* * *
Ждать Робину пришлось долго. Стоя возле закрытой двери, он битый час слушал доносившееся из-за нее бесконечное шебуршание, перемежавшееся частыми вздохами. Наконец дверка в склоне холма распахнулась, и из темноты тулмена высунулась рыжая голова с двумя длинными косами, а потом выбралась и вся Орли, одетая в когда-то богатое, но уже основательно потрепанное и выцветшее платье — саксонского покроя, красное, с белыми, расшитыми цветочными узорами воротником и манжетами. Выбралась — и тут же гневно налетела на Робина: — А скажи-ка, откуда это всё добро тут взялось? Твои дружки-разбойнички награбили? Или ты сам? Тот только в ответ только плечами пожал: — Ты когда-нибудь слышала, чтобы старый Хродберт кого-нибудь убил или, там, последнее отнял? А уж после разговора с Хранительницей... Не выдумывай, в общем! И давай-ка сыщи себе пояс — без него у англов девушки не ходят! На дальней стене посмотри — там много что висит! И Орли, по-прежнему недовольная, но присмиревшая, снова скрылась в тулмене. Однако на этот раз пропадала она там недолго. Вскоре же из глубины землянки раздался ее радостный крик: — Ух ты! Да это же праща! Настоящая! Робин, ми-и-иленький! — и тут же вдруг почему-то: — Эй, дорогу! С этим-то криком Орли из тулмена и выскочила: лицо раскрасневшееся, рот в улыбке до ушей, зубы блестят, как жемчужины. Бежит Робину навстречу — и веревочную пращу над головой раскручивает. Тот от неожиданности аж в сторону шарахнулся — потом только разглядел, что праща-то пустая, незаряженная. Поманил Орли пальцем: — Эй, красавица! Вот уж воевать мы точно не будем — с шерифовой дружиной все равно не справимся... Своего-то рыцаря не забыла? Орли, похоже, даже не сразу и поняла, о каком рыцаре речь: остановилась, задумалась. Потом встрепенулась: — Дар ивы-то? Что ты, Робин! Я его крепко-накрепко к веревочке привязала да на шею повесила — нипочем не потеряется! И записки Этнин тоже при мне! И опять засияла — того и гляди, снова пращу над головой раскрутит! Посмотрел Робин на расхрабрившуюся ирландку, вздохнул: — Вот что, красавица! Оставь-ка ты пращу в тулмене — спокойнее будет... — и совсем уж было собрался в тулмен вернуться — чтобы тоже одеться, как миму подобает. Да только еще раз на Орли глянул — а та глазами хлопает, побледнела — и не поймешь: то ли расплачется сейчас, то ли в драку полезет. Поморщился Робин, вздохнул, рукой махнул: — Ладно, оставь при себе, так и быть, — только спрячь получше... Ох, и влипнем мы с этой пращой! А Орли, все еще бледная, но уже ободрившаяся, опять удивила. Улыбнулась чуточку: — Ой, Робин, Робин! Чем тебе так моя праща-то не угодила? Гляди, как я могу! Подобрала с земли камень, взвесила на ладони. Показала на старый сухой вяз, стоявший шагах в пятидесяти. — Видишь дупло? А теперь смотри! Вложила камень в кожаное ложе, вскинула руку, ловко закрутила пращу над головой. Хлопо́к — и камень понесся к дереву, прямо к едва приметной дырочке в стволе. Глухой стук — и он исчез в дупле. Орли опустила руку, гордо посмотрела на Робина, приосанилась. — Вот так! Посмотрел на ирландку Робин, покачал головой. Задумался. Помолчал, переводя взгляд то на лицо Орли, то на зажатую в ее руке пращу. Наконец спросил: — Хм... Слушай, красавица... А если я себе кружку на голову поставлю — сможешь сшибить и меня не задеть? Тут Орли и сникла: — Не, лучше не надо. Мало ли что: одинаковых камней не бывает, ошибиться недолго. А Робин вдруг улыбнулся. Кивнул Орли: — Вот и я не смог бы. Ладно. Подожди здесь, я сейчас. И исчез в тулмене.* * *
