Ответы Шакала

В соавторстве с Элеонорой Ратмановой       Можно ли обмануть время, повернув шестеренку в обратную сторону? Могут ли круги на воде пойти вспять, в месте, где обитает Дух, Хранитель и Хозяин Времени? В логове Тарантула всё возможно, стоит лишь поверить в мистику и в него самого. Сто двадцать пять лет назад в этом Доме не было поломанных детей, не слышался скрип инвалидных колясок, к крыше не поднимался туман, сплетенный из шепота множества голосов. Голосов боли, обиды, маленьких радостей и надежды. Сто двадцать пять лет назад в Доме горели огни свечей, каминов и печек, на стенах разрастался не мох с плесенью, а лепнина с позолотой, растительные вензеля, похожие на паучью сеть, да картины с гобеленами в богатом обрамлении.       В бесконечном вихре танца судеб Дома каждый танцует свою партию. В этом сумасшедшем театре Габи каждый раз выходит на сцену в одном и том же амплуа.       Роли четко распределены и не поддаются корректировке — так думалось большую часть жизни. Но что будет, если сменить декорации? Проводить пальцем по дорогому покрывалу, а не дырявому матрасу, не липнуть каблуками к полу, а скользить по лаковому паркету, делая шаг за шагом и позволяя танцу увлечь тебя? Для этого нужно сделать самое трудное и самое соблазнительное — поверить.       Долой приторный запах гречки и печеных яблок! Пусть заиграет пламя на всех канделябрах! Бальный зал полнится переливами мелодии и вовсе не стремится превратиться в библиотеку. Так же как и Тарантул не стремится догнать время, когда его любовь вышвырнут, растопчут от страха и недоверия, огородятся стеной молитв и проповедей. Не сегодня. Здесь и сейчас этого не будет. Паука не испугаются. Эта дева сама завернется в липкий саван и останется в логове Тарантула навсегда. Его взгляд дерзок, а кривая ухмылка сквозит самодовольством, но никто не обвинит его в нечестной игре. Безукоризненный черный фрак, шелк сверкает на лацканах и лампасах брюк, белая сорочка, белый жилет с вышивкой, галстук бабочкой с булавкой в виде паука... Тарантул учтиво приподнимает цилиндр и протягивает руку.       Габи чувствует, что ходит по лезвию, дефилирует прямо по краю крыши, выше которой, это известно всем — только ласточки. Выше которой только ноги, скрытые платьем, но не скрываемые за ним. Длинная поводит плечом, задевая подбородком выступ собственной ключицы, ниже которой только аккуратная пушистая кромка корсета платья — перья щекочут родинки. Выходит как-то неуклюже, угловато. Но всего на мгновение.       Габи смотрит, сканируя, мысленно представляя на ощупь, вкус, запах и силу — она смотрит оценивающе, и это почти привычка, дрессировка и выучка. Случайного такого взгляда не бывает. Длинная смотрит так, будто готова вцепиться в лацкан, закричать и попросить о чем-нибудь запретном. Как кричала, когда Его не было рядом. Кидаясь в стенку. Но это не сегодня.       Сегодня — веселая шалость, у этих двоих есть общая тайна и множество незримых зрителей. От Тарантула невозможно оторвать глаз, настолько вкусная ощущается сила и обезоруживающая ухмылка.       Девушка поправляет переливающуюся ткань платья, немного мнёт ее пальцами и улыбается, радостно, почти искрясь — понравилось. И совсем неважно, как оно появилось, как чуть сползло с плеч и где вообще эти книжные полки.       Габи — избалованный вниманием ребёнок, который просит поиграть с ним. Пальцы девушки легко перебирают по ладони Тарантула, вызывая лёгкую щекотку, а потом проскальзывают в щелочки между его пальцами. Длинная делает первый шаг навстречу немного неуверенно — в ее жизни были танцы на столах и аплодисменты, а вот обычного парного танца не было. Качания в обнимку вместо прелюдии на очередном сборище не считаются.       Одна рука Тарантула обнимает гибкую талию, другая крепко сжимает ладонь, уводя за собой — танец в центре зала, в гулком паучьем гнезде безвременья, на серебряных струнах чужих молодых душ. Уверенность и сила движений приносит с собой ощущение четкой неотвратимости происходящего.       Девушка гнётся под руками, рассекая воздух непривычно длинной юбкой из прохладного шелка, и не отрываясь смотрит Тарантулу в глаза. В груди сидит прыгучий мячик непредсказуемости. Габи никогда не знает, что Тарантул сделает в следующий миг, лишь изредка ей удавалось угадывать... и, разумеется, вальс в данном случае — это ещё цветочки. Пара кружится или вокруг кружится действительность? За подолом платья стелется темный шлейф — разноцветные пятна, пелена прошедших и будущих событий сминается, сворачивается в широкую спираль. Томные разноголосые вздохи, стены, украшенные картинами именитых художников, позолотой, и вот уже — разбитой щелястой кафельной плиткой, похабными рисунками и блевотиной — всё это смешивается, перетекает друг в друга и закручивается. А пара танцует в волнах игристой мелодии. Ноги плавно переступают по паркету, черные глаза впиваются в свою жертву и не думают отпускать, Тарантул ведёт Габи, не давая времени на сомнения и передышку. Тонкие синие стебельки, ползущие вдоль позвоночника. Длинная жмётся к мужчине, задевая его жесткой налаченной прядью волос или глубоким декольте. Один шаг, второй... иногда слишком близко, почти вплотную к стене, а иногда и вовсе в центре зала. Никакой системы и никакой логики. Никаких правил и кривоватость фиолетовой улыбки девушки уже не кажется такой уродливой. Порочной, впрочем, кажется. Длинная сильно сжимает пальцы Тарантула, держась за него, как утопающая. Утопающая в вихре мелькающих декораций.       