Ответы Шакала

(в соавторстве с Amat-A)       Они сидят на дне пустого бассейна, спрятавшись за грудой битой кафельной плитки. Хриплый шепот Вонючки отражается эхом от стен и возвращается запоздалым искаженным шумом. — Это называется Калюмет, трубка мира. Индейцы из враждовавших племен курили ее по кругу при окончании войны. Такой вот обряд заключения мирных соглашений. Считается, что дым привлекает внимание могущественных духов, они обязательно услышат молитвы и исполнят праведные желания. Кузнечик нетерпеливо ерзает на своем месте, задевая Слепого плечом. — А разве мы воюем между собой? Вонючка возмущенно тараторит: — Вот и раскурим, чтобы не воевать никогда. Я собирал окурки по всему Дому, этот табак — сосредоточение всех помыслов Дома! Прикиньте, сколько людей его курили и о чем они думали при этом? А еще тут листья со двора, чуток выращенного Сиамцами, чернослив, ваниль, пыль и копоть. Очень сильная вещь должна была получиться. Раскурим же эту трубку мира, братья, укрепим свой дух и волю, скрепим священным дымом наше единство! Волк встряхивает седой челкой, криво ухмыляется. Подчеркнуто бодро кивает: — Отлично, соберем харчу Кабана и Завра с их многомудрыми думами о том, что сегодня на обед. Приобщимся, братия! — в желтых глазах крохотные искорки зависти. Рука невольно тянется к трубке: — Ты лучше поведай нам, откуда у тебя сей артефакт и когда нам ждать в гости краснокожих, пришедших за нашими скальпами. Трубка красива. Можно представить, будто ее действительно оставил на привале какой-нибудь индейский вождь. Чумазая ладошка несильно шлепает Волка по руке, отпихивая от трубки, Вонючка ворчит: — Откуда, откуда, от верблюда! Сам знаешь классический ответ: один хороший человек... и так далее. Узоры на ней я сам вырезал и чашечку подправил, так, что ни один хороший и нехороший бывший владелец ее теперь не признает. — Вонючка чиркает спичками, успевая с важным видом произнести еще одну речь о том, что трубку мира передают согласно траектории движения солнца по небосводу, подносит её ко рту, затягивается и тут же сгибается пополам, изо всех сил пытаясь сдержать кашель и всем своим видом показать, что всё под контролем и ощущения наичудеснейшие. Трубка оказывается в руках у Слепого. Тот долго и вдумчиво водит пальцами по резьбе, внюхивается, вычленяя в дыме ниточки домовских запахов. Трубка едва не гаснет, когда он делает долгую затяжку. Выдыхает дым, безмятежный, как идол с острова Пасхи. — Горло немного щиплет. Так и должно быть? Вонючка смотрит на него почти с подобострастным восхищением: — Во дает! Должно-должно, еще как дерёт. Передавай дальше, статуя ходячая! Бледный отводит руку и держит трубку у лица Кузнечика, где-то в районе глаза. Весь из себя забота о соплеменниках. Сухой листок в черных патлах похож на соколиное перо. Кузнечик тянется к мундштуку, вдыхает и заходится в безостановочном кашле, вплоть до рвотных спазмов, немного отдышавшись, шепчет: — Я как будто огонь всосал. Волк нетерпеливо забирает трубку. — Все-таки неправильно получается: трубка мира, а мы еще не воевали, — он лучезарно улыбается Вонючке, весело подмигивает и встает, поднимая трубку на вытянутой руке. — Я — великий вождь Грозный Волк из племени Волков объявляю вам, презренные бледнолицые, войну! Да не коснутся ваши грязные лапы нашего священного предмета! Брат мой Смертоносная Нога, нам не пристало убивать сейчас этих чужестранцев. Сойдемся в битве, когда тень от великого дерева падет на порог моего вигвама. В его глазах пляшут черти. Курить, замирая от запретного восторга, ему не интересно: пробовал уже сигареты старшеклассников. А вот гамма чувств на чумазой рожице колясника достойна того, чтобы войти в баллады. Он с удовольствием наблюдает, как от детской обиды и возмущения у Вонючки краснеют уши и нос. Тот надувается, сжав кулаки, и выкрикивает: — Это где это ты бледнолицых нашёл? Отдай трубку, хуже будет, лайка блохастая! Я тебе такую войну устрою, кровью захлебнешься! — Вонючка продолжает выкрикивать ругательства, а Кузнечик толкает