Каркнул ворон

Габриэль открыл окно, выглянул и внимательно изучил начавшую пустеть серую улицу. Солнце уже потонуло за остроконечными крышами, но его лучи пока освещали белесое небо, в которое вот-вот должен был пролиться грязный сумрак вплотную подступившей к городу ночи. — Администратор внизу. Он видел, как я входил, но не видел, как вышел. У меня нет липовых документов, чтобы оставаться здесь легально. Не закрывай окно, я вернусь, как только стемнеет. Тяжело взглянув на него, Джек медленно поднялся, дошел до своей кофты, выудил бумажник. — Не стоит торчать на улице. Или светить карту, — протянул ему тонкую пачку банкнот, — Кое-где нал ещё принимают. Прогуляйся по магазинам. — Да уж не дам себе умереть с голоду, Моррисон, — Габриэль не смог сдержать усмешку, забрал купюры и, закинув сумку на плечо, вышел из номера. Снаружи на удивление стало теплей, и шум голосов повел Рейеса прочь, туда, где можно переждать время: подальше от узких переулков с закрытыми офисами под видеонаблюдением, минуя широкие тротуары, ползущие к сияющим огнями торговым центрам — к небольшим улицам жилых кварталов с их маленькими магазинчиками на любой вкус и уютными барами с едва доносящимся из них гулом внутренней жизни. Ночь приливала волнами: вот вспыхнули головы длинноногих уличных фонарей, вот темнота сгустилась вокруг них, зажигая новые огни в чернильном небе, раскрасила светом стекла оживших окон, и, наконец, река мрака хлынула в притихший город, затопила каждый темный угол, выплеснулась к небесам, разлив в округе оглушающую, звенящую тишину. Приглашающую тишину. Слишком далеки были новые районы с их небоскребами, бессонные центральные площади и места развлечений, и слишком уважали швейцарцы покой своих старинных улочек с многовековой историей. Огни аптеки были самыми близкими и теплыми. Расплатившись, Габриэль взвесил тюбик со смазкой в ладони прежде, чем убрать в сумку — лишаться редких удовольствий в нынешней ситуации было бы сродни глупости, и Рейес не собирался жертвовать своими желаниями. Через несколько кварталов он повернул направо, начав движение назад. Выбрал магазинчик поменьше, чтобы купить пиво и немного снеков, и неспешно прогулялся до своей цели. Из моррисоновского номера он разглядел отличное местечко, чтобы шагнуть сквозь тень, не привлекая излишнего внимания. Приглянувшийся угол был пуст и тёмен, как он и ожидал: высокий забор и стены закрывали этот тупичок как от любопытных глаз, так и от света. Ни окон, ни камер — только одинокая дверь черного входа и удивительная для подобного закутка чистота. Фонарные столбы словно стыдились высокого и напрочь лишенного красоты здания напротив: настежь распахнутое окно на четвертом этаже через дорогу — даже шторы убраны — утопало в тени. Определенно, в этом закутке можно без опаски появляться и в дневное время, главное, не светиться на подоконнике дольше необходимого. Бесшумно переместившись, Габриэль задержался на нём буквально на две секунды — глазам нужно было привыкнуть к казавшейся поначалу абсолютной темноте. Мягко перетек на пол, обернулся прикрыть окно. Джек пошевелился на кровати, откинул одеяло. Раздеваться было приятно: краткий момент холода, а затем Джек — непривычно горячий, сонный — обнял его, утягивая в теплый кокон одеяла и своих рук. Лучшее снотворное, что у него когда-либо было. И почему-то есть. Вибрация сообщения разбудила утром слишком ранним, чтобы не спутать его с ночью. Не торопясь, Джек вылез из постели и дошел до телефона. Моргнул пару раз — экран слепил, будто автомобильная фара. Послание Витора было длинным: Джек нарушал правила. Не ради Габриэля на этот раз, но из-за него. Ответ вышел коротким: Моррисон должен был согласиться. Я должен был вышвырнуть Габриэля из Overwatch, — это Джек говорил себе, повторял многократно, как мантру. Но тогда он этого не сделал. Не мог и сейчас. Пока не мог. Он постоял в темноте, выжидая, когда глаза вновь привыкнут к окружающей тьме, и, так