NO CONTROL

Я проснулся от крика, доносившегося из соседней комнаты. Это кричал Джин, но так же можно было услышать тихий голос Джуна сквозь оры Джина. Все тело жутко болело, хоть обезболивающее еще действовало. Я поднял руку, чтобы осмотреть масштаб повреждений, нанесённых мне горячей водой. Я думал, что все будет не так серьезно: все предплечье было ярко-красным, кое-где кожа вздулась, образовав что-то наподобие пузырей. Я вздохнул, понимая, что такая хрень по всему остальному телу. Внимание привлек громкий визг одной из моих кошек. А ведь за эти… я уже потерял счет дням. Но за это время, я не видел ни одной из них. — Черт, Намджун! Как можно было так поступить? Идиот, ты только вредишь себе, да и мне тоже. Из-за этого, — Джин сделал паузу, чтобы показать на что-то, как я понял, — Чонгук может подумать, что это он виноват! Я понимаю, что ты винишь себя в случившемся, но не надо этого делать. Здесь не виноват никто, не надо так карать себя! По крайней мере, больше не кури и при Чонгуке носи только длинный рукав. Я ничего не понял, но вздрагивал каждый раз, когда Джин произносил мое имя. До меня дошло, что Джин сделал что-то такое, за что я могу себя винить. Еще что-то про то, что он не может курить при мне. Подождите, так Намджун никогда и не курил. До моей комнаты долетели тихие слова Намджуна:  —…Хён. Я не знаю, что такое на меня нашло, но ты прав — я виню себя. Но ты тоже, хён. Ты думаешь, что не уследил, что он так распустился из-за твоего недостаточного контроля. Ты же сам сказал, что здесь никто не виноват, так и не нужно перенимать на себя ответственность. Но я… Я зачинщик. Я не могу уже показаться на глаза Чонгуку. Он мне как младший брат, а я послал его туда. Вот тут ты был не прав, я виноват. Только я, и больше никто. Я не могу. Не могу здесь находиться, видеть, как он страдает, как пытается извести себя, не осознавая, что делает только хуже. Я не могу это все перенести. Прости меня, хён, но я ухожу. Не могу. Я не могу. Я слабый, да. Я убегаю от своих проблем, но иначе я не могу. Прости, Джин. Я отчетливо слышал каждое слово, словно чувствительность моих ушей резко повысилась в несколько раз. Джун говорил с паузами, видимо, собираясь с мыслями. Слышно было, что ему очень тяжело давались слова. Боже, Чонгук, ты разве не видишь, как он неправ?

Вижу.

Ты понимаешь, что в этом виноват ты?

Понимаю.

Ты же знаешь, что Намджун уходит из дома из-за тебя?

Знаю.

Ты ведь догадываешься, что все испортил?

Я это знаю.

Думаю, ты знаешь и то, что ты — ничтожество.

С чего это?

Другие люди справляются со своими проблемами, оправляются от потрясений. А ты? А ты лежишь, и воображаешь, что страдаешь, хотя мог бы привести себя в порядок. Но нет! Ты слишком слаб, чтобы пересилить страх. Ты не достоин нормальной жизни после того, как проявил себя сейчас. От того, что ты буквально сварил себя, лучше не стало. Ты, возможно, до этого был вполне нормальным на предмет внешности, но сейчас уже совсем никуда не годишься. Встань, подойди к зеркалу. Что ты там увидишь? И не следа от прежнего Чон Чонгука. Такого веселого, жизнерадостного, яркого. От него остались лишь жалкие ошмётки, какая-то грязь. Теперь это неуверенный в себе, ненавидящий себя, винящий себя и всех окружающих в том, что произошло. Жизнь продолжается, Чонгук. Но эта жизнь не для тебя.

Уходи! Уходи, не внушай мне этого! Кто ты такой, чтобы вещать весь этот бред мне?

Я — это ты. Я — твое подсознание. Я имею право. Господи, признай уже! Хватит уворачиваться! Я знаю тебя лучше чем ты сам, так что можешь даже не сомневаться в моих словах

ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ, УХОДИ!