Суэйнсуик, деревенька, выросшая век назад на месте сгоревшей камбрийской фермы, с виду мало изменилась со времен королевства Хвикке. Все так же тек между ее домов ручей Лэм-Брок, славившийся своей целебной водой, все так же плескалась в нем пятнистая форель. Всё такие же деревянные хижины под высокими двускатными крышами стояли вдоль его берегов, всё так же — или почти так же — звучали голоса живших в этих хижинах людей, разговаривавших на германском наречии. Лишь бывалый и внимательный путешественник, обошедший разные англосаксонские королевства вдоль и поперек, может быть, удивился бы, прислушавшись к говору здешних крестьян и узнав по нему англов с севера Мерсии. И в самом деле, люди эти были переселены сюда Пендой, отцом нынешнего мерсийского короля, лет тридцать назад с верховий Трента на место изгнанных саксов. Если верить заставшим те времена старикам, поначалу англы роптали и мечтали о возвращении на берега родной реки. Со временем, однако же, они пообвыклись на новом месте, а родившаяся уже в Суэйнсуике молодежь и вовсе стала считать эти края своей родиной. Однако до конца деревня, пожалуй, все еще не оправилась: об этом говорили и разбросанные тут и там между построек темно-зеленые пятна крапивы, извечной спутницы старых пожарищ и развалин, и длинный заброшенный дом с провалившейся посередине крышей, стоявший в стороне от остальных, но на самом видном месте, словно нарочно напоминая о событиях давно прошедшей войны. Нехорошие слухи ходили об этом доме: будто бы до сих пор обретается в нем зарубленный в те давние времена сакс, будто бы выходит он по ночам из развалин, и горе тому, кто повстречается ему на пути... Вот в этот-то дом и привел Робин Орли. Привел — и велел ждать, носа наружу не высовывать, — а сам отправился на поиски какого-то Свамма. Кто такой этот Свамм, объяснять он так и не стал, лишь буркнул на прощание «сама увидишь». И осталась растерянная Орли одна среди обломков гнилых досок да глиняных черепков. Вот и сыскала она деревянную колоду, подтащила ее к большой щели в стене, да на колоду эту и уселась. Ждала, ждала Орли возвращения Робина — а тот всё не возвращался и не возвращался. И скоро она совсем заскучала: темно, одиноко, словом перемолвиться не с кем. Попыталась было сквозь щель деревню разглядеть — только не видно было почти ничего, лишь жнивье да ивовые кусты. Тогда вытащила Орли из-за ворота своего бронзового рыцаря. Сначала просто его рассматривать принялась, а потом, как в детстве, когда играла с деревянной куклой, заговорила на два голоса — за себя и за него. — Эй, рыцарь мой верный, что слышно о ши о нашей? — Почтенная госпожа моя! Обошел я весь Придайн, видел и великих королей, и доблестных воинов, и благочестивых монахов, и дерзких разбойников, спрашивал всех их о нашей ши — и не дождался ответа. — Видел ли ты следы ее на здешних дорогах, верный мой рыцарь? — Обошел я все дороги Придайна, почтенная моя госпожа! Видел я следы и людей, и коров, и свиней, даже след огромного груагаха повстречал возле Хабрен, но следов нашей ши не встретил. — Искал ли ты ее в заезжих домах, верный мой рыцарь? — Был я в заезжих домах и Кер-Мирддина, и Кер-Леона, и Бата, вдоволь мяса наелся, славным элем допьяна напился... Как Орли про эль вымолвила — так сразу вдруг и замолчала. Вспомнила, что Этнин из-за этого самого эля гейс нарушила, — и проснулась у ирландки в сердце притихшая было тревога. Полезли в голову всякие нехорошие мысли — одна другой противнее. Вот рыцарь этот — разве для того он ей ивою подарен, чтобы с ним, как с куклой, играть? Или зачем, например, было страшного косматого великана-груагаха всуе поминать? Почудилось ей даже, что груагах уже и к дому явился, смотрит на нее сквозь щель в стене огромными глазищами. Одному только Орли и порадовалась — что подружку-ши свою вслух по имени так и не назвала: авось еще большей беды на нее не накликала! Когда вернулся Робин, Орли так и сидела у дальней стены на колоде, уткнувшись лицом в подол платья и обхватив голову руками. Услышав скрежет несмазанных дверных петель, она тут же встрепенулась, подскочила. Стремглав подбежала к двери, встала в проходе. И ахнула. Воскликнула: — Вот это да! Это же настоящий фэй... — и