плечом ногу Волка, но смотрит не на него, а на Вонючку, и почему-то на Слепого. В глазах дрожит мольба и тревога. — Ребята, зачем так? Мы же одна стая, одно племя! Волк садится на корточки и обнимает друга за плечи. — Да это же игра. Ты что, не хочешь играть? Ведь ты уже начал. Бросишь меня накануне битвы? — Отдай ему трубку, Волк, — Слепой вцепляется в рукав его рубахи. Серый отдергивает руку, но цепкие пальцы держат мертвой хваткой. Мутные глаза едва видны из-под полуприкрытых век, но ноздри, единственно живое в его бескровном лице, раздраженно трепещут. — Чего тебе надо, враг Бледный Крот? — тон Волка презрительно-ироничен. — Хочешь забрать нашу реликвию? Забери, если сможешь! Он водит трубкой около лица Слепого, дразня, но не успевает отдернуть руку, как тот выхватывает калюмет неожиданно сильным и точным рывком. Как будто видел. Вонючка — растрепанный и сердитый воробей, которому не удалось подраться, забирает из рук Слепого трубку и прячет её в потайном кармане рюкзака, развернувшись ко всем спиной. Кузнечик резко встаёт и, глядя в пол, выводит медленно, с чуть дрогнувшим в конце голосом: — Это плохая игра. Это вообще не игра. Ты всё испортил, Волк. — Да брось, — Волк морщится и с тоской обводит глазами сухой бассейн. — Мы тут тухнем, как дохлые лягушки. Если уж играть в индейцев, надо делать это с размахом. Поднимается, идет, засунув руки в карманы. Отпихивает с пути осколок плитки и та скачет по пыльному кафелю как по льду. Вдруг разворачивается на пятках: — Устроим набег на Хламовных! Настоящий, с боевой раскраской, засадами, снятием скальпов! Вонючка оборачивается, глаза горят азартом, но он тут же напускает на себя важности и суровости, произносит, подбоченившись: — Я, Смрад Жизни, шаман многих и многих племён, не доверяю этому выскочке Волку Грозному. Как мы пойдем против наших врагов, когда он нарушил главный обряд, оскорбил моего брата, обозвав его бледнолицым, и вызвал его на войну?! Небеса прогневаются, братья и сестры, и нашлют на наши земли много бед, попомните мои слова! Худые молитвы вознеслись вместе с дымом к богам. Мы умоемся кровью по локти и колени! — Иными словами, ты струсил, — на губах Волка змеится тонкая улыбочка. — Эй! — Вонючка дернулся, на миг оскалившись. — Я сказал, что не поведу своих воинов вместе с тобой против врагов! Но я не говорил, что не принимаю бой, полукровка, шакалий выкормыш! Ты оскорбил меня, моего брата — Слепой Зоркий Глаз, другого моего брата — Непобедимые Ноги. Ты перестал считать нас своим племенем, ты прогневал духов предков! И я размозжу твою тупую башку о камни гор стервятников, сниму с тебя скальп, сожгу твое вонючее тело предателя и развею пепел по великой пустыне Сонора. Чтобы потомкам... — Перестаньте! — эхо крика мечется по пустому бассейну, а сам Кузнечик подпрыгивает на месте, вложив в этот прыжок все свои чувства, словно хочет припечатать ссору к полу. Вонючка зажмуривается так сильно, как будто ожидает падения стен, но обваливается лишь маленький кусочек плитки из ближайшей стопки кафеля. Слепой резко оборачивается, но не к Кузнечику, а ухом к раздевалке. Среди повисшей тишины там угадываются негромкие, но при этом гулкие, многократно отраженные от кафеля звуки: непонятный скрежет, сухой стук и шорохи. Бледный наклоняет голову, как всегда делает, когда прислушивается. — Там кто-то есть, — произносит он одними губами и подбирает с пола обломок кирпича. — И не один. Волк подтягивается на руках и вспрыгивает на бортик: — Уже в штаны наделал? Это кот или крыса, — усмехается, но голые руки покрываются гусиной кожей. Про бассейн ходит много легенд и слухов, в которые днем мальчишки демонстративно не верят, а ночью не смеют подойти к разбухшим от сырости дверям. Здесь обитает дух утонувшей старшеклассницы — синий, распухший, похожий на Мавра в платье. Он щекочет пловцов за пятки и связывает ноги своими позеленевшими от тины волосами. Какие-такие "пловцы" могут быть в пустом бассейне, история умалчивает. Волк беззвучно подкрадывается к раздевалке, резко распахивает дверь — и его сметает с ног кто-то рогатый, огромный, жуткий! — Во имя Одина! Вальгалла!!! — от визга, раздавшегося из темноты, закладывает уши. — Уррра!!! Боевой клич Вонючки с лихвой перекрывает вопли и дезориентирует не только недругов, но вообще всех на секунду-другую: — Йип-йип-йип! Вперёд!       