Ответы Шакала

(Работа написана в соавторстве со Змеёй Саррой https://ficbook.net/authors/2204000 ) Гнездовище. Свет пойман в затейливые сети из занавесей и листьев; частокол шипов и колючек закрывает комнату надёжным щитом. Шакал судорожно запихивает в рот очередное печенье, не успев прожевать предыдущее. Тиньк. Тоньк.       Здесь нет часов, но капли из подвесного кашпо падают в таз на полу и тикают так же мерзко, как часовой механизм, будто что-то отмеряя. Третья выглядит более обжитой, чем в прошлый раз. Почти все кровати ворохом вещей выдают присутствие хозяев: игрушки и альбом Слона, ловцы снов в изголовьях, карты Таро, выступающие уголком из-под подушки Ангела, аккуратно сложенная одежда Бабочки. Но сейчас в комнате трое: Шакал и Сиамцы. Табаки старается изо всех сил: спрашивает о новостях, сам несет дикую околесицу, хохочет, поглощает всё съестное, сорит крошками и один хлещет из горла настойку... потому что... как ни странно... Они. Отказались! Шакал пытается заполнить шумом и весельем это пространство, но тишина вокруг только сгущается, а падающие капли продолжают отмерять приближение чего-то жуткого. Фраза Стервятника заставляет замолчать и съёжиться. — Если не случится чуда, я снова останусь без него. Чуда. Слово отскакивает от стен, отторгается комнатой как инородное тело, его душат заросли и прижимают к земле. Табаки ловит и тянет звук, повторяет его раз за разом, пробует на вкус, ворочает языком внутри рта и пытается оживить, но слово сжимается и неуловимо ускользает.       И вновь... Судорожный поиск тем для разговоров, настойка сокрушительным потоком в рот, (жаль не в уши), Табаки щебечет, поёт и хихикает, из шкафов на свет выскакивают Шакалиные скелеты, по-мексикански красочные и живые, кулаки протестующе стучат по столу... Всё что угодно, лишь бы не касаться этой Могильной, проклятой темы! Табаки шмыгает носом и, кажется, даже клянется Птицам в вечной любви, срывающимся в шепот голосом говорит, что: никто... никогда... не заменит... и все мы связаны нитями судьбы... крепко-накрепко привязаны! Тень лежит на кровати лицом к стене, его силуэт размывается и идет рябью, как мираж... Но вместо того, чтобы остановиться, Шакал опрокидывает в себя новую порцию алкоголя. Пусть не только Макс, пусть все стены расплывутся, пусть колесо сансары перестанет скрипеть, пусть все Круги размажутся в одну серую лужу!! Но... Капли падают в таз все реже, кубометры тишины между ними наполняются объемом и вязкостью. Стервятник берет Шакала за руку, сжимает ладонь. — Наши судьбы переплетены. Мы связанны друг с другом, как петли в узоре. И только ты, Шакал, единственный. Единственный и неповторимый. Былые времена Чумных дохляков касаются Табаки легкими перьями: тысячи приключений, заливистый смех, драки до первой крови, ночные посиделки, стойкое ощущение — все самое прекрасное впереди. Воспоминания улетучиваются со скипом кроватных пружин. Тень, ковыляя, подходит к Стервятнику. По вялой походке трудно сказать, на какую ногу он хромает. Худые белые руки трясутся, обнимая брата за плечи. Тоньк... Тиньк! — Да что у вас тут в конце концов происходит-то?! — Я уже объяснял, что пока не дойдёт до точки, говорить... — Стервятник не успевает закончить, Тень его перебивает: — Я скоро умру. Опять. Стервятник вздыхает натужно и прикрывает глаза. А Шакал слышит бесконечный хруст стеклянных осколков. Не такой ответ он ждал. Сейчас, больше, чем когда бы то ни было, Сиамцы похожи друг на друга. Папа Птиц готов безоглядно жертвовать собой ради спасения брата, а Тень наглухо забаррикадировался от любой помощи в слепой решимости пройти свой путь до конца. Это упрямство, свойственное Рексу, и сейчас может помешать им увидеть, что путь не один, что возможно другое развитие событий. Насколько далеко и бесповоротно они успели зайти в своих выводах? Насколько переплавились друг в друга? Табаки нестерпимо хочется заглянуть в глаза, чтобы понять и определиться, он тянет лапки, но тут же опускает. На всех Кругах, на всех гранях реальности ему не дадут этого сделать. Он набирает побольше воздуха в лёгкие, выдавливает наружу всю имеющуюся жизнерадостность и начинает тараторить: — Так. В любом