановить? Унизить? Что толку, когда собственный член — чужая покорная игрушка, от себя не отрежешь. Он держал руки на бедрах Джека, поглаживая большими пальцами теплую светлую кожу моррисоновского живота, с мучительным удовольствием наблюдая, как тот поднимается и опускается, возбуждённый, лживо послушный, второй ладонью все быстрее наглаживая собственный член. Голова кружилась, иррационально хотелось также — через постель — суметь приручить холодную тварь напротив. Невыносимо сладкая пытка длилась и длилась, выворачивая что-то глубоко внутри. — Давай, Джек! — улыбнулся через силу, — Сладкий, хороший… Ох, парень, как я скучал по тебе! Джек вздохнул, наклонился поцеловать его — пытался заткнуть, как иначе. Но нет, Рейес не даст ему этого: — Люблю тебя, — выдохнул он прямо в губы напротив, — Мммм… малыш, Джекки, трахни меня! Давай! Давай же, Джек!!! Со мной вместе, ну! — Постой, Гейб… — прошелестело едва слышно сверху. Рейес весь подался вперед, вглядываясь в сосредоточенное лицо, в шепчущие губы, — Подожди, Гейб, — попросил Джек хрипло, — Подожди меня. Рейес задрожал, выйдя до самой головки, с болезненным стоном попытался остановиться. — Ааа, блядь! — закричал, сдаваясь, вцепившись покрепче, вдалбливаясь, надеясь, что сможет и Моррисона также заставить едва ли не скулить. Лава по-подростковому яростно плавилсь в венах вместо крови, в глазах грозило потемнеть с минуты на минуту. Джек двигался навстречу — так же безумно, жарко, совпадая. Только молчи сейчас, Моррисон, сука, только ничего не говори! — Гейб! — выдохнул тот. И это оказалось слишком.