осеклась. И правда, было чему удивиться: рядом с Робином стоял крохотный человечек, едва достававший тому макушкой до пояса, однако же взрослый и даже немолодой, с несколькими светло-желтыми прядями поседевших волос в темно-рыжей шевелюре. Стоял он на совсем коротких, почти младенческих, ножках, отчего туловище его казалось несоразмерно длинным. Но вид человечек имел очень опрятный, даже щегольский: чисто выбритое чуть полноватое лицо, ровно подстриженные короткие волосы, явно новенькая красная туника и такие же красные штаны до колен. А еще — желтые кожаные башмаки, несоразмерно большие для его роста. Слегка переваливаясь, человечек подошел к Орли, остановился перед ней, посмотрел снизу вверх, оценивающе обвел взглядом. И надолго застыл, прижав палец к пухлому подбородку. А у Орли в голове все это время только одно и вертелось: «Человек или фэйри? Фэйри или все-таки человек?» Наконец Робин прервал молчание: — Ну, что скажешь, Свамм? Годится ли она на что? Спросил по-ирландски. Это Орли отметила, удивилась — и мысленно Робина поблагодарила. Должно быть, это он нарочно — чтобы она тоже поняла. А то принялись бы эти двое между собой по-саксонски балакать — и попробуй хоть что-нибудь разбери! — На вид — так себе, — отозвался человечек тоже по-ирландски неожиданно звучным низким голосом и потрогал у себя под глазом — должно быть, намекнул на все еще красовавшийся на лице у Орли синяк. — Однако же то, что я расслышал снаружи, мне понравилось. Но дай мне еще подумать. Тут Орли еще больше встревожилась. А ну как убедит Робина коротышка этот не брать ее с собой в дом шерифа! Ну... Тогда она сама туда пойдет, благо теперь при праще! А камней можно и по дороге насобирать, так-то! Однако Робин, стоявший сейчас у человечка за спиной, заулыбался и подмигнул Орли. Кивнул: мол, всё идет как надо. — Что ж, Орли, вот теперь можно тебе моего дружка и представить. Свамм это, лицедей, мне не чета, когда-то перед самим королем Пеадой представления давал. — Здешние меня Сваммом прозвали, — с важным видом принялся объяснять крошечный человечек. — Грибом, значит. А так-то я Эрк ап Кэй, родом из Думнонии... Эй, ты чего оробела, десси? Подменышей не видала, что ли? — и вдруг расхохотался: — Видишь, с кем связалась — что старина Робин, что я! Ну всё, теперь берегись: пока саму такой же, как мы, не сделаем — не отстанем! — Эй, Свамм! Не пугай девочку, — Робин грозно глянул на человечка, и тот сразу же умолк, насупился. — Ей и так досталось. Да и не за шутками твоими она сюда аж из-за Диведа пришла. И ухмыльнулся: — Сам бы ты ведь столько нипочем не прошел, а? Раньше, может быть, Орли и сама похихикала бы вволю над смешным неуклюжим человечком. Но тут вдруг подружку свою холмовую вспомнила, которая даже врагов своих жалела, — а Свамм-то этот разве враг? Ну, и что смешного-то в росте его? И вдруг так жалко ей Свамма стало! Правду ведь Робин сказал: ну вот разве пойдешь куда-нибудь далеко на таких коротеньких ножках? И от врага ведь на них тоже не убежишь!.. Да только разве дело это, над маленьким да беспомощным смеяться?! Вспыхнула Орли как маков цвет. О том, что даже самые крошечные фэйри еще и как умеют за себя постоять, от нахлынувших чувств и позабыла вовсе. Воскликнула с досадой: — Эх, Робин, Робин! А говорят, ты бедных не обижаешь! — Это Свамм-то бедный? — хмыкнул Робин в ответ. — Мне до Свамма... Ты сама-то на него посмотри! Чтобы я — да в такой роскошной одежке расхаживал! Орли и повернулась к Свамму — а тот опять смеется, только теперь уже тихо-тихо, рот ладонью зажал, а сам на нее искоса поглядывает. А потом взял да и поклонился Орли — низко-низко, будто королеве: — Ох, и спасибо тебе, девчушка, что за меня вступилась! Только мы с Робином давно как братья — обид друг на друга не держим. Бывает, он надо мной смеется, а бывает, что и я над ним!.. А ты, Робин, небось, всё мне завидуешь? Вот и