случае, дети мои — нечего печалиться! Если все известно, надо пользоваться тем, что есть здесь и сейчас. И вообще, второй раз умирать — это не первый... Это как с родами. В первый раз больнее всего. А так, вы уже знаете, что все равно не расстанетесь. Ну вот обнять сложнее, — он смотрит на Тень, не перестающего сжимать своего брата в объятьях, зажмуривается и замолкает. Даже с закрытыми глазами заметно, как ужасно обоим Сиамцам хочется заткнуть Шакала, но вместе с тем они оба понимают, что такова Шакалиная натура: ему необходимо выговориться. Что ж, пусть говорит. О родах, о смерти, о прикосновениях... Пусть его слова разрушат эту адскую могильную тишину.       Тень садится на стул рядом со Стервятником, нехотя отпуская руки с его плеч. Просит принести свитер, оставленный "где-то у входа, я точно не помню", потому что ему холодно. Стервятник скользит по лицу Тени грустным взглядом и идёт брату за свитером. Как только он отходит, Тень резко наклоняется, оказавшись нос к носу с Шакалом, и горячо шепчет, надеясь, что Стервятник не услышит: — Не легче, Табаки, не легче. Он и без того сломанный и пожеванный, второй раз не переживёт. Не легче, ему будет не легче. Ты же сам понимаешь. Это как чертова игрушка, которую дают лишь на время. Я уйду в неизвестность, а он будет ждать. Ждать, ждать и свихнется. От ожиданий ему станет легче? Наоборот. Он... — Тень не договаривает, почувствовав приближающиеся шаги. Садится обратно, тяжело вздыхая. Слова с каждым днём даются с трудом. А подобные речи — особенно. От напряжения Табаки уже съел все, что можно было обнаружить в Третьей, даже какую-то заплесневелую булку, случайно найденную в своём кармане. Он нервно бегает пальцами по столешнице, словно ищет затерявшуюся съедобную крошечку... Пытается придумать, как донести до братьев простую мысль, что все дело лишь в точке отсчета. Простую и почти никогда не доносимую до цели мысль. Пальцы бегут уже по собственной груди, нащупывают шнурок с шестеренкой. Тонкая веревка рвется сама собой. Пальцы бездумно водят шестеренку по столу. Железное зубчатое колесо крутится между пальцев, врезаясь в древесные выпуклости и ложбинки. — Перестань нападать на каждого встречного, как сторожевой пёс, — Стервятник протягивает свитер. Он не слышал, что сказал брат, но интонации уловил с лёгкостью. Тень натягивает свитер. Когда Стервятник садится, прижимается к нему ещё сильнее, как к тёплой подушке. — Прошу прощения, — вздыхает Большая Птица, оглядывая гостя. — Может, ещё кофе? Настойку, увы, с тобой не разделю... — Спасибо, я лучше так, не разбавляя, — Табаки с силой сжимает шестеренку в руке, зубцы впиваются в кожу, второй рукой плескает себе остатки из бутылки и тут же залпом осушает кружку. — А ты завязал? Забавно... а Тени нельзя по показаниям? Грязная лапка раскрывается — круг из точек-проколов как раз в центре линий: Жизни. Ума. Сердца. Судьбы. Стервятник качает головой: — Не завязал. Ограничил себя до определённой поры. Может, так получится не сорваться. Или если все же ум за разум заедет, то хоть холодными останутся. — А где же Лорд? — скулит Табаки и затравленно оглядывается по сторонам. — Я думал, он всегда тут... Как еще одна т... — Лорда мы со вчерашнего вечера не видели. — Стервятник с тоской смотрит на рюмку. — "Нельзя по паучьим показаниями". Уже звучит как приговор. Капли больше не падают. Шакал пьяно покачивается и машет лапками. — Тю, какой приговор? Приговор мы ставим себе сами. Вот, Мертвец, чертеняка, берите пример. Сколько ему страшного говорили? А он не то чтобы не верит, но не доверяет, предпочитает проверять все на себе. И ведь не сбывается! Клянусь своей жилеткой, еще нас всех переживет, дорогуши! Раскачивания Табаки становятся заметнее, он смотрит на братьев исподлобья затуманенным взглядом и шепчет-причитает: — Охохо... Слишком одно, да, детки? И вместе никак... И врозь невозможно. Круг за Кругом... Солнце в зените... Зачем повторять то, что можно изменить? Полет по пустыне. Круг за Кругом... Тень вздрагивает, как от удара, шипит: — Ты думаешь, мы не... — Успокойся, он пьян. — Нет, подожди. Ты думаешь мы не пытались что-то сделать, чтобы изменить ход