Почему-то даже в этом valse à trois temps — па на каждую долю такта, у Габи кружится голова. В жизни она танцевала быстрее, но сейчас и корсет, и Тарантул сделали своё дело. Фиолетовые губы жадно хватают воздух, с каждым шагом заставляя грудь вздыматься вверх из плена кружев. Длинные ноги двигаются точно, разве что, благодаря партнеру, прижаться получается чуть теснее, чем учили. А хочется ещё. И ещё. И снова, ведь так мягко кружится голова. Тело не слушается Габи — только музыки и Тарантула, закручиваясь снова и снова. Новый виток, ещё и ещё — лента цвета индиго заплетается в искусный сверток, где-то там в складках спряталось зеркало. В его отражении нескладная девчонка с усилием тянет ногу вверх, стараясь сделать ровно так, как это делала та балерина в телевизоре, балерина в пышной пачке цвета фуксии. Девочка встает на цыпочки, выше, еще чуть-чуть, ею тоже будут восхищаться, аплодировать и кричать "браво", надо лишь немного подрасти. А из кармана куцей юбочки выпадает нелепый большеголовый пупс, глядит на нее снизу вверх чёрными глазками-бусинками.       В игре с собой нет проигравших. В играх с Тарантулом — выигравших. Габи чувствует, как ее ноги заносит на поворотах и они почти касаются стены, покрытой паутиной. Это замечание лишь вспышка — в танце невозможно сосредоточиться. С Тарантулом невозможно сосредоточиться. Никогда.       В играх с собой никогда нет проигравших. Маленькая Габи плачет в танцклассе, пытаясь сесть на шпагат. Ноги болят, но нужно быть тихой — вдруг услышат воспитатели, чем она тут занимается ночью.       Давай, Габи. Садись на шпагат и будь тихой. Когда ты вырастешь, тебе пригодится и то, и другое.       Девушка щурит ярко накрашенные глаза и чувствует, как юбка касается стены, ненадолго за неё цепляясь. Оказывается, что Тарантул кружит ее по кругу, который постепенно расширяется. Как зрачки Габи, только быстрее. И ещё быстрее. И ещё, пожалуйста.       Поворот вокруг зала, снова. Резче! Стены движутся размытым в полёте серпантином. Тарантул рывком тянет Габи на себя, ее голые лопатки вжимаются в его предплечье. Или в черные перья? Система координат смещена, шестерня проворачивается в обратную сторону, зубья металла теряют сцепку, и колесо времени останавливается. Ноги Габи потеряли опору, но спину уверенно поддерживает рука Тарантула. Голова Длинной запрокидывается, взгляд наверх. Что ты видишь там, Габи, потолок с лепниной или лазурное небо? Где танцуют две птицы — на земле или меж облаков? Длинноногая цапля, вовсе не белого цвета. Какие чудеса принесет обладателю её перо? Старый ворон величественно парит, оставив далеко внизу то самое дерево с горой всевозможного хлама, собранного за столетия у корней. Крыло закрывает от цапли солнце, а перья холодно серебрятся в его лучах.       Ночь закружит, сжимаясь на шее и застилая глаза. Ночь цвета внимательных и цепких зрачков, неспокойных глаз.       Длинной нравится, что с Тарантулом она не чувствует своей громоздкости. Нравится, что она может ловить его паучьи пальцы, ловить ниточки памяти и воспоминаний. Перья блестят и кружатся в воздухе, расходятся веером от преступно длинных ног, которые переступают груду собранного вороном хлама, оставляя его далеко внизу. Да начнётся полёт! Пусть сверкнут птичьи когти, ведь больше никто на этот полёт не способен. А мы будем выше всех, как я тебе и обещала. А ты смеялся.       Смейся же и сейчас своим каркающим смехом, рви мои кружева и набирай в легкие побольше воздуха, ведь тебе должно хватать на нас обоих сил. А я буду хвататься за тебя. Только в одном, добрый паук, ты ошибся...       Габи видит потолок. Дощатый темный потолок забегаловки. Габи знает каждую трещинку этого потолка.       Этот потолок никогда не бывает в статике — он всегда движется, но не по кругу. Потолок толкается вперёд назад, стукаясь и повторяя движение. А потом его заволакивает сладким туманом, его и тонкую ширму с синими японскими журавлями. Но Габи смеётся, обливаясь шампанским — ведь это цапли, непременно они, слышишь? Так бывает. Так было и есть, и дороже этого воспоминания просто не существует. И Габи хочется, чтобы Тарантул помнил это всегда. И он помнит.