завидуй молча: тебе-то, чай, полотна на портки поболе моего надобно! И оба, Робин и Свамм, покатились со смеху. А ошарашенная Орли так и осталась стоять да Свамма рассматривать. Только видела она его теперь уже иначе, совсем другим. Да это же истинный герой, никак не меньше Кухулина! Вот всякий ли смог бы так смеяться над своей немощью?! Да если бы у нее самой такие ноги, как у него, были... Как о ногах Орли подумала, так в испуге чуть не перекрестилась — да в последний миг остереглась: а вдруг он и правда фэйри-подменыш, среди людей живущий, а веры Христовой все равно не принявший! А уж как она о подменышах задумалась, так и пропавшую Савин вспомнила, и то, как Этнин на тех злосчастных посиделках всем настоящие сидовы уши показала... А у Свамма-то уши обычные, человеческие! А как отсмеялись старые друзья, так и взял Свамм Орли в оборот. Первым делом зыркнул на нее строго-престрого — так что та о его крошечном росте враз позабыла. Потребовал: — Давай-ка всё еще раз расскажи! Орли, и так растерянная, даже не поняла толком, что́ от нее хотят. Принялась было, как Робину в «Белом олене», все их с Этнин злоключения рассказывать — начиная с самого похищения Санни. Но Свамм быстро прервал: — Не то! Весь свой разговор с бронзовым рыцарем повтори — про сиду, про дороги, про следы! Как будто нас тут нет! Тут Орли еще больше растерялась. Промямлила чуть слышно: — Не... Я так не смогу... Кто ж такое на людях делает?.. — и раскраснелась, глаза потупила. Свамм в ответ лишь фыркнул недовольно: — Вот мы, мимы, и делаем! И тебе придется — если, конечно, ты, и правда, хочешь подружек своих вызволить! А теперь гляди! И вдруг вытянулся во весь свой невеликий рост, горделиво расправил плечи, выставил вперед ногу. А затем чуть нараспев произнес густым солидным голосом по-камбрийски: — Уезжаю я нынче надолго, Кайна, жена моя! Смотри же за хозяйством, как полагается, да на нового соседа нашего не заглядывайся! И тут же словно подменили Свамма: он нелепо отклячил зад, всплеснул маленькими пухлыми ручками, состроил умильную улыбку и заверещал тоненьким пронзительным голоском, совсем не похожим на недавний: — Ах, Йестин, муженек мой, возвращайся поскорее! Орли даже рот открыла от изумления: слыхать-то про мимов она прежде слыхала, а вот представлений их до сих пор так и не видела... Но не успела она опомниться, как Свамм выпрямился, хитро посмотрел на нее — и гордо заявил уже своим обычным голосом: — Вот так это и делается, девчушка! — а потом подмигнул и добавил: — Ну что, будешь у меня учиться?* * *
Обучать Орли лицедейству Свамм решил у себя дома. Днем, правда, к нему не пошли — Робин отговорил: «ни к чему лишний раз в деревне светиться». Вот и сидели они втроем до самых сумерек в заброшенном саксонском доме. Свамм принялся было прямо там показывать всякие нужные для мима штучки, да только быстро от затеи от этой отказался: чересчур темно оказалось. А потом как-то неприметно завязалась беседа. Говорили о том о сем: о здоровье, о видах на урожай в Мерсии и в Думнонии, о родных местах Орли, о былых путешествиях Свамма по Британии. Свамм сумел то ли припомнить, то ли выдумать множество смешных историй, так что Орли, на время позабыв обо всем, вволю нахохоталась. А вот Робин отмалчивался: других слушал, а о себе не рассказывал ничего. Обсуждать недавние странные события в Бате он тоже не захотел: сказал лишь, что надо посмотреть, как оно будет дальше, — и как-то незаметно перевел разговор на целебные источники. Молчали и о самом главном — о судьбе Этнин и Санни. Да Орли об этом и заикнуться лишний раз боялась: а ну как какой-нибудь злой ши подслушает! И только когда изрядно стемнело, Робин выглянул наружу. Выглянул — и призывно махнул рукой: пора идти! За дверью на Орли обрушился противный мелкий, но хлесткий дождь. Роскошное саксонское платье тотчас отяжелело и облепило тело, а косы намокли