Вперёд, спасать Волка, бросается Кузнечик, а "шаман многих и многих племен" первым делом прячет рюкзак в "горную расщелину" кафеля, а уж затем бодро ползет к месту боя, захватив острый осколок плитки с собой.       Звуки в бассейне искажаются эхом, под ноги подворачиваются мешки с цементом и невнятный строительный мусор. Слепой вынужден замедлить шаг, чтобы не споткнуться. Он крепко сжимает в кулаке обломок, готовый использовать его против нападающих. Шаги Кузнечика угадываются где-то впереди. Затем звучит его вскрик и глухой удар, ликующие вопли хламовных. Слепой устремляется туда, в эпицентр драки, сжав обломок как кастет. Тем временем Волк, прижатый к стенке, держит оборону против двоих хламовных, одетых в самодельные доспехи и шлемы из жестяных мисок с приклеенными картонными кульками, изображающими рога. У Кролика в руках меч из метровой чертежной линейки, у Пышки — оклеенный фольгой картонный топор, поэтому и висит оружие за поясом, а его хозяин орудует кулаками. Плакса и Зануда стараются перехватить подмогу, мешая друг другу, но Кузнечик, вырвавшись, врезается в Пышку как маленькое пушечное ядро и сбивает неприятеля с ног. В сутолоке непонятно, где свои, где чужие. Слепой бьет наугад туда, где сопит кто-то крупный. Камень с оглушительным дребезгом встречается с импровизированным шлемом Кролика. Рогатая каска сваливается, но остается болтаться перед лицом врага, привязанная резиновым жгутом. Волку удается размахнуться и врезать противнику. Против обыкновения, очков на альбиносе нет — видимо, для соответствия эпохе, — и кулак Серого впечатывается в лиловый прищуренный глаз. В тот же миг Волка скрючивает от боли, а Пышка, нанесший запрещенный, предательский удар, радостно хватает его за седую челку и впечатывает в кафель. Орут все. Кузнечик пинает Пышку, спасая друга, Кролик колотит безрукого деревяшкой по ногам, Слепой набрасывается и душит альбиноса его же собственными завязками от шлема. Поодаль идет битва за Мустанг и поле боя уже обагрилось кровью из носа и покрылось телами павших. Плакса воет, схватившись за ногу. Зануда, уже почти завладевший коляской, бросает ее и спешит приятелю на выручку, но получает от Вонючки в лицо струю едкой мерзости из баллончика. Ослепший, кашляющий и совершенно дезориентированный, он добирается до Плаксы. — Ногу! Отрубииил! — причитает Плакса. Правый ботинок его разорван, нос распух. Его нагрудник с накладками из жестянок залит красным. Мустанг с отчаянным всадником таранит толстого Пышку. — Не надо, ты его убьешь! — Кузнечик кричит это не врагу — другу. Нагрудник Пышки, украшенный ложками без черенков, растерзан в клочья. Волк брезгливо отпускает поверженного неприятеля, и тот, тяжело поднявшись, пятится к выходу. За ним срывается Кролик — под обеими его глазами наливаются синяки, одежда изодрана, а на плече алеет укус. Слепой невозмутимо поднимается с пола. — А эти где? — Волк облизывает разбитые губы, тяжело дыша. — Где, где, в полной зад... тут они, голубчики, пытаются осознать позорное бегство и предательство своих горе-товарищей! — Вонючка весело похлопывает по кроссовку Плаксы, от чего тот начинает скулить и болезненно морщиться. Зануда трет слезящиеся после прыскалки глаза и едва ли понимает сейчас всю трагичность сложившейся ситуации. Вонючка не унимается: — Пленных берём живыми, обеспечим провиантом и надлежащими социальными условиями. Вот увидите, мы за них дорого возьмём! — Я хочу себе пару скальпов, — Волк хватает в горсть белобрысые волосы Плаксы. — Они будут отлично смотреться в моем вигва... Зануда кидается на Волка и норовит оцарапать его руку железным болтом, спасая своего закадычного дружка, а тот, от рывка едва не лишившись скальпа, вопит и пытается освободиться. Обоих удается усмирить лишь общими усилиями, прижав к полу и усевшись сверху.       