Пффф, меня так не выгонишь… — Чонгук! Что ты кричишь? — Рядом со мной образовался Джин, — зачем ты встал? — только сейчас я понял, что стою перед зеркалом во всю стену и внимательно рассматривал себя. — Джун-хён уходит? Джин опустил голову, изучая пол, внезапно ставший для него очень интересным.  — Послушай, Чонгук, ты не должен винить себя…  — Нет, это ты послушай, Джин-хён. Я только что говорил с собой. Ну, то есть не сам с собой, а мое подсознание со мной говорило. Оно сказало мне правду. Я сначала не верил, но потом понял, что оно право. Я — ничтожество, трус. Я вас доканал своими выходками до такой степени, что Джун уходит от нас. Я думаю, что ты тоже рад был бы избавиться о такого проблемного, как я, — Джин открыл рот, чтобы что-то сказать, но я прервал его, — я знаю, что ты сейчас будешь говорить. Что я не прав, что у меня сильный стресс, и из-за него я не могу адекватно воспринимать реальность, что Джун уходит не из-за меня, и я не виноват. Но, хён, признай, что ты только внушаешь это себе. В глубине души, у тебя тоже живет это подсознание, оно говорит тебе, что виноват только я. Что распустил себя, не слушался, был «плохим ребенком», ходил по клубам и, в конце концов, попал. Из-за того, что я не смог справиться со страхом, я причинил вред не только себе, но и вам. Намджун не может видеть меня, потому что винит себя, но это всего лишь оправдание. На самом деле, он не хочет жить со мной в одном доме, потому что не хочет проблем. Я не вижу в этом ничего страшного, ведь такое вполне логично. Нужно было думать о других раньше, но я был совершенным эгоистом. Теперь уже поздно что-то менять. Жизнь продолжается, хён. Но эта жизнь не для меня. Джин слушал меня внимательно, не перебивал, пока я говорил. Когда я закончил, то он молча взял меня за руку и вздохнул. Прошептал что-то еле слышно, но я прочел по губам. — Здесь я бессилен… Ты видишь? Он сказал, что бессилен. Это же Джин, всемогущий Джин, но даже он бессилен. Ты понимаешь, до чего себя довел?

Да. Ты прав.

Джин дает мне очередную таблетку обезболивающего, и я покорно выпиваю ее, возвращаясь к кровати. Хён просит лечь на спину и начинает обрабатывать мои ожоги. Он сказал, что я навредил себе сильно, но не критично, потому что был в ванной от силы минуту. Странно, мне казалось, что я провалялся в горячей воде по крайней мере полчаса. Когда мой живот и ноги были обильно намазаны каким-то гелем, Сокджин перешел на спину. Это было больнее, потому что приходилось лежать на более пострадавшем животе. После этой не столь приятной процедуры хён позвал меня на кухню, чтобы накормить. Только тогда я понял, что ужасно проголодался. Я не ел со вчерашнего дня, так что покорно проследовал за Джином. По пути оказалась дверь в комнату Джина с Намджуном. Она была чуть приоткрыта, так что я мог видеть большой раскладной диван, на котором они спали. На диване сидел Намджун, сгорбившись, закрыв руками лицо. Он был в белой футболке, так что можно было рассмотреть его руки. Вспомнились слова Джина: «По крайней мере, больше не кури и при Чонгуке носи только длинный рукав» Я пробежался глазами по его предплечью и заметил два краснеющих круглых следа. Я хотел рассмотреть их поподробнее, но Джин толкнул меня сзади, по направлению к кухне. На столе пока ничего нет, но Джин открывает холодильник и достает оттуда два больших куриных яйца, ставит сковородку на плиту, зажигает под ней огонь, поливает маслом… В общем, обычная рутина для приготовления яичницы. Я посмотрел в окно. Солнце уже заходит, слабо освещая деревья в нашем дворе, здания на улице. Косые лучи проникали в кухню, заставляя предметы отбрасывать на стены и пол свои длинные тени. Уже вечер. Подождите, а какой сегодня день? Я спросил у Джина, на что получил ответ «Двадцать пятое сентября». Боже, как же летит время! Вроде недавно было девятнадцатое! Или нет… Передо мной встала тарелка с яичницей. А вот перед моими глазами встала фигура сгорбившегося Намджуна. Внезапно я понял, что это за красные отметины на руках Джуна. Аппетит мгновенно пропал. — Он тушил о свои руки сигареты?