и гирями потянули голову к земле. Как же не хватало ей сейчас плаща с капюшоном! Вот и брела Орли следом за Робином, сгорбившись и стуча зубами от холода. Брела и про себя гадала: что-то за жилище у Свамма, у этого не то человечка, не то фэйри: дом хоть это или тулмен подземный, а то и вообще какое-нибудь дупло в большом дереве? И найдется ли там у него очаг, рядом с которым можно было бы обсохнуть и согреться? А Свамм шел вразвалочку позади нее с безмятежнейшим видом, словно бы не замечая льющейся с неба воды. И не просто шел, а еще и напевал что-то совсем несуразное — да еще почему-то и по-гаэльски: Мой дедушка умер и мне завещал Шесть славных лошадок и к ним еще плуг, Таю́дли тиу́м, таю́дли тиу́м! Мыши в амбаре, в котле и вокруг! Лошадок я сбыл и корову купил - Жаль, дед не узнал, как хитер его внук! Таюдли тиум, таюдли тиум! Мыши в амбаре, в котле и вокруг!³ Первый куплет Орли прослушала с раздражением, после второго заулыбалась. А после третьего, в котором неугомонный наследник променял корову на теленка, даже подхватила припев. И странное дело: стоило ей запеть, как холод словно бы отступил, перестал чувствоваться. Ну, не чудо ли? А уж когда простак из песни остался совсем гол как соко́л, Орли про дождь и вовсе позабыла — хохотала до упаду! И даже не заметила, как добралась до Сваммова жилища. Оказалось, зря она беспокоилась. В доме жил Свамм, в доме! В самом что ни на есть настоящем и большом, в каменном, даже с гленскими стеклами в больших окнах. И жена у Свамма оказалась вполне обычной бритткой — так что даже нашлась подходящая для Орли одежда. Куда хуже пришлось Робину: вот уж ему-то ни во что Сваммово было бы не влезть точно! Так что пока Робин сушился у очага, Орли, переодетая в сухое, с наслаждением дремала, усевшись на скамеечку и привалившись к стене. Сваммова жена Гвен, черноволосая женщина средних лет, неожиданно высокая и худощавая, странно и даже забавно смотревшаяся рядом с коротышкой-мужем, оказалась гостеприимной и заботливой. Мало того, что она подобрала Орли подходящее платье, так еще и досыта накормила незваных гостей. И даже предложила им дорогого греческого вина — чтобы отогреться. От вина Орли вежливо, но решительно отказалась. Для себя она еще в заброшенном доме решила: раз перед Этнин провинилась — значит, должна теперь сама ее гейс соблюдать! На гейс, не уточняя, и сослалась. Но вот когда Гвен предложила ей ненадолго прилечь, то не устояла, поддалась искушению. А очутившись в кровати, поняла, что «ненадолго» не получится: встать она себя уже не заставит! Гвен ласково посмотрела на засыпающую Орли, понимающе улыбнулась и тихонько вышла из комнаты, погасив напоследок свечу. А Орли осталась блаженствовать в чистой и мягкой постели и сквозь дремоту слушать доносящиеся из-за перегородки обрывки разговора, перемежающиеся стуком кружек: — Что ты затеял хоть, старина Робин? Зачем тебе к Неметоне понадобилось? — Я всю правду сказал тебе, Свамм! Хочу ей добром за добро отплатить. А если Неметона над Мэйрион моей сжалится, позволит ей в Глентуи вернуться — я хоть со спокойной душой в Сид уйду, когда отец позовет. — Всё надеешься, Робин? — Ага, Свамм. Как мне жить-то иначе? — Я тоже надеялся. Всё детство верил, что явится за мною настоящая матушка — в белом платье, с золотыми волосами... Смешно сказать: когда я уже с труппой славного Пирана по стране разъезжал — и то всё ее среди зрителей высматривал. А теперь давно уже не жду. Да и куда мне от Гвен от своей? Отъездил старый Свамм по миру, всё! А ведь и ты уже не молод, дружище! Подумай: может, ну́ их, холмы-то? — Это потому, Свамм, что Гвен тебя и правда любит. А Мэйрион моя, я же вижу, до сих пор по рыцарю своему тоскует. Так что ей, может, без меня только лучше будет. А я... У меня же и метка сидова на теле есть, и перстень отцовский в матушкином доме хранится... Ну, давай еще по одной, что ли?