же мягко ступая босыми ногами по прохладным доскам пола, вернулся в постель, лег на бок, понимая, что уснуть вновь навряд ли получится. Габриэль спал на животе, сжав в своих объятиях подушку, дышал едва заметно — и это снова слишком знакомо, чтобы Моррисон был в состоянии оторвать от него взгляд. Гейб всё ещё был моложе возраста своей… мнимой смерти? Или перерождения? И это был всё тот же Габриэль Рейес, что рычал от злобы и ненависти в его кабинете за пару недель до взрыва в штабе. С чего же всё началось? «Я всегда буду на твоей стороне, Джек! Перестань ты кипешить и побудь на моей хоть немного!» Джек был. Болван. Закрывал глаза на преступления и бесчеловечность: нарушения собственноручно написанных инструкций стали меньшей из его проблем. Но даже после того, как Гейб вмазал ему, Джек ещё надеялся — друг вернётся, и они помирятся. Чертов скандал выбил его из колеи на полторы недели, и каждый день Моррисон ловил себя на желании выйти на связь, чтобы — что? Извиниться? Им обоим надо было остыть. Он успокаивал себя этим, боясь признать, что по-настоящему его останавливал именно страх — страх вновь услышать ненависть в голосе Гейба. И намертво въевшаяся привычка: Солдат-24 всегда вёл в их отношениях. Не надо! — взмолился он потом про себя, глядя в направленное на него дуло дробовика. Моррисон был отличным солдатом — он схватился за оружие прежде, чем понял, что происходит. Слишком много нападавших, но тогда у него оставался шанс — пожалуй, единственный шанс, если бы первым выстрелом он снял Гейба… Кто-то там пересрался, кто-то из нападавших пересрался, — думал он, когда бок и спину обожгло болью. А затем раздался новый взрыв — на этот раз ближе. Потолок треснул с оглушающим грохотом, но, падая на колени, Джек ещё смотрел Габриэлю в глаза. Этот злой, ошеломлённый взгляд и расцветающий огненный цветок за быстро темнеющим силуэтом — страшная, апокалиптическая картина гибнущего мира процветания и надежды, мира Overwatch, навсегда застывшая в памяти, выгрызшая всё, что позволяло Моррисону мечтать… жить… К черту эти сраные паломничества к собственным воспоминаниям, безуспешные попытки понять и — ха! — искупить! Только несколько лет спустя бывший командир втоптанной в грязь организации понял: нервы у «несогласных» не сдали. Их обоих смели с шахматной доски. Двух непокорных командиров. Небо за окном выцветало некрасиво, из темно-синего в грязно-серый. День обещался стать тяжелым, и Моррисон не торопил его наступления. Он почти не дышал, боясь разрушить этот момент, в котором Габриэль не хмурился, не кривился и не пытался скрыть отвращение. Джек разучился мечтать, да, но хотел обмануться — в эти краткие минуты тишины. Ему всегда казалось, из них двоих именно Гейб был самым живым. Но все разделившие их годы именно Рейес был мертв, похоронив себя в своей ненависти. А Джек жил. И прежний Габриэль жил только в нем — незримо, но всегда рядом: теплый голос Габриэля заменил его внутренний, призывно нашептывал ночью и бросал едкие обвинения днём, просил, убеждал и требовал. Невозможно любить мертвеца, но Джек любил так, что месть стала самоцелью: каждый вечер, ложась в холодную постель, он обещал себе, что найдет мразей, сделавших это с ними. С Габриэлем. С Аной. Жераром. Пальцы Джека легли рядом с смуглым плечом — всего пара сантиметров, опасное расстояние. Гейб, чуть моложе его, ха. Мы старели вместе, — думал он, разглядывая до боли знакомые морщинки у бровей Рейеса. Джек посмотрел на свою руку — следы от пуль, лучей. Лезвий. Их не сотрешь, даже содрав с него кожу. Джек никогда не откажется от своего прошлого, своей боли, памяти о своих ошибках. Его шрамы — свидетели их общей истории, того, что с ними было. Боли, через которую они прошли — оба. О них двоих — вместе. Этот Габриэль Рейес начал словно с чистого листа. Это Жнец, и с ним Джек был солидарен: если в том будет необходимость — он убьет Рейеса не раздумывая. Не ради мести — эмоции здесь