событий? Думаешь, мы... Стервятник резким движением включает торшер неподалёку. Поток яркого света режет глаза, обжигает не спрятанную в одежде кожу; Тень, пытаясь завернуться поглубже в свитер, прижимается ближе к брату, прилипает к нему, как самая обычная тень. — Пожалуйста. Не надо, — устало говорит Стервятник, не выключая потревоживший покой Тени торшер. Табаки снова крутит шестеренку по столу, на сей раз путь колёсика более путаный и срывающийся, да и взгляд у Шакала пьяно-осоловелый. Упавшие на лоб пряди не могут спрятать резко постаревшие черты, морщины и шрам на скуле, тянущий губы в усмешку. — Пытались? — Проживать все заново? —Стервятник удивленно вскидывает бровь. — Не в этом случае. Жить каждый раз до определённого месяца жизни, чтобы потом вернуться? А что насчёт стаи, которая тут остаётся? Её не на кого оставить. — Дети, вы правда верите, что у всех Кругов одинаковый ход и финал? — обречённо вздыхает. — Вы верите. Но на самом деле... Есть бесконечное количество вариантов. Не обязательно умирать, если суждено расстаться. Не обязательно уходить, если ты не хочешь этого. Не обязательно расставаться, даже если об этом написано в Книге Книг. — Круги имеют свойство видоизменяться, но это не значит, что меняется все. Оно может зафиксироваться и несколько раз повториться. — Мы были в Могильнике. Пауки сказали то же, что и в тот раз. Шакал ударяет кулаком с зажатой шестерёнкой по столу и хрипло кричит: — Да что вы верите этим проходимцам! — сейчас он сам похож на огромного тощего паука. Бездонные глазища гипнотически впиваются и не отпускают братьев. — Я могу забрать Тень на другой Круг! Ему не нужно умирать! Ты сможешь прыгать туда и встречаться с ним... Живым. Стервятник резким движением заслоняет брата рукой, будто Шакал действительно схватит Тень и унесет. — Нет!! — кричит он бешено, но чуть отдышавшись, добавляет тихо и сухо, приговаривая каждое слово сквозь зубы. — Нет. Тень останется здесь. И никуда не исчезнет. Не умрёт. Без шестерёнок и без помощи Пауков. Их, ты тут ошибаешься, мы не очень-то слушаем. — Тогда заставь его поверить, что он останется жить! Что он живооой! И... поверьте наконец, что вы можете быть счастливы... Как раньше... И навсегда. Ладонь Стервятника сворачивается в кулак, он медленно убирает руку то ли по своей воле, то ли по жесту Тени, отодвигающего её. — Табаки. Перестань. Я тебя прошу. Не хотел заводить разговор в это русло. Я НЕ ХОЧУ, чтобы кто-то лез в мои с братом отношения и чувства, — начало последней фразы Папа Птиц проговаривает почти по слогам, с ледяным нажимом не терпящим возражений. Губы растягиваются, обнажая острый оскал. Ядовито шипит. — Это. Только. Наше. Понятно? Шакал фыркает и демонстративно, всем телом отворачивается в сторону. — Понятно, понятно. Чего тут не понять, дело ясное. У каждого свой путь. Никто не имеет права рулить штурвалом без одобрения капитана. А меня, старого маразматика, слушать вредно. Вот сейчас Табаки совсем не похож на старика, скорее наоборот, его можно принять за обиженного рассерженного мальчишку лет десяти. Тень пытается утихомирить Стервятника, положив руки на плечи и что-то нашептывая. — Да, мы выбрали свой путь. На кону все или ничего. Менять направление сейчас... Я считаю это трусостью, — Тень говорит тихо и неуверенно. В выбранном направлении тоже много "но". Но он уже сказал, что сделает так. Прежде всего — самому себе. Табаки закатывает глаза и выдыхает. Не получилось. Снова. Что ж. Во всяком случае ему не придется корить себя, что он и Тут не попробовал. Полностью отпустив ситуацию, он катает по столу теперь уже пустую бутылку, а не шестеренку. — Выбрали? Ну и ладненько. Что ж. Тогда надо идти и не сомневаться. И снова рекой текут разговоры на сторонние темы, Шакалиные шуточки и песни, будто не было только что этого надрыва со сдиранием оболочки вплоть до мяса. Разговоры, что не способны заглушить собой гробовую тишь и холод этой комнаты... Тишина выплескивается из Третьей и накрывает весь Дом. Поразительно, но никто сейчас, даже Курильщик и Чёрный, не удивляется такому положению дел. Никому не приходит в голову заикнуться о абсурдности данной возможности — умереть во второй раз.