Через некоторое время все, включая пленников, вновь расселись в круг, боевые раны обработаны зелёнкой запасливого Вонючки, сам он, отделавшись одной царапиной на носу, распевает теперь песню победителей, покачивая головой как заведённый болванчик. За окном незаметно для всех сгустились сумерки. Наверняка каждый, прислушиваясь к урчанию в животе или сглатывая голодную слюну, вспомнил и пожалел про себя о том, что из-за сражения пропустил ужин. Но, несмотря на это досадное обстоятельство, лица ребят озаряют довольные улыбки, глаза светятся воодушевлением. Даже Плакса с Занудой приободрились, заразившись общей эйфорией и осознав, что, скорее всего, дальше мутузить их не будут. — И где Спортсмен? Неужто не придет выручать своих верных воинов? — глаза у Волка счастливо-осоловелые, хотя на лбу вспухает шишка, все лицо раскрашено зеленым, а желудок сводит спазмами. Со стороны кажется, что он сыт недавней славной битвой. — Ну что ж, тогда придется их... — ...Отпустить! — быстро заканчивает за него Кузнечик, уставший от бесконечных драк. Адреналин, что бурлил в крови, уступил место смутной тревоге. — Да, давайте, вы нас уже отпустите, у меня нога болит, — Плакса трогает пластырь. — И башка. Вы мне чуть башку не оторвали! Зануда энергично кивает. Глаза его по-прежнему напоминают два помидора, а нос распух не меньше, чем у собрата по несчастью. Он подается вперед и вдруг изрекает драматическим шепотом: — А ночью тут... всякое! Каждый из сидящих холодеет от ужаса, смешанного с восторгом, припомнив все легенды о бассейне. Слепой с отсутствующим видом колупает коросточки на коленях. Для него всегда ночь и ему лучше прочих известно, что таится во тьме коридоров и в беззвучии полуночных пространств. — Давайте... это... закопаем топор войны и выкурим голубь мира и все такое... Свобода, равенство и братство! — торопливо предлагает Зануда, не особенно вдумываясь в свои слова и оглядываясь на причудливые тени, вспухающие в дальних углах зала. — Если ты хочешь, — Слепой поднимает голову и упирается в Зануду своими неживыми бельмами, и тому вдруг перестают казаться жуткими придуманные ночные чудовища. — Трубка мира есть у Вонючки. Вонючка, проведешь ритуал? — Ась? Ритуал? — Вонючка оживляется. — Если задуматься, то сейчас для него самые подходящие обстоятельства. Но, — поднимает указательный палец. — Прошу максимум внимания, меня смущает один тревожащий мою душу элемент. И заметьте, это вовсе не наши поверженные недруги, — совиные глазищи с презрительным прищуром уставились на Волка, а сам Вонючка не спешит распаковывать рюкзак. — Совсем недавно эта хищная личность уже надругалась над трубкой мира. Волк нарушил великое таинство и объявил нас врагами. Так что... Больше я ему не доверяю! — Вонючка обиженно надувает губы и отворачивается. — Приношу свои извинения, — торжественно произносит Волк, лучась великодушием, в котором, как сухофрукт в компоте, плавает крупица пофигизма. — Общая война нас сплотила, а ты доказал свою отвагу делом, пленив этих двоих чужеземцев. Вонючка хмурится, голос мальчишки вдруг становится надтреснутым и дребезжащим: — Съел я твои извинения с потрохами. И рассказал бы, что ты мне доказал, болтун, да не хочется расстраивать добрых воинов, — он подмигивает Кузнечику и извлекает на свет платок, в который завернута трубка, гладит ее и ласково покачивает в ладонях. — Ну что ж, смелые братья, давайте забудем вражду и распри, воздадим хвалу отцу нашему — Дому, и Тарантулу — его основателю, небу и матери — земле, всем частям света и духам этого места. Воскурим священный дым и пожелаем самое сокровенное и благое, и да пусть сбудется оно, если на то будет воля свыше!       Тени в углах густеют и стекают в облицованный кафелем кратер, но они уже не пугают, прирученные и поверженные. Трубка идет по кругу, а выдыхаемый дым поднимается куда-то к куполу бассейна, смешивая в себе дыхание домовцев, таких разных, но обретших в этот миг единство.