не при чем, ради цели, которой посвятил последние годы. Что с того, что их влечет друг к другу? Ненависть ли, похоть руководит Жнецом — скоро всё закончится. Джек не мог предать, не мог лишиться лишь одного — призрачного голоса в своей голове, каждое утро шептавшего: Вставай Джек, мы опоздаем! Джек гладил его лицо. Странные повторяющиеся движения, лёгкие и прерывистые, были загадкой до этого момента. Габриэль открыл глаза и резко перехватил чужое запястье. Несколько секунд вглядывался в спокойное лицо любовника, затем, приподнявшись, прикоснулся губами к губам со старым шрамом собранного Циглер заново лица. Конечно, шрамы: Джек рисовал их кончиками своих пальцев на его лице, — старые шрамы Габриэля Рейеса, снятые с него вместе с кожей в 70-м, да так и оставшиеся в прошлом. — Доброе утро, Гейб. — Доброе, Джекки, — поцеловал плененное запястье, прежде чем оттолкнуть руку в сторону, сел. Джек встал с кровати. Он был одет и гладко выбрит. Габриэль с удовольствием потянулся и вдруг ощутил оторопь: он не заметил этих ранних сборов, и верно также не успел бы заметить собственную смерть. Искоса взглянул на Моррисона: тот стоял, засунув руки в штаны, явно чего-то ожидая. — Вываливай, Джек, — принялся одеваться. Держать сонные глаза открытыми оказалось довольно-таки непросто. — Ана скоро придет. Габриэля подраздражала манера нынешнего Джека выдавливать из себя информацию по капле. — Потому навел лоск? — носки пришлось искать аж под кроватью. Джек молча наблюдал за ним несколько долгих мгновений, затем пояснил: — Она решила вывести нас в высший свет. Габриэль с подозрением на него воззрился. За египетской снайпершей такого раньше не водилось: она предпочла бы пикник, посиделки у костра, мясо с ножа… Уж точно не риск сдать Моррисона швейцарским властям. — Когда и куда? — Вечером. Праздничный прием. То ли в честь Хэллоуина, то ли в ознаменование окончания ООНовской конференции. — С чего тебе так рисковать, Джек? — недоверие явно отразилось на его лице, но Моррисон лишь пожал плечами: — Беспокоится не о чем — там все будут в масках. Некоторое время Джек молчал, прежде чем добавить: — Возможно, мы просто хотим сделать нашу встречу чем-то особенным, Гейб? Габриэль нахмурился, завязывая штаны, покосился на профиль любовника — отвернулся и в глаза не смотрит. Да не в жизнь Джек не променял бы возможность остаться с Аной вдвоем на душную тусовку чинуш и политиканов. — Ну хорошо, золотой мальчик, как скажешь. Я успею принять душ? Картонный стаканчик под пальцами… Чувствовать, что на них есть кожа, и она может ощущать что-то помимо боли — само по себе наслаждение. Сколь многому он не придавал значения, пока не умер? Запросто зайти в кофейню было всё еще сродни откровению. Делать заказ, сжимать мягкий бочок золотистого, посыпанного сахарной пудрой пончика, а теперь и ощущать его вкус — по-настоящему, с наслаждением, завтракать, — казалось, к этому невозможно будет снова привыкнуть. Моррисон, все утро нехарактерно бездеятельный и задумчивый, молча наблюдал за ним. В другой раз Габриэль с удовольствием поддел его, но портить момент не хотелось. Хотелось пожрать. В столь раннее время кафе напротив не работало, и только маленькая лавка далеко вниз по улице вовсю обслуживала своих первых, хмурых и сонных посетителей. Взять заказ на вынос и вернуться в отель с парадного входа оказалось отличной идеей — да и что может быть вкуснее горячих пончиков, черт побери? В дверь постучали. Габриэль приподнял бровь и кивнул на коридор Джеку. Отпил ещё немного не самого плохого кофе. Моррисон молча ушел открывать. Отсюда Габриэлю не было видно гостьи. Ана обняла Моррисона? Поцеловала? О, она б могла — обожала смотреть, как Джек смущается. Нежности — действительно не его конек, но, если запихнуть ему язык в глотку — смущения не будет, это Габриэль знал точно. Он поправил не желавший угомониться член: предпочел бы еще покатать по кровати теплого и домашнего Джека из прошлого — в мягкой растянутой футболке и с слегка растрепанными волосами. Но ублюдок поздней версии был тут как тут. — Здравствуй, мой хороший, — донеслось из маленького коридора, — Вы оба здесь? — Да. Доброе утро, Ана, — тихо и глухо, слишком глухо для того, кто держится на почтительном от подруги расстоянии. Габриэль неохотно поставил стакан и вышел навстречу. Конечно — ее рука в чужих волосах. Моррисон осторожно прихватил Амари за плечо. Этакие неловкие обжимашки. Рейес, скрестив руки, прислонился к стене. — Вот и отлично! Вы завтракали? — Типа того. Здравствуй, Ана, — шаг в сторону, и Джек перестал перекрывать Амари обзор. Заодно Рейес разглядел ее наряд — гражданский: песочного цвета пальто, синий шарф и серый берет, — снайпер и есть снайпер. — Ох, Габриэль! — сумка гостьи полетела на пол, и вот они — объятья, за которыми Джек также с интересом наблюдает, опершись ладонью о стену и выглядя при этом смущенно и отчего-то виновато. Габриэль позорно отступил, поспешил принести порядком подостывший стаканчик: — Кофе? — Не откажусь! План был прост: покупка костюмов, оказалось — самых обычных костюмов и обуви, да такси до и от того особняка, в котором проходил праздничный прием. Между этим планом и его реализацией стояла длительная процедура примерки смокингов и платья. А затем еще полдня ожидания, покуда костюмы идеально подгонят под их мерки. И как славно, что Амари приехала к ним на якобы арендованном автомобиле. Дорогая машинка с личным водителем — безучастным омником, в котором Моррисон безошибочно распознал личного водителя Витора. В салоне магазина он с Амари с комфортом разместились на мягком круглом диванчике: Ана листала журнал, Джек, сцепив пальцы, прислушивался к звукам из примерочной. Давненько он не захаживал в такие дорогие местечки. Джеку по-прежнему шили на заказ, но чаще всего то были куртки и штаны — биотическое поле не на всякую кожу действует, да всего и не перештопаешь. Отчего-то вспомнилось, как секретари планировали их визиты на мероприятия, посвященные очередной годовщине окончания Омническго Кризиса. Обновляли их парадные мундиры для официальных мероприятий и костюмы для вечерних раутов. Габриэль переносил эти дни стоически, также, как и примерку сейчас. Рейесу было неприятна сама атмосфера навязываемых светских тусовок. Не без оснований он считал их пустой потерей времени. Не терпел панибратства и лизоблюдства, а терпеть приходилось — от начальства, от праздных шишек, которым удавалось прикоснуться к «легендарным героям». А ещё Габриэль ненавидел танцевать. Порой ему всё же приходилось наступать на горло собственной песне, но в этот раз, похоже, танцев не предвиделось. Зато они всегда отлично трахались после. Нерастраченная энергия Рейеса и его раздражение оставляла их мундирам один путь — в химчистку. Джек ухмыльнулся: до чего ж приятно тянуло в мышцах после этого. В паху откликнулось, и он поспешил выбросить эти воспоминания из головы. И все же мысли о вознаграждении заставляли его ждать чего-то большего от грядущего вечера. Стоило признать, Моррисон всегда был эгоистом. В том, что касалось редких удовольствий, коими его вознаграждала жизнь, так уж точно. Ана покосилась на него прежде чем тихо произнести: — Я правильно поняла, там его не ждут? — Да. Но и оставлять без присмотра тоже не хотят. Она вздохнула, отложила журнал и подняла со столика рядом с собой маленькую голубую чашечку с кофе. — Я тебя прикрою. Но вам надо поговорить. — Ангела убьет меня, если я испорчу ее труды. А я испорчу — он не выносит разговоров о прошлом. Ана с усмешкой взглянула на него. В ее глазах, окруженных острыми лучиками морщин, было слишком много тепла для этого Джека Моррисона. — Она убьет тебя, без всяких сомнений. Но сама же и воскресит. А что касается кофе, Джек — зря вы отказались, его явно варят здесь по-турецки. Чрево примерочной наконец изрыгнуло Рейеса — тот вырвался из ее атласного плена недовольный, зло процедив сквозь зубы: — Облапал, как девку в баре. Амари рассмеялась, и Моррисон не смог сдержать усмешки. — Ну, ты проявил потрясающую выдержку, — Ана поднялась с дивана, уцепилась за Габриэля и тот повел ее под руку к выходу, — Мне казалось, это я должна была пропасть там с концами, а ты даже переплюнул мой рекорд. Неужто что-то в твоей фигуре может быть неидеально? Никогда не замечала! — До свидания, — попрощался за своих спутников Джек с появившимся из-за занавеси хозяином и поспешил следом, вновь потревожив медный дверной колокольчик. Ожившая к обеду улица встретила их гулом голосов и шумом машин. Пестрая толпа омников и людей едва не смела с ног. Слава богу, «арендованный» лимузин по-прежнему был неподалеку. Джек придержал Ану за локоть, когда она садилась в машину. Габриэль, подняв бровь, смотрел на него по другую сторону лимузина. Сложно понять, что за человек жил в этой оболочке: не Гейб, определенно, но кто-то с его воспоминаниями. Джек закрыл дверцу со стороны подруги и последовал внутрь за Рейесом. Водитель обернулся к ним и застыл в вежливом ожидании, неестественно неподвижный: если омник не хочет имитировать все эти человеческие штучки типа моргания и дыхания, то начинает выглядеть по-настоящему пугающим. — Куда едем? — после затянувшейся паузы спросил он. — Кафе у нашей гостиницы, — Джек захлопнул дверь, утыкаясь взглядом в широко расставленные ноги, в мощную грудь, которую вряд ли была способна скрыть свободная спортивная кофта, скользя по ней выше, к темной бороде, к ухмыляющимся полным губам. Как он мог забыть, этот Габриэль тоже знает, что будет нужно им — обоим — после этого вечера. Кажется, уши порозовели. Рядом фыркнула Ана. Точно — уши. На улице было солнечно и сухо, хоть и довольно прохладно. Несомненным плюсом являлось практически полное отсутствие ветра. Несмотря на похолодание, светлые столики, жавшиеся к кафе на узком тротуаре, пока не убирали. Впрочем, и зонтов над ними не оставили — никто не захотел бы сидеть осенью на улице под холодящей моросью. Да и сейчас, признаться, только крепкие, закаленные в полевых условиях солдатские задницы и были согласны умещаться на местных хлипеньких пластиковых стульях. Ради здешней пиццы и орехового пирога, разумеется: они источали столь аппетитный пар, что, сама того не желая, их троица, похоже, прибавила посетителей этому местечку. Наблюдать за тонким ручейком прохожих оказалось несравнимо более интересней так, чем через оконное стекло. Ветер доносил до Джека духи проходящих мимо женщин и запахи ароматизированной силиконовой смазки, не выходящей у омников из моды последние лет пять. «Люди будут от вас без ума!» — уверял затасканный слоган на пестрящих яркими мазками краски черных упаковках. Моррисон полмира объездил, и везде продавали эту пахучую фигню, второе предназначение которой было весьма прозаично: удивительно, но омники тоже любили трахаться с людьми по каким-то своим, непонятным ему причинам. Солнце позволяло Джеку без зазрения совести надеть очки, но он все равно почти распластался на стуле в надежде казаться хоть немного меньше: слишком примечательные шрамы. С ними все было настолько плохо, что пластика не помогла — ну, хотя бы от уродств Циглер его избавила. Стоило бы заказать у Ангелы какую-нибудь косметическую штукатурку: док была единственной, кто воспринял бы его просьбу правильно и сумела подобрать то, что надо. Размышляя, Джек не заметил, как Ана начала рассказывать им веселые истории из жизни своих нынешних стажеров. Рейес с наслаждением доедал пиццу, и Моррисону оставалось только уткнулся носом в свой чай, отдаваясь странной иллюзии их мнимого единения. — Что теперь? — прервал Ану Габриэль, когда на столе остался только бумажный мусор. — Едем за обувью. А дальше… Дальше ждать, мальчики. Моррисон с удовольствием распрямился, со вздохом поднялся. Хорошенького помаленьку: — После предлагаю возвратиться в номер. Ана улыбнулась ему: — И я даже знаю, как нам скоротать время.